К 150-летию «Капитала» и 200-летию со дня рождения Карла Маркса (часть 6)

Часть 6: Исторические судьбы капитализма

Не так давно, 23 ноября с. г., исполнилось 110 лет со дня рождения советского детского писателя Николая Николаевича Носова (1908–76), автора без малейшего преувеличения гениальной трилогии о приключениях Незнайки и его друзей. В этих своих книгах он сумел предельно просто, языком, понятным и ребёнку, – но вместе с тем с сатирой, соответствующей вполне взрослому пониманию жизни, – да, Носов сумел объяснить, что такое капитализм, противопоставив этот общественный строй с его безудержной погоней за наживой коммунистическому обществу будущего.

Непутёвый Незнайка сначала посещает Солнечный город, где «коротышки» живут при коммунизме – у них нет денег, там царит свободный труд, как первая потребность человека, и т. д.; а затем он попадает на Луну, в капитализм, рыночные порядки которого представляются прибывшим с Земли гостям нелепыми и дикими.

Повесть «Незнайка на Луне» иногда сравнивают с популярным учебником по политэкономии, по-простому разъясняющим многие явления капиталистической экономики и общества (биржа, господство и гнёт монополий, сращивание олигархии с органами государственной власти, реклама, деградация буржуазного искусства и проч.). «Солнечный город» – ну, это более чем очевидная аллюзия на Город Солнца Томмазо Кампанеллы, да и то, что Носов помещает капитализм на Луну, – тоже, думается, совсем не случайно, это же выглядит глубоко символично: по законам и понятиям капитализма живут, принимая такие порядки за должное, «лунатики»!

В наше время и в нашей стране книга «Незнайка на Луне» приобрела особую актуальную злободневность, рискуя даже перейти в разряд запрещённой законом «экстремистской литературы». Говорят, одного российского блогера уже вызывали в полицию из-за опубликованной им в Сети цитаты из «Незнайки», где полицейские сравниваются с бандитами, а богачи (то бишь олигархи) – с грабителями («Только грабят они нас, прикрываясь законами, которые сами придумывают. А какая, скажите, разница, по закону меня ограбят или не по закону?» – говорит один из персонажей повести). А если учесть, что «лунная история» Носова (как и «овощная история» Джанни Родари, как и сказка «Три толстяка» Юрия Олеши) заканчивается революцией, то можно сказать, что эта советская детская книжка вправду опасна…

Носов написал своего «Незнайку на Луне» в 1964 году, сразу же после полёта Гагарина в космос, на подъёме духа советского народа, – что, конечно же, не могло не отразиться в книге. Там есть один потрясающий фрагмент, объясняющий, почему после крушения СССР и прекращения в связи с этим катаклизмом идеологического противостояния в космосе человечество практически приостановило подлинное развитие космонавтики: «Лунных богачей не интересуют звёзды. Богачи, словно свиньи, не любят задирать голову, чтоб посмотреть вверх. Их интересуют одни только деньги». Но советский прорыв в космос всё-таки дал капиталистам стимул «задирать голову и смотреть вверх», тратя драгоценные денежки на поддержание престижа их любимого строя без особой надежды эти деньги «отбить», получив с них какой-то «навар». Однако уже после того как брежневский СССР де-факто признал поражение от США в «лунной гонке», стимул сей ослаб, а после 1991 года он исчез вовсе, отчего космос стал служить почти исключительно коммерческим и военным задачам. Двигающие человечество вперёд «космические прорывы» прекратились.

Вот и сегодня: поскольку пилотируемый полёт человека на Марс не обещает хоть какого-то реального прибытка, этот эпохальный бросок во Вселенную остаётся предметом пустых обещаний и пиара разных балаболов вроде Илона Маска. Даже для освоения Луны – что футурологи полвека назад нам обещали к нашему дню – уже полвека для этого ровно ничего не делается. Более того, самый факт посещения нашего ночного светила американскими астронавтами по-прежнему вызывает у многих сомнения. Тут вот давеча глава «Роскосмоса» Д. Рогозин обещал проверить сей факт, снарядив на Луну экспедицию. Это был бы интересный ход, однако вряд ли сегодняшняя РФ способна такое дело потянуть, так что, скорее всего, не пойдёт оно дальше досужих разговоров и быстро забывающихся электоратом обещаний.

Известен такой анекдот: «Когда в странах бывшего СССР сбывались Кафка, Оруэлл, Пелевин и Войнович, было смешно, но когда сбылись «Незнайка на Луне» и «Чиполлино», стало страшно». Внук писателя Игорь Носов высказал мнение, что его дедушка провидчески описал постсоветский «дикий капитализм», при котором «никто не соблюдает законов». Действительно, сама, например, центральная линия повести – «лунная афера» с организацией АО по продаже земных «суперсемян» – до боли напоминает нам «МММ» 90-х! Однако полагаю, означенное мнение неверно.

Во-первых, советский писатель Николай Носов и в страшном сне не смог бы себе представить капиталистическую реставрацию в Союзе ССР. Да нет, ничего он про «наш» будущий капитализм не предвидел – он всего лишь отображал прошлое человечества и его настоящее на современном ему Западе. Ежели писатель чего и пытался предвидеть, то не на Луне, а именно только в Солнечном городе, причём в описании этого города будущего имеются достаточно интересные и порою весьма спорные представления об организации коммунистического общества и устройстве коммунистического быта. Здесь следует отметить, что уроженец Киева Николай Носов был очень разносторонним человеком (в юности он, в частности, увлекался химией и радиоделом, а до и во время войны Носов работал кинорежиссёром), и к вопросам будущего науки и техники он подходил прямо-таки «по-жюльверновски».

А во-вторых, Николай Носов в своей повести описал не «дикий капитализм», но капитализм вообще. В книге он на это указал чётко и ясно: не важно, как тебя грабят – строго по закону или без «соблюдения законов», «цивилизованно» грабят тебя или «дико». Всё равно ведь законы пишутся буржуями в их интересах! Всё равно чиновники, полицейские и судьи обычно встают на сторону тех, у кого деньги и власть, попирая права «простых людей»! Когда в 1990-е годы происходил слом советской социалистической системы, те, «старые» законы, мешавшие «рыночным отношениям», нарушались самым наглым образом. Но потом были написаны новые законы, зафиксировавшие «передел собственности», после чего грабить народ стали уже по законам. Стал ли от этого наш капитализм «менее диким» – сказать трудно.

Представление о «диком капитализме», якобы построенном на просторах бывшего Советского Союза, – это не более чем скрытая, завуалированная апология капитализма. Все бедствия и проблемы постсоветского пространства объясняются не тем, что на нашу землю пришёл капитализм, а тем, что капитализм-де пришёл «дикий», «неправильный», не такой, как на Западе. Да, говорят, реформы проведены были «неправильно», но всё ещё можно исправить, превратив «дикий» капитализм в «такой, как надо». И даже некоторые «левые» с пеной у рта проклинают именно «дикий» капитализм, тоже, видимо, считая возможным его немножко «приручить».

Однако у Маркса мы увидим, что т. н. первоначальное накопление капитала, которое было повторено у нас в новой версии, просто не может происходить иначе, как через безудержное ограбление народных масс, через попрание законов и норм морали, как через хищничество и наглое использование рычагов государственной власти теми людьми, кто к ней приближён. Буржуазные экономисты всегда рисуют процесс первоначального накопления капитала светлыми идиллическими красками: мол, самые трудолюбивые и предприимчивые хозяева богатеют и превращаются в капиталистов – в этих умелых хозяйственников, которые организуют производство во благо всего общества; в то время как лентяи и пьяницы («лузеры») разоряются и превращаются в пролетариев, которых в их же интересах (именно так – учитывая их природную инертность и леность!) необходимо страхом голода понуждать к труду.

На самом же деле полтысячи лет тому назад всё происходило совсем по-другому – картина была поразительно похожа на ту, которую мы видели в 1990-е годы. Эти криминально-экономические процессы «лихих 90-х» в последнее время нашли отражение в российском киноискусстве – я имею в виду недавно прошедшие телесериалы «Ненастье» и «Жёлтый глаз тигра», в которых убедительно показано, как внедрение вместо прежнего коллективизма рыночных отношений, погоня за «быстрыми» деньгами, необходимость «отстаивать свои интересы» в конкурентной борьбе против себе подобных превращают людей в зверей, «расчеловечивают» их.

Капитализм зарождается и развивается по одним законам, общим для всех времён и народов. Хотя, безусловно, процесс первоначального накопления нашего времени имел свои особенности, обусловленные не только новым уровнем развития техники, технологий, массовой культуры, общественных отношений в наши дни, но и тем, прежде всего, обстоятельством, что тогда происходило восходящее движение от феодализма к капитализму, а в наше время произошёл откат к капитализму от социализма. Что, очевидно, и обусловило это невиданное во всей предшествующей истории «безвоенное» разрушение производительных сил вкупе с демографической катастрофой. Обусловило, кроме того, чудовищный упадок образования и культуры, разгул мракобесия, погружение миллионов людей в средневековые предрассудки – тогда как тот молодой и прогрессивный капитализм дал человечеству Декарта и Спинозу, Шекспира и Мольера, Дюрера и Рембрандта, не говоря уже про титанов итальянского Возрождении, появившегося на Апеннинах одновременно с первыми ростками капиталистических отношений. Социально-экономический и культурный регресс наших стран и доказывает ярче всего, что капитализм вообще изжил себя!

Но некоторые наши «друзья народа», пытаясь оправдать капиталистический выбор, пошли ещё дальше: они утверждают, будто бы у нас построен не капитализм вовсе, а… феодализм! И, соответственно, плохо не от того, что у нас капитализм, а от того, что у нас нет капитализма! Эти «умники» указывают на то, что чиновники на местах – губернаторы и всякие там пэры-мэры – превратились во всевластных князьков, которые взимают дань с бизнеса, вершат судьбы людей и, вообще, «что хотят, то они и творят». То есть, сформировалось такое себе феодальное сословие, феодальная иерархия сюзеренов и вассалов – причём уже имеются и примеры того, как титул феодальной собственности передаётся от отца к сыну (впрямь сословие!).

Однако всё это вовсе не есть сущностный признак феодализма. Ибо основой феодального строя является крепостная зависимость крестьянина от феодала – прикрепление крестьянина к земле, принадлежащей господину. Грубо говоря: это когда человек силой закона привязан к месту своей работы, не имея права сменить работодателя. Представьте себе, что вы работаете в офисе и не имеете права уйти из него в другой офис. Ясно, что работодатель, пользуясь таким «прикреплением» вас к нему, будет делать с вами всё, что угодно: какую зарплату он захочет установить, такой платой вы и будете вынуждены удовлетворяться, не имея даже возможности подыскать работу с лучшими условиями. Вот это и есть крепостная зависимость.

Но разве у нас держат кого-то силой на рабочем месте? Наоборот, ежели тебя не устраивают условия работы – уходи, катись, давай, до свидания! Найдёшь ли ты себе работу лучше – вопрос другой, потому-то и держатся за ту работу, что есть. И даже чиновников – мелких и средней руки – ничто не держит на их хлебных местах, кроме желания прокормить своих жён и деток. Они, бесспорно, являются холопами на службе начальству, готовыми выслуживаться и унижаться ради получения своей копеечки, однако они уж точно не являются холопами и вассалами в феодальном понимании этих слов! С «сюзеренами» их связывают немножко другие отношения.

Да нет у нас никакой крепостной зависимости! Даже несмотря на ужасающую деиндустриализацию, омелкобуржуазивание и люмпенизацию населения в странах бывшего СССР, большинство экономически активного населения в них составляют люди наёмного труда, то есть у нас господствует капиталистическое отношение.

С таким же успехом можно было бы, указывая на многочисленные факты рабства и работорговли, доказывать, что мы скатились к рабовладельческому строю! Говорят, в наши дни рабов в мире насчитывается больше, чем когда-либо в истории. Но совершенно очевидно, что эти факты рабовладения не «отменяют» капитализм; отношения буквального рабства лишь дополняют отношения рабства наёмного, причём мы, опять-таки, увидим в «Капитале»: работорговля послужила важнейшим источником первоначального накопления капитала, на ней поднимался капитализм! Так что и наши сутенёры, массово поставлявшие украинских и молдавских девочек в бордели Италии и Турции, всего лишь пошли стопами тех, ливерпульских купцов.

