К 150-летию «Капитала» и 200-летию со дня рождения Карла Маркса (часть 5)

Часть 5: Труд и заработная плата, воспроизводство и накопление капитала

В трёх книгах «Капитала» Карл Маркс разработал фундаментальные вопросы воспроизводства и накопления общественного капитала, а также распределения продукта, создаваемого обществом, между его классами и отдельными группами. В этой области научного исследования политэконом необходимо должен опираться на результаты экономической статистики – на её обобщённые, сводные показатели.

При чтении «Капитала» обращает на себя внимание, насколько основательно автор книги отработал все доступные ему фактические материалы по экономике и положению рабочего класса в Англии – в частности, отчёты фабричных комиссий. Маркс строго опирался на факты – другой вопрос в том, насколько полны и точны были сведения тогдашней экономической статистики, которая, в общем-то, делала лишь первые шаги. Ведь во времена Маркса эта наука ещё находилась в состоянии становления – причём толчок развитию её дала промышленная революция, которая повысила спрос со стороны общества на достоверную информацию о том, в каком состоянии находится его хозяйство, сколько в нём чего имеется и производится. В XIX столетии в Европе начали регулярно проводиться переписи населения, а также сельскохозяйственные переписи (учёт посевных площадей, поголовья скота и др.); а ещё получила развитие статистика финансов и связанной с ними внешней торговли.

Интересно, что само слово «статистика» имеет немецкое происхождение. Т. н. «описательная школа» XVIII века, крупнейшим представителем которой являлся немец Ахенваль, ставила своей целью описание государств – «государствоведение». Вот Ахенваль и предложил для новой науки название Statistik – от итальянских слов statista – «государственный деятель» и stato – «государство». Другой мыслитель, стоявший у истоков науки статистики, – гениальный англичанин Уильям Петти – использовал термин «политическая арифметика» (так называлось одно из главных его сочинений, изданное полностью и под именем автора уже после смерти). Этот термин, опять же, подчёркивал тесную связь статистических исследований с делами государственного управления – а Петти был человеком исключительно практичным.

Между прочим, Петти, пытаясь рассчитать национальное богатство Англии, поставил важный вопрос, не решённый, по большому счёту, и поныне: как оценить в денежной форме человеческий компонент национального богатства – трудовые навыки и знания людей? Сам сэр Петти оценил материальное богатство тогдашней Англии в 250 млн. ф. ст., тогда как «личностное» богатство куда большей величиной – 417 млн. ф. ст. Это отметил – и по достоинству оценил – Карл Маркс в «Теориях прибавочной стоимости»: «У нашего приятеля Петти “теория народонаселения” совершенно другая, чем у Мальтуса… Население – богатство…». Петти у Маркса, вообще, один из любимых экономистов-предшественников – и вполне заслуженно.

Очень показательно то, что один и тот же человек – Уильям Петти – выступил основоположником и классической политической экономии, и статистики. Правда, историки статистики спорили насчёт первенства в области этой науки: принадлежит ли оно Петти или его другу Джону Граунту – этот вопрос известен у историков как «проблема Петти – Граунт». Ещё при их жизни пошли кривотолки, будто книжку Граунта 1662 года, сразу вызвавшую большой общественный интерес, написал на самом деле Петти, а вовсе не Граунт – человек простого происхождения, обычный лавочник, не получивший должного образования. Украинский советский статистик и историк статистики Михаил Васильевич Птуха (1884–1961) подметил, что спор «Петти или Граунт?» чем-то напоминает спор шекспироведов, был ли на самом деле Уильям Шекспир автором произведений, ему приписываемых. Но вроде бы учёные пришли в итоге к той точке зрения, что книжку всё же написал сам Граунт, однако, в любом случае, он, если брать его социально-экономические взгляды, находился под влиянием У. Петти, и, возможно, последний таки написал предисловие к той книге.

Можно говорить о том, что становление в XIX веке экономической статистики явилось одной из предпосылок возникновения экономического учения марксизма, завершившего линию развития английской классической политической экономии. Благодаря более надёжным и достоверным статданным политэкономия уже твёрдо встала на «почву фактов», освободившись от её прежнего «греха» умозрительности.

Огромный вклад в развитие экономической статистики внёс современник Карла Маркса бельгиец Адольф Кетлé (1796–1874). Маркс отмечал важность его работ, но вместе с тем подвергал буржуазного либерала и учёного-позитивиста А. Кетле острой критике: «В прошлом у него большая заслуга: он доказал, что даже кажущиеся случайности общественной жизни вследствие их периодической возобновляемости и периодических средних цифр обладают внутренней необходимостью. Но объяснение этой необходимости ему никогда не удавалось. Он не двигался вперёд, а только расширял материал своего наблюдения и исчисления» [«Теории прибавочной стоимости»; но что интересно: в трёх основных, назовём их так, книгах «Капитала» Маркс упоминает Кетле всего два раза, да и то мимоходом – видимо, такова степень влияния взглядов бельгийца на развитие политэкономии!].

Позитивизм буржуазной экономической статистики, очевидно, состоит в том, что она изучает количественную сторону общественного производства, «отрывая» производительные силы общества от производственных отношений, абстрагируясь от этих последних, игнорируя тот факт, что общественное производство развивается в рамках определённого общественного способа производства. Отсюда набившие оскомину рапорты официальной статистики о «средней температуре по больнице».

Тот же Кетле, например, основывал свою теорию на представлении о некоем «среднем человеке», который является совершенным, «истинным» типом, тогда как отдельные индивиды выступают не более чем «отклоняющимися» представителями пресловутого «среднего человека». Он даже пытался доказывать законы сохранения «среднего человека и общества в целом», с неминуемостью скатываясь к апологии капитализма. В этом со всей очевидностью проявляется антиисторизм буржуазной общественной науки в целом: ведь ей присуще оперировать моделью абстрактного человека, якобы одинакового во все времена (у буржуазных экономистов это – homo oeconomicus, всё поведение которого обусловлено стремлением к денежной выгоде).

Научный же подход состоит в том, чтобы видеть и исследовать конкретного человека конкретной эпохи, человека, сущность которого состоит в совокупности всех общественных отношений данного, конкретного времени и места, – и при этом человека, принадлежащего к тому или иному классу общества, чьи материальные интересы находятся в антагонизме к интересам других общественных классов.

В этом плане превосходство над тогдашней западноевропейской статистикой показывала русская земская статистика (видные представители её на Украине: Русов и Шликевич), находившаяся под влиянием народничества. Она стремилась к всестороннему описанию крестьянского хозяйства и крестьянской общины России, к познанию социально-экономических процессов в пореформенной деревне. Начав с исследований 1870–71 годов в Вятской и Тверской губерниях, к 1913 году земские статистики детально обследовали уже 305 уездов и 4,5 млн. крестьянских дворов!

Именно по публикациям земских статистиков изучали хозяйство России Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Широко использовал их и В. И. Ленин (кстати, один из его ранних псевдонимов был – «Статистик»!). В «Развитии капитализма в России» Ленин писал: «Нельзя себе представить экономиста, изучающего экономическую действительность России, который мог бы обойтись без данных земской статистики…» Однако он и критиковал земских статистиков: за злоупотребление их, опять-таки, «огульными» средними числами и неправильную статистическую группировку ими крестьянских хозяйств по размерам надельной земли, скрывавшей, как считал Ленин, действительную социально-экономическую дифференциацию крестьянства и затушёвывавшей процесс развития капитализма в русской деревне.

Предшественник означенного направления в статистике – Дмитрий Петрович Журавский (1810–56), живший с 1845 года в Киеве и издавший трёхтомный труд «Статистическое описание Киевской губернии», – прямо ставил вопрос о том, что статистическое изучение социальных явлений должно осуществляться в разрезе общественных классов. Классовое общество и надо изучать как классовое общество!

Мы не будем рассматривать тот крайний случай, когда статистик бессовестно фальсифицирует сведения в угоду начальству, а заодно и в целях приукрашивания имеющей место быть капиталистической действительности. Даже самый честный и принципиальный сотрудник статистического ведомства просто обречён скатываться к этому, если он не владеет в должной мере той подлинно научной философской и политико-экономической методологией, на которую и должны опираться серьёзные статистические исследования. Если он, будучи честнейшим человеком, не имеет чёткого мировоззрения, не осознаёт себя представителем и выразителем интересов того или иного класса – а пытается строить из себя «непредвзятого наблюдателя», «стоящего над схваткой» и сознательно сторонящегося любых и всяких «-измов».

Статистику можно определить – это определение даёт нам Большая Советская Энциклопедия – как общественную науку, изучающую количественную сторону массовых общественных явлений в неразрывной связи с их качественной стороной; она исследует количественное выражение закономерностей общественного развития в конкретных условиях места и времени. Экономическая статистика призвана дать, предоставив обществу соответствующую информацию, оформленную в цифрах и графиках, всестороннюю количественную характеристику производительных сил и производственных отношений в их единстве. Отсюда уже понятно, что статистика должна опираться на прочный фундамент диалектики: на учение о взаимосвязи и взаимной обусловленности явлений, об их непрерывном развитии, обусловленном развёртыванием и разрешением противоречий, о переходе при этом количественных изменений в качественные и связи количественных и качественных сторон явлений. Она должна уметь вскрыть противоречия, движущие общественное развитие!

Невозможно дать всестороннюю и полную картину состояния и динамики развития экономики и общества в целом, если видеть отдельные, обособленные, не связанные в одну сеть явления, если видеть лишь количественное изменение неких показателей. В этом случае «на выходе» получатся только такие же несвязные столбцы цифр и красивые, но «пустые» графики, из которых трудно будет выявить долговременные тенденции развития и вызревающие социальные противоречия. Диалектическое мышление необходимо статистику уже на той стадии его работы, когда он ставит перед собою цели, когда он намечает программу и методологию своего исследования. И – забегая вперёд – когда он разрабатывает новые сводные, интегральные показатели социально-экономического развития (типа того же ИЧР –  индекса человеческого развития) – когда ему нужно для этого отобрать несколько наиболее важных и существенных, действительно определяющих качество жизни, благополучие современного человека показателей, правильно определив при этом математический вес каждого из них в формуле для расчёта конечного индекса.

Далее, экономическая статистика, как и любая вообще экономическая наука, просто обязана опираться на политическую экономию – фундаментальную науку о развитии производственных отношений в их связи с развитием производительных сил. Эти две дисциплины находятся во взаимосвязи: экономическая статистика, поставляя политэкономии фактический материал для его осмысления, получает от последней свою методологию, понимание «анатомии общества» – а не понимая её, не понимая всей сложности общественных отношений и социальных антагонизмов, невозможно дать адекватную действительности статистическую картину общества!

«Статистика должна иллюстрировать установленные всесторонним анализом общественно-экономические отношения, а не превращаться в самоцель», – утверждал В. И. Ленин. Этот всесторонний анализ и даёт политическая экономия. Только она может дать статистику – чего никогда не даст ему «экономикс»! – чёткое понимание того, что он исследует классовое общество. Что он может дать полное описание наличного общества, лишь детально исследовав социально-экономическое положение каждого его класса – именно так: расчленив его на классы (понимая для начала, что это такое!), а не сделав механистическую разбивку на фракции граждан с тем или иным уровнем дохода, как это принято делать сегодняшней статистикой.

