Любой исторический документ не может быть критически осмыслен и понят без учёта его связей с другими документами и событиями. Каким бы ярким и «красноречивым» ни был он сам по себе, вырванный из исторического контекста он бесполезен для исследователя. И вместо приближения к истине может легко стать «аргументом» в произвольных псевдонаучных построениях.
Отдельный вопрос: сколь обширный массив связанных источников следует привлекать, чтобы избежать подобных ошибок? Ответ даёт процесс анализа: исследователь идёт за «путеводными» нитями, пока не ослабеет сущностная связь с исходным источником. В итоге снизится риск ошибочной трактовки, и документ займёт своё место в общей картине.
Проиллюстрируем тезис о важности контекста с помощью известной публикации. В № 4 журнала «Известия ЦК КПСС» за 1991 год появилась подборка архивных документов, снабжённая заголовком «Ильич был тысячу раз прав» (Из переписки членов Политбюро ЦК РКП(б) в июле — августе 1923 г.) (С. 192–208) (электронная версия журнала доступна здесь). В аннотации сказано: «К материалам внутрипартийной дискуссии 1923 г. (см. «Известия ЦК КПСС», 1990, №№ 5–7, 10, 12; 1991, № 3) непосредственно примыкает публикуемая ниже переписка членов Политбюро ЦК РКП(б). Она содержит новые факты об отношениях между членами высшего политического руководства страны в период болезни В.И. Ленина».
Далее, публикаторы (Н. Ковалева, Ю. Мурин, А. Степанов, А. Чернев) пишут: «При знакомстве с этой перепиской обращает на себя внимание утверждение И.В. Сталина, что он не знал о ленинском «Письме к съезду». Однако дежурный секретарь В.И. Ленина Л.А. Фотиева документ, продиктованный Владимиром Ильичём 23 декабря 1922 г., в тот же день передала И.В. Сталину (см. «Известия ЦК КПСС», 1990, № 1, с. 157–159).
Позднее, на заседании Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) в июле 1926 г., Г.Е. Зиновьев привел цитату из письма, направленного им вместе с Н.И. Бухариным И.В. Сталину из Кисловодска 10 августа 1923 г. Однако И.В. Сталин в письменном заявлении Пленуму отметил что, «никакого письма Бухарина и Зиновьева из Кисловодска от 10 августа 1923 г. я не получал,— мнимая цитата из мнимого письма есть вымысел, сплетня» (ЦПА ИМЛ, ф. 17, оп. 2, д. 246, вып. IV, с. 32, 105). Но письма были отнюдь не мнимые. Как свидетельствуют публикуемые материалы, И.В. Сталин и тут написал неправду» (С. 192).
Не случаен и выбор названия документальной публикации. Это фрагмент из письма Г.Е. Зиновьева Л.Б, Каменеву 30 июля 1923 года; «Если партии суждено пройти через полосу (вер[оятно], очень короткую) единодержавия Сталина — пусть будет так. Но прикрывать все эти свинства я, по кр[айней] мере, не намерен. Во всех платформах говорят о «тройке», считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав…» (С. 198).
Итак, прежде чем обсуждать публикуемые документы, несколько слов о сведениях, которыми снабдили читателей публикаторы.
Комментируя слова Сталина о том, что ему неизвестно «Письмо к съезду» («Для чего понадобились ссылки на неизвестное мне письмо Ильича о секретаре, — разве не имеется доказательств к тому, что я не дорожу местом и, поэтому, не боюсь писем?») публикаторы «уличают» его во лжи, ссылаясь на письмо Л.А. Фотиевой. В письме действительно сказано «Т[оварищу] Сталину в субботу 23/ХII было передано письмо Владимира Ильича к съезду, записанное Володичевой…» Правда, при публикации В. Степановым этого документа в № 1 того же журнала за 1990 год читателям забыли сообщить некоторые детали.