В общем, все представления о «диком», «криминальном», «коррупционном», «олигархическом» капитализме на просторах бывшего СССР – это лишь апология капиталистического строя, призванная «навести тень на плетень» и внушить народу мысль о том, что «настоящий», «правильный» капитализм ещё можно построить, и он будет построен. Когда-нибудь будет построен – когда мы поборем проклятую коррупцию, когда будут снесены все памятники Ленину, когда мы вступим-таки в Евросоюз – этот момент наступления «светлого завтра» постоянно откладывается, переносится на всё более неопределённое будущее. Главное: ориентироваться на «цивилизованное человечество», что живёт по законам «правильного» капитализма.

Проблема в том, что и «правильный» капитализм на благословенном Западе начинает понемногу рушиться, утрачивая свою привлекательность для скудоумного и жадного до «халявы» постсоветского обывателя. Последние события во Франции наглядно показывают крах т. н. «общества всеобщего благоденствия». Причём, что интересно, либералы быстренько объяснили уже кризис во Франции «пережитками социализма», от которых ради будущего развития общества необходимо избавиться. Но если от этих «пережитков» избавиться, если полностью демонтировать систему социальной защиты, то тогда – это очевидно – ещё быстрее потекут процессы роста социального неравенства и обеднения широких масс. И западный капитализм тогда вправду начнёт скатываться к «дикому» капитализму времён Карла Маркса – и со всей силой оттого проявятся противоречия капитализма, сдерживавшиеся кое-как на Западе всю вторую половину прошлого столетия. Или господа либералы ещё верят –так и не усвоив уроков экономического кризиса 2008–09 годов, – будто их любимый капитализм способен развиваться «безоблачно», без противоречий и кризисов?!

Да, можно спорить о том, насколько прав был Маркс, насколько сбылись его «пророчества». Но он же не «пророчил» подобно Нострадамусу; он лишь вскрывал объективные противоречия капитализма, которые вытекают из фундаментального противоречия товара, – и из всех этих противоречий вытекает целый ряд социально-экономических следствий. Крах социализма в 1991 году, спору нет, сильно ударил по «имиджу» коммунизма и на долгие годы отправил мировое левое движение в состояние разброда и шатания, упадка и маргинализации. Однако оное событие во всемирной истории не отменило главного: оно никак не отменило объективные противоречия капитализма. Можно провозглашать «крах пророчеств» Карла Маркса, можно разрушить все памятники ему и сжечь все напечатанные экземпляры «Капитала», однако даже это всё не «отменит» открытые Марксом противоречия, которые действуют помимо, а то и против воли людей. И противоречия – как бы они ни сдерживались до поры до времени всякого рода косметическими реформами и ещё целым множеством обстоятельств, которых вправду не смог, да и не мог учесть в своё время Маркс, – по законам диалектики эти противоречия рано или поздно должны получить своё разрешение. Антагонизмы не могут «исчезнуть сами собой» к вящей радости горе-либералов, молящихся на «свободный рынок» и всё ждущих, когда же капитализм в своей эволюции приведёт нас, наконец, к «раю на земле»…

 

***

 

Разобрав в первых главах седьмого отдела своей книги простое и расширенное воспроизводство – воспроизводство не только общественного богатства в форме капитала, но и воспроизводство капиталистического отношения, – изучив процесс накопления капитала, Карл Маркс выводит далее из закономерностей указанного процесса фундаментальные социально-экономические следствия, и определяющие весь ход исторического развития капитализма. Этому посвящена в «Капитале» его важнейшая глава 23: «Всеобщий закон капиталистического накопления».

Здесь сразу нужно оговориться, что именно в этой главе сконцентрированы те положения Маркса, которые сегодня вызывают наибольшие сомнения и споры, и те «пророчества» Маркса, которые пока что не сбылись, или «не совсем сбылись», или «совсем не сбылись». Мы не будем углубляться в объяснение причин, почему это, по нашему мнению, не произошло или произошло «не так», – отчасти наше вúдение означенных вопросов изложено в книге «Капитализм – система без будущего».

Наша задача в настоящей работе состоит в том, чтобы изложить и разъяснить Марковы идеи – разъяснить их языком современного человека и посмотреть сквозь призму «Капитала» на явления современности, – а вовсе не в том, чтобы заниматься апологией Маркса, доказывая правильность каждой его буквы. К. Маркс в апологии нуждается как раз менее всего. Просто любой человек, считающий себя марксистом, должен иметь собственную голову на плечах: он должен, используя методологию Маркса, анализировать факты современности, а не подгонять эти факты под какие-то теоретические схемы, которые вроде как освящены авторитетом Карла Маркса.

И если вдруг в процессе исследования обнаруживается, что те или иные факты и закономерности противоречат предсказаниям Маркса, это означает, что надобно разобраться в том, какие обстоятельства и процессы противодействуют законам, открытым Марксом. В трёх книгах «Капитала» Маркс неоднократно указывает, что каждому закону развития капитализма – приведём тут для примера закон тенденции средней нормы прибыли к понижению (третья книга «Капитала», отдел третий) – противодействует целый ряд обстоятельств, анализ которых крайне затруднителен.

И истина, как известно, всегда конкретна, она зависит от конкретных условий времени и места – не бывает абстрактных истин «на все времена и случаи жизни». И реальное историческое движение общества идёт через борьбу противоположных сил и тенденций, идёт зигзагами и порою с шагами вспять – не укладываясь в какие-то прямолинейные схемы, которые кто-то пытается отыскать и увидеть в «Капитале».

Далее, выявив противодействующие обстоятельства и тенденции, необходимо выяснить, каковы исторические рамки действия всех этих обстоятельств; проще говоря, нужно выяснить, с какого момента все эти обстоятельства начали влиять на определённую фундаментальную закономерность развития и до какого момента они ещё будут влиять. И только после этого проделанного исследования можно делать выводы о том, насколько ошибся или не ошибся в своих «пророчествах» К. Маркс.

Возьмём такой пример: несомненно то, что на определённой стадии развития старые капиталистические государства Запада очень подняли жизненный уровень своих трудящихся – что противоречит предсказанной Карлом Марксом тенденции к обнищанию пролетариата. Этот процесс начался ещё при жизни если не Маркса, то Энгельса, и особенно усилился он после 1917 года. Причина понятна: капиталисты вынуждены были пойти на уступки своему рабочему классу, дабы тот не совершил свою революцию. Но после того как социализм рухнул в СССР и странах, союзных ему, мы стали наблюдать уже процессы наступления капитала на былые завоевания трудящихся. Отчего в настоящее время если уж и не абсолютное, то относительное обнищание пролетариата точно, стало на Западе вполне заметно. Таким образом, мы и очертили исторические рамки действия этого важнейшего «контробстоятельства».

Вообще, Маркс исследует капиталистический способ производства в его, если можно так выразиться, чистом виде, абстрагируясь от вмешательства государства в хозяйственную и социальную жизнь. Методологически это единственно верно: при изучении некоторой чрезвычайно сложной общественной системы нужно сначала абстрагироваться от её внешних связей и обстоятельств, выявить сущность, а затем уже исследовать «вмешательство извне». Между прочим, у Карла Маркса имелись на этот счёт обширнейшие научные планы. В письме к Фридриху Энгельсу от 2 апреля 1858 года он изложил намерение написать целых шесть книг, которые бы последовательно и исчерпывающе исследовали систему капитализма во всей её целостности: 1) О капитале; 2) О земельной собственности; 3) О наёмном труде; 4) О государстве (sic!); 5) О международной торговле и 6) О мировом рынке. Возможно, Маркс мог бы в этих книгах, продолжающих «Капитал», дать множество ответов на вопросы, волнующие нас и сегодня, и дать более конкретные прогнозы на будущее, однако титаническим планам его попросту не суждено было сбыться…      

Итак, в главе 23 «Капитала» К. Маркс формулирует понятие органического строения капитала – оно представляет собой соотношение величин постоянного и переменного капитала, иначе говоря: тех частей капитала, которые авансируются капиталистами, с одной стороны, на приобретение машин, инструментов, сырья, производственных зданий и всех прочих вещественных элементов производства (такое выражение часто использует Маркс), и с другой стороны, на наём рабочей силы, человеческого фактора производства. Поскольку речь идёт о «технической вооружённости» труда, органическое строение капитала связано с техническим строением капитала: «…я называю органическим строением капитала его строение по стоимости, поскольку последнее определяется его техническим строением и отражает в себе изменения технического строения». Очень часто техническое строение капитала отождествляется с органическим строением, что не совсем верно: органическое строение капитала – это сугубо стоимостное соотношение, тогда как техническое строение капитала есть отношение всей массы средств производства к определённому количеству занятой рабочей силы. Важность понятия органического строения капитала состоит в том, что в нём выражается соотношение технического и человеческого факторов производства, выражаются закономерные изменения указанного соотношения в ходе прогрессивного развития производительных сил общества, которые влекут за собою важные социально-экономические последствия.

Вложения в постоянный капитал необходимы для того, чтобы организовать производство прибавочной стоимости как цели производства. Но – повторим это ещё раз – новую стоимость создаёт труд; лишь переменный капитал – оттого Маркс и назвал его переменным, «самоизменяющим» свою величину – лишь переменный капитал, и единственно он, выступает источником вновь созданной стоимости и прибавочной стоимости. Только эксплуатация рабочих – а не эксплуатация машин и всего прочего – приносит капиталисту прибыль, обогащает его. При прочих равных условиях увеличение органического строения капитала вызывает снижение нормы прибыли, и если представить себе полностью автоматизированное производство, из которого компьютерами и роботами устранён всякий человеческий труд, то такое производство не будет создавать его владельцу ни грана прибавочной стоимости, не будет приносить ему ни капли прибыли! Такое производство – нетрудно видеть, что при этом органическое строение капитала достигает бесконечной величины! – оно принципиально просто не может быть капиталистическим. Разумеется, «полностью автоматизированное производство» – это идеализированная модель, вроде модели идеального газа в физике, и в действительности она недостижима, ибо человеческий труд всегда останется на производстве, хотя бы только в форме труда по контролю за машинами. Однако само экспоненциальное приближение к такой модели по мере научно-технического прогресса, по мере всё более широкого применения роботов и использования всё более совершенных компьютеров для управления крупными и сложными технологическими комплексами, – приближение это неуклонно ведёт к созданию промышленного производства будущего, несовместимого с нынешним общественным способом производства, целью коего является извлечение прибыли.

Короче, можно иметь в собственности сколько угодно машин и прочего, но без работников, приводящих всю данную «машинерию» в движение, это всё мёртвая масса, не приносящая владельцу – капиталисту – никакого дохода. Капитал живёт и кормится трудом, высасывая труд из неимущих пролетариев, из «работающих бедняков». Наличие миллионных масс неимущих людей есть непременное условие существования капитализма, его фундаментальная основа. Поэтому когда буржуа – эти «благодетели народа» – и буржуазные политики говорят на публику, что целью их является сделать весь народ зажиточным и счастливым, – лицемерят они, черти!

«…Уже в 1696 году Джон Беллерс говорит: «Если бы у кого-либо было 100000 акров земли, столько же фунтов стерлингов денег и столько же голов скота, чем бы был сам богатый человек без рабочих, как не рабочим? И так как рабочие обогащают людей, то чем больше рабочих, тем больше богатых… Труд бедняка – рудник богача» [здесь и далее повсюду выделено мной – К. Д.]. …Точно так же Бернар Мандевиль говорит в начале XVIII столетия: «Там, где собственность пользуется достаточной защитой, было бы легче жить без денег, чем без бедных, ибо кто стал бы трудиться? … Хотя следует ограждать рабочих от голодной смерти, но нужно это делать так, чтобы они не получали ничего, что было бы равносильно сбережению. …Те, кто поддерживают существование повседневным трудом, побуждаются к работе исключительно своими нуждами, которые благоразумно смягчать, но было бы глупо исцелять. Единственная вещь, которая только и может сделать рабочего прилежным, это – умеренная заработная плата. Слишком низкая заработная плата доводит его, смотря по темпераменту, до малодушия или отчаяния, слишком большая – делает наглым и ленивым» [B. De Mandeville. «The Fable of the Bees» [«Басня о пчёлах»; в этой книге, которую суд признал «нарушающей общественный порядок», Бернар де Мандевиль едко высмеял многие пороки капитализма: в басне по сюжету из улья изгоняются всякие пороки, после чего… наступает экономический кризис! Получается, что капитализм основан на пороках, а без них он не способен нормально развиваться! – К. Д.]]. Мандевиль, честный человек и ясная голова, ещё не понимает того, что самый механизм процесса накопления вместе с капиталом увеличивает и массу «​трудолюбивых бедняков», то есть наёмных рабочих, которые вынуждены превращать свою рабочую силу в возрастающую силу для увеличения стоимости возрастающего капитала и именно этим увековечивать свою зависимость от своего собственного продукта, персонифицированного в капиталисте». «Труд бедняка – рудник богача» – и отсюда ясно, что бедняк должен всегда оставаться бедняком, должен оставаться неимущим пролетарием, лишённым собственных средств производства и оттого-то вынужденным трудиться за «умеренную зарплату», дабы рудник богача не иссяк!