Принципиально порочным мне представляется и само разделение труда – на статистику, которая якобы должна лишь дать объективистское описание состояния экономики и общества, и экономический анализ статданных. Подлинный учёный-статистик обязан владеть искусством анализа, уметь делать выводы из полученных им результатов – что невозможно сделать без приличного знания политэкономии.

При этом я рискну выступить с утверждением, что политэкономия должна в своём развитии опережать экономическую статистику: ибо политическая экономия способна «схватывать» суть производственных отношений и связь их развития с ростом производительных сил, даже не располагая полной и точной информацией об их состоянии, – тогда как экономическая статистика без политико-экономической методологии и целостного мировоззрения «слепа». Маркс в «Капитале» развивает математически выраженные модели расширенного воспроизводства общественного капитала, хотя вряд ли тогда имелись достаточные для этого статистические данные.

Но в послемарксовский период всё развитие экономической науки шло либо в русле осмысления Маркса и развития положений его теории, либо в русле критики Маркса – и это не могло не стимулировать развития статистических исследований, направляя их на решение тех или иных спорных вопросов, поставленных Марксом. Грубо говоря, Маркс подталкивал статистиков к проведению исследований (напр., в таком сложном вопросе, как движение органического строения капитала) – и кто-то из них это делал, чтоб доказать правоту Маркса, а кто-то – чтобы его опровергнуть.

Проблема расширенного воспроизводства требует разработки учёными в области статистики предельно обобщённых показателей экономического развития. В XX веке в качестве такого показателя утвердился валовой внутренний продукт (ВВП). Примечательно, что у истоков этого стоял крупнейший западный статистик XX века Саймон Кузнец (1901–85) – человек, до 21-го года живший в Харькове и даже проработавший некоторое время в статистической службе Советской Украины.

Первоначальное советское образование получил также другой выдающийся американский экономист, продуктивно занимавшийся проблемами экономического роста, – Василий Васильевич Леонтьев (1906–99). Можно предположить, что и они в определении своего пути в науке испытали определённое влияние марксизма, хотя известно, что учитель Саймона Кузнеца по Колумбийскому университету учёный-статистик Уэсли Клэр Митчелл (основатель Национального бюро экономических исследований США) был как раз тем самым позитивистом, требовавшим опираться «исключительно на факты», пренебрегая дедуктивным методом построения теории.

ВВП сегодня подвергается справедливой критике: этот сводный показатель состояния и динамики развития экономики слишком многого не учитывает, прежде всего – он не учитывает социальное неравенство, а ещё разрушительное воздействие человека на окружающую среду. Методика его расчёта даёт слишком много лазеек для манипулирования цифрами, для «надувания» экономического роста. Все или почти все понимают, что показатель ВВП необходимо заменить каким-то другим – более адекватным показателем. Однако всё, что предлагают некоторые экономисты (как, например, индикатор подлинного развития, англ. genuine progress indicator, GPI), пока не получает широкого признания, так что ВВП по-прежнему сохраняет всеобщее употребление – и мы им вынуждены оперировать, за неимением лучшего.

Для того чтобы содействовать разрешению глобальных проблем человечества, статистике тоже требуется сделать шаг вперёд – но этого нельзя сделать без опоры на развивающуюся науку политической экономии. Западная «мейнстримная наука», отказавшаяся от политэкономии в пользу «экономикс» и от диалектики – в пользу позитивизма, безнадёжно бесплодна. Но и советская экономическая наука не сумела раскрыть свой потенциал – да, будем говорить откровенно, большинство советских учёных, в любой отрасли знаний, не шло дальше деклараций о «приверженности материалистической диалектике», толком не понимая, что это такое, и не желая применять диалектику в своих научных исследованиях. Советская экономическая наука, далее, необоснованно сужала понятие производительного труда – тогда как буржуазная наука его необоснованно расширяет и «сваливает» в статистике ВВП все и всяческие виды человеческой деятельности – не только производительной, но и непроизводительной. Да и, скажем ещё откровеннее, советская статистика также грешила приукрашиванием успехов социализма, так что ныне непросто разобраться, каковые же они, успехи, в действительности были (и к «фокусам» её, как и буржуев,  понукала идеологическая классовая борьба, будь она неладна!). А тотчас же после крушения социализма вчерашние экономисты-«марксисты» безоговорочно приняли все западные экономические теории вкупе с ВВП как показателем, «общепринятым во всём “цивилизованном мире”». Наши учёные-статистики вряд ли способны к поиску чего-то нового, во всём полагаясь на «мудрость» благословенного Запада.

Развивать методологию экономической статистики сегодня можно, лишь идя против «мейнстрима» и возрождая политическую экономию – первые робкие шаги к чему наметились после кризиса 2008–09 годов. Очевидно, уже сегодня жизненно необходим учёт негативного социально-экономического эффекта, оказываемого производственной деятельностью человека на экологию и все остальные стороны человеческого бытия, – раз уж производство потребительных стоимостей, всей этой массы материальных и культурных благ, удовлетворяющих потребности людей, сопряжено, к сожалению, с производством «потребительных антистоимостей» (т. е. вредоносных отходов производства, канцерогенов в пище, эверестов мусора и т. д.), уже ухудшающих порядком всю нашу жизнь. А для этого необходимы исследования на стыке политэкономии, социальной экологии и ряда других общественных наук.

Необходимо более широко, чем это принято, понимать предмет политической экономии. Нужно прийти, наконец, к осознанию её как науки, изучающей не только производственные отношения людей по поводу вещей – средств производства, но и отношения людей по поводу природы, в которых преломляются, находят особенное своё выражение противоположные интересы различных общественных классов (социальная экология как тоже классовая наука). Собственно-то, и отношении эти едины, их нельзя противопоставлять – именно: их следует рассматривать в единстве.

Ещё важно то, что для понимания и описания существующего общества надо опираться на Марксову трудовую теорию стоимости, а не на затемняющие дело всякие теории «полезности». Но, вообще, для развития методологии экономической статистики требуется опережающее развитие политической экономии. И пока эта последняя не будет возрождена, естественно – лишь на основе творческого развития наследия Маркса, ни о каком прогрессе в способах адекватного и полного учёта всё более разнообразной и сложной человеческой деятельности не может быть и речи.

Следует отдавать себе также отчёт в том, что официальная статистика есть часть буржуазной надстройки, так что смена её возможна лишь в результате смены экономического базиса общества. Однако это вовсе не означает, что не нужно, что не имеет смысла уже сегодня развивать «альтернативную» статистику. Ещё Женевский конгресс I Интернационала в 1866 году ставил вопрос о необходимости проводить «статистическое обследование положения рабочего класса во всех цивилизованных странах, предпринятое самим рабочим классом». Абсолютно невозможно бороться за интересы рабочего класса и вести в его среде агитацию и пропаганду, не обладая достоверным знанием о том, чтó современный рабочий класс в той иной стране из себя представляет. Без всего этого неизбежен безуспешный подход к рабочему как к абстрактному рабочему – или же подход с меркой то ли 1917-го, то ли 1848 года.

Вот вам и практическая задача «альтернативной» статистики и социологии.    

 

***

 

Проанализировав в предыдущих отделах книги абсолютную и относительную прибавочную стоимость, Маркс приступает к синтезу представлений о них в отделе пятом: «Производство абсолютной и относительной прибавочной стоимости». Открывает её глава 14: «Абсолютная и относительная прибавочная стоимость».

«Выше (см. пятую главу [“Процесс труда и процесс возрастания стоимости”, ею начинается третий отдел “Капитала”:  “Производство абсолютной прибавочной стоимости” – К. Д.]) процесс труда рассматривался абстрактно, независимо от его исторических форм, как процесс между человеком и природой [здесь и далее везде в цитатах выделено мной – К. Д.]. Мы говорили там: “Если рассматривать весь процесс с точки зрения его результата – продукта, то и средство труда и предмет труда оба выступают как средства производства, а самый труд – как производительный труд”. В примечании 7 было добавлено: “Это определение производительного труда, получающееся с точки зрения простого процесса труда, совершенно недостаточно для капиталистического процесса производства”. Это и подлежит здесь дальнейшему исследованию». Автор «Капитала» касается вопроса, который и сегодня вызывает достаточно напряжённые дискуссии: чтó есть производительный труд, и, соответственно, какие конкретные виды и формы труда являются производительными, а какие, напротив, являются непроизводительными?

Если брать практический интерес, данный вопрос архиважен для методологии экономической статистики: ведь логично и правильно при определении величины общественного продукта учитывать только результаты производительного труда, чётко отделив производительную сферу экономики от сферы непроизводительной. Существующая же статистика, определяя ВВП страны, этого не делает, «сваливая в одну кучу» любой труд и учитывая всякий паразитизм, расплодившийся в наши дни.

Производительный труд – труд в производительных отраслях хозяйства, – он и создаёт всё общественное богатство, которое затем многообразными механизмами распределяется и перераспределяется (через госбюджет, прежде всего) между всеми классами, слоями и группами общества. Он же – сейчас, при капитализме – создаёт прибавочную стоимость, – а в этом смысл капиталистического производства! Им, производительным трудом, живёт общество, и им «кормится», прирастая, капитал.

В непроизводственной же сфере прибавочная стоимость создаваться не может – в этой сфере происходит, опять же, лишь её распределение и перераспределение.

«…Капиталистическое производство есть не только производство товара, но по самому своему существу есть производство прибавочной стоимости. Рабочий производит не для себя, а для капитала. Поэтому уже недостаточно того, что он вообще производит. Он должен производить прибавочную стоимость. Только тот рабочий производителен, который производит для капиталиста прибавочную стоимость или служит самовозрастанию стоимости капитала. …быть производительным рабочим – вовсе не счастье, а проклятие. …классическая политическая экономия издавна видела в производстве прибавочной стоимости характерный отличительный признак производительного рабочего». Часто именно от этого высказывания К. Маркса отталкиваются те, кто пытаются дать определение производительного труда – универсальное определение, на все времена, так сказать. Но нетрудно увидеть, что здесь Маркс вполне осознанно смотрит на этот вопрос с точки зрения капитала, чьи представления, теоретически выражаемые классической политической экономией, Маркс-то как раз и подвергает критике (напомним, что самый подзаголовок его «Капитала» звучит как «Критика политической экономии», под которой имеется в виду буржуазная политэкономия).

По указанной логике – буржуазной логике! – труд торгового работника или офисного клерка тоже является производительным, раз уж он приносит прибыль его работодателю, раз уж он «служит самовозрастанию стоимости капитала»! Зато любой труд, продукты которого не носят товарную форму, то есть не производятся для продажи на рынке, и не присваиваются капиталистом, – всякий такой труд, что бы он ни создавал, заведомо должен считаться непроизводительным трудом.

