Как во всякой научной деятельности, в ходе анализа исторических событий и документов, нацеленном на поиск истины, ошибки и произвольные допущения могут обесценить результат. От всякого исследователя при этом требуется, по меньшей мере, аккуратность и добросовестность — казалось бы, не бог весть что. Однако историография, посвящённая советскому периоду в целом и деятельности большевиков в частности, изобилует очевидными огрехами, о которых и пойдёт речь ниже.
Навязывание неявной посылки. В качестве исходного положения предполагается, что большевики — инородное российскому обществу, движимое фанатичными и/или корыстными мотивами деструктивное зло. Их деятельность анализируется под этим углом зрения. В результате любые достижения объявляются полученными непомерной ценой, а ошибки — преступлениями. Особое внимание уделяется поиску личных недостатков и просто спорных моментов, трактуемых однозначно в обвинительном ключе. Так создаётся иллюзия доказательности исходной произвольной посылки.
Победа в Гражданской войне над интервентами и спонсируемым ими Белым движением, сохранившая страну от распада и экономической и политической зависимости, — не победа, а национальная трагедия, ибо без большевиков не было бы и Гражданской войны.
Если есть вероятность того, что Сталин украл идеи у Ксенофонтова (см. заметку о научной добросовестности), значит, так оно и было. Если доказательств этого нет, значит, украл, поскольку мог украсть и поскольку не доказано обратное.
Опрокидывание в прошлое. Другая форма подмены посылки следствием. Исходят, например, из тезиса: в 30-е годы Сталин обладал неограниченной властью в партии и государстве (так ли это и почему — не обсуждается, просто обладал и всё, кто же этого не знает?). Следовательно, его действия в начале 20-х годов должны быть (а, значит, были!) продиктованы стремлением этой власти добиться. Следовательно, реформирование партийного аппарата после избрания Сталина генсеком было направлено на создание режима личной власти. Бинго!
На этой логике построены исследования историка И.В. Павловой о «секретной партийно-государственной реформе 1922-23 гг.», высоко оцениваемые в определённых кругах. Что налицо очевидная подмена, естественно, не обсуждается. Настоящий вопрос о мотивах и целях реформирования партаппарата либо слишком сложен для исследователя, либо ему вообще не интересен. А между тем это реальный исторический вопрос, заслуживающий самого подробного изучения уже потому, что возникшие вокруг него конфликты (оппозиция) свидетельствуют о разных взглядах на роль и организацию партии как основного инструмента проведения революционных преобразований и социальной модернизации. Существует масса документальных источников, отражающих мнения участников этих процессов, и Сталина в том числе. Но исследователи обходят их вниманием. И тут кроется ещё одна уловка.
Избирательность источников и тенденциозность освещения. В 1995 году после выхода первого издания книги Р.И. Косолапова «Слово товарищу Сталину» в «Независимой газете» появилась рецензия на неё журналиста и обозревателя Л. Оникова «Будьте осторожны — второе пришествие Сталина». Большая её часть посвящена объяснению, почему автор считает Сталина «аморальной личностью». И на этом основании, обращаясь к Ричарду Ивановичу, восклицает: «Но, пожалуй, больше всего меня поразило твое отношение к словам Сталина — его высказываниям, цитатам. Ты, оказывается, принимаешь их за чистую монету, глотаешь, как говорится, без наживки… Неужели ты по сей день настолько оболванен Сталиным, что не можешь понять, что к чему?»
Вот такой, искренний, продиктованный высшими моральными соображениями посыл. А вот что получается, если все сталинские слова принимать на «за чистую монету», а как средство «оболванивания».
Возьмем в руки документальное издание «РКП(б). Внутрипартийная борьба в двадцатые годы», М., РОСПЭН, 2004. В него вошли многие архивные документы, которые на тот момент находились в бывшем архиве Политбюро и были практически недоступны исследователям. Сборник чрезвычайно информативный и заслуженно превратился в библиографическую редкость (сегодня на alib.ru его без стеснения предлагают приобрести за 7–8 тыс.).
Неискушённый читатель может подумать, что перед ним документальное отражение разных точек зрения, столкнувшихся в ходе внутрипартийной борьбы, и ему дадут возможность их сопоставить и сделать собственные выводы.
