Виджай Сингх - известный индийский ученый, профессор Делийского университета, главный редактор журнала "Революционная демократия". Публикуется к 141-й годовщине со Дня рождения И.В. Сталина
Доклад впервые был представлен на международном семинаре «Сталин сегодня» в Московском государственном университете 5-6 ноября 1994 г.[1]
Международный семинар «Сталин сегодня» состоялся в Москве в 77-ю годовщину Октябрьской революции[2], после окончательного распада Советского Союза, когда рабочий класс государств, появившихся на его руинах, делает свои первые шаги, направленные против восстановленной власти капитала. Может ли Сталин что-то рассказать нам об этих процессах? В данной статье утверждается, что его последняя работа «Экономические проблемы социализма в СССР» является центральной отправной точкой как для изучения «рыночных реформ», которые были проведены в Советском Союзе после 1953 г., так и для заключения об их экономическом и политическом характере.
Каким был контекст экономических дискуссий?
ВКП(б) считала, что основы социалистического общества были в основном заложены к 1935 г. XVIII съезд партии полагал, что переход к коммунистическому обществу – это путь дальнейшего развития страны[3]. Была создана комиссия по разработке новой программы партии, и в 1941 г. Госплану было поручено составить программу экономического развития на 15 лет, предназначенную для того, чтобы заложить основы коммунистического общества. Этот план был подорван нацистским вторжением, но немедленно возобновлен в послевоенный период. В 1947 г. Маленков[4] отметил на совещании представителей девяти компартий[5], что партия: «ведет работу по подготовке новой программы ВКП(б). Действующая сейчас программа ВКП(б) явно устарела и должна быть заменена»[6]. Эта задача была снова поставлена на XIX съезде партии в 1952 г.[7] В том же духе высказывался Н.А. Вознесенский[8]: представляя свой доклад о плане на четвертую пятилетку в Верховном Совете СССР в 1946 г., он упомянул задачу, возложенную на него в 1941 г. План, по его словам:
«предусматривает завершение строительства бесклассового социалистического общества и постепенный переход от социализма к коммунизму. Он предусматривает решение основной экономической задачи СССР - догнать и перегнать главные капиталистические страны в экономическом отношении, т.е. в смысле размеров промышленного производства на душу населения»[9].
Сталин согласился с этой программной перспективой, что ясно следует из его ответа на вопрос британского корреспондента, который спросил, считает ли он возможным построение «коммунизма в одной стране». Сталин ответил, что
«коммунизм в одной стране» вполне возможен, особенно в такой стране как Советский Союз»[10].
Критика Сталиным в работе «Экономические проблемы социализма в СССР» экономиста Госплана Л.Д. Ярошенко[11] указывала на то, что взгляды Богданова[12] продолжают существовать и в послевоенный период. Ярошенко был не одинок в своей точке зрения. Юдин[13] предположил, что была целая тенденция среди научных работников, «ярошенковщина», которая представляла собой «рецидив троцкистско-бухаринско-богдановских взглядов»[14]. Богданов, как следует вспомнить, был автором влиятельного в дореволюционные времена учебника политэкономии[15]. В области философии он воспринял взгляды Маха и Авенариуса[16], что побудило в свое время Ленина написать ответ в виде книги «Материализм и эмпириокритицизм». В 1917 г. он придерживался квазименьшевистских позиций, что в России не существовало материальных условий для социалистической революции. В области культуры Богданов выступал за «чисто пролетарскую культуру», отрицая дореволюционное наследие. В последний период своей жизни он разработал «организационную науку», которую он назвал тектологией, утверждая, что структурные отношения можно обобщить в виде формальных схем, как соотношения величин в математике[17]. Такие взгляды, очевидно, были далеки от положений диалектического материализма, исторического материализма и марксистской политэкономии. Богданов оказал ни с чем не сравнимое влияние на русских левых, в том числе на Луначарского[18], Бухарина[19] и Горького[20]. Работы Бухарина о политэкономии, историческом материализме и по вопросам науки и технологии насквозь пропитаны взглядами Богданова.
