К 150-летию со дня выхода в свет «Капитала» Маркса (Часть 3.2)

Часть 3.2: Перечитывая старый конспект: структура и логика «Капитала» 

Деньги правят миром!

Вступивший в свои права 2018 год – год Карла Маркса. Правда, таковым его официально не объявила ЮНЕСКО. Соответствующие инициативы, исходившие, в частности, от московского профессора Давида Джохадзе, проводящего регулярные «Марксовские чтения» в Институте философии РАН, услышаны, увы, не были…

Однако это вовсе не повод для расстройства. Во-первых, 200-й день рождения величайшего из умов человечества всенепременно отмечен будет – прежде всего, конечно, на его родине, в древнем Трире, где Маркса помнят и чтут. А во-вторых, официоз помпезных конференций и пышное словоблудие ораторов при открытии памятников – это явно не самый лучший способ почтить память человека, который всю жизнь находился в непримиримой оппозиции к «респектабельному обществу».

Думается, и сам Маркс не одобрил бы такое, официозное празднование своего юбилея. Лучший способ отпраздновать его памятную дату – это работа. Работа по изучению, осмыслению и распространению Марксова наследия. И для тех, кто ещё не читал «Капитал», 200-летие его автора – самый подходящий повод сделать это.

В новом году мы продолжаем нашу работу по «Капиталу», приурочив теперь её также и к новой, близящейся дате. А в качестве художественных иллюстраций, начиная ещё с первой части настоящей статьи, опубликованной перед самым Новым Годом, используются своеобразные литографии Хуго (Хьюго) Геллерта, которыми он оформил американское издание I тома «Капитала» 1936 года. (Хуго Геллерт (1892–1985) – американский художник венгерского происхождения, чьё творчество было связано с рабочим движением и левой печатью США. Помимо иллюстраций к «Капиталу», он также выполнил графические портреты В. И. Ленина и Джона Рида.)

 

***

Проанализировав формы стоимости и раскрыв природу товарного фетишизма, во второй главе книги («Процесс обмена») К. Маркс рассматривает общественное отношение двух лиц – товаровладельцев. «Товары не могут сами отправляться на рынок и обмениваться. Следовательно, мы должны обратиться к их хранителям, к товаровладельцам. Товары суть вещи и потому беззащитны перед лицом человека. …товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжаться этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников. Это юридическое отношение, формой которого является договор, …есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение».

В этом экономическом отношении проявляется двоякая природа товара, его противоречие: противоречие между стоимостью и потребительной стоимостью, в котором, в свою очередь, отражается противоречие между общественным и частным характером труда. «Его [товаровладельца] товар не имеет для него самого непосредственной потребительной стоимости. Иначе он не вынес бы его на рынок. Он имеет потребительную стоимость для других. Для владельца вся его непосредственная потребительная стоимость заключается лишь в том, что он есть носитель меновой стоимости и, следовательно, средство обмена…» [здесь и далее выделено мной – К. Д.]. Смысл и суть акта обмена товарами состоит в том, чтобы посредством отчуждения своего товара присвоить взамен нужную данному лицу «чужую» потребительную стоимость. В результате обмена продавец теряет право собственности на принадлежавший ему предмет, а покупатель становится собственником товара; стоимость при этом продавцом не уступается – она к нему возвращается в виде другого товара или – в более развитом виде – в форме денег.

По своему материальному содержанию обмен есть процесс перехода благ от одного владельца к другому. Однако речь здесь идёт только об обмене товарами. Но это – лишь частная и исторически преходящая форма обмена деятельностью и её результатами; обмен же деятельностью является абсолютной необходимостью в человеческом обществе. Только проявляется он исторически по-разному. При таком строе общества, когда хозяйство ведут самостоятельные, друг от друга независимые субъекты (частные собственники), обмен деятельностью внутри общества сводится к обмену товарами: товарный обмен выступает единственной формой связи между частными производителями. Однако уже при капитализме разделение труда внутри производства ведёт к развитию иной формы обмена деятельностью: когда предметы труда движутся от работника к работнику, не меняя собственника (им ведь остаётся капиталист!), а, кроме того, трудясь сообща, люди обмениваются знаниями, опытом, информацией, – и все эти объекты не выступают в такого рода обмене как товары. Такая форма обмена деятельностью распространится на всё общество и сделается господствующей тогда, когда будет устранена частная собственность и, стало быть, всё общество, всё человечество превратится в «одно большое единое предприятие».

Итак, двойственная, противоречивая природа товара проявляется в том, что «…все  товары не имеют потребительной стоимости для своих владельцев и представляют потребительные стоимости для своих невладельцев. …товары должны реализоваться как стоимости, прежде чем они получат возможность реализоваться как потребительные стоимости. С другой стороны, прежде чем товары смогут реализоваться как стоимости, они должны доказать наличие своей потребительной стоимости, потому что затраченный на них труд идёт в счёт лишь постольку, поскольку он затрачен в форме, полезной для других».

Повторимся: для товаропроизводителя совершенно недостаточно произвести какую-либо потребительную стоимость – произведённый продукт необходимо ещё реализовать как стоимость, получив за него другую стоимость, другой товар, – и в этом проблема, в этом затруднение. Своим частным трудом товаропроизводитель удовлетворяет общественную потребность – однако этот общественный характер его частного труда проявляется только лишь в порядке стихийного учёта на рынке.

Общественным является, в принципе, всякий человеческий труд – если только отбросить особенный случай Робинзона, живущего обособленно на своём острове. «…Раз люди так или иначе работают друг на друга, их труд получает тем самым общественную форму», – говорит Маркс в «Капитале». Вместе с тем общественное разделение труда и частная собственность делают товаропроизводителей внешне самостоятельными, независимыми друг от друга – то есть придают их труду форму частного труда. Общественный характер труда товаропроизводителей проявляется не непосредственно, а в форме частного труда, будучи как бы прикрыт, «заслонён» ею. На поверхности явлений общественный труд предстаёт как труд частный.

Общественный характер труда проявляется на рынке после того уже, как труд затрачен и продукт его произведён: только на рынке выясняется, нужны ли товары тех или иных производителей обществу. Если производитель не продал своего товара, то это означает, что труд его оказался для общества невостребованным, бесполезным, ненужным. Заранее, в момент производства, это неизвестно, не ясно.

Углубление разделения труда, усложнение форм и нарастающее многообразие человеческой деятельности, всё более частое появление в наше время совершенно новых товаров, услуг, жизненных благ (по которым тем более заранее неизвестно, будут ли они востребованы обществом!) само по себе углубляет рассматриваемое противоречие. Всякие ухищрения рекламы и маркетинга способны отчасти ослабить данную проблему, но не могут устранить её. И разрешение противоречия состоит в том, чтобы избавить общественный труд от его исторически преходящей формы частного труда, соответственно – избавить продукты труда от их товарной формы.

Анализируя процесс обмена, в котором проявляется противоречивая природа товара и создающего его труда, Карл Маркс вновь обращается к экономическим воззрениям Аристотеля, обнаруживая, что тот тоже подходил к пониманию противоречивости товара. Маркс цитирует Стагирита: «Ибо двояко употребление каждого блага. – Первое присуще вещи как таковой, второе – нет; так, сандалия может служить для обувания ноги и для обмена. То и другое суть потребительные стоимости сандалии, ибо даже тот, кто обменивает сандалию на что-либо, в чём он нуждается, например на пищу, пользуется сандалией как сандалией. Но это не есть естественный способ её употребления. Ибо она существует не для обмена» (Aristoteles: «De Republica»). Обращает на себе внимание то, что Аристотель, как идеолог рабовладельческой аристократии, как сторонник «ойкономии», то бишь ведения хозяйства ради удовлетворения собственных потребностей, – в противовес ориентированной на извлечение барыша «хрематистике», – Аристотель считает использование вещи (сандалии) для обмена чем-то неестественным. Стало быть, естественна для него лишь та сторона товара, которую мы называем потребительной стоимостью. Аристотель, таким образом, чувствует (sic!) противоречие товара, но пытается разрешить его в сугубо консервативном духе – в возвращении к каким-то давним патриархальным, гомеровским временам от достаточно развитых товарно-денежных отношений афинской рабовладельческой демократии его эпохи.