Разумеется, это достигается – как указывает Маркс – по сугубо объективным закономерностям процесса накопления капитала, но субъективно данный вопрос крайне важен в идеологическом плане. Да, лицемерят те защитники капитализма, олигархи и президенты с министрами, которые заявляют, будто их целью является принести счастье и благополучие всему обществу, включая наёмных работников, будто бы они желают, чтобы все граждане жили зажиточно. Тут вспоминается один старый (анти)советский анекдот: мол, большевики хотели, чтобы не было богатых, а мы, «демократы», хотим, чтоб не было бедных. Господствующая идеология упорно навязывает нам мысль, что чем больше богатых, тем меньше бедных, – поскольку, дескать, богатые дают беднякам работу и заработок, «вытягивая» их из бедности. И всё общество, значит, заинтересовано, чтобы богатых было больше и они богатели.

Буржуазные экономисты классической поры были куда более откровенны – они прямо говорили, что богачи богатеют благодаря наличию бедняков и вовсе не заинтересованы в том, чтобы бедняки перестали быть таковыми. Ибо кто ж тогда будет на капиталистов работать? Но при этом они – будучи защитниками интересов капитала – с поражающей нас искренностью доказывали, что «умеренная» бедность и многочасовой труд на капиталиста полезны для пролетария, так что, опять же – так и сегодняшние идеологи утверждают! – капитализм есть благо для всего народа.

Цитата из примечания к «Капиталу»: «Умеренная жизнь и постоянный труд представляют для бедных путь к материальному счастью (под которым здесь разумеется возможно более длинный рабочий день и возможно меньшее количество жизненных средств) и к богатству для государства» (то есть для земельных собственников, капиталистов и их политических сановников и агентов) [«An Essay on Trade and Commerce», 1770]». Труд по 12 и более часов в сутки за минимум жизненных средств – таким видят капиталисты «материальное счастье» пролетария!

И, думается, они вполне искренни в этом своём представлении. «…плоды труда можно присваивать и иным способом, кроме труда. Люди с независимым состоянием почти целиком обязаны своим состоянием труду других, а не своим собственным способностям, которые отнюдь не выше, чем способности других; не владение землёй и деньгами, а командование трудом («the command of labour») – вот что отличает богатых от работающей части общества… Бедняку приличествует не положение отверженности или рабства, а состояние удобной и либеральной зависимости (a state of easy and liberal dependence) [замечательно сказано, не правда ли? – К. Д.]. …Такое отношение зависимости, как известно всякому знатоку человеческой природы, необходимо для блага самих рабочих» [Eden: «The State of the Poor, or an History of the Labouring Classes in England»]». Кстати сказать, сэр Ф. М. Идэн – единственный из учеников Адама Смита, совершивший в XVIII веке нечто значительное [в самом деле, у «шотландского мудреца» Адама Смита непосредственно не было крупных учеников – К. Д.]». Что отличало классическую буржуазную политэкономию, которую здесь представляет Фредерик Мортон Иден, так это – как это ни покажется странным – критическое отношение к буржуазии. Тот же Адам Смит совсем не был склонен идеализировать капиталистов, они для него – всего лишь «машины для накопления капитала» и, как таковые, они – орудия общественного прогресса, пусть и отвратительные своим хищничеством и алчностью. Более того, Смит, приближаясь к материалистическому пониманию организации общества, высказал в своих университетских лекциях на сто процентов крамольную с точки зрения буржуазии мысль о том, что «до тех пор, пока нет собственности, не может быть и государства, цель которого как раз и заключается в том, чтобы охранять богатство и защищать имущих от бедняков». Существующее государство – инструмент классового господства, а вовсе не орган, призванный облагодетельствовать всех и каждого! У идеолога буржуазии Адама Смита, в отличие от некоторых нынешних «левых патриотов», для которых государственность – как «священная корова», нет никаких иллюзий на сей счёт. Так что нет ничего удивительного в том, что его ученик Иден замечательным образом признаёт: капиталисты, господствующий класс общества – не потому они вовсе стали капиталистами, что они стоят выше «простых трудяг» по своим способностям!

Нынешние капиталисты и их идеологическая обслуга, напротив, утверждают мысль о том, что предприниматели суть «цвет общества», лучшие люди его, своим трудом и талантом заработавшие себе свои состояния. До крайности данная точка зрения дошла у небезызвестной Айн Рэнд, у которой капиталисты выступают как особая высшая раса человечества. Но как бы капиталисты ни относились к самим себе, они всегда были едины в том, что их деятельность несёт благо всем тем, кто на них трудится, что рабочему классу единственно «приличествует состояние удобной и либеральной зависимости». Недавно высказыванием подобного рода засветился напыщенный и самовлюблённый Анатолий Чубайс: дескать, граждане Российской Федерации несправедливо плохо относятся к доморощенной олигархии, а они-то должны быть благодарны магнатам за все те блага, которые они принесли народу!

Буржуазная политэкономия была критичной по отношению к капитализму и буржуазии ровно до того момента, когда развёртывание противоречий этого строя и развитие классовой борьбы пролетариата не поставили под вопрос существование капитализма – после чего буржуазная политэкономия выродилась в апологетику капитализма, в то, что Маркс назвал вульгарной политэкономией. Причём мы всё более убеждаемся в том, что вульгарность её, как и человеческая глупость, пределов не имеет. Этот предел обязательно перейдут те люди, кто приходят на выступления всяких залётных «бизнес-тренеров» и «финансовых гуру», обещающих научить каждого «неофита», купившего входной билет, заработать свой миллион. Бедность, уверяют они, имеет сугубо психологическую природу. Но психология не служит убедительным объяснением для массовых социально-экономических явлений.   

Капитализм немыслим без существования бедности. Другой вопрос: что есть бедность? Бесспорно, это понятие тоже исторически изменяется, развивается: сегодняшний английский бедняк не чета бедняку времён Маркса. Но дело-то вовсе не в том, накормлен ли бедняк и обзавёлся ли он сначала телевизором и стиральной машиной, а позже «мобилкой» и ноутбуком. Суть бедности – как бы ни изменялись её конкретно-исторические формы – в отсутствии собственных условий для своего труда, то бишь в зависимости от капиталиста. Даже если эта зависимость является «удобной и либеральной», она унижает и подавляет человека, она по мере развития общества всё более сковывает инициативу и творческие способности людей – и этим она всё более сдерживает рост производительных сил человечества. Ибо зависимый человек, являющийся орудием в руках частника-работодателя и жалкой игрушкой стихийных, слепых рыночных сил, что всецело определяют его судьбу, не может быть счастливым человеком и он не может стать подлинным Творцом, не может он достигнуть всестороннего личностного развития. Поэтому-то мы в наше время всё чаще встречаем людей, вполне обеспеченных «телом», но являющихся «нищими духом», и этот вид нищеты в нашу эпоху, думается, даже куда пагубнее той нищеты, когда человек буквально голодает, одет в лохмотья и не имеет крыши над головой.

И подобно тому, как то, буквальное рабство было изжито из-за того, что оно в своё время не давало ходу техническому прогрессу, мешало развитию земледелия (ещё римские агрономы признавали: рабский труд пагубно влияет на плодородие почвы), так и сегодня, в эпоху интеллектуализации труда, наёмное рабство будет подавлять творческую энергию человека. Будет сковывать её независимо от того, сколько материальных благ может предоставить капитал нанятому им работнику.

«…Но как лучшая одежда, пища, лучшее обращение и более или менее значительное peculium [имущество, предоставляемое в пользование рабов] не уничтожает для раба отношения зависимости и эксплуатации, точно так же это не уничтожает отношения зависимости и эксплуатации для наёмного рабочего. Повышение цены труда вследствие накопления капитала в действительности означает только, что размеры и тяжесть золотой цепи, которую сам наёмный рабочий уже сковал для себя, позволяет сделать её напряжение менее сильным. В спорах об этом предмете обыкновенно упускали из виду самое главное, а именно differentia specifica [отличительный признак] капиталистического производства. Рабочая сила покупается здесь не для того, чтобы её действием или её продуктами покупатель мог удовлетворить свои личные потребности. Цель покупателя – увеличение стоимости его капитала… Производство прибавочной стоимости или нажива – таков абсолютный закон этого способа производства. Рабочая сила может быть предметом продажи лишь постольку, поскольку она сохраняет средства производства как капитал, воспроизводит свою стоимость как капитал и в неоплаченном труде доставляет источник добавочного капитала. Следовательно, условия её продажи, будут ли они более благоприятны для рабочих или менее, предполагает необходимость постоянного повторения её продажи и постоянно расширяющееся воспроизводство богатства как капитала». То есть, капитализм, приспосабливаясь к ситуации и обеспечивая своё выживание, может в определённые моменты ослаблять напряжение «золотой цепи», которой работник прикован к капиталу, но он никогда не избавит его от отношений наёмного рабства. Рабочий – каким бы сытым и обеспеченным он ни стал – всё равно останется лишь принадлежностью капитала, забитым существом второго сорта, но не Человеком!

Бедность, в каких бы конкретно-исторических формах она ни проявлялась,  унижает человека: когда он может удовлетворить лишь узкий круг необходимых – необходимых для конкретного человека конкретной данной эпохи – потребностей, но не имеет доступа к тем благам цивилизации, которые доступны для «элиты», он и чувствует себя человеком второго сорта. Тем более что в существующем обществе человека обычно встречают и оценивают «по одёжке», в системе потребительства и вещного фетишизма, извращённых социальных ценностей: даже если ты накормлен и имеешь приличное жильё, но у тебя нет «крутой тачки» и «модного прикида», ты всё равно – «нищеброд», с которым не будут считаться. И думается мне, с течением времени, по мере прогресса науки и появления всё новых благ цивилизации, эта социальная грань между богатством и бедностью, между «хозяевами жизни» и «униженными и оскорблёнными» не только не стирается, но становится всё резче. Ибо успехи медицины и молекулярной биологии, способные в перспективе дать владельцам о-о-очень больших денег, условно говоря, бессмертие, могут вообще превратить олигархическую буржуазию в особую «избранную» человеческую расу! 

Но капитализм не только воспроизводит и плодит бедность – бедность ведь в огромных масштабах существовала и до него, это – необходимый атрибут всякого эксплуататорского общества. Капитализм – в чём его важная особенность – создаёт, помимо этого, огромные массы «лишних людей» – людей, не находящих применения своему труду, не находящих себе работы. И вот некоторые экономисты – среди них наиболее известен, конечно, Томас Мальтус, хотя Маркс показывает в «Капитале», что тот всего-навсего занимался плагиатом, широко используя идеи, высказанные до него намного более оригинальными мыслителями, – заговорили про перенаселение как «естественный закон» существования общества. Суть мальтузианства состоит в утверждении, будто бы народонаселение растёт быстрее экономического роста – следствием чего и является рост нищеты; а значит, общество для своего развития нуждается в ликвидации «лишнего населения» посредством войн, эпидемий, голода и т. п. Маркс подвергает Мальтуса уничтожающей критике – клеймит его именно за апологетический характер его теории, оправдывающей капитализм, сваливающей вину за бедствия и страдания народных масс на какие-то «естественные» причины.

Маркс показывает, что перенаселение при капитализме носит, на самом деле, лишь относительный характер, является относительным перенаселением. То есть, «людей слишком много» не в том смысле, что их численность превышает наличные природные ресурсы или наработанные возможности экономики, а в том смысле, что численность рабочей силы, предложение её на рынке труда превышает спрос на неё со стороны капитала. Иными словами, капитал не способен поглотить всю ту массу рабочей силы, что поставляется на рынок процессом расширенного воспроизводства народонаселения; и, таким образом, причиной возникающего относительного перенаселения являются капиталистические производственные отношения.  