Текст диктовки 23 декабря 1922 года имеется в рукописном и машинописном варианте. На последнем есть делопроизводительная помета «Записано М.В.» (М.В. Володичевой). На рукописном, сделанном Н.С Аллилуевой, такой пометы нет. Дежурство Аллилуевой 23 декабря подтверждается её записью в «Дневнике дежурных секретарей» и в журнале исходящей корреспонденции. Работа Володичевой подтверждения не имеет, о черновой записи диктовки Володичевой ничего неизвестно.
По содержанию и форме обращения («Мне хочется поделиться с Вами…») диктовка от 23.12.22 является персональным обращением. Происхождение названия «Письмо к съезду» неясно. Воспоминания М.В. Володичевой, на которые при этом пытаются опираться исследователи, содержат неустранимые противоречия. То же касается свидетельств Фотиевой. «Если исходить из допущения, что Ленин обращался к съезду партии, — пишет историк В.А. Сахаров, — то неизбежен вывод, что Ленин желал вынести этот вопрос на съезд без всякой подготовки в ходе предсъездовской дискуссии, минуя ЦК партии, не только лично от себя, но и противопоставляя себя ЦК. Такое предположение противоречит соблюдавшейся традиции подготовки съездов, а также хорошо известным взглядам Ленина на место и роль Центрального Комитета партии — коллегии наиболее опытных и авторитетных членов её, авторитет которой следует беречь как одно из важнейших условий ее успехов. Во-вторых, неясно, почему Ленин, продиктовавший чёткий текст, не смог дать более или менее чёткого указания относительно его предназначения. Кроме того, письмо Фотиевой само вызывает ряд вопросов, на которые чаще всего нет убедительных или однозначных ответов. Прежде всего, если ленинское письмо было направлено Сталину, то почему Фотиева своё письмо адресовала не ему, а Каменеву? На письме имеется ряд надписей, в том числе и Сталина, который написал, что дал читать это письмо Троцкому, который в свою очередь написал, что никому из членов ЦК его не показывал. Следовательно, текст письма не вышел за пределы узкого круга: Ленин — Володичева — Сталин — Троцкий. В этом случае становится непонятным, как о нем узнал Каменев, а тем более Бухарин и Орджоникидзе, о чем свидетельствуют их надписи на письме. И почему об информировании Бухарина и Орджоникидзе знал Каменев, но не знали Сталин и Троцкий? Непонятно, как оно оказалось у Каменева, если Сталин уверяет, что говорил о нем только Троцкому? Если поверить Володичевой, то Сталин даже Троцкому не мог показать это письмо, так как не взял его у Володичевой, а, прочитав, велел ей сжечь его. Если Каменев действительно получал письмо, то, значит, передать ему текст могла только Володичева. Зачем? И почему она никогда об этом не говорила? Примечательно и то, что письмо Фотиевой Каменеву нигде не зарегистрировано — ни как исходящий, ни как входящий документ. Оригинал письма — автограф. Дата “23/ХII” в первой строке вставлена сверху. Необычно выглядит подпись Сталина под сделанной им пометой: начертанием буквы «т» она совсем не похожа на его обычные подписи. Мимо этого можно было бы пройти, если бы не обстоятельства появления письма в материалах секретариата Ленина — оно поступило туда через 19 лет после описанных событий. На обороте его имеется надпись: “В Архив поступил в октябре 1941 г....”» (Сахаров В.А. «Политическое завещание» Ленина. реальность истории и мифы политики. М., 2003. С. 281–282).
Ну и самое примечательное. В диктовке от 23 декабря, на которую ссылаются публикаторы документов в «Известях ЦК КПСС» нет ни слова о секретарях. То есть Сталин в августе 1923 года пишет Каменеву, как о не знакомой ему, не об этой диктовке. Таким образом, «уличающее» Сталина письмо Фотиевой (при всех вопросах к нему самому) ничего не доказывает.
Как сотрудники архива общего отдела ЦК КПСС могли этого «не заметить»?