Но в принципе, для того чтоб решать вопрос о принадлежности того или иного вида труда к производительному / непроизводительному труду, необходимо, с одной стороны, отстраниться от классово-исторически ограниченных представлений и рассматривать труд по производству жизненных благ абстрактно – абстрактно в том смысле, как это написано у Маркса в пятой главе «Капитала»: просто как процесс обмена веществом между человеком и природой, – а с другой стороны, напротив, – нужно рассматривать исторические формы труда, чьё существование обусловлено лишь теми или иными исторически преходящими общественными отношениями.

Можно предложить такой подход: что производительным является всякий труд, который прямо или косвенно создаёт материальные и культурные жизненные блага. А таков труд и инженера, и программиста, и дизайнера, и учёного, и даже, по большому счёту, врача, учителя и преподавателя, поскольку их труд направлен на производство и воспроизводство рабочей силы. Производительным следует считать широкий круг услуг, как то: услуги транспорта и связи, общепита, бытовые услуги – химчистка, парикмахерские и многое-многое другое (а при социализме-то, между прочим, обобществление быта, освобождающее человека, прежде всего – женщину, от забот по дому и дающее больше времени для развития личности, есть архиважная задача, и сфера услуг должна быть поставлена на индустриальную основу). Если в указанных отраслях и не создаётся такой осязаемый продукт-вещь, какой создаёт промышленность или сельское хозяйство – что, видимо, и смущает тех экономистов, которые видят материальное производство исключительно в производстве вещей, – то в них создаётся некое полезное материальное изменение в вещах или же в самом человеке (медицинские услуги, услуги парикмахера и т. д.) – которое и выступает в этих случаях продуктом производства. Здесь везде присутствует ключевой признак производительного труда: воздействие человека при помощи средств труда на его предмет – вещество природы (или же перемещение его при транспортных услугах).

В общем, неправомерно ограничивать сферу производительного труда только лишь промышленностью, сельским хозяйством, строительством и транспортом по перевозке грузов (только грузов – не людей, не пассажиров!), как это делала старая советская экономическая наука. (Вот, например, как жёстко очерчен круг отраслей непроизводственной сферы в Украинской Советской Энциклопедии [2-е изд., т. 7, с. 259]: «К непроизводственной сфере органы ЦСУ и Госплана СССР относят жилищно-коммунальное и бытовое обслуживание населения, пассажирский транспорт, связь (по обслуживанию организаций и непроизводственной деятельности населения), здравоохранение, физическую культуру и социальное обеспечение, просвещение, культуру, искусство, науку и научное обслуживание, управление, финансовые и кредитные органы, общественные организации». Как мы видим, даже коммунальное хозяйство, обеспечивающее материальную среду жизни человека, кров над головой, было отнесено в СССР к непроизводственной сфере!) 

Причём эта ошибка старой советской экономической науки, которая может показаться чем-то из области теоретической казуистики, влекла за собою серьёзные негативные социально-экономические последствия. В социалистическом обществе производительный труд – и прежде всего труд промышленного рабочего – получает «привилегированное положение» – и это, в общем-то, правильно, поскольку таким трудом живёт общество! Труд же учителя и преподавателя, который не считается производительным, и получал из-за этого намного худшую оплату по сравнению с производительным трудом рабочего – и сделался по этой причине непрестижным. А ведь этот труд производит главное – Человека; на труде учителя, можно сказать, во многом и держится всё общество, им создаётся его будущее – и в учителя должны идти лучшие, наиболее способные люди, чтобы они передавали свои знания и опыт молодёжи. Иными словами, крайне вредно и порочно третирование и остаточное финансирование системы образования – а оно и основывается на том теоретическом обосновании, будто бы это непроизводительная, какая-то второстепенная отрасль.

Непроизводительным же является лишь труд в сфере обмена и распределения жизненных благ, а также в сфере осуществления классового господства. Это – труд продавца, труд кассира в банке, брокера на бирже, маклера на рынке недвижимости, маркетолога и рекламщика, а также чиновника в госучреждении, полицейского и военного, «пропагандиста-идеолога» и журналиста, юриста, сторожа-охранника и целых легионов всевозможных «экспертов». Их труд исторически необходим и при этом у многих из них общественно полезен в рамках определённых общественных способов производства и форм жизнеустройства (но и только!) – в то время как труд, производящий разнообразные жизненные блага, – начиная с еды и одежды и далее по восходящей лестнице высших культурных благ современного человека, должен осуществляться всегда, независимо от социально-экономического строя.

Можно в связи с этим даже говорить о том, что при коммунизме исчезнет противоположность производительного и непроизводительного труда, всякий труд станет производительным, удовлетворяющим потребности человека как человека, а общественная потребность в непроизводительном труде как таковом исчезнет – вместе с исчезновением торговли, денежного обращения и государства. Тем более что такие виды деятельности, которые никак нельзя назвать производительными или же «производительность» которых спорна, каковы: общественные науки, искусство, литература, журналистика, спорт, – они тоже перестанут быть профессиональной деятельностью – ими люди будут заниматься скорее на досуге, примерно так же, как сейчас люди в свободное время своё размещают посты и видео в соцсетях. И, стало быть, при коммунизме сотрётся различие между работой и досугом, между «трудом ради существования» и «трудом на отдыхе»; какая-либо ещё непроизводственная деятельность во многом уйдёт в сферу развитого, содержательно богатого досуга, свободной смены занятий после труда на фабрике, ферме или в научной лаборатории.

Однако при капитализме при исследовании его производственных отношений должен всё-таки рассматриваться производительный труд только в тех формах, в каких он производит товары и прибавочную стоимость для собственников средств производства. Такой труд создаёт общественное богатство, присваиваемое и во всё большей степени концентрируемое в форме капитала классом буржуазии. Капитал эксплуатирует не только производительный, но и непроизводительный труд – ведь эксплуатации, так или иначе, подвергаются и продавцы в супермаркете, и кассиры в банке, и клерки в офисе, и даже журналисты в газете. Но труд всех этих лиц служит лишь тому, чтобы их работодатели – торговые капиталисты, банкиры и проч., т. е. не промышленные капиталисты – присвоили в виде той или иной её превращённой формы (торговая прибыль, процент на заёмный капитал и др.) определённую часть прибавочной стоимости, созданной рабочими в сфере производительного труда.

В пятом отделе книги Маркс – как мы это уже неоднократно делали выше, предвосхищая в интересах читателя дальнейшее развитие его мысли в «Капитале», – Карл Маркс раскрывает органическую связь между абсолютной и относительной прибавочной стоимостью: «…Производство абсолютной прибавочной стоимости образует всеобщую основу капиталистической системы и исходный пункт производства относительной прибавочной стоимости. …Производство абсолютной прибавочной стоимости связано только с длиной рабочего дня; производство относительной прибавочной стоимости революционизирует в корне как технические процессы труда, так и общественные группировки».

Прибавочная стоимость же – это есть капиталистическая форма прибавочного продукта: это – прибавочный труд, воплощённый в товарах. Соответственно, вполне допустимо говорить не только про абсолютную и относительную прибавочную стоимость, но и при абсолютный и относительный прибавочный продукт. Причём последний, по большому-то счёту, появляется только при капитализме, с развитием техники, приводящим к возникновению машинного производства. Исторически же прибавочный продукт возник и развивался вплоть до капитализма именно в форме абсолютного прибавочного продукта – который, по сути дела, есть исходный пункт не только капиталистической эксплуатации, но и всякой эксплуатации вообще.

Всякая эксплуатация труда заключается в том, что эксплуататор отнимает у подчинённого ему работника некоторую часть его жизненного времени, заставляя его в это время работать не на себя, а на хозяина. Всякий эксплуататор – будь то свирепый рабовладелец, вооружённый плетью, барин-помещик или же нынешний «цивилизованный» капиталист, изображающий из себя «социально ответственного работодателя», – всеми возможными способами стремится выжать из подчинённого ему труженика как можно больше прибавочного труда, получив как можно больший прибавочный продукт. И самый простой и очевидный способ достичь этого состоит, ясное дело, в том, чтобы продлить рабочий день поближе к границам 24-часового «физического» дня, сведя к минимуму, соответственно, свободное время работника.

Заставить раба на плантации или в рудниках Лавриона (известные с древности серебряные рудники близ Афин) «вкалывать» от рассвета и до заката, замучив его всего за несколько лет непосильным трудом, «загнав» его словно рабочий скот, но зато как можно быстрее окупив покупку «говорящего орудия», – это и есть, по сути, исторически первое проявление абсолютной прибавочной стоимости! Исторический факт: уже в Новое время на плантациях в Северной Америке, где рабочий день мог длиться до 18–19 часов, невольник-негр проживал в среднем 10 лет, а в XIX веке и того меньше – 7 лет (прогресс, как-никак!). При том уровне развития орудий труда, когда ещё не было машин – да их применение и невозможно-то при рабском труде, – это был, собственно, единственно возможный путь повысить эффективность, отдачу от рабовладельческого хозяйства. Когда человека приобретают на рынке как орудие, его и эксплуатируют как орудие, как машину – стремясь ускорить «амортизацию» его, окупив вложенные в данное «средство производства» деньги как можно скорее!

В общем, анализ форм прибавочной стоимости (прибавочного продукта) и следует вести с седой древности, отслеживая их с момента возникновения классов и классового общества, объясняя таким манером происхождение самого этого явления – эксплуатации человека человеком. Капитализм ведь не изобрёл эксплуатацию, он всего лишь выступает одной из форм, да – наивысшей формой! – в её долгом историческом развитии – в закономерной исторической смене её форм. Но при всём различии форм эксплуатации человека человеком – является ли она неприкрытой и грубой, как при рабстве, или же она замаскирована отношениями «справедливой» купли-продажи рабочей силы, – сущность эксплуатации одна и та же, общая.

Маркс выполняет такой анализ в «Капитале», в 14-й главе. Он показывает, что эксплуатация становится возможной лишь тогда только, когда в течение рабочего дня человек способен произвести больше жизненных благ, чем их ему необходимо для жизни, для поддержания своего собственного существования. Если же он своим трудом – даже в том случае, когда рабочий день индивида продлён «сверх всяких человеческих пределов», – способен произвести лишь пропитание для самого себя, эксплуатация не имеет никакого смысла! Так оно и было при первобытном строе – на крайне низкой ступени развития хозяйства. В те времена пленных, которых захватывали в результате каких-то межплеменных стычек, – их либо убивали, либо принимали в члены своего рода – но не обращали в рабство, ибо эксплуатировать рабский труд было бессмысленно. Иными словами, для возникновения явления эксплуатации человека человеком необходимо, чтобы сверх необходимого рабочего времени добавилось некоторое прибавочное время, плоды коего (т. е. прибавочный продукт) и присваиваются эксплуататором. Материальные же предпосылки для появления прибавочного времени, прибавочного продукта и эксплуатации труда создаёт рост производительных сил общества – так что лишь на определённой ступени их развития и возникает, наконец, эксплуататорское, классовое общество.

«Если рабочий всё имеющееся в его распоряжении время вынужден затрачивать на производство необходимых жизненных средств для себя и своей семьи, то у него, конечно, не остаётся времени для безвозмездного труда в пользу третьих лиц. Таким образом, пока производительность труда не достигла определённого уровня… невозможны… и капиталисты, но невозможны в то же время и рабовладельцы, феодальные бароны, одним словом – какой бы то ни было класс крупных собственников», – так это объясняет в «Капитале» сам Карл Маркс.