Итак, перенаселение, органически присущее капитализму и неустранимое при нём, создаётся не действием «естественных законов», но действием тех отношений – общественных – отношений, которые возникают между капиталом и трудом. «Закон капиталистического производства, лежащий в основе мнимого «естественного закона населения», сводится просто к следующему: отношение между капиталом, накоплением и уровнем заработной платы есть не что иное, как отношение между неоплаченным трудом, превращённым в капитал, и добавочным трудом, необходимым для того, чтобы привести в движение дополнительный капитал [то есть весь вопрос заключается в том, сколько добавочного труда требуется, чтобы привести в движение дополнительный капитал, приращенный путём накопления капитала, – К. Д.]. …Если количество неоплаченного труда, доставляемого рабочим классом и накапливаемого классом капиталистов, возрастает настолько, что оно может превращаться в капитал лишь при чрезвычайном увеличении добавочного оплаченного труда [проще говоря, когда сильно возрастает спрос на труд – К. Д.], то заработная плата повышается, и, при прочих равных условиях, неоплаченный труд относительно уменьшается. Но как только это уменьшение доходит до того пункта, когда прибавочный труд, которым питается капитал, перестаёт предлагаться в нормальном количестве, наступает реакция: та часть дохода, которая подвергается капитализации, уменьшается, накопление ослабевает, и восходящее движение заработной платы сменяется обратным движением [стало быть, в ходе циклического движения капиталистического производства циклами изменяется соотношение спроса и предложения рабочей силы, отчего относительное перенаселение то расширяется, то сужается, но оно никогда не исчезает! – К. Д.]. Таким образом, повышение цены труда не выходит из таких границ, в которых не только остаются неприкосновенными основы капиталистической системы, но и обеспечивается воспроизводство последней в расширяющемся масштабе [система воспроизводится, «самоподдерживается» – К. Д.]. Следовательно, закон капиталистического накопления, принимающий мистический вид закона природы, в действительности является лишь выражением того обстоятельства, что природа накопления исключает всякое такое уменьшение степени эксплуатации труда или всякое такое повышение цены труда, которое могло бы серьёзно угрожать постоянному воспроизводству капиталистического отношения, и притом воспроизводству его в постоянно расширяющемся масштабе. Иначе оно и быть не может при таком способе производства, при котором рабочий существует для потребностей увеличения уже имеющихся стоимостей, вместо того чтобы, наоборот, материальное богатство существовало для потребностей развития рабочего. Как в религии над человеком господствует продукт его собственной головы [здесь имеется в виду бог – К. Д.], так при капиталистическом производстве над ним господствует продукт его собственных рук [господствует капитал, как продукт труда, порабощающий его, – К. Д.]».

Само закономерное движение безработицы в ходе капиталистического цикла доказывает социальный, а не «естественный» характер причин, обусловливающих имеющее место быть перенаселение. Однако на фоне циклического движения нужно выявить долговременные тенденции изменения масштабов перенаселения. К. Маркс увязывает изменение относительного перенаселения с движением органического строения капитала – ведь увеличение этого последнего, более быстрое увеличение массы «мёртвого труда» (прошлого труда, воплощённого в средствах и предметах труда) против массы «живого труда», приводящего «мёртвый труд» в движение, означает относительное понижение спроса на рабочую силу. Предположим, что в продолжение некоторого периода времени капиталисты весь свой накапливаемый капитал вкладывают только в новые средства производства, т. е. наращивают только постоянный капитал, не делая вложений в капитал переменный. Если при этом не меняется величина заработной платы, то в течение данного периода капиталисты не будут нанимать дополнительной рабочей силы, так что численность её останется неизменной. Однако поскольку при этом рост народонаселения не прекращается – и он приведёт к увеличению числа потенциальных рабочих рук! – то, соответственно, достигнутое приращение рабочей силы не будет поглощено рынком труда (рынком рабочей силы) – и, значит, увеличится численность «лишнего населения». Заметим, что это – именно проблема капитализма, ибо при социализме проблема вытеснения «живого труда» машинами решалась бы сокращением рабочего дня, что позволило б дать работу возрастающему числу работников, улучшая при этом условия их труда.

Повышение органического строения капитала, как учит Карл Маркс, является следствием технического прогресса, следствием внедрения всё более совершенных машин, замещающих на фабриках труд людей, вытесняя рабочих из производства; повышение органического строения связано с экономическим законом роста производительности труда: «…увеличение последней [производительной силы труда – К. Д.] проявляется в уменьшении массы труда по отношению к массе средств производства, приводимой этим трудом в движение, или в уменьшении величины субъективного фактора процесса труда по сравнению с его объективными факторами. [Так, ткацкий станок изначально обслуживался одним ткачом, но с развитием автоматизации оборудования ткач (вернее теперь уже, как правило, – ткачиха) стал обслуживать их несколько: 2–3–5–10 и ещё более – К. Д.]

Это изменение технического строения капитала, это возрастание масс средств производства по сравнению с массой оживляющей их рабочей силы, в свою очередь, отражается и на стоимостном строении капитала, на увеличении постоянной составной части капитальной стоимости за счёт её переменной составной части. …Этот закон всё возрастающего увеличения постоянной части капитала по сравнению с переменной частью подтверждается на каждом шагу… сравнительным анализом товарных цен, будем ли мы сравнивать различные экономические эпохи у одной и той же нации или различных наций в одну и ту же эпоху». При Марксе этот закон подтверждался на каждом шагу, но после Маркса с органическим строением капитала всё оказалось не так просто – известны данные о том, что в XX веке в развитых странах органическое строение, напротив, снижалось.

Здесь можно привести, для примера, следующие данные: в обрабатывающей промышленности США органическое строение капитала составляло в 1879 году 2,38, в 1899-м – 3,62, в 1919 году – 4,12 – это был «пик», а далее началось снижение: в 1929 году – 3,67, в 1937-м – 3,51, в 1948-м – 2,49 и, наконец, в 1953 году – 2,36.

Одновременно со снижением органического строения капитала в середине XX века на Западе снизились безработица и масштабы экономических кризисов – что, наверное, было связано со снижением органического строения, ибо, напротив, рост органического строения должен вести к росту перенаселения и остроты кризисов.

В этом, в нарушении предсказанной Марксом долговременной тенденции к росту органического строения капитала – серьёзная политэкономическая проблема. Указанное движение органического строения капитала в XX столетии объясняется разными экономистами по-разному, но все они, так или иначе, делают акцент на влиянии научно-технической революции (НТР) – и это логично: исходить нужно из анализа развития производительных сил. Прежде всего, необходимо отметить два момента. Первый: органическое строение капитала не тождественно техническому строению его – и оттого увеличение массы средств производства, приходящейся на данное число занятых рабочих, не обязательно должно вести к соответствующему изменению в стоимостном соотношении. Хотя технический прогресс обеспечивает при этом ещё и экономию средств производства в натуральном выражении: в виде, ну, скажем, снижения материалоёмкости и энергоёмкости продукции, путём замены традиционных материалов более дешёвой «синтетикой» и т. д. И второй, самый важный момент: рассматриваемый нами закон (да и все законы, определяющие развитие капитализма) – не более чем закон-тенденция. На него, повторимся, влияет несчётное множество факторов и противодействующих обстоятельств – на ряд их указал сам Карл Маркс, и их анализ уже ввиду их множественности затруднителен.

Отсюда понятно, что в ходе научно-технического и социального прогресса движение органического строения капитала может быть очень сложным – вплоть до того, что в определённые периоды времени оно может даже и уменьшаться; такое сложное движение может быть связано и с теми же, скажем, «длинными волнами» Кондратьева, в которых выражаются циклические изменения в процессе накопления капитала. Обязательно нужно указать и на влияние такого фактора, как социальные завоевания западного рабочего класса: повышение заработных плат, сокращение продолжительности рабочего дня с обычных для времён Карла Маркса 12–14 часов до 8-ми, законодательный запрет детского труда – все эти меры не только изменили соотношение между постоянным и переменным капиталом в пользу последнего, но и уменьшили, между прочим, относительное перенаселение. Необходимо, очевидно, также брать ещё во внимание при анализе влияния НТР на органическое строение капитала увеличение удельного веса умственного труда – сложного, требующего долгой подготовки и, соответственно, лучше оплачиваемого; в общем – необходимо анализировать те тенденции развития производительных сил, которых не было при Карле Марксе. И соответственно, для того чтобы предсказывать дальнейший ход движения органического строения капитала со всеми вытекающими из его движения социально-экономическими последствиями, необходимо опираться на прогнозы научно-технического развития. А стержневые тенденции этого развития на сегодня: это – автоматизация, роботизация и компьютеризация производства.

Вполне можно предположить, что «четвёртая промышленная революция», про которую заговорили пару лет назад – и на которую буржуазия, по-видимому, делает ставку, чтобы вывести капитализм из его нынешнего состояния застоя и кризиса, – что она приведёт к новому ускоренному росту органического строения капитала и будет вести, соответственно, к глобальному обострению проблемы относительного перенаселения. И будет, что для нас важно, вести дело к тому самому «полностью автоматизированному» производству, что в принципе несовместимо с отношениями капитализма. Долгое время капитализм сдерживал внедрение заводов-автоматов – тем хотя бы уже, что он выносит промышленные производства в бедные страны, где внедрению наиболее передовой техники, согласно капиталистическому принципу применения машин, препятствует низкая стоимость рабочей силы. Но после кризиса 2008–09 годов, возможно, ситуация изменится – капитализм нуждается в каком-то импульсе для дальнейшего движения, и им может стать эта «четвёртая революция».

И ведь мало того, что человеческий труд будет массово вытесняться из сферы транспорта, где нам обещают широкое распространение беспилотных транспортных средств. Мало и того даже, что быстро прогрессирующие системы искусственного интеллекта способны вытеснить немалую армию работников умственного труда – причём именно «высокого» и очень щедро оплачиваемого умственного труда; иначе говоря, они ударят по наиболее высокооплачиваемой части специалистов. Проблема для капитализма состоит ещё и в том, что внедрение роботов способно произвести революцию в нынешней обширной сфере услуг, где в силу распространения ручного труда и достаточно примитивной техники органическое строение капитала весьма низко и где находят – и где могли бы найти – «прибежище» рабочие, вытесненные из промышленности. Изменения в технике должны придать сфере услуг подлинно индустриальный характер – а это означало бы выход капитализма на какой-то новый уровень развития, с новым обострением присущих капитализму противоречий.

Однако с такого рода прогнозами – коих в последние годы несть числа – тоже следует быть осторожнее, поскольку, повторимся, слишком уж много обстоятельств влияет на динамику органического строения капитала, и его реальное движение из-за этого может быть много сложнее «простых» теоретических схем. Время покажет! 

Капиталистов заставляет внедрять новую технику и технологию – что для их строя влечёт за собой, в конечном результате, негативные долгосрочные социальные последствия! – это вынуждает их делать конкуренция. И оттого у Маркса тенденция к повышению органического строения капитала связана с другой фундаментальной тенденцией развития капитализма, которая также обусловлена конкуренцией, – с тенденцией концентрации производства, концентрации и централизации капитала. Вот эта тенденция у серьёзных экономистов сомнения не вызывает – что б там ни писали трубадуры якобы суперэффективного «малого и среднего бизнеса», который, опять-таки, якобы выступает основой, столпом современной экономики.   

«Всякий индивидуальный капитал представляет собою большую или меньшую концентрацию средств производства и соответствующего командования над большей или меньшей армией рабочих. Всякое накопление становится средством нового накопления. Вместе с увеличением массы богатства, функционирующего как капитал, оно усиливает его концентрацию в руках индивидуальных капиталистов и, таким образом, расширяет основу производства в крупном масштабе и специфически капиталистических методов производства. …

…Это – концентрация уже сложившихся капиталов, уничтожение их индивидуальной самостоятельности, экспроприация капиталиста капиталистом, превращение многих мелких в небольшое количество крупных капиталистов. [При этом] …капитал сосредоточивается в огромных массах потому, что …он исчезает из многих других рук. Это – собственно централизация в отличие от накопления и концентрации. [Этот процесс концентрации и централизации ведёт к монополизации экономики; то, что порождается конкуренцией, диалектически её же и отрицает, не уничтожая, однако, конкуренцию совсем – ибо монополия вырастает рядом и над конкуренцией, лишь обостряя борьбу капиталистов, придавая их борьбе особо жестокие и беспощадные формы, вызывая войны за передел уже поделённого мира. Но произошло это всё уже после Маркса, в наступившую на рубеже XIX и XX веков эпоху империализма, и лишь друг Маркса Фридрих Энгельс застал указанные тенденции и отчасти отметил их в дополнении к третьему тому «Капитала» – К. Д.]