Сталин указал, что Ярошенко преуменьшал значение производственных отношений, преувеличивал роль производительных сил в дальнейшем развитии общества и таким образом сводил производственные отношения к составной части производительных сил[21]. Ярошенко, по сути, ликвидировал политэкономию социализма, игнорируя такие ключевые вопросы, как продолжение существования различных форм собственности, товарного обращения и в целом категорий стоимости. Он стремился превратить науку политэкономии в бесклассовую рациональную организацию производительных сил, напоминающую идеи Богданова. В отличие от этого откровенного экономизма, Сталин вновь повторял, что в СССР сохраняются противоречия между производственными отношениями и производительными силами. Если управляющие органы будут проводить неправильную политику, тогда неизбежно возникнут конфликты и в таких условиях производственные отношения будут тормозить развитие производительных сил. Взгляды Ярошенко напоминали о попытке Бухарина игнорировать взрыв классовых конфликтов в деревне и его желание заморозить существовавшие тогда капиталистические производственные отношения в сельском хозяйстве, переключив внимание на «техническую революцию». Бухарин открыто заявлял в 1930-е гг., что «революция пролетариата в нашей стране вступила в свою новую фазу: фазу
технического переворота»[22]. Подобные взгляды также стали господствовать в бесплодные годы после 1953 г. Социализм больше не означал, как для Ленина и Сталина, уничтожение классов и продвижение к коммунизму, он означал сохранение колхозной собственности, развитие идеологии бесклассового «научно-технического прогресса» и всеобщее распространение товарно-денежных отношений. Взгляды Ярошенко были полностью совместимы с установлением рыночных отношений после 1953 г. Советское руководство не было заинтересовано в сохранении или расширении социалистических производственных отношений, и оно оказалось неспособным сохранить тот высокий уровень развития производительных сил, который был характерен для сталинской эпохи. Опыт экономической политики после 1953 г. доказывает правильность того утверждения, что проведение неправильной политики приведет к тому, что производственные отношения станут тормозить развитие производительных сил. Ярошенко, по-видимому, вполне сознавал, к каким последствиям приведут его взгляды. Когда он писал в 1992 г., его не интересовали вопросы, которые поставило перед марксистской политэкономией разрушение СССР. Он продолжал подчеркивать первичность познания законов развития производительных сил по сравнению со всеми социальными вопросами и повторил свою точку зрения 1951 г., что главной задачей дискуссии об учебнике политэкономии того же года должен был быть вопрос о рациональном функционировании социалистической экономики и его организации. Новым было то, что он, говоря о проблеме производственных отношений при социализме, утверждал, что научная организация экономики предполагает совершенствование социалистических производственных отношений, что на современном языке он определял как «социально- организационные отношения» и «хозяйственный механизм»[23]. Следуя такой логике, Ярошенко открыто поддерживал политэкономию периода перестройки.
Вопрос продолжения существования социальных противоречий между производственными отношениями и производительными силами имеет более широкие следствия. В «Немецкой идеологии» Маркс утверждал, что противоречие между производственными отношениями и производительными силами лежит в корне классовых противоречий[24]. Критика Сталиным Ярошенко ясно показывает, что в своей последней теоретической работе Сталин продолжал считать, что противоречия и классовая борьба все еще существуют в социалистическом обществе. Как показано выше, в своей критике Ярошенко он ясно заявил, что если будет проводиться ошибочная политика, тогда возникнет конфликт, который будет тормозить развитие производительных сил.
В то же время Сталин полагал, что в условиях социализма ситуация обычно не будет усугубляться до такой степени, что возникнет конфликт, так как общество всегда может предпринять необходимые шаги для того, чтобы привести отстающие производственные отношения в соответствие с характером производительных сил. Это было возможным, потому что в социалистическом обществе не было отживающих классов, которые могли бы организовать сопротивление. Тем не менее, в нем были отсталые и инертные силы, которые не понимали необходимости изменения производственных отношений. Сталин считал, что возможно преодолеть эти
взгляды, не доводя дело до конфликта. Это согласуется с мнением Ленина, который утверждал, что при социализме противоречия останутся, хотя антагонизма больше нет.