Степень развития товарно-денежных отношений во времена Аристотеля была недостаточна для того, чтобы прийти к трудовой теории стоимости, но достаточна была уже для того, чтоб почувствовать (именно: почувствовать скорее интуитивно, но не осознать ещё теоретически!) противоречивость товарной природы. Вообще же, для развёртывания противоречия товара, для его проявления необходимо было появление денег как посредника в товарном обмене. Необходим был переход от непосредственного товарного обмена к такой его развитой форме, при которой обмен товарами опосредуют деньги – необходим переход к товарному обращению.  

Маркс берётся за исследование развития товарного обмена и происхождения денег – которые суть необходимый продукт развития товарного хозяйства. Он пишет: «…Денежный кристалл есть необходимый продукт процесса обмена, в котором разнородные продукты труда фактически приравниваются друг к другу и тем самым фактически превращаются в товары. Исторический процесс расширения и углубления обмена [приводящий к появлению денег и, в итоге, к полному господству в обществе товарно-денежных отношений – К. Д.] развивает дремлющую в товаре противоположность между потребительной стоимостью и стоимостью».

Развитое товарное производство не может обходиться без денег. И Маркс без жалости высмеивает тех мелкобуржуазных социалистов-утопистов, которые, видя в деньгах главное зло, предлагали проекты их отмены, сохраняя при этом товарное производство и обмен. В одной из сносок автор «Капитала» едко замечает: «Мы можем теперь оценить по достоинству ухищрения мелкобуржуазного социализма, который хочет увековечить товарное производство и в то же время устранить “противоположность между деньгами и товаром”, т. е. устранить самые деньги, так как они существуют только как составная часть этой противоположности. С таким же успехом можно было бы стремиться к упразднению папы, сохраняя в то же время католицизм…». Деньги, может, – это и зло, но это не самодовлеющее зло, а лишь концентрированное выражение экономического зла, господствующего в мире. Устранение денег, таким образом, возможно не иначе как вместе с полным и окончательным отмиранием формы товара, что должно наступить при коммунизме.

Деньги, как и товар, – исторически преходящая экономическая форма. Эта форма возникает в результате развёртывания противоречия товара на определённой ступени развития товарного производства – после того как состоялись два великих общественных разделения труда, выделивших в качестве самостоятельных крупных отраслей хозяйства земледелие, животноводство и разнообразные ремёсла. Именно обострение противоречия товара вызвало к жизни такую форму обмена, при которой каждый товаровладелец мог бы получить за продукт своего труда некий всеобщий товар, нужный всем и удостоверяющий общественную значимость частного труда, – состоялось, иначе говоря, развитие полной формы стоимости во всеобщую. Ленин характеризовал деньги как специфический товар, служащий орудием стихийного учёта общественного труда частных товаропроизводителей, – орудием учёта вклада труда каждого конкретного товаропроизводителя в общий «пирог» общества.

Чтобы понять становление и раннее развитие денег, необходимо сочетать в научном исследовании логический и исторический подходы, привлекая фактический материал, собранный, с одной стороны, археологией и нумизматикой (как наукой – вспомогательной исторической дисциплиной), которые имеют дело с артефактами материальной культуры древности, а с другой стороны – этнографией, которая в исторически близкое к нам время изучила отставшие в развитии народы, стоявшие на стадии разложения родового строя и формирования раннеклассового общества.

Повторимся, во времена работы Маркса над «Капиталом» было мало такого фактического материала, и Маркс развивает логический подход, связывая зарождение товарного обмена с постепенным развитием производительных сил и разложением родовой общины: «Первая предпосылка, необходимая для того чтобы предмет потребления стал потенциальной меновой стоимостью, сводится к тому, что данный предмет потребления утрачивает свою потребительную стоимость, имеется в количестве, превышающем непосредственные потребности самого владельца». Однако этого – появления излишков определённых продуктов – ещё вовсе недостаточно для того, чтобы некоторый предмет потребления превратился в товар: ибо «…отношение взаимной отчуждённости не существует между членами естественно выросшей общины [то бишь родовой общины – К. Д.], будет ли то патриархальная семья, древнеиндийская община, государство инков и т. д. Обмен товарами начинается там, где кончается община, в пунктах её соприкосновения с чужими общинами или членами чужих общин. Но раз вещи превратились в товары во внешних сношениях, то путём обратного действия они становятся товарами и внутри общины». В особенности разложение первобытных отношений и развитие товарного обмена внутри общины происходят тогда, когда она вступает в торговое соприкосновение с экономически более развитыми народами. Такую роль «продвигателей» товарно-денежных отношений когда-то сыграли многочисленные греческие торговые города-колонии в Средиземноморье и на берегах Чёрного моря.

«…Постоянное повторение обмена делает его регулярным общественным процессом. Поэтому с течением времени, по крайней мере, часть продуктов труда начинает производиться преднамеренно для нужд обмена. С этого момента, с одной стороны, закрепляется разделение между полезностью вещи для непосредственного потребления и полезностью её для обмена. Её потребительная стоимость отделяется от её меновой стоимости. С другой стороны, то количественное отношение, в котором обмениваются вещи, делается зависимым от самого их производства. Обычай фиксирует такие количественные отношения как величины стоимости». А далее из мира товаров стихийно выделяется особый товар, играющий роль всеобщего эквивалента и именуемый деньгами. Раздвоение товарного мира на товар и деньги есть следствие развития противоречия товара.

Марксова теория денег, исчерпывающе объяснившая их происхождение, их сущность, их природу и свойства, основывается на его трудовой теории стоимости, логически вытекая из неё. Как же возникают деньги? «…третий товар, становясь эквивалентом для других различных товаров, непосредственно приобретает всеобщую, или общественную, форму эквивалента, хотя и в узких пределах. Эта всеобщая форма эквивалента появляется и исчезает вместе с тем мимолётным общественным контактом, который вызвал её к жизни. Попеременно и мимолётно выпадает она на долю то того, то другого товара. Но с развитием товарного обмена она прочно срастается исключительно лишь с определёнными видами товаров, или кристаллизуется в форму денег. …Форма денег срастается или с наиболее важными из предметов, которые получаются путём обмена…, или же – с предметом потребления, который составляет главный элемент туземного неотчуждаемого имущества, как, например, скот». Логически и исторически собственно деньгам предшествуют товары, принимающие форму денег. Большая Советская Энциклопедия употребляет для обозначения таких «протоденег» термин «товароденьги» [2-е изд., т. 30, с. 215, статья «Нумизматика»]. У разных народов функции денег выполняли меха (Скандинавия, Древняя Русь, индейцы Северной Америки), раковины каури (Полинезия и Экваториальная Африка), слоновая кость (Африка), бобы какао (у ацтеков), самоцветы нефрит (Китай) и агат (Борнео) и др.

Деньгами часто служило и зерно, как важнейший продукт питания. Причём в Египте и Месопотамии древнейшие банкиры – жрецы, храмы – уже осуществляли с зерном, принятым ими на хранение, достаточно сложные банковские операции.