В примечаниях он иллюстрирует это своё положение догадками экономистов прошлого. «Уже самое существование капиталистических предпринимателей как особого класса зависит от производительности труда» (Ramsay: «An Essay on the Distribution of Wealth», 1821). «Если бы труд каждого человека был достаточен только для добывания его собственного пропитания, то не могло бы существовать собственности» (Ravenstone: «Thoughts on the Funding System», 1824).

Далее Карл Маркс пишет: «…в природе не существует никакого абсолютного препятствия, мешающего одному человеку сложить с себя и переложить на другого труд, необходимый для поддержания его собственного существования. …на… первых ступенях относительная величина тех частей общества, которые живут чужим трудом, ничтожна мала по сравнению с массой непосредственных производителей. С ростом общественной производительной силы труда эти части возрастают абсолютно и относительно [сегодня вот эксплуатацией пролетариата живут целые своры, целые орды прислужников и прихлебателей капитала! – К. Д.]. Впрочем, капитал, как общественное отношение, возникает на экономической почве, представляющей собою продукт длительного процесса развития. Наличная производительность труда, из которой он исходит как из своей основы, есть не дар природы, а дар истории, охватывающей тысячи веков». То есть, лишь очень длительное развитие производительных сил приводит в итоге к возникновению капитала, капиталистического отношения, создаёт материальные условия для этого.

Возникновение же эксплуатации в её первоначальных формах основывалось во многом на естественных, природой данных производительных силах. Первые цивилизации, как известно, возникли в «умеренно»-тропическом поясе, в долинах великих рек Нила, Тигра и Евфрата, Инда и Ганга, Хуанхэ и Янцзы. Почему там?

«Чем меньше число естественных потребностей, которые абсолютно необходимо удовлетворить, чем больше природное плодородие почвы и чем благоприятнее климат, тем меньше рабочее время, необходимое для поддержания и воспроизводства жизни производителя. Тем больше, следовательно, может быть избыток его труда, идущий на других, по сравнению с трудом на самого себя.

…Однако отсюда отнюдь не вытекает обратное положение, что наиболее плодородная почва является наиболее подходящей для роста капиталистического способа производства. Последний предполагает господство человека над природой. Слишком расточительная природа “ведёт человека, как ребёнка, на помочах”. Она не делает его собственное развитие естественной необходимостью. Не тропический климат с его могучей растительностью, а умеренный пояс был родиной капитала». Впрочем, диалектика развития капитализма такова, что он, зародившись в умеренном поясе и достигнув большого экономического и военно-политического могущества, покорил в колониальные времена отставший в развитии тропический Юг и распространил на свои колонии капиталистические отношения, изрядно пограбил их и в эпоху первоначального накопления, и в эру империализма, – а впоследствии, в наше уже время, именно капиталистическое развитие Юга дало мировому капитализму новый импульс для его движения. Важным фактором такого бурного капиталистического развития Юга послужил как раз его тёплый климат – с этим не поспоришь, хотя его нельзя абсолютизировать как фактор, определяющий дешевизну рабочей силы в т. н. «новых индустриальных странах» и массированный приток туда капиталов из «старых» капстран Запада в современную нам эпоху.

Факт то, что этот новый виток в историческом развитии капитализма ведёт к кардинальному перераспределению экономических – а отсюда с неизбежностью также политических и военных – сил на планете. Такое перераспределение сил, ускоренный рост капиталов Юга при утрате динамики развития и даже застое у западного капитализма предполагает обострение всех противоречий, новую борьбу за передел рынков сбыта и сфер влияния – и такой передел при капитализме всегда, как показывает весь исторический опыт, осуществляется «по силе», военным путём.

Маркс связывает вопрос о возникновении капиталистической эксплуатации с вопросом о возникновении эксплуатации вообще – и он это делает первым в мире. Ибо предшествовавшие ему буржуазные экономисты не могли исследовать данный вопрос, они его избегали, он для них неудобен и опасен: «…инстинкт совершенно правильно подсказал… буржуазным экономистам, что очень опасно слишком глубоко исследовать жгучий вопрос о происхождении прибавочной стоимости».

Мы не будем обстоятельно рассматривать главы 15 и 16 – чтобы поскорее перейти к вопросу о природе заработной платы при капитализме. Отметим лишь там ещё одно важное утверждение К. Маркса: «При данной наличной интенсивности и производительной силе труда часть общественного рабочего дня, необходимая для материального производства, тем короче, следовательно время, остающееся для свободной умственной и общественной деятельности индивидуума, тем больше, чем равномернее распределён труд между всеми работоспособными членами общества, чем меньше возможность для одного общественного слоя сбросить с себя и возложить на другой общественный слой естественную необходимость труда. С этой стороны абсолютной границей для сокращения рабочего дня является всеобщность труда. В капиталистическом обществе свободное время одного класса создаётся посредством превращения всей жизни масс в рабочее время». Вот, именно потому, что миллионы людей вынуждены «гореть на работе», проводя там в лучшем случае 8 часов в день (это не считая часов, затрачиваемых на поездки на работу из спальных районов и разбухших вокруг каждого мегаполиса пригородов!), всякие мары багдасарян могут позволить себя «тусовать» по ночным клубам и бесцельно гонять по проспектам на своих шикарных «тачках». С другой стороны, рабочий день во многом и длится так долго из-за того, что немалые массы людей ведут праздный образ жизни, не заняты никаким трудом или заняты лишь таким трудом, который нужен только кучке капиталистов и не несёт никакой пользы для общества (как то: «бодигарды», спецы по безопасности буржуев, целые толпы их юристов и счетоводов, личные астрологи и стилисты – да много ещё кто!). Это не говоря уже о проститутках и содержанках! «Равномерное распределение труда» между всеми гражданами само по себе способно на часок-другой сократить рабочий день (так решение данной проблемы видели уже Т. Кампанелла с Ш. Фурье), но всё же главным средством сократить рабочее время – и для Маркса это было очевидно – является технический прогресс, повсеместное внедрение автоматической техники.

Проанализировав прибавочную стоимость, выяснив сущность эксплуатации капиталом труда, – только на такой основе можно далее понять, что же такое при капитализме заработная плата. Обывательски-буржуазная поверхностная точка зрения говорит нам навязчиво, что это плата за труд, – и всё при этом строе честно и справедливо: чем ты больше и лучше работаешь, тем ты больше зарабатываешь и лучше живёшь! Однако это лишь видимость – а капитализм очень умело маскирует сущность социально-экономических явлений такими вот «видимостями»; Маркс же, основываясь на своей теории прибавочной стоимости, на понимании того, что пролетарий продаёт капиталисту не труд, но рабочую силу, вскрывает природу заработной платы и показывает логическое развитие её форм. Этому в «Капитале» посвящён отдел шестой: «Заработная плата», который состоит из четырёх глав.

Пролетарий продаёт капиталисту свою рабочую силу, получая взамен в этом акте товарного обмена выраженный в деньгах эквивалент стоимости рабочей силы, т. е. затрат общественно необходимого труда на её производство и воспроизводство. Заработная плата, соответственно, выступает как превращённая форма стоимости, или цены (стоимости данного товара, выраженной в деньгах) рабочей силы. Глава 17 так прямо и называется – и в самом названии главы сжато и концентрированно выражена вся суть того, что принято называть заработной платой: «Превращение стоимости, соответственно и цены, рабочей силы в заработную плату».

Заработная плата есть цена рабочей силы пролетария. Однако на поверхности явлений она выступает как плата за труд. И это не есть какой-то обман пролетариев со стороны буржуазии – само капиталистическое отношение создаёт видимость «справедливого» обмена между капиталистом и рабочим, получающим «полную плату» за выполненный им труд. Заработная плата, плата за труд в обмен на труд – так всё это выглядит внешне. Однако Маркс, напомним, показал, что пролетарий не может продавать капиталисту труд, ведь труд попросту и не может быть товаром: «…Труд есть субстанция и имманентная форма стоимостей, но сам он не имеет стоимости». Об этом догадывались экономисты и до Маркса; вот, к примеру, он цитирует английского социалиста Томаса Годскина: «Труд, исключительное мерило стоимости… создатель всякого богатства, сам не является товаром». Но только Маркс понял, что за товар на самом деле продаёт пролетарий – он продаёт свою рабочую силу, свою способность к труду. Поняв это, Маркс и увидел за лежащей на поверхности явлений формой заработной платы её сущностную основу – стоимость, или цену рабочей силы, – подобно тому, как Коперник объяснил видимое движение светил по небу, поняв их действительное движение на основе гелиоцентрической системы. Это – очень важная и наглядная аналогия: мы ведь действительно – это ж не какая-то там иллюзия – наблюдаем, как Солнце движется вокруг нас; и стоимость рабочей силы представляется нам своей превращённой формой заработной платы.

Карл Маркс объясняет это следующим образом: «В выражении “стоимость труда” понятие стоимости не только совершенно исчезает, но и превращается в свою противоположность. Это такое же мнимое выражение, как, например, стоимость земли [иррациональность понятия «стоимость земли», как и понятия «стоимости кредита», Маркс покажет в третьей книге «Капитала» – К. Д.]. Но такие мнимые выражения возникают из самих производственных отношений. Это – категории для форм проявления существующих отношений. Что вещи в своём проявлении могут часто представляться в извращённом виде, признано как будто во всех науках, за исключением политической экономии». Вот и астрономия, преодолев ожесточённое сопротивление церкви, давно признала действительное – противоречащее видимому – движение Земли вокруг Солнца, тогда как буржуазная политэкономия категорически не желает отвергать эти «извращённые проявления» капиталистического способа производства, признав те «вещи», что лежат за ними.

Такова, вообще, особенность общественных наук, а уж у политэкономии-то, надо полагать, она выражена сильнее всего – и в предисловии к «Капиталу» Карл Маркс выразил эту особенность в просто-таки убийственно-едких выражениях: «В области политической экономии свободное научное исследование встречается не только с теми врагами, с какими оно имеет дело в других областях. Своеобразный характер материала, с которым имеет дело политическая экономия, вызывает на арену борьбы против свободного научного исследования самые яростные, самые низменные и самые отвратительные страсти человеческой души – вызывает фурии частного интереса. Так, высокая англиканская церковь скорее простит нападки на 38 из 39 членов её символа веры, чем нападки на ¹/₃₉ её денежного дохода. В наши дни сам атеизм представляет собой culpa levis [небольшой грех] по сравнению с критикой традиционных отношений собственности». Вот эти «самые отвратительные страсти человеческой души» и заставляют буржуазных деятелей и всевозможных «экспертов» бессовестно врать нам с телеэкранов, отрабатывая свои деньги; эти господа оболванивают народные массы, представляя им белое чёрным и чёрное белым, изображая видимые «извращённые формы» сущностью отношений их «единственно правильного и самого справедливого» капиталистического строя!