Обсуждение продолжения существования социальных противоречий в советском обществе имело непосредственное значение для советской философии. Юдин отмечал, что многие философы, в том числе он сам, утверждая, что производственные отношения в советском обществе находятся в полном соответствии с производительными силами, отрицали существование противоречий между ними. Философ Глезерман[25] в своей брошюре «Полное соответствие производственных отношений и производительных сил в социалистическом обществе» 1951 г. пришел к именно такому выводу и даже не попытался проанализировать экономические отношения, производительные силы или производственные отношения советского общества[26]. Юдин заключил, что отрицание существования каких бы то ни было противоречий привело советскую философию к построению безжизненных и метафизических схем[27].
В мае 1921 г. Ленин подчеркивал, что продукт социалистической фабрики «не есть товар в политико-экономическом смысле» и что он «перестает быть товаром»[28]. Тем не менее, в «Экономических проблемах» говорится, что советский экономист А.И. Ноткин[29] высказывал точку зрения, что орудия производства, произведенные общественным сектором, по сути были товарами[30]. Сталин отверг эту точку зрения и утверждал, что орудия производства распределялись по предприятиям, а не продавались, и что государство оставалось владельцем орудий производства, они поступали в пользование администрации предприятий, как представителя государства, в соответствии с государственными планами[31]. В 1948 г. председателем Госплана Вознесенским была выдвинута согласованная инициатива, которая воплотилась в реформу оптовых цен в январе 1949 г., направленную на то, чтобы покончить с государственными дотациями тяжелой промышленности и транспорту. Вознесенский пытался внедрить принцип минимальной рентабельности, около 3-5% от стоимости продукции, в ряде отраслей производства, в том числе в тяжелой промышленности и железнодорожном транспорте, закладывая, таким образом, основы для превращения средств производства в товары[32]. Этой попытке привести в действие закон стоимости в сфере производства основных средств производства был быстро положен конец. 5 марта 1949 г. по инициативе Сталина Вознесенский был смещен с должности.
В «Экономических проблемах социализма в СССР» Сталин утверждал, что сфера товарного производства в Советском Союзе была ограничена и поставлена в жесткие рамки: буржуазии больше не существовало, были только объединенные социалистические производители в государстве, в кооперативах и колхозах. Товарное производство распространялось только на предметы личного потребления. По этой причине Сталин отрицал, что производство товаров в Советском Союзе могло дать простор таким экономическим категориям капиталистического товарного производства, как «рабочая сила, как товар, прибавочная стоимость, капитал, прибыль на капитал, средняя норма прибыли»[33]. Такие взгляды господствовали среди части советских экономистов, что ясно следует из критики Юдиным антимарксистских ошибок в общественных науках. Мерзенев[34] и Миколенко[35] считали, что рабочая сила была в Советском Союзе товаром, как и в капиталистическом обществе. А. Яковлев[36] утверждал, что категория «капитал» была применима в советских условиях. Известный экономист Атлас[37] выражал точку зрения, что в советской экономике действовала средняя норма прибыли[38].
Коренное изменение экономического курса имело место в период между смертью Сталина и XX съездом КПСС[39]. Перспектива плановой закладки основ коммунистического общества была отброшена и заменена программой потребительского обеспечения. Предложение Сталина, одобренное XIX съездом КПСС, о постепенном переходе к продуктообмену между городом и деревней вместо товарного обращения, было по сути отброшено в мае 1953 г., и была принята программа расширения товарооборота под лозунгом расширения «советской торговли». Сфера деятельности Госплана в советской экономике все больше сокращалась с расширением экономических прав союзных министерств в апреле 1953 г. и с расширением полномочий директоров предприятий и министров союзных республик в 1955 г. Система централизованного директивного планирования в форме закона, унаследованная от сталинского периода, перестала существовать с 1955 г. и была заменена новой системой «согласованного планирования» Госпланом, союзными и союзно-республиканскими министерствами.