У многих народов – точно, как говорит Маркс – функция денег срасталась с наиболее важными из товаров, доставляемых обменом издалека, – и оттого, видимо, приобретавшими особую ценность. Так, нередко в качестве денег использовалась соль (для примера, в Китае и Абиссинии), а в средневековой Монголии деньгами служил чай, привозившийся из Китая. Скот же – как «главный элемент туземного неотчуждаемого имущества» – действительно исполнял роль денег едва ли не чаще всего (зафиксировано его использование в качестве денег у греков и римлян, у славян и арабов, индийцев и ряда других народов). «Кочевые народы, – продолжает Карл Маркс, – первые развивают у себя форму денег, так как всё их имущество находится в подвижной, следовательно непосредственно отчуждаемой форме и так как образ их жизни постоянно приводит их в соприкосновение с чужими общинами и тем побуждает к обмену продуктов». Кочевые народы – в силу самого их образа жизни – сыграли видную роль в становлении торговли – как, например, арабские бедуины, для которых проводка караванов через пустыни сделалась одним из основных занятий. Закономерно поэтому, что главнейший предмет имущества кочевников-скотоводов – скот – на какое-то время утвердился в качестве всеобщего эквивалента – посредника в обмене, у многих народов, отнюдь не только кочевых.

Но «по мере того как обмен товаров разрывает свои узко-локальные границы, …форма денег переходит к тем товарам, которые по самой своей природе особенно пригодны для выполнения общественной функции всеобщего эквивалента, а именно к благородным металлам». Но почему же именно золото и серебро становятся деньгами, денежным товаром? «Что “золото и серебро по природе своей не деньги, но деньги по своей природе золото и серебро” [Karl Marx: “Zur Kritik der Politischen Oekonomie” [«К критике политической экономии» 1859 года – К. Д.]], доказывается согласованностью естественных свойств этих металлов с их общественными функциями». Это – однородность: «Адекватной формой проявления стоимости, или материализацией абстрактного и, следовательно, одинакового человеческого труда, может быть лишь такая материя, все экземпляры которой обладают одинаковым качеством». Этим золото и серебро отличаются от того же, скажем, скота: овцы ведь отличны друг от друга по весу, по настригу шерсти и т. д.; они неравнозначны, тогда как слитки золота и серебра одинакового веса и пробы ничем неотличимы. Другое свойство: делимость: «С другой стороны, так как различие величин стоимости носит чисто количественный характер, то денежный товар должен быть способен к чисто количественным различиям, т. е. должен обладать такими свойствами, чтобы его можно было делить на произвольно мелкие части и вновь составлять из этих частей. Золото и серебро обладают этими качествами от природы». Кроме того, благородные металлы химически инертны, долговечны – в отличие от, опять-таки, скотины, подверженной болезням и падежу. Добыча золота и серебра требует огромных затрат труда, отчего в маленьких их кусочках сконцентрирована большая стоимость – благородные металлы, как деньги, поэтому компактны и удобны.

Деньги – это товар, но товар особый, принципиально отличный от всех других товаров. У денег особенная потребительная стоимость – она всеобща, в смысле того, что при посредстве денег можно удовлетворить любую потребность, хотя, как таковые, сами по себе, деньги никакую потребность непосредственно удовлетворить не в силах: их не съешь и ими не согреешься. Здесь, однако, нужно ещё различать потребительную стоимость золота как денег и золота как золота: «Потребительная стоимость денежного товара раздваивается. Наряду с особенной потребительной стоимостью, принадлежащей ему как товару, – например, золото служит для пломбирования зубов… [а в наше время золото в больших количествах потребляется микроэлектроникой – К. Д.] и т. д., – он получает формальную потребительную стоимость, вытекающую из его специфически общественных функций».

«…особенные товары относятся к деньгам как к товару всеобщему». И эту мысль Маркс иллюстрирует цитатой из работы итальянского экономиста XVIII века Пьетро Верри: «Деньги суть универсальный товар». Итак, деньги – тоже товар, имеющий стоимость (и Карл Маркс вдобавок приводит подборку соответствующих цитат из английских экономических трактатов XVII столетия), но поскольку они противостоят другим товарам в актах обмена, люди воспринимают деньги как «не-товар», как нечто противоположное товару, совершенно отличное от него. А это приводит людей к ошибочным представлениям о природе денег: «Процесс обмена даёт товару, который он превращает в деньги, не его стоимость, а лишь его специфическую форму стоимости. Смешение этих двух определений приводит к тому, что стоимость золота и серебра начинают считать воображаемой».

Маркс тщательно изучает мнения предшественников по данному вопросу, он подвергает критике различные теории денег, существовавшие до него и, так или иначе, в том или ином виде, защищаемые буржуазной экономической наукой и по сей день. В частности, это номиналистическая теория денег, которая отрицает товарную природу денег и наличие у них, соответственно, их внутренней стоимости. Маркс на страницах своего труда «сталкивает» мнения старых философов и экономистов. «Деньги – знак и представитель вещи», – заявляет Монтескьё. «Деньги не простой знак, потому что они сами суть богатство; они – не представители стоимостей, они сами стоимость», – возражает физиократ Ле Трон. Итальянец Галиани в работе «Della Moneta» правильно замечает, что «золото и серебро имеют свою стоимость как металлы раньше, чем они делаются монетами». Джон Локк же заблуждается, перенося в экономическую сферу предложенную им теорию т. н. «общественного договора»: «Всеобщее соглашение людей придало серебру в силу тех его свойств, которые делают его пригодными для роли денег, воображаемую стоимость». В ответ ему Джон Ло – «гений кредита» XVIII века, организовавший первый в истории лопнувший «финансовый пузырь», – резонно замечает: «Каким образом различные нации могли бы придать одной и той же вещи воображаемую стоимость? …и каким образом эта воображаемая стоимость могла бы удержаться?»

Более того, К. Маркс показывает, что ложное представление о том, что деньги суть лишь «знаки» и воображаемая стоимость, которой их якобы наделило некое «всеобщее соглашение людей», – что это представление утверждалось из корыстных соображений – для обоснования права фальсификации звонкой монеты правителями, начиная с римских императоров. «…Гораздо раньше экономистов представление о золоте как о простом знаке и лишь воображаемой стоимости благородных металлов было пущено в ход юристами, которые, выполняя лакейскую службу для королевской власти, в течение всех средних веков обосновывали право королей фальсифицировать монету традициями Римской империи… …Догмой римского права было то, что император декретирует стоимость денег. Было безусловно запрещено обращаться с деньгами как с товаром. “Денег же никто не должен покупать, ибо, учреждённые для пользования всех, они не должны быть товаром‌”…». Маркс, стало быть, вскрывает классовую природу политической экономии, которая всегда выражает и отстаивает интересы определённого класса общества и его государственной власти. Эксплуататорская политэкономия служит обоснованию не только права эксплуататоров подвергать эксплуатации трудящихся по её основному, так сказать, механизму, но и права власти всеми способами дополнительно грабить и обманывать народ – порчей ли монеты, инфляцией ли, девальвацией и «обнулением» сберегательных вкладов, «монетизацией льгот» и т. п. Финансовая система создаёт для дополнительного ограбления трудящихся наилучшие возможности – и для их обмана необходимо навязать им ложные представления о деньгах как лишь о каких-то «знаках», коими самовольно и «для всеобщего блага» распоряжается государство.

Объективно же природа денег такова: это товар, чья «собственная стоимость [также] определяется рабочим временем, требующимся для его производства, и выражается в том количестве всякого иного товара, в каком кристаллизовалось столько же рабочего времени». Воплощённый в золоте и серебре абстрактный труд тех, кто добывает драгоценные металлы, образует внутреннюю стоимость денег.

Как показано в «Капитале» выше, та форма проявления производственных отношений, которая имеет место при товарном производстве, приводит к тому, что отношения людей воспринимаются людьми как отношения созданных ими вещей. Карл Маркс назвал это товарным фетишизмом. Вещи определяют судьбы людей и господствуют над ними, они обожествляются людьми, и ярче всего это проявляется в деньгах – в этом «Золотом тельце», упомянутом ещё в Ветхом Завете. Однако денежный фетиш есть не более чем концентрированное выражение и проявление товарного фетишизма: «…Загадка денежного фетиша есть загадка товарного фетиша вообще; в деньгах она лишь сильнее бросается в глаза и слепит взор».