В том-то и дело, что буржуазии выгодно, да ей просто жизненно необходимо, чтобы народ видел «вещи» в их «извращённом виде»: «…форма заработной платы стирает всякие следы разделения труда на необходимый и прибавочный, на неоплаченный и оплаченный труд. Весь труд выступает как оплаченный труд. При барщинном труде труд крепостного крестьянина на самого себя и принудительный труд его на помещика различаются между собой самым осязательным образом, в пространстве и во времени. При рабском труде даже та часть рабочего дня, в течение которой раб возмещает лишь стоимость своих собственных жизненных средств, в течение которой он фактически работает лишь на самого себя, представляется трудом на хозяина. Весь его труд представляется неоплаченным трудом [именно: буржуазные “умники” частенько подчёркнуто называют рабский труд “бесплатным”, как бы не замечая того, что раба тоже ведь надо кормить! Однако им важно противопоставить “бесплатному” труду раба “полностью оплаченный” труд современного наёмного работника, доказывая этим “справедливость” их буржуазного жизнеустройства, – К. Д.]. Наоборот, при системе наёмного труда даже прибавочный, или неоплаченный, труд выступает как оплаченный. Там отношение собственности  [собственность рабовладельца на самого работника – К. Д.] скрывает работу раба на себя самого, здесь денежное отношение скрывает даровую работу наёмного рабочего.

…На этой форме проявления, скрывающей истинное отношение и создающей видимость отношения, прямо противоположного, покоятся все правовые представления как рабочего, так и капиталиста, все мистификации капиталистического способа производства, все порождаемые им иллюзии свободы, все апологетические увёртки вульгарной экономии». И до тех пор пока рабочий не поймёт, что он вовсе не получает от капиталиста «полную плату за свой труд», пока он не избавится от иллюзий свободы и превратных своих правовых представлений, основанных на «этой форме проявления» стоимости рабочей силы, он никогда не поднимется на борьбу за своё социальное освобождение. И, разумеется, буржуазная наука и пропаганда сделают всё возможное, дабы не допустить его прозрения!

Заработная плата, как превращённая форма стоимости (цены) рабочей силы, в свою очередь, проходит в своём логическом развитии две формы. Сначала это – повременная плата (глава 18: «Повременная плата»). «…рабочая сила продаётся всегда на определённый период времени. Следовательно, той превращённой формой, в которой непосредственно выражается дневная стоимость рабочей силы, недельная её стоимость и т. д., является форма “повременной платы”, например поденная плата и т. д.». Дневная стоимость рабочей силы представляется как плата за труд на протяжении всего рабочего дня, хотя стоимость необходимых рабочему жизненных средств создаётся только лишь в течение определённой части его рабочего дня. Уже в этой наиболее простой форме заработной платы стирается различие между необходимым и прибавочным временем, между необходимой и прибавочной стоимостью – то есть затушёвывается эксплуатация труда капиталом.

Важная функция заработной платы при капитализме состоит в том, что при её посредстве капитал выжимает максимум труда из пролетария – что представляется как стимулирование труда. Повременная плата для этого не очень подходит – она не понуждает к интенсификации труда, работнику важно лишь «отбыть номер от и до», по возможности скрываясь от присмотра работодателя, – отчего эту форму оплаты используют обычно лишь на таких рабочих местах, где нельзя проконтролировать количество и качество труда работника величиной и качеством продукта его труда.

Зато работника очень хорошо стимулирует сверхурочный труд, оплачиваемый выше труда, нормального по времени, – «трюк» капитала состоит в том, чтобы низвести плату за труд в нормальных временных границах ниже стоимости рабочей силы и этим понудить рабочего, которому нужно кормить семью, «добровольно согласиться» на труд сверхурочный. При этом, вопреки обыденному представлению о том, что «чем ты больше работаешь, тем ты больше зарабатываешь», очень часто бывает как раз наоборот. «…Возрастание цены труда с удлинением рабочего дня за известную нормальную границу носит в различных отраслях британской промышленности такой характер, что низкая цена труда в течение т. н. нормального времени вынуждает рабочего, если он хочет вообще получить достаточную заработную плату, работать сверхурочное время, которое оплачивается лучше. …Общеизвестен факт, что заработная плата тем ниже, чем длиннее рабочий день в данной отрасли промышленности», – пишет Маркс.

Форма повременной платы развивается в форму поштучной, или сдельной платы (глава 19: «Поштучная плата») – рабочий получает определённую сумму денег за каждую изготовленную им единицу продукции, причём продукция, выпущенная сверх дневной нормы, как правило, оплачивается выше. «Поштучная плата есть не что иное, как превращённая форма повременной платы, точно так же как повременная плата есть превращённая форма стоимости, или цены, рабочей силы». Расценки ведь устанавливаются на основе нормы выработки за день – а за норму выработки берётся результат, достигаемый лучшим, наиболее опытным и расторопным рабочим, так что выполнить эту норму очень трудно, в особенности для новичка. Разделив поденную плату на количество единиц продукции по такой норме выработки, капиталист – организатор производства – и получает расценку – именно так повременная плата трансформируется в плату поштучную. Это и имеет в виду Маркс, говоря, что поштучная плата есть превращённая форма повременной платы. Поштучная плата хороша для капитализма не только тем, что она лучше всего стимулирует труд работника, но и тем, что в ней окончательно «стирается» противоположность необходимого и прибавочного труда, совсем затушёвывается капиталистическая эксплуатация. Возникает впечатление, будто капиталист вправду покупает у рабочего продукт его труда так же, как покупатель на рынке приобретает продукт труда ремесленника. Укрепляется, стало быть, иллюзия отношения буржуа и рабочего как отношения двух свободных и независимых товаровладельцев.  

Характерные особенности поштучной платы, по Карлу Марксу, следующие:

«Качество труда контролируется здесь [при поштучной плате – К. Д.] самим его продуктом, так как поштучная плата выдаётся полностью лишь в том случае, если продукт обладает средней доброкачественностью. Вследствие этого поштучная плата является обильнейшим источником вычетов из заработной платы и капиталистического мошенничества [sic! Читайте, товарищи рабочие! Всё это мошенничество, на которое вы частенько жалуетесь, обусловлено не злой волей отдельных нехороших буржуев, но самой системой капиталистической организации труда, направленной на выжимание прибавочной стоимости из рабочего, – К. Д.].

…Так как качество и интенсивность труда контролируется здесь самой формой заработной платы, то труд надзора становится в значительной мере излишним. Поэтому поштучная плата образует основу как описанной выше [в главе 13 – К. Д.] современной работы на дому [а уж в этой области труда, в которой и в наши дни занято немало народу и в которой благодаря Интернету развиваются новейшие “цифровые” формы её, такие как telecommuting и freelance, возможности для обмана разобщённых работников (т. н. «прекариата»), которые попросту и не могут объединиться для отпора хищнику-эксплуататору, тут просто великолепные! – К. Д.], так и иерархически расчленённой системы эксплуатации и угнетения. …поштучная плата облегчает внедрение паразитов между капиталистом и наёмным рабочим, перепродажу труда посредникам (subletting of labour).

…Раз существует поштучная плата, то естественно, что личный интерес рабочего заставляет его как можно интенсивнее напрягать свою рабочую силу, что, в свою очередь, облегчает для капиталиста повышение нормального уровня интенсивности [на этом основаны изощрённые “научные” системы оплаты труда, получившие меткое название “потогонных систем” – тейлоризм, фордизм и прочие – К. Д.]. Точно так же личный интерес рабочего побуждает его удлинять свой рабочий день, так как тем самым повышается его поденная или понедельная заработная плата. [Пролетарий и сам рад больше “пахать” на капиталиста! – К. Д.]

…Поштучная плата, расширяя сферу индивидуальной деятельности, тем самым, с одной стороны, способствует развитию среди рабочих индивидуальности, духа свободы, самостоятельности и способности к самоконтролю, но, с другой стороны, порождает между ними взаимную конкуренцию [которая, естественно, выгодна только лишь капиталистам! – К. Д.]. Она имеет поэтому тенденцию, повышая индивидуальную заработную плату выше среднего уровня, в то же время понижать самый этот уровень.

…Из всего сказанного выше вытекает, что поштучная плата есть форма заработной платы, наиболее соответствующая капиталистическому способу производства». Потому она и применяется широко, везде, где только это возможно.

Разобрав формы заработной платы, Карл Маркс рассматривает далее вопрос, который чрезвычайную актуальность приобрёл сегодня, в эпоху глобализации – глава 20: «Национальные различия в заработной плате». На этот счёт автор «Капитала» говорит следующее: «…при сравнении заработных плат разных стран необходимо принять во внимание все моменты, определяющие изменения в величине стоимости рабочей силы: цену и объём естественных и исторически развившихся жизненных потребностей, издержки воспитания рабочего, роль женского и детского труда, производительность труда, его экстенсивную и интенсивную величину. Даже самое поверхностное сравнение требует прежде всего сведéния средней заработной платы в данном производстве различных стран к рабочему дню одинаковой продолжительности. После такого уравнивания дневных заработных плат повременная плата должна быть переведена на поштучную, так как только эта последняя даёт мерило и для производительности и для интенсивности труда». Здесь особенно важно, что жизненные потребности людей в тех или иных странах не только носят характер их «естественных потребностей» (которые определяются, скажем, особенностями климата – чем жарче, тем меньше нужно одежды, тем ниже коммунальные платежи, да и еды требуется меньше, да!), но и определяются всей историей данной нации, развитием её культуры. И, что всегда следует иметь в виду, жизненные требования пролетариата также связаны с традициями классовой борьбы в данной стране, определяются степенью накала её в прошлом и настоящем, уровнем организованности и сплочённости рабочего класса.

От рассмотрения заработной платы, как превращённой формы стоимости, или цены рабочей силы, Маркс переходит к воспроизводству и накоплению капитала. Картина следующая: на одном полюсе капиталистического отношения, на стороне рабочего – оплачиваемая ему стоимость его рабочей силы, стоимость необходимых ему жизненных средств, на поверхности явлений выступающая как его заработная плата; на другом полюсе, на стороне капиталиста – прибавочная стоимость, излишек над стоимостью жизненных средств пролетария, который присваивается владельцем средств производства. Остаётся рассмотреть, куда же он уходит, каково дальнейшее движение присвоенной капиталистом прибавочной стоимости. Этому и посвящён последний, седьмой отдел «Капитала» Маркса: «Процесс накопления капитала».

Прежде всего, следует иметь в виду, что прибавочная стоимость, созданная трудом промышленных рабочих, распределяется затем среди различных категорий эксплуататоров. «Капиталист, производящий прибавочную стоимость, то есть высасывающий неоплаченный труд непосредственно из рабочих и фиксирующий его в товарах, первый присваивает себе прибавочную стоимость, но отнюдь не является её последним собственником. Он должен затем поделиться ею с другими капиталистами, выполняющими иные функции в общественном производстве в его целом, с земельным собственником и т. д. [а также поделиться с чиновниками и “ментами”, а при “диком капитализме” – ещё и с рэкетирами, и всё это тоже суть особенного рода эксплуататоры, сосущие кровь пролетариата! – К. Д.] Следовательно, прибавочная стоимость расщепляется на различные части. Различные её доли попадают в руки различных категорий лиц и приобретают различные, независимые друг от друга формы, каковы: прибыль, процент, торговая прибыль, земельная рента и т. д. [вот-вот, и “откаты” сюда тоже входят! – К. Д.].