В следующие два года после XX съезда КПСС произошли дальнейшие радикальные изменения в управлении советской экономикой. Согласно резолюции Совета Министров СССР №555, датированной 22 мая 1957 г., система распределения продуктов государственного сектора окончила свое существование, и при Госплане было создано множество организаций централизованной торговли для продажи продуктов, выпущенных советской промышленностью. Удаление Молотова[40], Кагановича[41] и Сабурова[42] из руководства КПСС оказало мгновенное воздействие на экономическую политику. Превращение средств производства в товары было явно осуществлено резолюцией №1150 Совета Министров СССР от 22 сентября 1957 г., согласно которой предприятия должны были действовать, ориентируясь на рентабельность.
Третье издание «Учебника политической экономии», вышедшее в 1958 г., точно отразило новую экономическую систему, утверждая, что средства производства обращаются в государственном секторе как товары[43].
В своем ответе на письма А.В. Саниной[44] и В.Г. Венжера[45] Сталин возражал против того, чтобы МТС, которые владели основными орудиями производства в сельском хозяйстве, были проданы колхозам, поскольку, inter alia[46], продажа МТС означает, что огромное количество орудий производства окажется в сфере товарного производства. Санина и Венжер были не одиноки в своем мнении среди экономистов. Годом ранее А. Пальцев[47] в своей брошюре «О путях перехода от социализма к коммунизму»[48] предложил, что по мере развития сельскохозяйственной техники в МТС и слияния небольших колхозов можно создать отделения МТС при колхозах, которые были бы тесно связаны в работе с данным колхозом[49]. Предлагая такую меру, Пальцев по сути предложил подчинить собственность всего народа, государственную собственность, групповой собственности колхозов. Предварительным условием роспуска МТС явилось то, что система распределения основных орудий производства в сельском хозяйстве перестала существовать. Согласно приказу №663 Госплана в июле 1957 г., Госплан ликвидировал систему распределения сельскохозяйственной техники, унаследованную от эпохи Сталина, и создал под своей юрисдикцией организацию Глававтотракторсбыт, имевшую функцию продажи техники, необходимой в сельскохозяйственном секторе. В 1958 г., формально дистанцировавшись от предложенного ранее Венжером, Хрущев провел в жизнь политику роспуска МТС и продажи средств производства в сельском хозяйстве колхозам. Советский публицист Винниченко, который был близок к Венжеру и Хрущеву, высказал точку зрения, что «недоверие» Сталина к крестьянству было источником его несогласия с тем, чтобы колхозы владели основными орудиями производства в сельском хозяйстве. Это было не так. Сталин просто придерживался марксистской позиции Энгельса, который в письме Бебелю[50] в январе 1886 г. безоговорочно заявил, что средствами производства в сельском хозяйстве должно владеть общество в целом, чтобы особые интересы кооперированных крестьян не возобладали над интересами всего общества[51]. И Энгельс, и Сталин, более того, считали, что богатые крестьяне не должны быть членами колхозов. Понятно, что в тех странах народной демократии, где кулаки (и даже часть помещиков) были членами кооперативов сельскохозяйственных производителей и где основные орудия производства в сельском хозяйстве принадлежали этим кооперативам, критика Сталиным Саниной и Венжера встретила бы ледяной прием.
Написанное Юдиным было подкреплено статьей Суслова[52], опубликованной в «Известиях» 25 декабря 1952 г.[53], в которой он коснулся последствий взглядов Вознесенского, высказанных последним в брошюре «Военная экономика СССР в период Отечественной войны», которая была опубликована в 1947 г. Главный пункт обвинения, выдвинутого против Вознесенского, состоял в том, что он сделал фетиш из закона стоимости, который был представлен таким образом, будто он регулировал распределение труда в разных отраслях советской экономики.