…Конкурентная борьба ведётся посредством удешевления товаров. Дешевизна товаров зависит caeteris paribus [при прочих равных условиях] от производительности труда, а последняя – от масштабов производства. Поэтому мелкие капиталы побиваются более крупными. Вспомним далее, что с развитием капиталистического способа производства возрастает минимальный размер индивидуального капитала, который требуется для ведения дела при нормальных условиях. Поэтому сравнительно мелкие капиталы устремляются в такие сферы производства, которыми крупная промышленность овладевает лишь спорадически или не вполне [такими сферами производства могут выступать лёгкая и пищевая промышленность, а сегодня прибежищем для мелкого бизнеса стала развившаяся сфера услуг – К. Д.]. Конкуренция свирепствует здесь прямо пропорционально числу и обратно пропорционально величине соперничающих капиталов. Она всегда кончается гибелью многих мелких капиталистов, капиталы которых переходят в руки победителя, отчасти погибают. Кроме того, вместе с капиталистическим производством развивается совершенно новая сила – кредит… вскоре он становится новым и страшным орудием в конкурентной борьбе и, в конце концов, превращается в колоссальный социальный механизм для централизации капиталов.

…Рост размеров промышленных предприятий повсюду служит исходным пунктом для более широкой организации совместного труда многих, для более широкого развития его материальных движущих сил [именно: рост масштабов производства даёт больший ход росту производительных сил! – К. Д.], то есть для прогрессирующего превращения разрозненных и рутинных процессов производства в общественно комбинированные и научно направляемые процессы производства».

Короче говоря, концентрация производства и капитала есть прогрессивный процесс, прогрессивный с точки зрения развития производительных сил: «…Мир до сих пор оставался бы без железных дорог, если бы приходилось дожидаться, пока накопление не доведёт некоторые отдельные капиталы до таких размеров, что они могли бы справиться с постройкой железной дороги. Напротив, централизация посредством акционерных обществ достигла этого как бы по одному мановению руки. И усиливая и ускоряя таким путём действие накопления, централизация в то же время расширяет и ускоряет те перевороты в техническом строении капитала, которые увеличивают его постоянную часть за счёт его переменной части и, следовательно, относительно уменьшают спрос на труд». В тенденции концентрации производства находит своё выражение тенденция обобществления производства, подводящая к социализму. Однако поскольку дело происходит при капитализме, означенная тенденция идёт через противоречия – через обострение противоречия между укрепляющимся общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения его продуктов, противоречия между трудом и капиталом. Технический прогресс, увеличивая органическое строение капитала – чему и способствует концентрация производства, – ухудшает условия продажи рабочей силы, вытесняет людей из производства, создавая перенаселение.

Вследствие роста органического строения капитала, «…с одной стороны, добавочный капитал, образованный в ходе накопления, притягивает всё меньше и меньше рабочих по сравнению со своей величиной. С другой стороны, старый капитал, периодически воспроизводимый в новом строении, всё больше и больше отталкивает рабочих, которые раньше были заняты им». «Так как спрос на труд определяется не размером всего капитала, а размером его переменной составной части, то он прогрессивно уменьшается по мере возрастания всего капитала, вместо того чтобы… увеличиваться пропорционально этому возрастанию. Он понижается относительно, по сравнению с величиной этого капитала, понижается в прогрессии, ускоряющейся с возрастанием этой величины. …Это относительное уменьшение переменной части капитала… представляется… в таком виде, как будто, наоборот, абсолютное возрастание рабочего населения совершается быстрее, чем возрастание переменного капитала, или средств для занятия этого населения». Карл Маркс, таким образом, в очередной раз вскрывает истинную причину видимого явления, явления, представляющегося на поверхности.

«…рабочее население, производя накопление капитала, тем самым в возрастающих размерах само производит средства, которые делают его относительно избыточным населением. Это – свойственный капиталистическому способу производства закон населения, так как всякому особенному историческому способу производства в действительности свойственны свои особенные, имеющие исторический характер законы населения. Абстрактный закон населения существует только для растений и животных, пока в эту область исторически не вторгается человек». Итак, Маркс утверждает, что каждому способу производства соответствует свой особенный закон народонаселения – в противовес взглядам Т. Мальтуса и прочих буржуазных экономистов и демографов, выискивающих какие-то абсолютные, «естественные» законы народонаселения, якобы действующие при любом общественном строе. И Маркс формулирует закон народонаселения при капитализме, это – закон относительного перенаселения. Этот закон обусловлен господством товарно-денежных отношений, распространённых при капитализме на рабочую силу; он обусловлен тем обстоятельством, что «производство людей», или детопроизводство, при капитализме – это не производство людей как таковых, но производство рабочей силы для последующей продажи её капиталистам. Из этого положения и нужно исходить, объясняя демографические явления капитализма, – а не искать причины в природно-климатических и религиозно-культурных факторах, которые, безусловно, влияют на демографию, но они не более чем модифицируют те сущностные связи, что лежат в плоскости производственных отношений людей.  

Понять демографические законы капитализма можно, только лишь познав суть капиталистических производственных отношений. Значит, до Маркса этого, собственно, сделать было попросту невозможно, хотя… «Некоторые выдающиеся экономисты классической школы скорее угадывали, чем понимали закон прогрессивного уменьшения относительной величины переменного капитала и его влияние на положение класса наёмных рабочих. Величайшая заслуга в этом отношении принадлежит Джону Бартону, хотя и он, как все остальные, смешивает постоянный капитал с основным, переменный капитал – с оборотным [вот, понять природу относительного перенаселения было невозможно, не открыв различения постоянного и переменного капитала, как это сделал Маркс! – К. Д.]. Он говорит: «Спрос на труд зависит от возрастания оборотного, а не основного капитала. Если бы было верно, что отношение между этим двумя видами капитала одинаково во все времена и во всех странах, то из этого в самом деле следовало бы, что число занятых рабочих пропорционально богатству страны. Но такое предположение не имеет и видимости правдоподобия. По мере того как промыслы совершенствуются и цивилизация распространяется, основной капитал составляет всё большую и большую долю по сравнению с оборотным капиталом. …Если бы вся сумма годовых сбережений была присоединена к основному капиталу, это не вызвало бы никакого увеличения спроса на труд» (John Barton: «Observations on the Circumstances which influence the Condition of the Labouring Classes of Society». London 1817). «Та самая причина, которая может увеличить чистый доход страны, в то же время может сделать население избыточным и ухудшить положение рабочих» (Ricardo: «Principles of Political Economy»…). …«Спрос (на труд) не увеличивается… пропорционально накоплению всего капитала… Поэтому всякое увеличение национального капитала, предназначенного для воспроизводства, оказывает с прогрессом общества всё меньшее влияние на положение рабочих» (G. Ramsay: «An Essay on the Distribution of Wealth». Edinburgh 1836…)».

«Но если, – развивает свою мысль Маркс, – избыточное рабочее население есть необходимый продукт накопления, или развития богатства на капиталистической основе, то это перенаселение, в свою очередь, становится рычагом капиталистического накопления и даже условием существования капиталистического способа производства. Оно образует промышленную резервную армию, которой может располагать капитал и которая так же абсолютно принадлежит ему, как если бы он вырастил её на свой собственный счёт. Она поставляет для его изменяющихся потребностей самовозрастания постоянно готовый, доступный для эксплуатации человеческий материал, независимый от границ действительного прироста населения». Существование промышленной резервной армии, т. е. резерва рабочих рук в виде безработицы, есть необходимое условие существования капитализма. Особенностью рынка труда является то, что на нём (в целом, не считая отдельных дефицитных в данный момент специальностей) предложение всегда превышает спрос – и это, понятное дело, ухудшает условия продажи рабочей силы и понижает цену на неё, не выпуская её за такие границы, вне которых создалась бы угроза капиталистическому отношению.

Нужно понимать, что, во-первых, безработица при капитализме, в принципе, неустранима и, во-вторых, её устранение было б для капитала крайне нежелательно. И поэтому совершенно нельзя верить обещаниям буржуазных политиков покончить с безработицей. Да, буржуазное государство вынуждено бороться с безработицей, поскольку её «чрезмерный» рост грозит обострением социальных противоречий вплоть до «социального взрыва», – но оно заинтересовано не более чем в том, чтобы удерживать безработицу в некоторых умеренных, безопасных для буржуа границах.

К. Маркс в «Капитале» показывает, что и промышленные циклы капитализма связаны с техническим прогрессом, с преобладанием постоянного капитала над переменным и движением органического строения капитала. Цикличность движения капитализма выступает признаком зрелости этого способа производства, ведь она возникает лишь на стадии крупного машинного производства, когда капитализм создаёт под собою прочную, адекватную себе материально-техническую базу – и когда по мере разорения мелкого ремесленного производства капиталистическое отношение становится господствующим. С этого момента, с момента завершения в Англии промышленной революции, а точнее – с 1825 года, капитализм и начинает развиваться циклически, испытывая периодически кризисы, в которых проявляются противоречия достигшего зрелости, а нынче уже и перезревшего капитализма. «Этот своеобразный жизненный путь современной промышленности, которого мы не наблюдаем ни в одну из прежних эпох человечества, был бы невозможен и в период детства капиталистического производства. [Потому что] Строение капитала изменялось лишь очень постепенно. Следовательно, его накоплению соответствовало в общем пропорциональное возрастание спроса на труд. …Внезапное и конвульсивное расширение масштаба производства является предпосылкой его внезапного сокращения; последнее, в свою очередь, вызывает первое, но первое невозможно без доступного эксплуатации человеческого материала, без увеличения численности рабочих, не зависимого от абсолютного возрастания населения. …Следовательно, вся характерная для современной промышленности форма движения возникает из постоянного превращения некоторой части рабочего населения в незанятые или полузанятые руки».

Таким образом, перепроизводство и перенаселение тоже тесно связаны между собой, являясь проявлениями основного противоречия капитализма (противоречия между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения). «…В этой работе [«Principles of Political Economy» – К. Д.], – с иронией пишет К. Маркс, – Мальтус открывает, наконец, при помощи Сисмонди, прекрасную троицу капиталистического производства: перепроизводство, перенаселение, перепотребление, эти three very delicate monsters indeed! ...». И во всех этих трёх «деликатных монстрах» капитализма, начинающихся на приставку «пере-», в конечном итоге, проявляется тот факт, что капитализм всё более не способен использовать созданные им колоссальные производительные силы во благо всего общества – а значит, его производственные отношения перестали уже соответствовать уровню развития производительных сил, они сковывают их цепями!

Вне зависимости от споров о том, растёт или не растёт органическое строение капитала, рост относительного перенаселения на планете – очевидный факт. По всем данным, количество безработных в мире достигло исторического максимума, и огромные толпы беженцев, хлынувших в Европу, – тоже несомненное проявление относительного перенаселения в странах Третьего мира. Его, опять-таки, пытаются объяснить неконтролируемым ростом рождаемости у мусульманских народов (хотя, на самом-то деле, рождаемость снижается повсюду, в т. ч. в Африке и на Ближнем Востоке), но всё это – мальтузианские сказки, призванные оправдать капитализм.

Однако, быть может, капитализм мог бы уменьшить перенаселение, сократив длину рабочего дня и дав за счёт этого занятие большему числу людей? Проблема в том, что «…абсолютный интерес каждого капиталиста заключается в том, чтобы выжать определённое количество труда из меньшего, а не из большего числа рабочих, хотя бы последнее стоило так же дёшево или даже дешевле. В последнем случае затрата постоянного капитала возрастает пропорционально массе приводимого в движение труда, в первом случае – много медленнее. Чем крупнее масштаб производства, тем более решающее значение приобретает этот мотив. Его важность возрастает с накоплением капитала».

В общем, «…по мере возрастания производительной силы труда, капитал скорее создаёт увеличенное предложение труда, чем повышает свой спрос на рабочих. Чрезмерный труд занятой части рабочего класса увеличивает ряды его резервов, а усиленное давление, оказываемое конкуренцией последних на занятых рабочих, наоборот, принуждает их к чрезмерному труду и подчинению велениям капитала. Обречение одной части рабочего класса к вынужденной праздности благодаря чрезмерному труду другой его части, и наоборот, становится средством обогащения отдельных капиталистов и в то же время ускоряет производство промышленной резервной армии в масштабе, соответствующем прогрессу общественного накопления». Таким образом, вынужденное «безделье» одной части населения связано с чрезмерной трудовой нагрузкой на другую часть его (на «трудоголиков»); капитализм не заинтересован в том, чтобы, дав работу всем, предоставить больше свободного времени и отдыха работающему населению.

Далее Маркс рассматривает три формы перенаселения: текучую, скрытую (неполная занятость в различных её формах, ставших столь характерными ныне) и застойную (пауперизм, или, как могли бы мы выразиться современным языком: «бомжизм» – то есть такое состояние, когда человек утратил способность трудиться и подчиняться дисциплине труда, живя подаянием, сбором объедков и т. п.).