…распадение прибавочной стоимости на различные доли ничуть не изменяет её природы и тех необходимых условий, при которых она становится элементом накопления. …С другой стороны, расщепление прибавочной стоимости и посредствующее движение обращения затемняют простую основную форму процесса накопления». Рассмотрением различных превращённых форм прибавочной стоимости, которые она принимает в процессе своего движения, Маркс займётся в третьей книге «Капитала» – там он проанализирует такие её формы, как торговая прибыль, процент на кредит, земельная рента. Пока же Маркс абстрагируется от этого – чтобы не «затемнять простую основную форму процесса накопления». Все эти формы прибавочной стоимости легко и просто понять, отталкиваясь от понятия прибавочной стоимости, исследовав сущность и механизм капиталистической эксплуатации; наоборот, исходя из форм прибавочной стоимости, никак невозможно прийти к понятию самой прибавочной стоимости – эти формы затемняют суть дела.

Сначала Маркс, естественно, анализирует простое воспроизводство – глава 21: «Простое воспроизводство». Он говорит: «Какова бы ни была общественная форма процесса производства, он во всяком случае должен быть непрерывным, то есть должен периодически всё снова и снова пробегать одни и те же стадии. Так же, как общество не может перестать потреблять, так не может оно перестать производить. Поэтому всякий процесс общественного производства, рассматриваемый в постоянной связи и в непрерывном потоке своего возобновления, является в то же время процессом воспроизводства.

Условия производства суть в то же время условия воспроизводства. Ни одно общество не может непрерывно производить, то есть воспроизводить, не превращая непрерывно известные части своего продукта снова в средства производства, или элементы нового производства. [Невозможно – как это долгие годы делали в республиках бывшего СССР новые “хозяева жизни” – практически ничего нового не строить и не создавать, не возмещать изнашивающиеся средства производства, лишь “проедая” старое советское наследство. Рано или поздно этому приходит – да и пришёл уже! – конец – К. Д.] …Итак, определённое количество годового продукта принадлежит производству. Предназначенная с самого начала для производительного потребления, эта часть существует обыкновенно в таких натуральных формах, которые уже сами по себе исключают индивидуальное потребление». В общем, для того чтобы непрерывно потреблять и существовать, общество должно непрерывно производить нужные ему блага, а чтобы можно было их производить, необходимо столь же непрерывно воспроизводить требуемые для этого средства общественного производства. Однако процесс воспроизводства нельзя сводить только к воспроизводству вещей; воспроизводятся также отношения людей – их производственные отношения. А это означает принципиальное отличие процесса воспроизводства при разных способах производства. При капитализме непрерывно воспроизводится капиталистическое отношение – отношение между наёмным трудом и капиталом; воспроизводство носит капиталистическую форму.

«Если производство имеет капиталистическую форму, то и воспроизводство имеет такую же форму. Подобно тому, как процесс труда при капиталистическом способе производства выступает только как средство для процесса возрастания стоимости, точно так же воспроизводство выступает только как средство воспроизвести авансированную стоимость в качестве капитала, то есть в качестве возрастающей стоимости. Характерная экономическая роль капиталиста присваивается данному лицу лишь потому, что деньги его непрерывно функционируют как капитал». Короче, из каждого цикла воспроизводства капиталист выходит капиталистом, владельцем условий труда рабочего – тогда как пролетарий выходит неимущим пролетарием, вынужденным снова и снова наниматься на работу к владельцу средств производства. Благодаря этому капиталисты имеют возможность непрерывно эксплуатировать наёмный труд, воспроизводя своё богатство и припеваючи живя чужим неоплаченным трудом.

Жан Шарль Сисмонди, которого цитирует Карл Маркс, об этом писал так: «Богатые, потребляющие продукты чужого труда, получают эти последние при помощи акта обмена (купли товаров). Следовательно, их запасной фонд должен, по-видимому, быстро иссякнуть. …Но в современном общественном строе богатство получило силу воспроизводиться посредством чужого труда. …Богатство, подобно труду и при помощи труда, каждый год доставляет плод, который можно уничтожить в течение года, не делая беднее владельца богатства. Этот плод есть доход, возникающий из капитала».

Будучи владельцем средств производства, в силу этого класс капиталистов становится владельцем также и произведённых жизненных средств рабочего класса. «…В денежной форме, – говорит Маркс, – класс капиталистов постоянно выдаёт рабочему классу чеки на получение известной части продукта, произведённого рабочими и присвоенного капиталистами. Эти чеки рабочий столь же регулярно отдаёт назад классу капиталистов, получая взамен причитающуюся ему часть своего собственного продукта [sic!]. Товарная форма продукта и денежная форма товара маскируют истинный характер этого процесса.

…Рабочий фонд постоянно притекает к рабочему в форме средств платежа за его труд, так как собственный продукт рабочего постоянно удаляется от него в форме капитала. Однако эта форма проявления рабочего фонда ничуть не изменяет того факта, что капиталист авансирует рабочему овеществлённый труд самого рабочего». Да, трудом самого рабочего воспроизводится общественное отношение под названием «капитал»; таким образом, пролетарий сам себя обрекает на продажу в наёмное рабство, раз за разом, до бесконечности замыкая сей круг!

Капитализм, однако, вовсе не лишён «социальных лифтов». Вполне возможно заработать т. н. первоначальный капитал собственным трудом; «…представляется вероятным, что капиталист в известный момент стал владельцем денег посредством некоторого первоначального накопления, независимого от чужого неоплаченного труда, и благодаря этому мог выступить на рынке в качестве покупателя рабочей силы». Но – обращает на это внимание Маркс: «…совершенно независимо от всякого накопления, уже простое повторение производственного процесса, или простое воспроизводство, неизбежно превращает по истечении более или менее продолжительного периода всякий капитал в накопленный капитал, или капитализированную прибавочную стоимость. Если даже капитал при своём вступлении в процесс производства был лично заработанной собственностью лица, которое его применяет, всё же рано или поздно он становится стоимостью, присвоенной без всякого эквивалента, материализацией – в денежной или иной форме – чужого неоплаченного труда». Проще говоря: всего раз «прокрутив деньги», превращённые в капитал, изначально «простой труженик», своим трудом заработавший себе стартовый капитал (в наших реалиях это может быть, ну, скажем, «челнок» из 90-х, возивший «на своём горбу» товар из Турции), превращается в капиталиста, в эксплуататора чужого труда!

«…отделение продукта труда от самого труда, отделение объективных условий труда от субъективного фактора – рабочей силы – было фактически данной основой, исходным пунктом капиталистического процесса производства.

Но что первоначально было исходным пунктом, то впоследствии, благодаря простой непрерывности процесса, благодаря простому воспроизводству, производится всё снова и снова и увековечивается как собственный результат капиталистического производства. С одной стороны, процесс производства постоянно превращает вещественное богатство в капитал, в средства возрастания стоимости для капиталиста и в средства потребления для него. С другой стороны, рабочий постоянно выходит из этого процесса в том же виде, в каком он вступил в него: как личный источник богатства, но лишённый всяких средств для того, чтобы осуществлять это богатство для себя самого. …Таким образом, рабочий сам постоянно производит объективное богатство как капитал, как чуждую ему, господствующую над ним и эксплуатирующую его силу, а капиталист столь же постоянно производит рабочую силу как субъективный источник богатства, отделённый от средств её собственного овеществления и осуществления… – коротко говоря, производит рабочего как наёмного рабочего. Это постоянное воспроизводство или увековечение рабочего есть conditio sine qua non [непременное условие] капиталистического производства». Капиталистическое производство постоянно воспроизводится как капиталистическое производство – и это будет происходить до тех пор, пока не будет свергнуто господство капитала, пока сам пролетариат, осознав объективные свои классовые интересы и превратившись в «класс для себя», не разорвёт этот «бесконечный» порочный круг капиталистического воспроизводства, непрерывно превращающего его в армию наёмных рабов, что куют сами для себя цепи рабства.

Но для начала, конечно же, рабочий класс должен хотя бы перестать слушать сказочки о том, что «работодатели» стараются ради него, что они создают рабочие места, чтоб осчастливить своих рабочих. Глупость такого рода утверждений была очевидна честным публицистам задолго до К. Маркса, и он приводит пару цитат из анонимных сочинений, написанных ещё на заре капитализма: «Это правда, конечно, что вновь введённая мануфактура даёт работу многим беднякам; но последние не перестают быть бедными, между тем дальнейшее введение мануфактурных предприятий многих других делает бедняками» («Reasons for a limited Exportation of Wool», 1677 год). «Абсурдно утверждение фермера, будто он содержит бедных. На самом деле бедные содержатся в нищете» («Reasons for the late Increase of the Poor-Rates: or a comparative View of the Prices of Labour and Provisions», 1777 год).

Стоит отметить, что участие рабочего в процессе воспроизводства капитала обусловлено его потреблением. Чтобы непрерывно потреблять, удовлетворяя свои потребности, рабочий должен трудиться, а для этого он и вынужден наниматься к тому, кто владеет средствами его труда. «…индивидуальное потребление рабочего класса в его абсолютно необходимых границах есть лишь обратное превращение жизненных средств, отчуждаемых капиталом в обмен на рабочую силу, в рабочую силу, пригодную для новой эксплуатации со стороны капитала. Это – производство и воспроизводство самого необходимого для капитала средства производства – самого рабочего. …Дело нисколько не изменяется от того, что рабочий осуществляет своё индивидуальное потребление ради себя самого, а не ради капиталиста. …Непрерывное сохранение и воспроизводство рабочего класса всегда остаётся необходимым условием воспроизводства капитала. Выполнение этого условия капиталист может спокойно предоставить самим рабочим, полагаясь на их инстинкт самосохранения и размножения. Он заботится лишь о том, чтобы их индивидуальное потребление ограничивалось по возможности самым необходимым». Дело нисколько не меняется и от того даже, что капитал под давлением классовой борьбы пролетариата позволяет расширить его потребление за границы этого вот «самого необходимого». Втянув рабочий класс наций «Золотого миллиарда»  в «общество потребления», капитал, по сути, ещё сильнее привязал его к себе, ещё сильнее втянул в круг капиталистического воспроизводства. Желая всё больше и больше потреблять, примеряясь к пресловутому «среднему классу» с его стандартами жизни, превратившись из человека в потребителя, рабочий становится просто слепым и безвольным орудием в деле воспроизводства капиталистического отношения. Он превращается в сытого наёмного раба – но не перестаёт быть рабом!

Рабочий класс, пролетариат, по Марксу, – лишь принадлежность капитала.