В главе 3 «Капитала» «Деньги, или обращение товаров» Маркс развивает учение о функциях денег. Всего этих функций пять, причём они находятся в тесной связи между собою, развиваясь, как показывает Маркс, логически и исторически.

Чтение третьей главы «Капитала» представляет для современного человека определённую трудность, поскольку сегодняшнее денежное обращение совершенно отличается от денежного обращения времён Карла Маркса. Разумеется, сущность и функции денег остались те же, лишь разительно изменились их формы. Знаки денег (дензнаки) давно заменили в обращении подлинные деньги – золотую и серебряную монету; внедряются новые формы денег – всякого рода «электронные деньги», что увенчалось появлением криптовалют, да – этого знаменитого «раздутого» биткойна, о котором, кажется, ни один экономист не скажет сегодня определённо, что же это такое: деньги будущего или очередное масштабное надувательство населения?

Поэтому кое-кому может показаться, что учение Маркса о деньгах безнадёжно устарело, потеряло актуальность и не представляет более интереса. Это, разумеется, не так, ибо для того хотя бы, чтобы понимать современное денежное обращение, нужно знать всю эволюцию денежной системы капитализма после Маркса, а значит, и то её состояние, которое он застал и исследовал. Однако многие вещи, которые пишет Карл Маркс в главе о деньгах, вправду требуют пояснений для понимания их современным читателем, для которого деньги – лишь привычные ему «бумажки»,  который никогда в жизни не держал в руках деньги «во всей их материальности» и смутно понимает, скажем, что такое размен банкнот на золото или в чём состоит отличие банкнот от собственно бумажных денег. Так что мы будем по возможности давать читателю необходимые пояснения, разбирая третью главу «Капитала».   

Итак, в третьей главе Маркс анализирует функции денег – золота и серебра, – начиная с функции меры стоимости, – так как это логически первая и исторически наиболее ранняя функция денег, наряду с функцией средства обращения: «Первая функция золота состоит в том, чтобы доставить товарному миру материал для выражения стоимости, т. е. для того, чтобы выразить стоимости товаров как одноимённые величины, качественно одинаковые и количественно сравнимые. Оно функционирует, таким образом, как всеобщая мера стоимостей, и только в силу этой функции золото – этот специфический эквивалентный товар – становится деньгами прежде всего [т. е. выполняет и все остальные свои функции – К. Д.].

Не деньги делают товары соизмеримыми. Наоборот. Именно потому, что все товары как стоимости представляют собой овеществлённый труд и, следовательно, сами по себе соизмеримы, – именно поэтому все они и могут измерять свои стоимости одним и тем же специфическим товаром, превращая таким образом этот последний в общую для них меру стоимостей, т. е. в деньги. Деньги как мера стоимости суть необходимая форма проявления имманентной товарам меры стоимости, – рабочего времени». Во всех своих функциях деньги выступают как всеобщее воплощение общественного богатства, обособившееся от остального товарного мира. В функции же меры стоимости они дают возможность выражать и измерять общественное богатство, воплощённое в любых товарах.

Проблема в том, что… «так как выражение товарных стоимостей в золоте носит идеальный характер, то для этой операции может быть применимо также лишь мысленно представляемое, или идеальное, золото. … …свою функцию меры стоимостей деньги выполняют лишь как мысленно представляемые, или идеальные, деньги. Это обстоятельство породило самые нелепые теории денег». Здесь нужно, правда, заметить, что приведённое место из «Капитала» в переводе И. И. Скворцова-Степанова звучит по-русски не вполне удачно, искажая мысль Карла Маркса (см.: Э. В. Ильенков. О переводе термина «Wert» (ценность, достоинство, стоимость, значение). – http://caute.ru/ilyenkov/texts/daik/wert.html). У Маркса, на самом-то деле, речь идёт не о «мысленно представляемом», воображаемом золоте, а золоте, которое «своим материальным телом представляет материальное тело другого товара, а не своё собственное. В этом смысле золото и есть тут идеальное “железо”, “идеальный холст” и прочее. А холст – идеальное золото» [указанная работа].

В любом случае, идеальное представление стоимости в золоте возможно лишь постольку, поскольку в обращении циркулирует реальное золото. При денежной форме стоимости стоимость всех товаров выражается через определённое весовое количество золота или серебра. Так золота или серебра? Это зависело от денежной системы, существовавшей в тот или иной период в той или иной стране: это могли быть биметаллизм (золото и серебро в функции меры стоимости одновременно и на равных основаниях) и монометаллизм – золотой либо серебряный. Биметаллизм являлся исторически более ранней системой, причём поначалу он существовал как т. н. биметаллизм с параллельным обращением, при котором соотношение между золотой и серебряной монетой устанавливалось стихийно на основе соотношения стоимостей двух металлов. Постоянные колебания этого соотношения порождали неустойчивость цен, хаос, усугублявшийся порчей монеты – особенно серебряной, и это причиняло ущерб не только трудящимся массам, но и фискальным интересам государства. И оттого в XIX веке в ряде стран был введён биметаллизм с двойным обращением. При этой системе фиксированный паритет между золотом и серебром устанавливался государством, силой закона. Во Франции, для примера, законом надолго было установлено стоимостное соотношение золота и серебра как 15,5:1.

Вес драгметаллов измеряется в определённых единицах веса, и они образуют масштаб цен: цены товаров выражаются через некоторое количество единиц массы золота или серебра, принятых в данной стране. Это нашло отражение в названиях национальных денежных единиц, сохранившихся и поныне. «…при металлическом обращении готовые названия весового масштаба [фунт, лира, шекель (сикль – мера веса, которой древние семиты Ближнего Востока, вавилоняне, в частности, мерили серебро в слитках) и т. д.; а вот слово peso по-испански означает не что иное, как «вес» – К. Д.] всегда образуют и первоначальные названия денежного масштаба, или масштаб цен. …[Но] В течение целого ряда веков владетельные князья занимались непрерывной фальсификацией монеты, вследствие чего от первоначального веса монет действительно остались одни только названия». Так, фунт стерлингов – это и был изначально фунт (453,6 г) серебра, но впоследствии реальное весовое содержание в нём денежного металла снизилось на порядок-два.

Маркс ещё цитирует в этом месте Фердинандо Галиани, жившего в XVIII веке дипломата и экономиста, критика теории физиократов: «Монеты, названия которых теперь лишь идеальны, суть самые старые монеты каждой нации, и все они были некогда реальны, и так как они были реальны, то служили счётными деньгами».

Нельзя при этом, замечает Маркс, путать меру стоимости и масштаб цен («В сочинениях английских авторов царствует невообразимое смешение понятий: “мера стоимостей” (measure of value) и “масштаб цен” (standard of value). Постоянно смешиваются сами эти функции, а, следовательно, и их названия»). Это совершенно разные понятия: «Как мера стоимостей и как масштаб цен, деньги выполняют две совершенно различные функции. Мерой стоимостей они являются как общественное воплощение человеческого труда, масштабом цен – как фиксированный вес металла. Как мера стоимости, они служат для того, чтобы превращать стоимости бесконечно разнообразных товаров в цены, в мысленно представляемые количества золота; как масштаб цен, они измеряют эти количества золота. ...Мерой стоимостей золото может служить лишь потому, что оно само представляет продукт труда и, следовательно, стоимость потенциально переменную».

Различные металлы выступали в качестве денежных металлов, но тенденция такова, что «…с развитием богатства менее благородный металл вытесняется из своей функции меры стоимости более благородным: медь вытесняется серебром, серебро – золотом, как ни противоречит этот порядок поэтической хронологии золотого и серебряного веков». Именно: менее благородный металл исторически вытесняется – в результате возрастания масштабов товарного обмена, «с развитием богатства» – более благородным в функции меры стоимости. В древности медь и бронза часто служили деньгами: первыми в истории монетами сейчас считаются китайские литые медные монеты конца второго – начала первого тысячелетия до н. э., да и в Древнем Риме старейшими монетами были медные ассы. А необходимое для выплавки ценнейшей бронзы олово служило деньгами, например, в Малайе.