 «…Пауперизм представляет собою инвалидный дом активной рабочей армии и мёртвый груз промышленной резервной армии. Производство пауперизма предполагается производством относительного перенаселения, необходимость первого – необходимостью второго; вместе с относительным перенаселением он представляет условие существования капиталистического производства и развития богатства. Он относится к faux frais [непроизводительным издержкам] капиталистического производства, которые капитал умеет, однако, в большей части свалить с себя на плечи рабочего класса и мелкой буржуазии».

Касаясь проблем демографии, К. Маркс обращает внимание на факт, хорошо известный и до него – что рождаемость обычно тем выше, чем беднее семьи. «…не только число рождений и смертных случаев, но и абсолютная величина семейств обратно пропорциональны высоте заработной платы… Этот закон капиталистического общества звучал бы бессмыслицей, если бы мы отнесли его к дикарям и даже к цивилизованным колонистам. Он напоминает массовое размножение животных видов, индивидуально слабых и подвергающихся жестоким преследованиям». В примечании Маркс приводит целый ряд цитат: «Бедность, по-видимому, благоприятствует размножению» (A. Smith: «Wealth of Nations»). По мнению галантного и остроумного аббата Галиани, это является даже особенно мудрым установлением божиим: «Бог устроил так, что люди, исполняющие наиболее полезные работы, рождаются в наибольшем числе» (Galiani: «Della Moneta»). «Нищета, до крайних границ голода и эпидемий, не задерживает роста населения, а имеет тенденцию увеличивать его» (S. Laing: «National Distress», 1844). После статистических иллюстраций этого положения Лэнг продолжает: «Если бы все жили в благоприятных условиях, то мир скоро обезлюдел бы»».

Однако указанная закономерность – это как раз то, что лежит на поверхности явлений, и она только даёт пищу социал-дарвинистам, призывающим к пресечению «избыточной» рождаемости «нищебродов». Но дело ведь не только и не столько в уровне материального благосостояния, сколько в характере тех производственных отношений, в которые вступают люди, и, далее, в той определяемой существующим способом производства системе социальных ценностей, которых придерживаются члены общества. Во времена Карла Маркса – есть такие статистические данные – рождаемость в Западной Европе достигла своего исторического максимума, но далее начала снижаться, и ныне она опустилась до почти уже катастрофического уровня. Карл Маркс не застал указанного явления – в его времена и долго ещё после него неуклонный рост народонаселения считался чем-то само собой разумеющимся, и проблему усматривали скорее в угрожающе чрезмерной рождаемости. И поэтому у Маркса невозможно найти прямые ответы на животрепещущий вопрос нашего дня о том, почему рождаемость снижается – и как её поднять, вернув деторождение на уровень, достаточный для нормального воспроизводства народонаселения (а рост его с поддержанием молодости, т. е. жизненной энергии, качества народонаселения единственно нормален – как и рост производительных сил общества вообще!).

Но ключ к ответу нам даёт закон народонаселения при капитализме, открытый К. Марксом. Наблюдаемое снижение рождаемости при капитализме – это очевидная ответная реакция на рост относительного перенаселения. Закон народонаселения, как и всякий другой закон-тенденция, встречает противодействие: люди, понимая, что при существующем уровне спроса на рынке труда они не смогут «вывести в люди» большое число отпрысков, сдерживают свой «инстинкт размножения». (Дело ведь вовсе не в инстинктах – люди-то размножаются как существа социальные, а не биологические!) Снижение рождаемости – это общественный механизм приведения предложения рабочей силы на рынке в соответствие со спросом на неё. Однако этот механизм способен не более чем ослабить проблему перенаселения, но не решить её совсем – повторимся, при капитализме перенаселение неустранимо, как бы низко рождаемость ни упала! Мы видим: она падает, но перенаселение не устраняется, – а значит, при сохранении капиталистических отношений снижение рождаемости, по-видимому, неостановимо – оно может лишь замедлиться под влиянием объективно противодействующих обстоятельств или же в результате принятых государством мер стимулирования деторождения. Причём проблема не столько в количественной стороне рассматриваемого явления – не в сокращении населения как таковом, но больше именно в качественной стороне (хотя эти стороны связаны!) – в старении населения, в угасании его трудовой, творческой энергии и в возрастании армии пенсионеров, содержание которых становится для государства затруднительным.

Конечной причиной снижения рождаемости при капитализме являются, снова-таки, капиталистические производственные отношения, действительной причиной его является то обстоятельство, что воспроизводство народонаселения является при существующем строе ничем иным, как производством рабочей силы на продажу. Повторимся: производится и воспроизводится не человек как таковой, но рабочая сила, и до тех пор, пока товарная форма детопроизводства не будет устранена, ни о каком разрешении демографического кризиса не может быть и речи.  

Исследовав целый круг социальных явлений, Маркс обобщает: «Чем больше общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания, а следовательно, чем больше абсолютная величина пролетариата и производительная сила его труда, тем больше промышленная резервная армия. …чем больше эта резервная армия по сравнению с активной рабочей армией, тем обширнее постоянное перенаселение, нищета которого обратно пропорциональна мукам труда. Наконец, чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм. Это – абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления [вот здесь – выделение самого Карла Маркса – К. Д.]. Подобно всем другим законам, в своём осуществлении он модифицируется многочисленными обстоятельствами, анализ которых сюда не относится [sic! – сюда относится и действующая ныне тенденция к спаду рождаемости, противодействующая перенаселению, – К. Д.]».

«…по мере того как капитал накопляется, положение рабочего класса должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка, его оплата. Наконец, закон, поддерживающий относительное перенаселение… приковывает рабочего к капиталу крепче, чем молот Гефеста приковал Прометея к скале. Он обусловливает накопление нищеты, соответственное накоплению капитала. Следовательно, накопление богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, одичания и моральной деградации на противоположном полюсе, то есть на стороне класса, который производит свой собственный продукт как капитал». Обратите внимание на то, как широко трактует Маркс обнищание трудящихся классов – его понимание этого не сводится к тем примитивным представлениям, которые приписывают Марксу его критики (а потом они кричат: «Ведь не происходит же абсолютного обнищания пролетариата! Рабочие сегодня живут лучше, зажиточнее, чем жили раньше. Видите, ошибся он!»).

Однако, вскрывая эту «оборотную сторону» капиталистического накопления, Маркс, прежде всего, говорит о том, что принципиально не важно, высока или низка зарплата рабочего класса. Дело ведь не в том, «лучше или хуже» стали жить рабочие в той или иной стране. Прогресс человечества ведёт к развитию и усложнению – и к появлению новых – человеческих потребностей (экономический закон возвышения потребностей), и принципиально важен вопрос о том, обеспечиваются ли широкие народные массы теми благами, которые предоставляет современная цивилизация. Но ежели этого не происходит, то это и означает воспроизводство и расширение бедности – при том, что рост производительных сил позволяет покончить с ней, он реально позволяет обеспечить уже всех землян достойным уровнем благосостояния!

Маркс ставит рядом с нищетой «муки труда» – и мы знаем, как, например, в благополучной Южной Корее работники трудятся без выходных и передышки, не успевая порою даже восстановить свои силы к следующей смене. Маркс говорит о накоплении «невежества, одичания и моральной деградации» – и мы воочию видим этот процесс сегодня, когда полуграмотность, бескультурье, низведение жизненных запросов людей до уровня сугубо животных потребностей охватывают уже не то что бедноту, пролетариат, но и широкие слои вполне обеспеченного «среднего класса»!

Всё это – особые стороны всеобщего закона капиталистического накопления – как и ухудшение экологии, снижение качества продуктов питания, распространение всевозможных суррогатов и подделок, ухудшающих жизнь трудящихся масс. Всё это проистекает из присущего капиталу стремления к извлечению максимальной прибыли, к снижению любой ценой – даже ценой здоровья и жизни потребителей – издержек производства. И всё это убедительно показывает нам, что при капитализме накопление богатства есть процесс противоречивый, который не приносит должных плодов подавляющему большинству населения, почти не улучшает его положения.

Капиталистическое накопление неизбежно ведёт к углублению и обострению социально-экономических и социально-политических противоречий – и даже если в определённые периоды буржуазному государству удаётся сдерживать и сглаживать оные противоречия, совсем «отменить» эти противоречия невозможно. Развитие, развёртывание и разрешение объективных антагонизмов объективно необходимо.

Интересен такой методологический подход К. Маркса: лишь открыв законы развития уже зрелого, утвердившегося капитализма, он возвращается к исходному пункту этого развития – к вопросу о том, а как же капитализм, собственно говоря, возник, зародился. Данный вопрос исследован Марксом в «Капитале» в главе 24: «Так называемое первоначальное накопление». И сразу же Маркс указывает на трудность такого исследования, на затруднительность понимания исходного пункта капиталистического способа производства: «…накопление капитала предполагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость – капиталистическое производство, а это последнее – наличие значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Таким образом, всё это движение вращается, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы не можем выбраться иначе, как предположив, что капиталистическому накоплению предшествовало накопление «первоначальное» («previous accumulation» А. Смита), – накопление, являющееся не результатом капиталистического производства, а его исходным пунктом».

Вот отсюда и понятно, чем обусловлен указанный методологический подход К. Маркса: нужно сначала выявить законы функционирования зрелого капитализма, законы капиталистического накопления как такового, чтобы на этой основе вскрыть тайну первоначального накопления. Маркс завершает первую часть «Капитала» тем, чем исторически капитал начинался. Таким образом, у Маркса в его главной книге просматривается следующая логическая цепочка: он исходит из логики товарного производства (в которой выражается предыстория капитала) – затем, раскрыв противоречие товара, он исследует логику капитала – и, наконец, Маркс переходит к истории капитала, к истории его становления. А уже понимание истории капитала, законов его развития позволяет понять, чем же капитал закончит. Марксова мысль возвращается от «омеги» к «альфе» – чтобы затем сызнова вернуться к «омеге»! 

Понимание сущности первоначального накопления капитала – которое буржуазные политэкономы понимают примитивно: как процесс накопления денег у «успешных хозяев» – у Маркса основывается на понимании им капиталистического отношения: «Деньги и товары, точно так же как жизненные средства и средства производства, отнюдь не являются капиталом сами по себе. Они должны быть превращены в капитал. Но превращение это возможно лишь при определённых обстоятельствах, которые сводятся к следующему: два очень различных, противоположного сорта товаровладельцев должны встретиться друг с другом и вступить в контакт – с одной стороны, собственник денег, средств производства и жизненных средств, которому требуется закупить рабочую силу для дальнейшего увеличения присвоенной им суммы стоимостей; с другой стороны, свободные рабочие, продавцы собственной рабочей силы и, следовательно, продавцы труда. Свободные рабочие в двояком смысле: они не должны сами принадлежать непосредственно к числу средств производства, как рабы, крепостные и т. д., но и средства производства не должны принадлежать им, как это имеет место у крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, и т. д.; напротив, они должны быть свободны от средств производства, освобождены от них, лишены их. Этой поляризацией товарного рынка создаются основные условия капиталистического производства. Капиталистическое отношение предполагает, что собственность на условия осуществления труда отделена от рабочих. И как только капиталистическое производство становится на собственные ноги, оно не только поддерживает это разделение, но и воспроизводит его в непрерывно растущем масштабе. Таким образом, процесс, создающий капиталистическое отношение, не может быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда, – процессом, который превращает, с одной стороны, общественные средства производства и средства жизни в капитал, с другой стороны, – непосредственных производителей в наёмных рабочих. Следовательно, – даёт чёткое, предельно ёмкое определение К. Маркс, – т. н. первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства [тем же самым процесс первоначального накопления являлся и в нашей стране в 1990-е годы, только производителя отделили от средств производства, ранее находившихся в социалистической собственности, – К. Д.]. Он представляется «первоначальным», так как образует предысторию капитала и соответствующего ему способа производства [хотя, думается мне, предысторией капитала правильнее считать мелкое товарное производство, из которого капитал в своё время развился, – К. Д.].

Экономическая структура капиталистического общества выросла из экономической структуры феодального общества. Разложение последнего освободило элементы первого». Маркс исследует, каким образом в ходе разложения феодализма появился свободный – в двояком смысле свободный – пролетарий.

«Непосредственный производитель, рабочий, лишь тогда получает возможность распоряжаться своей личностью, когда прекращается его прикрепление к земле и его крепостная или феодальная зависимость от другого лица. Далее, чтобы стать свободным продавцом рабочей силы… рабочий должен был избавиться от господства цехов, от цеховых уставов об учениках и подмастерьях и от прочих стеснительных предписаний относительно труда.