О сходстве положения наёмного рабочего – наёмного раба – и раба античных времён Маркс написал с исключительной художественной выразительностью: «…с общественной точки зрения класс рабочих… является такой же принадлежностью капитала, как и мёртвый рабочий инструмент. Даже индивидуальное потребление рабочих в известных границах есть лишь момент в процессе воспроизводства капитала. …Индивидуальное потребление рабочих, с одной стороны, обеспечивает их сохранение и воспроизводство, с другой стороны, уничтожая жизненные средства, вызывает необходимость их постоянного появления на рынке труда. Римский раб был прикован цепями, наёмный рабочий привязан невидимыми нитями к своему собственнику. Иллюзия его независимости поддерживается тем, что индивидуальные хозяева-наниматели постоянно меняются, а также тем, что существует fictio juris [юридическая фикция] договора». Раньше было принято говорить, что угроза голода, голодной смерти вынуждает пролетария идти на поклон к капиталисту, наниматься к нему. В наше время такое утверждение выглядит очень упрощённым. Дело уже не в голоде. Но возбуждённое рекламой и «общественным мнением» желание приобрести очередной новомодный «гаджет» или автомобиль (человек без личного авто – не человек! – такой взгляд навязывается в обществе) привязывает наёмного рабочего к «колеснице капитализма» ещё более крепкими «невидимыми нитями», чем даже страх голода. Более того, человек – общественное существо, его потребности не сводятся только к необходимости поесть и согреться; каждый человек стремится самореализоваться – в той системе ценностей, которая принята в данном обществе. Так, он желает создать семью, найти свою «половинку» и родить потомство – а для этого необходим определённый уровень материального благополучия (какая же девушка выйдет замуж за «нищеброда» и какая жена будет жить с «лузером»?). Этим умело пользуется капитал: мы можем встретить немало примеров того, как человек из самых благих побуждений «прокормить семью» и сделать счастливыми своих родных соглашается на самые тяжёлые условия работы, трудится в сверхурочные, без выходных и отпусков, унижается перед начальством и выполняет самые постыдные его приказы, а порою даже идёт на преступления! С ростом уровня жизни и жизненных притязаний пролетариата его наёмное рабство, на самом-то деле, делается только всё более и более отвратительным. И если даже «сытый раб» не осознаёт своё рабское положение, он чувствует его подсознательно, что проявляется кругом нас в моральном опустошении, депрессии, алкоголизме, наркомании и прочих «радостях» нашего сегодняшнего капиталистического бытия.

 «Итак, – резюмирует Маркс, – капиталистический процесс производства самим своим ходом воспроизводит отделение рабочей силы от условий труда. Тем самым он воспроизводит и увековечивает условия эксплуатации рабочего. Он постоянно принуждает рабочего продавать свою рабочую силу, чтобы жить, и постоянно даёт возможность капиталисту покупать её, чтобы обогащаться.

…Следовательно, капиталистический процесс производства… производит не только товары, не только прибавочную стоимость, он производит и воспроизводит само капиталистическое отношение – капиталиста на одной стороне, наёмного рабочего – на другой». В этом – сущность данного процесса.

Воспроизводство капиталистического отношения позволяет классу буржуазии постоянно извлекать прибавочную стоимость. Распорядиться её капиталист может двояко: он может либо «проесть» её, «спустив» все «заработанные его непосильным трудом» деньжищи на покупку собственных жизненных средств, а также предметов роскоши, – либо он может добавить, присоединить определённую часть её к своему капиталу – превратив прибавочную стоимость в капитал. Природа капитализма такова, что капиталист вынужден поступать вторым образом – к этому принуждают его суровые законы конкуренции, необходимость выживать в конкурентной борьбе.

Глава 22 «Капитала»: «Превращение прибавочной стоимости в капитал».

«…Превращение прибавочной стоимости в качестве капитала, или обратное превращение прибавочной стоимости в капитал, называется накоплением капитала». Это – единственно нормальное, имманентное движение капитала как самовозрастающей стоимости. Капитал и может-то существовать, лишь стремясь к бесконечному самовозрастанию, лишь постоянно присоединяя к себе прибавочную стоимость. В натуральном выражении это состоит в том, что прибавочная стоимость направляется на приобретение дополнительных средств производства и на наём дополнительной рабочей силы (соответственно, также на организацию производства жизненных средств для этой дополнительной рабочей силы). «Для того чтобы накоплять, необходимо часть прибавочного продукта превращать в капитал. Но, не совершая чуда, можно превращать в капитал лишь такие предметы, которые могут быть применимы в процессе труда, то есть средства производства, и, далее, такие предметы, которые способны поддержать жизнь рабочего, то есть жизненные средства. Следовательно, часть годичного прибавочного продукта [кроме той, или сверх той её части, которой буржуа удовлетворяют свои жизненные потребности, – К. Д.] должна быть употреблена на изготовление добавочных средств производства и жизненных средств…». Расширенное воспроизводство и выступает как рост промышленного и иного производства, как рост экономики, обычно выражаемый современной статистикой через сводный показатель ВВП.

Расширенное воспроизводство основывается на простом воспроизводстве, включает его в себя как свой необходимый момент; «…кругооборот простого воспроизводства­, – говорит Маркс, – изменяется и превращается, по выражению Сисмонди, в спираль». Капитал движется по спирали (бизнес имеет обыкновение «раскручиваться») – но эта спираль основана на «круге», постоянно проходя его!

Расширенное воспроизводство увеличивает общественное богатство, которое выступает в форме капитала, и буржуазная пропаганда превозносит нам на все лады создание капиталистами в ходе расширенного воспроизводства новых рабочих мест как безусловное благо для всего общества. Хотя, на самом-то деле, общественный эффект от расширенного воспроизводства может оказаться весьма неоднозначным, обернувшись бедой для рабочих: «…суть дела нисколько не изменяется от того, что на счёт неоплаченного труда рабочих, занятых до того времени, получат занятие новые добавочные рабочие. Ведь возможно также, что капиталист превращает дополнительный капитал в машину, которая выбросит производителя этого добавочного капитала на мостовую и заместит его несколькими детьми».

Опять же, расширенное воспроизводство – это не только умножение вещного общественного богатства, но и расширенное воспроизводство капиталистического отношения, увеличение господства растущего капитала над трудом. Более того, само превращение простого товарного производства в капиталистическое товарное производство возможно только в том случае, если у тех товаропроизводителей, что трудятся сами, возникает некоторый излишек денег над суммой, необходимой им для приобретения их жизненных средств – и они могут направить сей излишек на наём разорившихся товаропроизводителей, обеспечив их средствами производства.

Стало быть, расширенное воспроизводство само служит исходным пунктом капитала, исходным пунктом в закономерном превращении простого товарного производства в капиталистическое, а затем уже оно закрепляет капиталистический характер производства. «…Постоянная купля и продажа рабочей силы есть форма. Содержание же заключается в том, что капиталист часть уже овеществлённого чужого труда, постоянно присваиваемого им без эквивалента, снова и снова обменивает на большее количество живого чужого труда. Первоначально право собственности выступало перед нами как право, основанное на собственном труде. По крайней мере, это допущение должно было бы быть правильным, так как на рынке друг другу противостоят лишь равноправные товаровладельцы, причём средством для присвоения чужого труда является исключительно отчуждение своего собственного товара, а этот последний может быть создан только трудом. Теперь же оказывается, что собственность для капиталиста есть право присваивать чужой неоплаченный труд или его продукт, для рабочего – невозможность присвоить себе свой собственный продукт. Отделение собственности от труда становится необходимым следствием закона, исходным пунктом которого было, по-видимому, их тождество.

Таким образом, как бы ни казалось, что капиталистический способ присвоения противоречит первоначальным законам товарного производства, последний порождается отнюдь не нарушением этих законов, а, напротив, их применением».

И «…сказать, что появление наёмного труда искажает истинный характер товарного производства – всё равно, что сказать: для того чтобы истинный характер товарного производства остался неискажённым, оно не должно развиваться. В той самой мере, в какой товарное производство, развиваясь сообразно своим собственным законам, превращается в производство капиталистическое, в той же самой мере законы собственности, свойственные товарному производству, переходят в законы капиталистического присвоения».

Развитие товарного производства, его расширенное воспроизводство ведёт – закономерно и неуклонно ведёт! – к превращению мелкого товарного производства в капиталистическое товарное производство; иначе говоря: ведёт к превращению успешного (или попросту удачливого, но отнюдь не обязательно – как нам обычно это представляют – самого трудолюбивого и рачительного), богатеющего мелкого собственника-труженика в крупного собственника-капиталиста, эксплуатирующего чужой труд. Обратное же движение, за которое стоят мелкобуржуазные социалисты, поборники мелкой частной собственности, невозможно. Они попросту не понимают того, что капитализм основывается на законах товарного производства, а вовсе не противоречит им: «Нельзя не удивляться поэтому хитроумию Прудона, который хочет уничтожить капиталистическую собственность, противопоставляя ей… вечные законы собственности товарного производства». Невозможно уничтожить капитализм, сохранив эти «вечные законы собственности товарного производства», – это тот «субстрат», на котором капитализм способен воспроизводиться.

В одном из подразделов главы 22 Карл Маркс разбирает вопрос о распадении прибавочной стоимости на капитал и доход, то есть на те её части, которые идут соответственно на накопление капитала и на личное потребление капиталиста.

Там же Маркс подвергает критике апологетическую «теорию воздержания», согласно которой прибыль капиталиста представляет плату за его «воздержание», за его отказ от личного потребления в пользу накопления капитала, расширяющего общественное богатство. А это, ежели таки принять указанную теорию, оправдывает существование капиталиста как фигуры, безусловно полезной для всего общества, действующей в интересах общества, «жертвуя» даже собой ради его благополучия.

Бесконечное самовозрастание капитала есть его самоцель, но ведь капиталист – персонифицированный капитал – тоже должен поддерживать своё существование; он должен есть, пить и одеваться; он, как и любой человек, нуждается в жизненных средствах, а кроме того, ему требуются (да!) предметы роскоши, «статусные вещи», призванные подчеркнуть его высокое положение в обществе, где всё измеряется деньгами. Поэтому «…часть прибавочной стоимости потребляется капиталистом как доход, другая часть её применяется как капитал, или накопляется.

…Лишь постольку, поскольку капиталист есть персонифицированный капитал, он [вправду! – К. Д.] имеет историческое значение и то историческое право на существование, которое, по замечанию остроумного Лихновского, “keinen Datum nicht hat” [“не имеет даты”] [Князь Феликс Лихновский – прусский помещик, правый депутат Франкфуртского Национального собрания 1848 года – К. Д.]. И лишь постольку преходящая необходимость его собственного существования заключается в преходящей [sic!] необходимости капиталистического способа производства. …Как фанатик самовозрастания стоимости, он безудержно понуждает человечество к производству ради производства, следовательно к развитию общественных производительных сил и к созданию тех материальных условий производства, которые одни только могут стать реальным базисом более высокой общественной формы, основным принципом которой является полное и свободное развитие каждого индивидуума [то есть деятельность капиталиста имеет историческое значение и с точки зрения создания материальных предпосылок для будущего социализма! – К. Д.]. Лишь как персонификация капитала капиталист пользуется почётом. …конкуренция навязывает каждому индивидуальному капиталисту имманентные законы капиталистического способа производства как внешние принудительные законы. Она заставляет его постоянно расширять свой капитал для того, чтобы его сохранить, а расширять свой капитал он может лишь посредством прогрессирующего накопления. [Он может существовать, лишь накапливая капитал, присоединяя постоянно прибавочную стоимость к своему капиталу; для него движение – жизнь, остановка движения – смерть! – К. Д.].