Деньгами служило и железо. Когда люди открыли этот металл, его было мало, а ценность железа была чрезвычайно высока. Гробница Тутанхамона «под завязку» была наполнена золотом, зато железных изделий в ней нашли раз-два и обчёлся: какие-то украшения (!) да небольшой кинжальчик. Вполне вероятно, оно и стоило тогда дороже золота. Реликтом «железных денег» являлись деньги в виде тяжёлых железных прутьев, принятые в Спарте, – в этом консервативном государстве такие крайне неудобные для торговых операций деньги умышленно использовались как инструмент сбережения, консервации патриархальных общественных отношений.

Серебро выступало главным валютным металлом в странах Древнего Востока, таких как Вавилон и Ассирия. Отметим, что в древности стоимостное соотношение золота и серебра было на порядок меньше, чем сегодня, – по той причине, что тогда были доступны богатые золотые россыпи, к настоящему времени исчерпанные везде, кроме России. Кое-где серебро было даже дороже золота. В средневековой же Европе серебро доминировало в обращении вследствие нехватки золота и упадка товарно-денежных отношений. Рост товарообмена, развитие капитализма повышали спрос на золото как денежный материал – а об использовании его в качестве денег известно в Египте, Месопотамии, Китае и Индии ещё за 1500–1000 лет до н. э.

Биметаллизм – система внутренне противоречивая: использование сразу двух металлов в функции меры стоимости противоречит самой этой функции, поскольку требуется один-единственный материал для выражения стоимостей всех товаров. По этой причине и совершился переход от биметаллизма к золотому монометаллизму (в России, Голландии и Индии какое-то время имел место серебряный монометаллизм – но то была всего лишь преходящая стадия). Необходимость перехода к монополии золота диктовалась ростом товарооборота, а возможность этого создало увеличение мировой добычи золота в середине XIX столетия (в 30-х – 40-х годах увеличилась золотодобыча в России, в 1848 году началась «золотая лихорадка» в Калифорнии, а в 1851-м были открыты месторождения золота в Австралии). Более того, во второй половине столетия рухнула стоимость серебра – и оно совсем сдало позиции золоту.

Как раз на глазах Маркса происходил переход к золотому стандарту – такой денежной системе, при которой в обращении находятся золотые монеты, разменные на золото банкноты, а также разменная монета из менее ценных металлов, которая обслуживает мелкий оборот. Первой перешла на золотой стандарт Англия – самая передовая капиталистическая держава того времени: она завершила этот переход, победив Наполеона и укрепив этим своё политическое и экономическое господство.

Сразу же после выхода «Капитала» к золотому стандарту перешли Германия (1871), Франция (1873–74), далее – Россия и Япония (1897), США (1900). В США сей переход начался, впрочем, много раньше, но и его задерживало сильное серебряное лобби: в интересах добытчиков серебра правительство Соединённых Штатов, помимо золотого, держало также серебряный запас и выпускало особого рода казначейские билеты, полностью обеспеченные серебром (т. н. «серебряные сертификаты»).

Золотой стандарт – это высшая, наиболее устойчивая денежная система, какая только возможна при капитализме. Она сыграла прогрессивную роль в развитии торговли и производительных сил. Хотя и она давала сбои в периоды кризисов. Но продержалась она недолго – до того, как капитализм вступил в фазу общего кризиса; её обрушила Первая мировая война. Прекратился размен банкнот на золото, и после краха золотого стандарта в итоге сформировалась современная денежная система.  

Если в функции меры стоимости более благородный металл вытесняет менее благородный, то – забегая здесь немного вперёд – в функции средства обращения при затруднениях в обращении происходит как раз обратное: «худшие» деньги вытесняют «лучшие» из обращения в сокровище, отлагаясь в «заначках» (т. н. закон Грэхэма). Так, собственно, и произошло, когда разразилась Первая мировая война: золото немедля ушло в кубышки, а в обращении остались быстро обесценивавшиеся банкноты. И после окончания войны вернуться к полноценному золотому стандарту с разменом банкнот на золотые монеты смогли только нажившиеся на той войне Соединённые Штаты (золотомонетный стандарт в них сохранялся до 1933 года). В те же времена, когда основу обращения составляла полноценная монета, а наряду с ней в обращении находилась монета неполноценная, т. н. билонная (т. е. монета, чья внутренняя стоимость меньше номинальной), государство, с той целью, чтобы не допустить вытеснения из обращения полноценной монеты, законом устанавливало предельные суммы приёма разменной монеты к платежам. Для примера, в России можно было разово заплатить не более 3 рублей медными и мелкими серебряными монетами и не более 25 рублей крупными серебряными монетами (крупнее 25 коп.).

Стоимость товаров, выраженную в деньгах, принято называть ценой. Маркс говорит: «Величина стоимости товара выражает… необходимое, имманентное самому процессу созидания товара отношение его к общественному рабочему времени. С превращением величины стоимости в цену это необходимое отношение данного товара к находящемуся вне его денежному товару. Но в этом меновом отношении может выразиться как величина стоимости товара, так и тот плюс или минус по сравнению с ней, которым сопровождается отчуждение товара при данных условиях [то бишь то отклонение цены от стоимости, которое определяется законом спроса и предложения, стихийными беспрерывными колебаниями спроса на товар и его предложения на данном рынке – К. Д.]. Следовательно, возможность количественного несовпадения между ценою и величиною стоимости, или возможность отклонения цены от величины стоимости, заключена уже в самой форме цены. И это не является недостатком этой формы, – наоборот, именно эта отличительная черта делает её адекватной формой такого способа производства, при котором правило может прокладывать себе путь сквозь беспорядочный хаос только как слепо действующий закон средних чисел». Это постоянное отклонение цены от стоимости является инструментом регулирования товарного производства: рост или снижение цен, сопровождаемые ростом или падением прибылей, движут потоки инвестиций из отраслей, предложение продуктов которых превышает спрос на них, в те отрасли, на чьи товары общество предъявляет платёжеспособный спрос.

Это же стихийное, неподвластное воле людей движение определяет судьбы товаропроизводителей и даже целых стран, жизненно зависящих от конъюнктуры на главные продукты своего национального хозяйства, будь то нефть, какао-бобы или цветные металлы. Эти колебания и сами их угрозы заставляют «дёргаться» частных производителей и их государства, заставляют их вступать в монополистические и внешнеполитические сговоры. Попытки повлиять в требуемом направлении на движение цен ведут к преступлениям на всех уровнях – от уровня конкурирующих соседей-лавочников до уровня могущественных олигархических кланов; они ведут и к войнам – от «торговых» и «газовых» войн до войн самых настоящих, «горячих». 

Цена есть денежное выражение стоимости, а стоимость могут иметь только те вещи, что созданы трудом. Однако при капитализме, в обществе, где решительно всё основывается на товарных отношениях, где «всё продаётся и покупается», цену запросто могут приобрести вещи, не имеющие стоимости, – не имеющие, поскольку они не являются продуктами труда. И Маркс пишет об этом с присущим ему едким юмором: «…Вещи, которые сами по себе не являются товарами, например совесть, честь и т. д., могут стать для своих владельцев предметом продажи и, таким образом, благодаря своей цене приобрести товарную форму. Следовательно, вещь формально может иметь цену, не имея стоимости. Выражение цены является здесь мнимым, как известные величины в математике». В наши славные дни честь и совесть, мы видим, продаются оптом и в розницу, и мало кто может устоять перед соблазном продать их при наличии подкреплённого пачками долларов спроса. И смешно выглядят моральные увещевания в адрес продажных людей, в частности – «проституток пера и микрофона», всевозможных политологов и «брехлогеров» с их бесконечными «фейками» и апологией откровенных провластных мерзавцев. Следует признать, что готовность индивида продать свою честь, совесть и достоинство – совершенно нормальное дело для общества, основанного на отношениях товарного обмена! И то, что иррациональную, мнимую цену приобретают вещи, не созданные трудом, лучше всего выражает тот движущий мотив, присущий человеку «товарного общества», что он стремится отрезать себе от «общественного пирога» как можно больше, прилагая как можно меньше труда, а лучше – вообще его не прилагая!