Достаточно очевидно, что это так и было, потому что мы можем найти следующий пассаж в его работе: «Закон стоимости действует не только в распределении продуктов, но также и в распределении самого труда между отраслями народного хозяйства СССР. Государственный план использует здесь закон стоимости для правильного распределения общественного труда между различными отраслями хозяйства в интересах социализма»[54].
Что здесь поставлено на карту? С точки зрения марксистской экономической теории, от действия закона стоимости в советском обществе действительно очень многое зависит. Маркс и Энгельс считали, что закон стоимости действовал лишь в тех обществах, где существовало товарное производство. Стоимость вступила в действие с появлением товарного производства и прекратила существование с его упразднением[55]. Из того утверждения, что стоимость регулировала распределение труда в экономике, единственным логическим заключением было то, что в Советском Союзе господствовала система всеобщего товарного производства, т.е. капитализм. Вознесенский, тем самым, поставил фундаментальный вопрос о самой природе социалистического общества.
По Марксу и Энгельсу, закон стоимости действовал в том обществе, в котором существовало товарное производство:
«Понятие стоимости является наиболее общим и поэтому всеобъемлющим выражением экономических условий товарного производства»[56].
Общество, основанное на товарном производстве, состоит из «частных производителей», причем товары «производятся этими частными производителями за частный счет и обмениваются ими один на другой»[57]. Отсюда логически следует, что если общество, которое ликвидировало товарное производство, взяло «во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем и господство продукта над производителями. Анархия внутри общественного производства заменяется планомерной, сознательной организацией»[58]; закон стоимости при этом становится излишним. Это также следует из того утверждения, которое Маркс выдвинул в письме Кугельману[59] в июле 1868 г., где он писал:
«Очевидно само собой, что эта необходимость распределения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может быть уничтожена определенной формой общественного производства, - измениться может лишь форма ее проявления. Законы природы вообще не могут быть уничтожены. Измениться, в зависимости от исторически различных состояний общества, может лишь форма, в которой эти законы прокладывают себе путь. А форма, в которой прокладывает себе путь это
пропорциональное распределение труда, при том состоянии общества, когда связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда, - эта форма и есть меновая стоимость этих продуктов»[60].
Потому что в обществе, где взаимосвязь общественного труда существует в условиях отсутствия системы товаров, т.е. частных производителей, распределение общественного труда происходит без действия стоимости. Это подтверждает Энгельс, когда он пишет, что при социализме:
«Разумеется, и в этом случае общество должно будет знать, сколько труда требуется для производства каждого предмета потребления. Оно должно будет сообразовать свой производственный план со средствами производства, к которым в особенности принадлежат также и рабочие силы. Этот план будет определяться в конечном счете взвешиванием и сопоставлением полезных эффектов различных предметов друг с другом и с необходимыми для из производства количествами труда. Люди сделают тогда все это очень просто, не прибегая к услугам прославленной «стоимости»[61].
Эта идея была дополнена Марксом в его последней значительной работе о политической экономии, «Замечаниях на книгу Адольфа Вагнера «Учебник политической экономии» в 1879-1880 гг., в которой он отверг приписанную ему Вагнером[62] идею о том, что стоимость будет действовать в социалистическом обществе. Маркс критиковал вагнеровское «предположение, что в «социальном государстве Маркса» имеет силу его теория стоимости, развитая для буржуазного общества»[63].
Маркс и Энгельс однозначно исключили действие закона стоимости в социалистическом обществе. Тем не менее, они признавали, что в переходном социалистическом обществе стоимость сохранится там, где мелкое крестьянство продолжает существовать как класс. Энгельс говорил о таком положении в 1884 г. в своей статье «Крестьянский вопрос во Франции и Германии»:
«Обладая государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы насильно экспроприировать мелких крестьян (с вознаграждением или нет, это безразлично), как это мы вынуждены сделать с крупными землевладельцами. Наша задача по отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера»[64].