[И в то же самое время] …Промышленные капиталисты… должны были, со своей стороны, вытеснить не только цеховых мастеров, но и феодалов, владевших источниками богатства». Феодальные отношения и любые пережитки феодальных отношений (и прежде всего – помещичья собственность на землю и разнообразные пережитки «привязки» крестьянина к его земле) мешают становлению и развитию капиталистических отношений, и на их ликвидацию направлены были буржуазные революции, а также буржуазно-демократическая революция в России 1905 года.

«Исходным пунктом развития, создавшего как наёмного рабочего, так и капиталиста, было рабство рабочего. Развитие это состояло в изменении формы его порабощения, в превращении феодальной эксплуатации в капиталистическую. [Если же брать временные рамки, то]…Хотя первые зачатки капиталистического производства спорадически встречаются в отдельных городах по Средиземному морю [прежде всего и более всего – в городах Северной Италии – К. Д.] уже в XIV и XV столетиях, тем не менее начало капиталистической эры относится лишь к XVI столетию. Там, где она наступает, уже давно уничтожено крепостное право и уже значительно увял наиболее яркий цветок средневековья – свободные города».

Отделение непосредственного производителя от средств производства вовсе не было, если так можно выразиться, чисто экономическим процессом. Во многом оно, отделение это, осуществлялось методами прямого насилия, ярким примером чего, конечно же, служит т. н. огораживание, проведённое в Англии с чрезвычайной жестокостью. «В своей “Утопии” Томас Мор говорит об удивительной стране, где “овцы пожирают людей”», – пишет Карл Маркс. Вопиющее насилие в отношении «маленьких людишек», наглое разграбление государственной собственности, грубое попрание всех законов и норм морали – вот что со всей очевидностью роднит тот, состоявшийся в Западной Европе полтысячи лет назад процесс первоначального накопления капитала и схожий процесс, пережитый нами четверть века назад. И из этого можно сделать вывод, что первоначальное накопление капитала попросту и не может быть проведено иначе, не может быть проведено «честно и справедливо»!

«“Glorious Revolution» [«Славная революция» 1689 года, как компромисс между крупной буржуазией и частью дворянства, заложивший основы нынешней британской парламентской монархии – К. Д.] вместе с Вильгельмом III Оранским поставила у власти наживал из землевладельцев и капиталистов. Они освятили новую эру, доведя до колоссальных размеров то расхищение государственных имуществ, которое до сих пор практиковалось лишь в умеренной степени. Государственные земли отдавались в подарок, продавались за бесценок или же присоединялись к частным поместьям путём прямой узурпации [да-да, рейдерские захваты тоже отнюдь не наши «братки»придумали! – К. Д.]. Всё это совершалось без малейшего соблюдения форм законности. Присвоенное таким мошенническим способом государственное имущество наряду с землями, награбленными у церкви, поскольку они не были снова утеряны во время республиканской революции, и составляет основу современных княжеских владений английской олигархии. Капиталисты-буржуа покровительствовали этой операции, между прочим, для того, чтобы превратить землю в предмет свободной торговли, расширить область крупного земледельческого производства, увеличить прилив из деревни поставленных вне закона пролетариев и т. д. К тому же новая земельная аристократия была естественной союзницей новой банкократии… и владельцев крупных мануфактур, опиравшихся в то время на покровительственные пошлины».

Карл Маркс иронизирует по поводу «…того стоического духа, с которым экономисты рассматривают самые наглые нарушения «священного права собственности» и самые грубые насилия над личностью, если они требуются для того, чтобы заложить основы капиталистического способа производства». Для того чтобы заложить основы капиталистического способа производства, непременно требуются насилие и воровство – вот и господин Чубайс в своё время откровенно и честно признался: продажа за бесценок, разграбление и уничтожение предприятий советской промышленности были проведены им и его командой единственно для того, чтоб уничтожить коммунизм и сами материальные основы для его «возврата»!

«Разграбление церковных имуществ, – констатирует Маркс, – мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинных имуществ, осуществляемое путём узурпации и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность – таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путём удалось завоевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата».

У нового класса наёмных рабочих был ряд источников происхождения, причём на заре капитализма, помимо нормального механизма экономического принуждения к труду, для этого широко использовались и механизмы государственного насилия. «Люди, выгнанные вследствие роспуска феодальных дружин и оторванные от земли насильственной, осуществлявшейся толчками экспроприацией, этот поставленный вне закона пролетариат поглощался  развивающейся мануфактурой далеко не с такой быстротой, с какой он появлялся на свет [т. е. сразу же, исходно, возникло и относительное перенаселение – К. Д.]. С другой стороны, люди, внезапно вырванные из обычной жизненной колеи, не могли столь же внезапно освоиться с дисциплиной новой своей обстановки. Они массами превращались в нищих, разбойников, бродяг… Поэтому в конце XV и в течение всего XVI века во всех странах Западной Европы издаются кровавые законы против бродяжничества. Отцы теперешнего рабочего класса были прежде всего подвергнуты наказанию за то, что их насильственно превратили в бродяг и пауперов». Попросту говоря, тех, первых наёмных рабочих зачастую загоняли в мануфактуры под страхом тюрьмы, а то и виселицы (в Англии XVI века за «бродяжничество» были казнены десятки тысяч человек!). Государственная власть целиком и неприкрыто стояла на стороне эксплуататоров, обеспечивая возникавшие мануфактуры дешёвой рабочей силой.

Сегодня повсеместно принято, что государство устанавливает минимальный размер заработной платы (МРОТ и т. п.) – и это кажется сегодня нормальным, чем-то само собой разумеющемся: дескать, государство же обязано заботиться обо всех своих гражданах, включая рабочих, обязано защищать их права и интересы! Но на самом деле, все эти меры соцзащиты – не более чем завоевания в борьбе рабочего класса. Тогда как в первые столетия капитализма всё было совсем наоборот: власть, действуя в интересах молодого и ещё не обладавшего достаточной мощью капитала, законодательно устанавливала как раз допустимый максимум заработной платы.

«…Нарождающейся буржуазии нужна государственная власть, и она действительно применяет государственную власть, чтобы «регулировать» заработную плату, то есть принудительно удерживать её в границах, благоприятствующих выколачиванию прибавочной стоимости, чтобы удлинять рабочий день и таким образом удерживать самого рабочего в нормальной зависимости от капитала. В этом существенный момент т. н. первоначального накопления [новый капиталистический уклад, покуда он не окреп, вообще нуждался в поддержке государства – отсюда политика протекционизма в те времена – К. Д.].

Класс наёмных рабочих, возникший в последней половине XIV столетия, составлял тогда и в следующем столетии очень ничтожную часть народа; его положение находило себе сильную опору в самостоятельном крестьянском хозяйстве в деревне и цеховой организации в городах. Как в деревне, так и в городе хозяева и рабочие стояли социально близко друг к другу [так и у нас, заметим, торгаши-базарники 90-х годов стояли социально близко к нанятым ими продавцам; «социальная стена» между капиталистами и пролетариями вырастает не сразу – К. Д.]. Подчинение труда капиталу было лишь формальным, то есть самый способ производства ещё не обладал специфически капиталистическим характером. Переменный элемент капитала сильно преобладал над постоянным его элементом. Вследствие этого спрос на наёмный труд быстро возрастал при каждом накоплении капитала, а предложение наёмного труда лишь медленно следовало за спросом. Значительная часть национального продукта, превратившегося позднее в фонд накопления капитала, в то время ещё входила в фонд потребления рабочего.

Законодательство относительно наёмного труда, с самого начала имевшее в виду эксплуатацию рабочего и в своём дальнейшем развитии неизменно враждебное рабочему классу, начинается в Англии при Эдуарде III Statute of Labourers, изданным в 1349 году. Во Франции ему соответствует ордонанс 1350 года, изданный от имени короля Жака». По этим законам тюрьма грозила как работодателю, который выдал зарплату большую, чем допускал закон, так и работнику, получившему её, – причём для последнего наказание было строже. И лишь в 1813 году, как отмечает К. Маркс, ограничительные законы были отменены. «Они стали смешной аномалией в эпоху, когда капиталист регулировал труд на своей фабрике посредством своего личного законодательства и при помощи налога в пользу бедных дополнял до необходимого минимума плату сельскохозяйственным рабочим».

Всё же последующее законодательство, теперь уже защищающее интересы рабочих, – результат их борьбы: «…лишь против воли, лишь под давлением масс английский парламент отказался от законов против стачек и тред-юнионов, после того как сам этот парламент с циническим бесстыдством в течение пятисот лет занимал положение постоянного тред-юниона капиталиста, направленного против рабочих». И в итоге, лишь под давлением пролетарской борьбы – того же чартизма в Англии, – рабочий класс добился всеобщего избирательного права, теоретической возможности проводить в парламент своих представителей – что, однако, в рамках буржуазной демократии, этой «демократии денег», практически редко реализуется.

К. Маркс исследует процесс разложения феодальных и становления новых, капиталистических порядков в деревне, показывая, в частности, как превращался в капиталиста-фермера, используя своё благоприятствующее положение, бывший управляющий господским имением – bailiff в Англии или régisseur во Франции. Он замечает также – и это весьма любопытное замечание с точки зрения понимания закономерностей первоначального накопления нашего времени: «…во всех сферах общественной жизни львиная доля попадает в руки посредников. Так, например, в экономической области сливки с предприятий снимают финансисты, биржевики, купцы, лавочники; в области гражданского права адвокат оплетает тяжущиеся стороны; в политике депутат значит больше, чем его избиратели, министр – больше, чем государь; в религии бог отодвигается на задний план святыми «заступниками», а эти последние – попами, которые, в свою очередь, являются неизбежными посредниками между «пастырем добрым» и его стадом».

Для формирования капиталистических отношений велико было значение тех социально-экономических процессов, которые протекали в освобождавшейся от пут погибавшего феодализма деревне. «…Экспроприация и изгнание из деревни части сельского населения не только освобождает для промышленного капитала рабочих, их средства к жизни, материал их труда, но и создаёт внутренний рынок.

…Прежде крестьянская семья сама производила и перерабатывала жизненные средства и сырьё, которые по большей части сама же и потребляла. Это сырьё и жизненные средства превратились теперь в товары. …Так рука об руку с экспроприацией самостоятельного прежде крестьянства, с его отделением от средств производства совершается уничтожение сельской подсобной промышленности, процесс разделения мануфактуры и земледелия [а то в прежние времена ремесленники в городе держали небольшие огородики за его стенами, да и скотинку свою они держали – К. Д.]. И только уничтожение сельского домашнего производства может дать внутреннему рынку данной страны те размеры и ту устойчивость, в которых нуждается капиталистический способ производства.

…[Но при этом] Только крупная промышленность с её машинами доставляет прочный базис для капиталистического земледелия, радикально экспроприирует подавляющее большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней деревенской промышленности, вырывая корни последней – прядение и ткачество. А следовательно, только она завоёвывает для промышленного капитала весь внутренний рынок». Рука об руку шли процессы становления капиталистических отношений в городе и в деревне – и, учитывая, что в деревне тогда жило подавляющее большинство населения, процессы там были, пожалуй, даже важнее. Однако это нисколько не умаляет значения городов, в которых ещё в Средневековье зародились первые ростки капитализма, в которых появились тогда первые капиталисты и первые наёмные рабочие (т. н. чомпи во Флоренции, ещё в 1378 году поднявшие самое первое в мировой истории пролетарское восстание).

«Генезис промышленного капиталиста не отличался той постепенностью, какою характеризовался генезис фермера. Без сомнения, некоторые мелкие цеховые мастера и ещё большее количество самостоятельных мелких ремесленников и даже наёмных рабочих превращались сначала в зародышевых капиталистов, а потом, постепенно расширяя эксплуатацию наёмного труда и соответственно усиливая накопление капитала, в капиталистов sans phrase [без оговорок]. [Кроме того]…Средние века завещали две различные формы капитала… ростовщический капитал и купеческий капитал». Однако… «Превращению денежного капитала, создавшегося путём ростовщичества и торговли, в промышленный капитал, препятствовал феодальный строй в деревне, цеховой строй в городе. Ограничения эти пали, когда были распущены феодальные дружины, когда сельское население было экспроприировано и отчасти изгнано. Новая мануфактура возникла в морских экспортных гаванях или в таких пунктах деревенской части страны, которые находились вне контроля старых городов с их цеховым строем. Отсюда ожесточённая борьба английских corporate towns против этих новых питомников промышленности». Старые города, упрямо державшиеся цехового строя и ведшие заведомо обречённую на провал борьбу против нового, прогрессивного уклада, зачастую приходили в упадок, зато поднимались новые города, шедшие в авангарде нового способа производства, такие как Ливерпуль или Манчестер. Поднимались они при этом не только на мануфактуре, но также и на колониальной торговле.