Далее Маркс переходит к другим функциям денег, показывая, что все они неразрывно связаны между собой: «Форма цены предполагает отчуждаемость товаров за деньги и необходимость такого отчуждения. С другой стороны, золото функционирует как идеальная мера стоимости только потому, что оно уже обращается как денежный товар в меновом процессе. В идеальной мере стоимостей скрывается, таким образом, звонкая монета». И вот, «как посредник в процессе обращения товаров, деньги приобретают функцию средства обращения». На место метаморфозы Т – Т (товар непосредственно обменивается на товар) приходит метаморфоза Т – Д – Т (деньги выступают как посредник в обмене).

Значение денег в указанной их функции трудно переоценить, и Маркс даже приводит такую цитату из работы Фердинанда Лассаля о Гераклите Эфесском: «Из огня возникает всё и огонь из всего, подобно тому как из золота – товары и из товаров – золото» (F. Lassalle: «Die Philosophie Herakleitos des Dunkeln»). Движение по формуле Т – Д – Т абсолютно необходимо при развитом товарном производстве, является продуктом развития противоречия товара и, в конечном итоге, обостряет это противоречие ещё сильнее:  «…то самое разделение труда, которое делает их [товаровладельцев – К. Д.] независимыми частными производителями, делает в то же время независимыми от них самих процесс общественного производства и их собственные отношения в этом процессе, что независимость лиц друг от друга дополняется системой всесторонней вещной зависимости. Разделение труда превращает продукт труда в товар и делает поэтому необходимым его превращение в деньги». Особенность денег как товара в том, что «так как деньги есть образ всех других товаров, отделившийся от них, или продукт их всеобщего отчуждения, то они представляют собою абсолютно отчуждаемый товар».

Анализируя метаморфозу Т – Д – Т, Маркс показывает, что «…этот процесс является… двусторонним: один его полюс – со стороны товаровладельца – продажа, противоположный полюс – со стороны владельца денег – покупка. “Продажа есть купля”, Т – Д есть в то же время Д – Т». Но расчленение этой метаморфозы на Т – Д и Д – Т приводит к тому, что в самом товарно-денежном обращении уже заключена потенциальная возможность экономических кризисов: «Трудно представить себе что-либо более плоское, чем догмат, будто товарное обращение обязательно создаёт равновесие между покупками и продажами, так как каждая продажа есть в то же время купля, и vice versa [наоборот]. ...Купля и продажа представляют собой один и тот же акт как взаимоотношение двух полярно противоположных лиц – владельца денег и товаровладельца. Но, как действия одного и того же лица, они представляют два полярных акта. …никто не обязан немедленно покупать только потому, что сам он нечто продал. Обращение товаров разрывает временнЫе, пространственные и индивидуальные границы обмена продуктов именно благодаря тому, что непосредственная тождественность между отчуждением своего продукта труда и получением взамен него чужого расчленяется на два противоположных акта – продажи и купли. …Когда внешнее обособление внутренне несамостоятельных, то есть дополняющих друг друга, процессов достигает определённого пункта, то единство их обнаруживается насильственно – в форме кризиса. Имманентная товару противоположность потребительной стоимости и стоимости, противоположность частного труда, который в то же время должен выразить себя в качестве труда непосредственно общественного… – это имманентное противоречие получает в противоположностях товарной метаморфозы развитые формы своего движения. Следовательно, уже эти формы заключают в себе возможность – однако только возможность – кризисов. Превращение этой возможности в действительность требует целой совокупности отношений, которые в рамках простого товарного обращения вовсе ещё не существуют».

Продажа – самый трудный акт обмена: только в результате продажи товар получает общественное признание в качестве потребительной стоимости. В акте продажи деньги противополагаются товарам как воплощение непосредственно общественного труда, но в акте покупки они – лишь мимолётная форма стоимости. Непонимание сущности товарного обращения, сведение его к непосредственному обмену, чем грешила буржуазная экономическая наука, не позволяет обнаружить противоречия товарного производства и обмена. Имманентное товару противоречие принимает внешнюю форму противоречия между товарами и деньгами: товары не могут вступить в сферу потребления и, стало быть, не могут реализоваться как потребительные стоимости без превращения их стоимости в денежную форму.

Однако возможность кризисов превращается в действительность только при развитом товарном производстве – при капитализме, когда товаром становится рабочая сила и оттого возникает антагонистическое, непримиримое противоречие между трудом и капиталом, противоречие между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения его продуктов.

Экономика капитализма функционирует таким образом, что периодически возникает перепроизводство товаров – расширение производства наталкивается на узость, ограниченность платёжеспособного спроса. Это и есть циклический кризис перепроизводства, в ходе которого затруднения в реализации продукции ведут к массовому разорению и банкротству товаропроизводителей, причём банкротства охватывают целые цепочки капиталистов, тесно сопряжённых производственными и сбытовыми связями: одно банкротство вызывает другое, и далее – одно за другим.

Маркс исследует закон денежного обращения, определяющий ту массу денег, что требуется для обращения, суммой цен продаваемых товаров и числом оборотов денежной единицы за данный промежуток времени: «…масса средств обращения, необходимых для процесса обращения товаров, уже определена суммою цен последних». Он критически замечает по поводу ошибочных теорий денег и причин их возникновения: «…Обыденное представление, замечая, что, с замедлением денежного обращения, деньги начинают всё реже появляться и исчезать во всех пунктах периферии обращения, естественно приходит к выводу, что самый этот факт объясняется недостаточным количеством средств обращения». «Иллюзия… будто товарные цены определяются массой средств обращения, а эта последняя определяется, в свою очередь, массой находящегося в данной стране денежного материала, коренится у её первых представителей в той нелепой гипотезе, что товары вступают в процесс обращения без цены, а деньги без стоимости, и затем в этом процессе известная часть товарной мешанины обменивается на соответствующую часть металлической груды». Это – количественная теория денег, представители которой видят в деньгах единственно средство обращения и не признают наличие у денег внутренней стоимости. Её выдвинули в XVII веке итальянские экономисты, и в дальнейшем её придерживались такие видные учёные и мыслители, как Монтескьё, Юм и отчасти Рикардо. Изначально она направлена была против меркантилизма, превозносившего золото как единственное воплощение богатства, а впоследствии она защищала интересы банковского капитала. Эта теория служит также оправданию капитализма, так как объясняет экономические кризисы только лишь колебаниями денежной массы, неправильной монетарной политикой. 

В полемике против количественной теории денег Маркс опирается на Уильяма Петти и Адама Смита. Уильям Петти в 1667 году писал: «Для торговли нации деньги требуются в известном количестве или пропорции: большее или меньшее по сравнению с этим количество денег повредило бы торговле. …количество денег (золотых и серебряных), потребных для торговли, определяется частотою меновых актов и размерами платежей». Адам Смит в своём «Богатстве наций»: «Количество звонкой монеты в каждой стране определяется стоимостью товаров, обращающихся в ней. …Стоимость товаров, покупаемых и продаваемых в течение года в данной стране, требует определённого количества денег для обращения их и распределения среди соответствующих потребителей и не может дать применения добавочному количеству денег. Каналы обращения необходимо вбирают в себя сумму, достаточную для наполнения их, и никогда не вмещают сверх того». Комментируя Смита, Маркс отмечает противоречивость его взглядов по другому важнейшему вопросу – об общественном разделении труда: «Подобным же образом А. Смит начинает свой труд ex officio [по должности] апофеозом разделения труда, а в последней книге об истоках государственного дохода, где он рассматривает вопрос о разделении труда лишь мимоходом, он воспроизводит осуждение разделения труда, принадлежащее его учителю А. А. Фергюссону».