В СССР даже после коллективизации и установления групповой собственности частное производство в ограниченной форме продолжало существовать. В то время как Госплан мог отменить действие закона стоимости в сфере государственной промышленности, совхозов и МТС, регулируя распределение общественного труда при помощи определенного плана, это было невозможным в колхозах, в которых, несмотря даже на то, что в сферу директивного планирования входили посевные площади, урожай, работа тракторов, количество общественного скота, валовая сельскохозяйственная продукция, уровень принудительных платежей и платежей МТС, государство все же не могло планировать использование излишней товарной продукции колхозов и использование рабочей силы по отдельным периодам на отдельных работах[65].
Вознесенский не стоял на марксистских позициях, когда он говорил, что закон стоимости действовал в распределении труда между разными отраслями советской экономики, т.е. и в промышленном, и в аграрном секторе. Выступая с такими взглядами, Вознесенский обособился от общего мнения советских экономистов. В редакционной статье «Некоторые вопросы преподавания политэкономии» в журнале «Под знаменем марксизма» утверждалось, что «распределение фондов и рабочей силы между отдельными отраслями производства осуществляется в плановом порядке, в соответствии с основными задачами социалистического строительства»[66].
Аналогично, в следующем году старейшина советской политической экономии К.В. Островитянов[67] утверждал, что «в социалистическом хозяйстве распределение труда и средств производства между различными отраслями народного хозяйства осуществляется не на основе стихийного движения цен и погони за прибылью, а на основе планового руководства с использованием закона стоимости»[68]. В таком случае стоимость не направляет «распределение общественного продукта», но «играет роль подсобного орудия планового распределения труда и средств производства между отраслями советского хозяйства»[69].
Стоимость не определяла развитие производства средств производства, потому что без ее ограничения нельзя было бы найти необходимых средств для этого сектора. Тем не менее, Вознесенский в своих рассуждениях об установлении подходящих пропорций между производством средств производства и производством предметов потребления с целью расширения воспроизводства, относит этот вопрос к разделу о послевоенной экономике и пишет так, чтобы обойтись без указания на приоритет производства средств производства (I подразделение) по отношению к производству средств потребления (II подразделение), что было необходимым для того, чтобы обеспечить продолжение роста национальной экономики:
«Если социалистическое производство СССР расчленить на I подразделение, производящее средства производства, и на II подразделение, производящее средства потребления, то очевидно, что стоимость средств производства, выделяемых Советским государством для предприятий II подразделения, должна в известной мере определяться планом, соответствовать стоимости средств потребления, выделяемых для предприятий I подразделения. В самом деле, если лишить предприятия I подразделения средств потребления, а предприятия II подразделения – средств производства, расширенное социалистическое воспроизводство станет невозможным: работники предприятий, производящих средства производства, лишаются предметов потребления, а предприятия, производящие предметы потребления, лишаются средств производства, т.е. топлива, сырья и оборудования»[70].
Напротив, Островитянов признавал, что стоимость в планировании распределения средств производства действовала только на вспомогательном уровне[71]. Более того, автор или авторы редакционной статьи 1943 г. в журнале «Под знаменем марксизма» писали, приводя в качестве примера Макеевский завод имени Кирова и Магниторский и Кузнецкий комбинаты, что стоимость не определяла развитие советской металлургической промышленности, которая на протяжении многих лет жила на государственном бюджете, не принося прибыли[72].
Сусловская критика брошюры Вознесенского попала в цель. Но Вознесенский был не просто теоретиком, как председатель Госплана при Совете Министров СССР он имел возможность проводить политику расширения сферы товарно-денежных отношений в Советском Союзе в 1948-1949 гг. Расследование ленинградского дела во времена Горбачева показало, что М.Т. Помазнев[73], который был заместителем председателя Госснаба СССР, жаловался, что Госплан при Вознесенском занизил план промышленного производства СССР на I квартал 1949 г. Позднее председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) М.Ф. Шкирятов[74] подтвердил это обвинение и Политбюро ЦК ВКП(б) решило исключить Вознесенского из членов ЦК и привлечь его к судебной ответственности[75].