Оставим в стороне принцип подбора документов, на основе которого создаётся совершенно определённое отношение к выступлениям Л.Д. Троцкого и оппозиции в 1923 году. Во всяком случае, письменная реакция на эти выступления в виде коллективных ответов остальных членов Политбюро, категорически не согласных с существом претензий Льва Давыдовича и, особенно, способом их предъявления, составителями приведена. Но нельзя не удивляться тому, как выстроен «научный аппарат». Письма Троцкого снабжены подробными комментариями, детально развивающими его точку зрения (например, с.165–167, 170–172, 263–265). Выступления оппонентов, напротив, комментируются в полемическом ключе (с. 214–220), как если бы составители чувствовали необходимость спустя десятилетия доспорить с ними, подставив «оппозиции» товарищеское плечо.
«Верной» ориентации читателя помогают уже заголовки разделов типа: «Политический кризис большевизма, или цена однопартийности». Оппоненты на страницах книги дискутируют о степени и вреде «бюрократизации», а составители в комментариях подсказывают: подлинная реальность заключалась в бюрократическом отрыве «верхов» от масс и на производстве, и в партии (с. 84). В ряде случаев они не стесняются делать безапелляционные выводы типа: «Несомненно, что реализация предложений Л.Д. Троцкого, и прежде всего замена продразвёрстки продналогом, сбила бы волну растущего недовольства крестьян и смягчила остроту политического кризиса в 1921 г.» (с. 245). Зато по адресу сталинских слов: «Не было случая, чтобы кто-нибудь обратился в ЦК с предложение продискутировать вопрос и ЦК отказал бы» можно отпускать такие инвективы: «Явно демагогическое заявление: рядовые коммунисты-рабочие просто боялись выступать с критикой…» (с. 254).
Далее, чтобы не оставалось неясностей, составители прямо (в комментариях!) наставляют читателей: «Анализ всего комплекса документов, относящихся к октябрьскому периоду дискуссии 1923 г., свидетельствует о том, что фракционное “руководящее ядро” ЦК во главе с “тройкой” сделало всё возможное для того, чтобы дискуссия, начавшаяся в верхнем эшелоне партийной власти, приобрела общепартийный характер…» (с. 268). И это несмотря на то, что ЦКК фактически установила: источником распространения писем Троцкого в партии являлся именно Троцкий! Но это ничего, тут можно просто написать в примечании: «вопрос… требует дополнительного изучения» (с.177) и не «заморачиваться».
Вершиной беспристрастности и профессионализма составителей является привлечение для доказательства правоты Троцкого его мемуаров (с. 287).
Если бы целью подготовки данного сборника было действительное выяснение сути и обстоятельств внутрипартийного конфликта, составители вместо походя брошенной характеристики ответственных инструкторов ЦК как «постоянного и жёсткого механизма воздействия Секретариата ЦК и лично И.В. Сталина на местный парторганизации» (с. 70) могли бы уделить место и соответствующему «Положению об ответственных инструкторах ЦК РКП(б)» (июнь 1922 года) и Постановлению ЦК «О письменной связи ЦК с губкомами и обкомами». Это позволило бы дать читателю представление о колоссальной работе, которую в 1922–23 годах провели Секретариат ЦК и организационно-инструкторский отдел ЦК по наведению порядка и структурированию рыхлого, недисциплинированного, слабо организованного тела партии, радикально изменившей свой количественный и качественный состав с 1917 года. Если необходимость планировать работу в соответствии с директивами ЦК и отчитываться в её выполнении — это признак «бюрократизации», то по-иному смотрятся безоглядные упрёки в адрес «руководящего ядра». А коли уж для расширения читательского кругозора можно привлекать мемуары, то воспоминания Троцкого, на наш взгляд, куда менее информативны и лично заострены, чем, например, «Памятные записки» руководившего в тот момент оргинструкторским отделом ЦК Л.М. Кагановича.
Чем объяснить столь грубую и неприкрытую тенденциозность даже документальных сборников, не говоря уже об авторских статьях и монографиях? Скажут: в рамках «восстановления исторической справедливости» исправляется крен тенденциозной советской историографии. Если даже и так (хотя подобные упрёки далеко не всегда опираются на факты), значит ничем эта «новая» точка зрения не лучше прежней: пристрастность от знака не зависит, в любом случае она не приводит к истине.
Но на наш взгляд проблема глубже. Обычная погромная в отношении коммунизма практика конца 80-х – 90-х годов (на прекрасных «моральных» основаниях, в соответствии с которыми читать Сталина — значит быть оболваненным) незаметно стала нормой, обретя черты наукообразия. А следующие поколения исследователей, просто в силу воспитания, даже не задумываются над тем, что создают вместо научного чисто пропагандистский продукт.