«Из функции денег как средства обращения возникает их монетная форма». Монета, согласно определению, – это определённое весовое количество денежного металла, чьи масса и проба установлены и гарантированы государством (что оформляет герб либо портрет государя на её аверсе). Экономическая форма монеты – наиболее удобная форма денег как средства обращения: отпадает необходимость всякий раз взвешивать слиток, да ещё и проверять его пробу. Геометрически самая удобная форма монеты – диск, хотя форма монет может варьировать весьма широко.  

 «…золотая монета и золото в слитках различаются между собой только по внешности, и золото постоянно может быть превращено из одной формы в другую». При металлическом обращении на полноценные монеты распространяется режим свободной чеканки. Это означает, что любой человек может принести своё золото в слитках на монетный двор и потребовать перечеканить его в монеты. В одних странах, как например, в Англии за это платы не брали. А вот в России плата составляла 42 руб. 31 ½ коп. с пуда чистого золота (0,2 % стоимости монеты). При этом внутренняя стоимость монеты – это исключительно стоимость содержащегося в ней металла; затраты на чеканку, ибо она лишь меняет форму денег, относятся к издержкам обращения, ровно ничего к внутренней стоимости монеты не прибавляя.

Находясь в обращении, монета стирается, утрачивая свой вес, а значит, и свою стоимость. Подсчитано, что английский соверен (золотой фунт стерлингов) за 20 лет циркуляции терял ¹/₂₀ часть своей изначальной массы. Понятно, что мелкие монеты, часто переходящие из рук в руки, стираются ещё быстрее. Законом устанавливалась определённая граница дозволенных отклонений монеты по весу и пробе – ремедиум, или терпимость (лат. remedium – букв. «средство против чего-либо»), при  переходе через которую монета демонетизировалась, переставала быть законным платёжным средством. Для русской 5-рублёвой монеты был установлен ремедиум в ¹/₁₂₁ массы.

Однако на практике монеты оставались в обращении ещё долго после перехода через ремедиум; более того, их фальсифицировали – по весу и содержанию ценного металла в сплаве – как злоумышленники, так и само государство. И сама практика обращения порченых и стёршихся монет подсказала людям, что реальные деньги – золото и серебро – могут быть заменены в обращении знаками денег, или денежными знаками. «Естественная тенденция процесса обращения, стремящаяся превратить золотое бытие монеты в видимость золота, т. е. сделать из монеты лишь символ её официального металлического содержания, признана самим современным законодательством: последнее определяет ту степень потери металла, которая делает золотую монету негодной к обращению, т. е. демонетизирует.

Если само обращение денег отделяет реальное содержание монеты от её номинального содержания, отделяет её металлическое существование от её функционального существования, то в нём уже скрыта возможность заместить металлические деньги в их функции монеты знаками из другого металла или простыми символами. Роль серебряных и медных знаков в качестве заместителей золотой монеты объясняется исторически, с одной стороны, техническими трудностями чеканить совершенно ничтожные весовые количества золота или серебра и, с другой стороны, тем обстоятельством, что низшие металлы раньше высших – серебро раньше золота, медь раньше серебра – служили мерою стоимости и, следовательно, уже обращались в качестве денег в тот момент, когда более благородный металл низверг их с трона. Они замещают золото в тех областях товарного обращения, где монета циркулирует наиболее быстро, а следовательно, наиболее быстро изнашивается, т. е. там, где акты купли и продажи постоянно возобновляются в самом мелком масштабе».

Стало быть, переход от реальных денег к денежным знакам закономерен, а вовсе не вызван чьим-то «злым умыслом». Этого не понимала ещё одна теория денег – металлическая, – зародившаяся в античности и средние века «в пику» порче монеты правителями и разделявшаяся меркантилистами. Эта теория считала, что благородные металлы являются деньгами в силу самих только своих естественных свойств, и деньгами могут служить исключительно монеты из драгметаллов. Её порок в том, что она, признавая деньги товаром, не видит в них товар особого рода, и, вообще, она не видит за отношениями вещей общественных отношений людей.

Бумажные деньги, не имеющие внутренней стоимости вообще (мизерная стоимость печати, опять же, относится к издержкам обращения!), – это, скажем так, законченный случай денежных знаков. «По пути» к ним находились металлические знаки денег – неполноценные, билонные монеты из неблагородных металлов или же из низкопробного серебра, обладавшие определённой внутренней стоимостью, но намного меньшей, чем их номинальная стоимость. В предреволюционной России серебряный рубль содержал серебра лишь на 60–70 коп., мелкие серебряные монеты реально стоили 36 коп. на сумму их в рубль, а медные монеты – 24 коп. на рубль.

На неполноценную монету устанавливается режим закрытой чеканки, и доход от выпуска монет, чья стоимость ниже номинала, забирает государство (монетный доход, вытекающий из исключительного права государства на чеканку монет – т. н. монетной регалии). В наше время, правда, как раз наоборот, зачастую выпускаются монеты с номиналом ниже стоимости содержащегося в монете цветного металла.

«Металлическое содержание серебряных и медных знаков произвольно определяется законом. В обращении они снашиваются ещё быстрее, чем золотая монета. Их монетная функция становится поэтому фактически совершенно независимой от их веса, т. е. от всякой стоимости. Монетное существование золота окончательно отделяется от его стоимостной субстанции. Благодаря этому вещи, относительно не имеющие никакой стоимости, – бумажки, получают возможность функционировать вместо него в качестве монеты». Денежные знаки замещают подлинные деньги (золото) – но лишь в некоторых их функциях, прежде всего – в функции средства обращения. А вот фундаментальнейшую функцию меры стоимости может выполнять только и единственно золото, но никак не «бумажки». 

При этом нужно различать собственно бумажные деньги и кредитные деньги, различие между которыми, однако, к настоящему времени совершенно стёрлось. «…бумажные деньги в собственном смысле этого слова возникают из функции денег как средства обращения, естественный корень кредитных денег составляет функция денег как средства платежа». Бумажные деньги изначально выпускало государство (казначейство), кредитные деньги (банковские билеты, или банкноты) – банки. Их основой служил коммерческий кредит, орудием коего является вексель: капиталисты продают друг другу товары в долг, причём их долговые обязательства – векселя – переходят из рук в руки, вступая в обращение вместо денег. На базе же коммерческого кредита возникает кредит банковский. Банки принялись проводить операцию учёта векселей, принимая (с комиссией – учётной ставкой) коммерческие векселя и выдавая взамен банкноты – не что иное, как банковские векселя, долговые обязательства банка. Они куда более надёжны, чем долговые обязательства частных фирм – и в силу этого более способны обращаться, замещая и дополняя монеты.

Банкноты обеспечены золотым запасом банка – владелец банковского векселя мог предъявить его в выдавший билет банк – совершить размен банкноты на золото в монетах. Это не была покупка золота, как это делается сейчас в банке при покупке слитка: покупается-то ведь золото по рыночной цене, тогда как размен банкноты осуществляется в соответствии с точно фиксированным силою закона содержанием валютного металла в денежной единице. Современные банкноты, не обеспеченные, на деле, ничем, являются таковыми лишь по форме (их эмитирует не государство, а подконтрольный ему центробанк), по существу же они – те же бумажные деньги.