Предъявленное обвинение в занижении плана промышленного производства полностью согласуется с повышением оптовых цен на продукцию тяжелой промышленности в январе 1949 г. и с попыткой внедрить действие рентабельности в производство средств производства и ввести их в сферу товарно-денежных отношений. Устранение Вознесенского из Госплана 5 марта 1949 г. стало началом поэтапного сведения на нет его экономической политики, так что оптовые цены были в итоге сокращены на 30% ниже уровня 1949 г. Вознесенский стал героем в глазах тех, кто хотел придать советской экономике очертания рыночной: он был реабилитирован вскоре после смерти Сталина.
В статье Суслова 1952 г. был поднят еще один вопрос, связанный со стоимостью. Он критиковал долго преобладавшее у советских экономистов мнение, что при социализме стоимость была «преобразована» или «изменена» таким образом, чтобы служить социализму. В «Экономических проблемах» Сталин отверг мнение, что в условиях социалистической плановой экономики могло случиться такое, чтобы стоимость «преобразовалась», иначе экономические законы можно было бы упразднить и заменить другими законами. Сфера действия какого-либо экономического закона может быть сокращена, но закон не может быть «преобразован» или «уничтожен»[76].
Субъективное понятие «преобразования» категорий стоимости при социализме проникло в советскую политэкономию. Вознесенский проиллюстрировал эту тенденцию, заявив:
«Товар в социалистическом обществе не знает конфликта между его стоимостью и потребительной стоимостью, столь характерного для товарно- капиталистического общества, где он порождается частной собственностью на средства производства»[77].
Возможно ли, что при социализме товар не знает противоречия между потребительной стоимостью и стоимостью? В СССР стоимость сохранилась из-за существования двух типов собственности. Если бы групповая собственность, которая воплощалась в основном в колхозах, была поднята до уровня государственной собственности, тогда основа действия остатков стоимости перестала бы существовать. Но Маркс считал именно товар как таковой первоначальной «клеткой», «зародышем» капитализма. Он не мог быть «изменен» или «преобразован», можно было только сократить и ограничить его сферу действия.
Понимание Сталиным этого вопроса соответствовало марксистской точке зрения, которую Энгельс высказал в письме Каутскому[78] в сентябре 1884 г. в следующих терминах, когда последний писал набросок статьи об экономических теориях немецкого катедер- социалиста, экономиста Родбертуса[79]:
«Нечто подобное ты проделываешь со стоимостью. Теперешняя стоимость - это стоимость товарного производства, но с упразднением товарного производства «изменяется» также и стоимость, то есть сама по себе стоимость остается, меняется лишь форма. На самом же деле экономическая стоимость - категория, свойственная товарному производству, и исчезнет вместе с ним точно так же, как она не существовала до него. Отношение труда к продукту не выражается в форме стоимости ни до товарного производства, ни после него»[80].
Для Энгельса «преобразованная» стоимость была непонятной попыткой протащить действие закона стоимости, что было недопустимым в социалистическом обществе. В сочинениях Каутского это была изолированная грубая ошибка, но Сталин столкнулся с ситуацией, когда по сути все экономисты СССР повторяли эту ошибку.
Понятие «преобразованной» стоимости возникло, как выражение двойственной потребности в критике того взгляда, что стоимость могла быть произвольно отменена в Советском Союзе, в то время как в силу существования колхозов было необходимо сохранить товарно-денежные отношения и в то же время обратить внимание на тот факт, что в условиях экономики социалистического планирования действие стоимости имело вспомогательную, второстепенную и подчиненную роль. Тем не менее, концепция «преобразованной» стоимости имела в марксистском понимании ясное идеологическое содержание, что было причиной того, почему Сталин считал, что эта формула, несмотря на ее долгое существование в Советском Союзе, должна быть отброшена ради точности. Понятие «преобразованной» стоимости несло в себе двойную проблему, так как оно всегда носило в себе идею, что стоимость может быть произвольно создана или уничтожена, что легко могло стать теоретическим рычагом для оправдания расширения, а не сокращения сферы действия товарно-денежных отношений, что явно произошло в случае с Вознесенским.