Поэтому, поскольку всё поведение капиталиста есть лишь функция капитала, одарённого в его лице волей и сознанием, постольку его собственное личное потребление представляется ему грабительским посягательством на накопление его капитала… [Такое представление господствовало во времена раннего пуританского капитализма, и не только протестантские идеологи, такие как Жан Кальвин, но и ранние экономисты-«классики», такие как Адам Смит, всячески одобряли личную скромность капиталистов, их «воздержание», даже их аскетизм; и, напротив, они порицали всяческие «излишества», роскошь, мешающие накоплению капитала. Строгое поведение буржуа-скряги они противопоставляли паразитизму и пустому расточительству бездельников-аристократов. – К. Д.] Накопление есть завоевание мира общественного богатства. Вместе с массой эксплуатируемого человеческого материала оно расширяет область прямого и косвенного господства капиталиста». Однако в противовес стремлению к накоплению капитала ценой отказа от «радостей жизни» выступает противоположный жизненный мотив: тяга к наслаждениям и роскоши. Причём в современном мире по определённым причинам, касаться которых мы здесь не будем (приведём только ещё одну цитату из Маркса: «…Чем больше растёт капитал благодаря прогрессирующему накоплению, тем сильнее возрастает и та сумма стоимости, которая распадается на фонд потребления и фонд накопления. Капиталист может поэтому жить более роскошно и в то же время усиливать своё “воздержание”»), этот последний мотив нарастает и даже, можно так сказать, затмевает тягу к накоплению. Это мы хорошо видим по нашим олигархам, переплюнувшим по роскоши арабских шейхов Залива!

Как с юмором пишет Маркс, «…в благородной груди воплощённого капитала развёртывается фаустовский конфликт между страстью к накоплению и жаждой наслаждений», и в нём сегодня всё чаще, повторимся, побеждают жажда наслаждений и стремление пускать пыль в глаза окружающих показным блеском. Вот и наши олигархи, вместо того, чтобы развивать и расширять производство, обновлять производственные фонды, предпочитают покупать яхты и виллы.

И современные экономисты уже не порицают такое поведение, напротив – они его пропагандируют, поскольку видят в «сверхпотреблении» кучки буржуазии и т. н. «среднего класса» наций «Золотого миллиарда» средство борьбы с кризисами перепроизводства. Они объявляют благом для общества всяческий паразитизм, причём, что показательно, данная линия в политэкономии идёт от Томаса Мальтуса.

«…Накопление ради накопления, производство ради производства – этой формулой классическая политическая экономия выразила историческое призвание буржуазного периода. …Если пролетарий в глазах классической политической экономии представляет собой лишь машину для производства прибавочной стоимости, то и капиталист в её глазах лишь машина для превращения этой прибавочной стоимости в прибавочный капитал». В этом, с точки зрения классической политической экономии, – общественное призвание и общественное значение капиталиста. Но ведь если капиталист будет воздерживаться – вдобавок к вынужденному «воздержанию» от безденежья наёмных работников, – то кто ж тогда будет приобретать всю массу производимых жизненных благ? Кто обеспечит необходимый для движения производства сбыт продукции? И «…чтобы освободить сердце капиталиста от злосчастного конфликта между жаждой наслаждений и страстью к обогащению, Мальтус… защищал особый вид разделения труда [sic!], согласно которому дело накопления присваивается капиталисту, действительно занимающемуся производством, а дело расточения – другим участникам в дележе прибавочной стоимости: земельной аристократии, лицам, получающим содержание от государства и церкви и т. д. В высшей степени важно, – говорит он, – “разделить страсть к расходами и страсть к накоплению” (the passion for expenditure and the passion for accumulation)». Капитализму стало быть, необходим паразитизм как средство борьбы с кризисами перепроизводства! И этот паразитизм порождается всей системой капитализма; его развитие расширяет паразитические слои общества – капиталистов-рантье, продажное и жадное до денег чиновничество, разного рода лакеев буржуазии. А тягу всех указанных лиц – заодно со «средним классом» – к потребительству капитализм стимулирует разнузданной рекламой, навязывающей людям ненужные «статусные» вещи и дорогую дребедень.

Разумеется, прибыль капиталиста не является платой за его «воздержание» – это слишком уж примитивное представление, от которого давным-давно отказалась апологетика. Современное развитие капитализма на практике полностью опровергло пресловутую «теорию воздержания». «Воздержание» отброшено буржуазией, оно осталось в прошлом. Вместо него мы имеем растущую тягу буржуазии к роскоши и расточительству, вследствие чего пропорция в распадении прибавочной стоимости на приращение капитала и личный доход всё больше смещается в сторону дохода. Это является одной из главных причин снижения темпов экономического роста. С другой стороны, капиталисты, перелагающие функции управления производством на плечи наёмных по форме менеджеров, всё более превращаются в паразитический класс. Этим самым – переставая быть деятельным классом, классом, служащим делу накопления общественного капитала, – они утрачивают ту роль в обществе, которая когда-то оправдывала существование класса буржуазии. По сути дела, капиталисты превращаются в такой же паразитический и абсолютно ненужный обществу класс, каким в своё время, к началу эпохи буржуазных революций, стал класс дворян. А паразитический класс так же обречён на гибель, как обречены на гибель в пчелином улье паразиты-трутни. Класс капиталистов – это обречённый класс, что бы нам ни говорили, – обречённый в той же мере, как и класс дворян в предыдущую эпоху.

Совокупному доходу капиталистов противостоит т. н. рабочий фонд – то есть фонд оплаты труда рабочих, из которого они оплачивают свои жизненные средства.

Наверное, капиталисты очень хотели бы, чтобы загрести бóльшую прибыль, вообще ничего не платить своим рабочим. Иногда им это удаётся – как в тех отнюдь не единичных случаях жульничества, когда, например, работодатель берёт человека на «испытательный срок», а потом заявляет, что работник-де испытание пройти не смог, и выбрасывает беднягу, не заплатив ему ничего. Но это всё же – исключение.

На самом деле, капитализм немыслим без покупки рабочей силы. «“…Если бы труд можно было получить без купли, заработная плата была бы излишня” (J. St. Mill: “Essays on some unsettled Questions of Political Economy”…). Но если бы рабочие могли питаться воздухом, их нельзя было бы нанять ни за какую цену. Следовательно, даровой труд есть предел в математическом смысле этого слова: к нему всегда можно приближаться, никогда, однако, не достигая его. [Нет, можно, конечно, предположить ситуацию, когда роботы и искусственный интеллект полностью вытесняют человеческий труд, их “труд” “можно получить без купли”, и, таким образом, заработная плата становится излишней. Но тогда это был бы уже не капитализм, это был бы какой-то другой строй! – К. Д.] Постоянная тенденция капитала состоит в том, чтобы низвести рабочих до этого нигилистического уровня. Часто цитируемый мной писатель XVIII века, автор “Essays on Trade and Commerce”, выдал лишь заветную мечту английского капитала, заявив, что историческая жизненная задача Англии состоит в том, чтобы понизить заработную плату английских рабочих до уровня французских или голландских».

Капитал заинтересован в том, чтобы как можно более понизить заработную плату своих наёмных работников. Однако рабочий класс способен к сопротивлению. И чтобы нейтрализовать его борьбу, «…была сочинена басня, что вещественное существование переменного капитала, то есть масса жизненных средств, которую он представляет для рабочих, или т. н. рабочий фонд, есть совершенно обособленная часть вещественного богатства, определяемая непреодолимыми силами самой природы. …Факты, лежащие в основе рассматриваемой догмы, таковы: с одной стороны, рабочий не имеет голоса при распределении общественного богатства на средства потребления нерабочих и на средства производства. С другой стороны, рабочий лишь в исключительно счастливых случаях может расширить т. н. “рабочий фонд” за счёт “дохода” богатых». То есть, согласно этой догме, величина «рабочего фонда» постоянна, и рабочий класс не может его расширить. А значит, нет смысла бороться за улучшение своей жизни.

Говоря о таких вульгарных апологетах, как Бентам, Мальтус, Мак-Куллох, Джеймс Милль (не путать с Джоном Стюартом Миллем – его сыном!), которые своими теориями разоружают рабочий класс, Маркс замечает: «Дж. Ст. Милль говорит в своих “Principles of Political Economy”: “Продукт труда разделяется в настоящее время в обратном отношении к труду: наибольшую его часть получают те, кто никогда не трудится, следующую по величине часть – те, труд которых почти всецело номинален, и так, по нисходящей шкале, вознаграждение становится всё меньше и меньше, по мере того как труд делается тяжелее и неприятнее. Человек, занимающийся наиболее утомительным и изнурительным физическим трудом, не может с уверенностью рассчитывать даже на получение самых необходимых жизненных средств”. Чтобы устранить недоразумение, замечу, что такие люди, как Джон Стюарт Милль и ему подобные, заслуживают, конечно, всяческого порицания за противоречия их старомодных экономических догм с их современными тенденциями, но было бы в высшей степени несправедливо смешивать их в одну кучу с вульгарными экономистами-апологетами». Да, буржуазная и мелкобуржуазная политэкономия неоднородна, и Маркс, нещадно её критикуя, умело использует её лучших представителей, цитаты из них, для столь же беспощадной критики капиталистических порядков. Тот же Дж. Ст. Милль, будучи честным человеком, просто блестяще вскрыл несправедливость капиталистических порядков: мы и сами-то сегодня видим, что наиболее тяжёлые и грязные работы часто оплачиваются хуже всего, тогда как номинальный и наименее ценный для общества труд зачастую приносит самый высокий доход. Миллионные доходы «звёзд» спорта и шоу-бизнеса, например, в тысячи раз превышают зарплаты шахтёров и хлеборобов – но означает ли это, что их труд в тысячи раз тяжелее и в тысячи раз важнее для общества, чем труд тех, кто кормит и греет всех нас?

Маркс опровергает догму о «неизменяемости» рабочего фонда. Рабочий класс способен добиться его расширения, способен улучшить условия своей жизни путём экономической борьбы за свои интересы. Но посредством экономической борьбы он не добьётся освобождения от пут капиталистической эксплуатации! Этого можно добиться только лишь победоносной политической борьбой. Если ж рабочий класс совсем не борется, тогда капитал, пользуясь этим, будет успешно добиваться того, чтобы, перефразируя процитированного К. Марксом писателя XVIII века, низвести заработную плату немецкого рабочего до уровня польского рабочего, польского – до уровня украинского, а украинского, что уже получилось, – до уровня африканского!

Расширенное воспроизводство увеличивает общественное богатство – но при капитализме это совершается не в интересах всего общества, а в интересах одного только класса буржуазии. Поэтому расширенное воспроизводство при капитализме неизбежно ведёт к противоречивым результатам, ведёт к обострению противоречий капитализма. И далее Маркс исследует социально-экономические процессы в ходе накопления капитала, вскрывает противоречия, выраженные у него во всеобщем законе капиталистического накопления. Об этом речь пойдёт у нас дальше.