Поначалу многие банки выпускали свои банкноты, и не было разделения их на коммерческие и эмиссионные. Но постепенно – как ввиду естественного процесса вытеснения слабых банков из функции эмиссии кредитных денег, так и в силу принимавшихся государством законов – функция эмиссии банкнот сохранилась лишь за немногими банками или одним банком в стране – эмиссионным, или центральным.

Подводя в этом вопросе итог: «специфический закон обращения бумажных денег может возникнуть лишь из отношения их к золоту, лишь из того, что они являются представителями последнего. И закон этот сводится просто к тому, что выпуск бумажных денег должен быть ограничен тем их количеством, в котором действительно обращалось бы символически представляемо ими золото (или серебро). …Бумажные деньги являются знаками золота, или знаками денег».

Как всеобщее воплощение богатства, деньги становятся фетишем, предметом культа, мерилом жизненного успеха индивидуума и значимости самой его личности. Деньги дают их владельцу великую власть над другими людьми. «С расширением товарного обращения растёт власть денег, этой абсолютно общественной формы богатства, всегда находящейся в состоянии боевой готовности. “Золото – удивительная вещь! Кто обладает им, тот господин всего, чего он захочет. Золото может даже душам открыть дорогу в рай” (Колумб, в письме с Ямайки, 1503 год)». Этим обусловлено стремление к накоплению денег, к накоплению сокровищ, и деньги – подлинные деньги, золото и серебро (хотя в наше время в иррациональной, извращенной форме данную функцию могут выполнять также «бумажки», доллары и евро) – деньги несут специфическую функцию средства образования сокровищ.

«…Стремление к накоплению сокровищ по природе своей безмерно. Качественно или по своей форме деньги не имеют границ, т. е. являются всеобщим представителем вещественного богатства, потому что они непосредственно могут быть превращены во всякий товар. Но в то же время каждая реальная денежная сумма количественно ограниченна, а потому является покупательным средством ограниченной силы. Это противоречие между количественной границей и качественной безграничностью денег заставляет собирателя сокровищ всё снова и снова предпринимать сизифов труд накопления. С ним происходит то же, что с мировым завоевателем, который с каждой новой страной завоёвывает лишь новую границу». Собирание сокровища, создание «заначек» «на чёрный день» жизненно необходимо также и ввиду гнёта рыночного хаоса, держащего людей за глотку.

Функции средства обращения и средства образования сокровищ связаны:  деньги беспрерывно перетекают из одной сферы в другую. При металлическом обращении оно регулируется естественным путём: в те периоды, когда денег в обращении становится больше, чем их требуется для обеспечения товарооборота, они отлагаются в сокровища, монеты плавятся в слитки; если же денег недостаёт, они возвращаются в обращение и слитки перечеканиваются в монеты. «Для того чтобы нация могла вести свою торговлю, необходима определённая сумма наличных денег, которая может варьировать, то увеличиваясь, то уменьшаясь в зависимости от обстоятельств. …Эти колебания, эти приливы и отливы денег приспосабливаются к изменяющимся обстоятельствам сами собой, без всякого вмешательства со стороны правительства. Вёдра работают попеременно: когда мало денег, из слитков чеканится монета, когда мало денежного металла, монета переплавляется обратно в слитки», – цитирует Маркс Дадли Норта, его работу 1691 года. Однако в случае бумажноденежного обращения такая естественная регуляция невозможна, и при превышении требуемой денежной массы происходит инфляция.

Развитие кредита ведёт к тому, что в закон денежного обращения необходимо внести коррективу, учитывающую функционирование денег как средства платежа. Из указанной функции, возникновение которой было связано с развитием товарного производства на достаточно высокой его ступени – и при этом развитие кредита знаменует собою новое усиление противоречия товарной природы, проявляющееся с чрезвычайной остротой в финансовых (кредитных) кризисах, – из этой функции возникают кредитные деньги, отличие которых от бумажных мы объяснили выше. «Кредитные деньги возникают непосредственно из функции денег как средства платежа, причём долговые обязательства за проданные товары [коммерческие векселя – К. Д.], в свою очередь, начинают обращаться, перенося долговые требования с одного лица на другое. С другой стороны, с расширением кредитного дела расширяется и функция денег как средства платежа. В качестве средства платежа деньги получают собственные формы существования, в которых они и находят себе место в сфере крупных торговых сделок, в то время как золотая и серебряная монета оттесняются преимущественно в сферу мелкой торговли».

В функции денег как средства платежа, так же как и в их функции средства обращения заключена возможность кризисов. Допустим, что капиталист А дал в кредит товар капиталисту Б, а тот – капиталисту В. Если этот последний разорится, то он не вернёт долг капиталисту Б, а тот – капиталисту А. По таким вот «цепочкам» разворачивается кризис неплатежей, который захватывает также и банковские учреждения. Банки не могут вернуть себе «ядовитые кредиты» и, в свою очередь, не могут возвратить деньги, взятые ими в долг у вкладчиков. Вкладчики же бросаются в панике снимать в банках свои денежки, обрушивая этим всю банковскую систему.

В основе кредитного кризиса, так или иначе, лежит кризис перепроизводства, но мощное развитие в наши дни кредитной системы приводит к тому, что наиболее остро кризис проявляется именно в сфере финансов. И возникает представление – ложное представление, будто это некий финансовый кризис, «оторванный» от сферы производства и вызванный не присущей капитализму тенденцией к периодическому перепроизводству товаров, а всего-навсего неправильной финансовой политикой государства, да ещё злоупотреблениями банкиров. Но это, конечно, совсем не так.

Более того, стремясь предотвратить перепроизводство товаров, современный капитализм активно «втуливает» их при помощи потребительского кредита. Однако сей механизм лишь на какое-то время оттягивает кризис перепроизводства, обостряя и отягощая его впоследствии. С особенной силой это проявилось во время кризиса 2008 года, когда в США «лопнул» долго «раздувавшийся» «ипотечный пузырь».  

Функции средства платежа и средства образования сокровищ также связаны, причём эта вторая функция вследствие развития кредита модифицируется, обретает новое качество, присущее именно капитализму: «Развитие денег как средства платежа вызывает необходимость накоплять деньги перед сроком уплаты. В то время как собирание сокровищ, как самостоятельная форма обогащения, исчезает вместе с развитием буржуазного общества, оно, наоборот, растёт вместе с последним в форме накопления резервного фонда средств платежа».

Наконец, пятая, последняя функция денег: мировые деньги, то есть деньги как средство платежа во взаимоотношениях разных стран, причём данную функцию, по большому счёту, может выполнять единственно золото в слитках. «Выходя за пределы внутренней сферы обращения, деньги сбрасывают с себя приобретённые ими в этой сфере локальные формы масштаба цен – формы монеты, разменной монеты, знаков стоимости – и опять выступают в своей первоначальной форме слитков благородных металлов». «Всемирные деньги функционируют как всеобщее средство платежа, всеобщее покупательное средство и абсолютно общественная материализация богатства вообще (universal wealth). Функция платежа… преобладает». «Как для внутреннего обращения, так и для обращения на мировом рынке, каждая страна нуждается в известном резервном фонде. Следовательно, функции сокровища возникают частью из функции денег как средства обращения и средства платежа на внутреннем рынке, частью из их функции как всемирных денег. Для последней роли всегда требуется действительный денежный товар, золото и серебро во всей их телесности, вследствие чего Джемс Стюарт [английский экономист XVIII века, один из последних меркантилистов – К. Д.] характеризует золото и серебро в отличие от их локальных заместителей как money of the world». Лишь извращение капиталистической денежной системы в наше время привело к тому, что доллар и некоторые другие валюты не только сделались «квази-мерой стоимости» и средством образования сокровищ, но и вытеснили золото из функции мировых денег – став благодаря этому средством грабежа народов.

Развитие денег во всех их функциях, в частности – накопления сокровищ, в которых воплощается богатство, ведёт к превращению денег в капитал, чему и будет посвящена следующая часть нашей работы. В общем, продолжение следует.