С быстрым расширением товарно-денежных отношений в советской экономике после 1953 г. было, вероятно, неизбежным возращение «преобразованного» товара. В «Учебнике политической экономии» 1954 г. говорится, что социалистическое хозяйство не знает противоречия между частным и общественным трудом[81]. Подобное умозаключение ведет ко множеству проблем. В нем предполагалось, что в обществе, которое все еще нуждалось в товарном производстве в сокращенной форме, можно говорить о существовании в полной мере общественного труда, несмотря на тот факт, что рабочий класс все еще получал оплату в денежной форме, на которую приобретались потребительские товары. Более того, здесь предполагалось, что противоречие между конкретным трудом и абстрактным трудом, которое в понимании Маркса исчезнет только в коммунистическом обществе, уже было разрешено. Также предполагалось, что не требовалось положить конец существованию частного труда, подняв рабочую силу колхозного крестьянства (которая не была полностью включена в сферу социалистического планирования в определенные периоды по определенным задачам и которая все еще сохраняла некоторые черты частного труда, поскольку отношение труда и продукта было полностью выражено в форме
стоимости) до уровня общественного труда рабочего класса на той стадии исторического развития, когда он контролировал общенародную собственность. Издание «Учебника политической экономии» привело советскую политэкономию назад к лишенному противоречий товару Вознесенского, и отвергло высказанную в «Экономических проблемах» позицию Сталина, согласно которой общественное противоречие между производственными отношениями и производительными силами продолжало существовать в советском обществе.
После 1953 г. КПСС уже считала себя не авангардом рабочего класса в ленинских традициях, а общенародной партией. Государство диктатуры пролетариата, которое, как считал Маркс, будет существовать до установления коммунизма, было заменено общенародным государством. До экономических реформ 1953-1958 гг. можно было утверждать, как это делал Сталин, что товарное производство в Советском Союзе было особого рода:
«товарное производство без капиталистов, которое имеет дело в основном с товарами объединенных социалистически производителей (государство, колхозы, кооперация), сфера действия которого ограничена предметами личного потребления, которое, очевидно, никак не может развиться в капиталистическое производство и которому суждено обслуживать совместно с его «денежным сектором» дело развития и укрепления социалистического производства»[82].
Но после рыночных реформ 1953-1958 гг., когда средства производства стали обращаться как товары, ситуация качественно изменилась. Существовавшие при социализме товарные формы производства, как указал Сталин, были особого рода. После реформ ограничения на товарное производство были сняты, и товарные формы стали воплощать экономические отношения другого типа. Маркс в «Капитале» установил, что товар, первичная клетка капитализма, заключает в себе зародыш как наемного труда, так и капитала. Логика быстрого расширения товарного производства означала, что снова появятся такие экономические категории, как рабочая сила, прибавочная стоимость, капиталистическая прибыль и средняя норма прибыли. Именно в этом контексте следует рассматривать программу построения коммунистического общества, выдвинутую Хрущевым в 1961 году[83]. Вместо сокращения сферы действия товарного производства и товарооборота по мере продвижения к коммунизму, КПСС приняла программу ее дальнейшего расширения. Программа отказалась от решения задачи упразднения классов при социализме и от перестройки производственных отношений в советском обществе. С выдвинутой Сталиным перспективой подъема групповой собственности колхозов до уровня всенародной собственности было покончено. Вместо этого была принята точка зрения Хрущева на дальнейшее «слияние» колхозной и государственной собственности[84].