Колониальные захваты европейских держав и колониальная торговля, вообще, сыграли чрезвычайно важную роль в первоначальном накоплении капитала – и с ними связана одна из самых чёрных страниц в истории европейской цивилизации. «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих – такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления. За ними следует торговая война европейских наций, ареной для которых служит земной шар. Война эта начинается отпадением Нидерландов от Испании, принимает далее гигантские размеры в английской антиякобинской войне и теперь ещё продолжается в таких грабительских походах, как война с Китаем из-за опиума и т. д. [опиумные войны Англии и Франции против Китая, вызванные тем, что власти Поднебесной пытались пресечь ввоз западными купцами наркотика в свою страну, где население повально превращалось в наркоманов, – К. Д.].

Различные моменты первоначального накопления распределяются между различными странами в известной исторической последовательности, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией. В Англии к концу XVII века они систематически объединяются в колониальной системе, системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы в значительной мере покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, то есть концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция». Марксова цитата насчёт «повивальной бабки» частенько используется критиками марксизма как свидетельство «кровожадности» Маркса, его склонности к политическому насилию. Но мы видим, что она вырывается из контекста: у Маркса-то речь идёт как раз о том, что капитализм, этот «строй демократии», утверждался через грубейшее насилие! Все стенания «демократов» по поводу «слезинки ребёнка», пролитой из-за деяний «проклятых революционеров», – всё это чистейшее лицемерие и демагогия!

«В настоящее время промышленная гегемония влечёт за собой торговую гегемонию. Напротив, в собственно мануфактурный период торговая гегемония обеспечивает промышленное преобладание. Отсюда та выдающаяся роль, которую в то время играла колониальная система. …Колониальная система провозглашала обогащение последней и единственной целью человечества». Можно отметить, что и в наше время первоначальное накопление капитала раньше всего развёртывалось в сфере торговли и всякого посредничества, оттуда уже захватывая промышленность (вспомним хотя бы посреднические кооперативы, учреждавшиеся при участии директората и паразитировавшие на госпредприятиях, или дельцов, разбогатевших на ввозе заморских компьютеров и оргтехники). Но вот чего у нас не было, так это колониальных захватов, колониальной системы. Скорее уж наоборот: республики бывшего СССР превратились в объекты неоколониального ограбления. А значит, доморощенная отечественная буржуазия, не имея возможностей грабить другие страны, с особенной силой должна была грабить собственную страну, свой народ.

Карл Маркс также показывает роль в первоначальном накоплении капитала государственного кредита – на котором неизбежно наживается зарождающаяся буржуазия, зачастую попросту разворовывающая полученные её государством денежные займы (всё равно ведь расплачиваться за долги будет трудовой народ, на который и ляжет затем вся мучительная тяжесть возрастающих налогов!). Именно, говорит нам Маркс: «Государственный долг делается одним из самых сильных рычагов первоначального накопления. Словно прикосновением волшебного жезла он одаряет непроизводительные деньги производительной силой и превращает их таким образом в капитал, устраняя всякую надобность подвергать их опасностям и затруднениям, неразрывно связанным с помещением денег в промышленность и даже с частноростовщическими операциями. Государственные кредиторы в действительности не дают ничего, так как ссуженные ими суммы превращаются в государственные долговые свидетельства, легко обращающиеся, функционирующие в их руках совершенно так же, как и наличные деньги». И ещё о роли в этих процессах растущих, словно грибы в тёплый дождик, банков: «…С самого своего зарождения банки, подкреплённые национальными титулами, были лишь обществами частных спекулянтов, которые оказывали содействие правительствам и, благодаря полученным привилегиям, могли ссужать им деньги».

«Вместе с государственными долгами возникла система международного кредита, которая зачастую представляет собою один из скрытых источников первоначального накопления для того или другого народа [она была источником накопления и для наших олигархов, причём западные кредиторы, очевидно, хорошо знали и знают, что выдаваемые ими займы на «развитие рыночной экономики и демократии» будут разворованы! – К. Д.]. Так, гнусности венецианской системы грабежа составили такое скрытое основание капиталистического богатства Голландии, которой пришедшая в упадок Венеция ссужала крупные денежные суммы. Таково же отношение между Голландией и Англией. Уже в начале XVIII века голландские мануфактуры были далеко превзойдены английскими, и голландцы перестали быть господствующей торговой и промышленной нацией. Поэтому в период 1701–1776 годов одним из главных предприятий голландцев становится выдача в ссуду громадных капиталов, в особенности своей могучей конкурентке Англии. Подобные же отношения создались в настоящее время между Англией и Соединёнными Штатами». А в наше время такие же отношения сложились между склоняющимися к промышленному упадку Штатами и Китаем, в который щедро вложился американский финансовый капитал, взрастив этим противника Америки!

Маркс вскрывает и истинную роль системы протекционизма, которая на деле «была искусственным средством фабриковать фабрикантов, экспроприировать независимых рабочих, капитализировать национальные средства производства и средства к жизни, насильственно сокращать переход от старого способа производства к современному». Причём «колониальная система, государственные долги, гнёт налогов, протекционизм, торговые войны и т. д. – все эти отпрыски собственно мануфактурного периода гигантски разрастаются в младенческий период крупной промышленности». Чтобы показать всю картину тех гнусностей, что сопровождали первоначальное накопление капитала в Европе, остаётся добавить к ней работорговлю. «…Ливерпуль вырос на почве торговли рабами. …В 1730 году занимались торговлей рабами 15 ливерпульских кораблей, в 1751 году – 53 корабля, в 1760 году – 74, в 1770 году – 96 и в 1792 году – 132 корабля». «Хлопчатобумажная промышленность, введя в Англии рабство детей, в то же время дала толчок к превращению рабского хозяйства Соединённых Штатов, более или менее патриархального до того времени, в коммерческую систему эксплуатации. Вообще для скрытого рабства наёмных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента неприкрытое рабство в Новом Свете». Оттого-то и ренессанс рабства и работорговли в Восточной Европе наших дней представляется закономерным.

«…Если деньги, по словам Ожье, «рождаются на свет с кровавым пятном на одной щеке» [Marie Augier: «Du Credit Public»], то новорождённый капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят». В беспределе наших «лихих 90-х», регулярно дающих рецидивы и поныне, мы в полной мере увидели демоническую силу денег – «шальных» денег, рождённых «с кровавым пятном на обеих щеках»; и мы хлебнули крови и грязи новорождённого капитала сполна …

Итак, первоначальное накопление капитала – это всегда процесс отделения непосредственного производителя от средств производства; это был, по сути своей, процесс экспроприации мелких производителей. Далее последовательно развивается та самая экспроприация экспроприаторов, над которой изгаляются, высмеивая марксизм и стращая им обывателей, его критики; однако это происходит реально: разорение капиталистов, «пожирание мелких рыб всё более крупными» (как на известной замечательной гравюре Питера Брейгеля Старшего). И итогом всей этой истории экспроприации, связанной с тенденцией обобществления производства, и станет окончательная и полная, доведённая до логического конца экспроприация экспроприаторов. Карл Маркс выражает это в своих знаменитых эпических словах:

«Когда этот процесс превращения [первоначального накопления капитала – К. Д.] достаточно разложил старое [феодальное] общество вглубь и вширь, когда рабочие уже превращены в пролетариев, а условия их труда – в капитал, когда капиталистический способ производства становится на собственные ноги, тогда дальнейшее обобществление труда… и связанная с этим дальнейшая экспроприация частных собственников приобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не рабочий, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих.

Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства, путём централизации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов [«большая рыба пожирает малых» – К. Д.]. Рука об руку с этой централизацией… развивается кооперативная форма процесса труда во всё более и более широких, крупных размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление, экономизирование всех средств производства путём употребления их как средств производства комбинированного общественного труда, вплетение всех народов в сеть всемирного рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима [«глобализация»! – К. Д.]. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастают массы нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем и возмущения рабочего класса, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Экспроприаторов экспроприируют.

Капиталистический способ присвоения, вытекающий из капиталистического способа производства, а следовательно, и капиталистическая собственность, есть первое отрицание индивидуальной собственности, основанной на собственном труде. Отрицание капиталистического производства производится им самим с необходимостью естественно-исторического процесса. Это – отрицание отрицания. Оно снова создаёт индивидуальную собственность, но на основании приобретений капиталистической эры – кооперации свободных рабочих и их общинного владения землёй и произведёнными ими средствами производства.

…Там дело заключалось в экспроприации народной массы немногими узурпаторами, здесь народной массе предстоит экспроприировать немногих узурпаторов». На этих словах, пожалуй, можно и закончить изложение «Капитала», проигнорировав его последнюю главу 25: «Современная теория колонизации». Должно быть, я и так уже изрядно утомил читателя – да и утомился изрядно я сам.

Теперь нам нужно вернуться в далеко не радужные реалии сегодняшнего дня.

На итоговой пресс-конференции 2018 года президенту РФ В. Путину задали знаковый, маркерный вопрос: Возможна ли, учитывая фиксируемые социологами рост ностальгии населения по советскому прошлому и рост запроса на социальную справедливость, реставрация социализма в России? Путин – который, несомненно, изучал «Капитал» в школе КГБ, но насколько старательно, мы знать не можем, – ответил безапелляционно: Реставрация социализма невозможна. Этим самым он расставил все точки над «i», показав патриотам из лагеря «левых путинцев», чью сторону он занимает, интересы какого класса общества он выражает и защищает. Хотя, возможно, на Путина самого уже сильно давят «равноудалённые олигархи», которых тяготят западные санкции и которые ради сохранения своих капиталов готовы сдаться на милость заклятого геополитического противника, выторговав себе место младшего партнёра в системе капиталистического «мирового сообщества».

Однако нужно заметить, что и вопрос президенту был поставлен некорректно. Реставрации подлежит нечто старое, то, что должно было остаться в прошлом – но оно каким-то образом вдруг возвратилось к жизни. Была, мы помним, реставрация монархии во Франции – и была реставрация капитализма в Советском Союзе. Когда реставрируется старое, обветшалое здание, ему на какое-то время возвращается божеский вид, но рано или поздно оно снова начинает осыпаться, грозя завалиться на своих же жильцов и на прохожих. И если это здание не имеет художественной и исторической ценности, его придётся всё же однажды снести, чтобы на его месте – и даже, может быть, на его фундаменте – возвести новое здание, прочное и надёжное, такое, чтоб стояло на века, доставляя людям тепло и комфорт, принося им радость.

«Здание» капитализма точно художественной и исторической значимости уже не имеет – все заслуги капитализма остались в прошлом, и ныне он не несёт ничего, кроме бедствий трудящимся массам по всему миру, кроме разрушения окружающей среды и нарастающей угрозы новой мировой войны. Лучшее свидетельство того, что капитализм мёртв – это пример самóй буржуазной России: то, что её экономика стагнирует и не показывает возможностей для сокращения отставания от развитых наций, то, что её дутый экономический рост не улучшает положения народа, – и всё это никак нельзя объяснить одними только западными санкциями. А уж на Украине, в Молдавии и в не располагающих нефтью среднеазиатских республиках положение куда хуже, просто жуть – отчего оттуда разбегается, не видя перспектив, население. 

Отреставрированное в 90-е годы и кое-как подлатанное в «тучные нулевые» «здание» постсоветского капитализма невозможно латать дальше – это не выход из тупика, в который зашли все республики бывшего СССР. Но, видимо, диалектику в школе КГБ курсант Путин таки недоучил. А диалектика, проверенная историческим опытом, такова, что эпоха реставрации (монархии ли, капитализма ли) неизбежно заканчивается победой того строя, который не сумел окончательно утвердиться и на какое-то время был реставрацией «отменён». Отрицание реставрации не есть реставрация. Потому что вопрос стоит о победе нового строя – и о том, с какими материальными и людскими потерями реставрация капитализма будет преодолена. 

 Вопрос о победе нового строя всё более встаёт сегодня ребром. «Капитализм является последней, самой развитой и самой противоречивой формой развития общественных сил в рамках классового неравенства. Развитие этих сил достигло такого уровня, что общество стоит перед выбором – или перешагнуть заветную грань и победить устаревшую форму своих собственных отношений, или погибнуть», – написал когда-то советский философ Михаил Лифшиц (1905–83) в работе «Карл Маркс и современная культура». Исторические судьбы капитализма, – да, как последней и самой противоречивой формы классово-антагонистического общества! – таковы, что его развитие может привести либо к гибели капитализма, либо к гибели человечества. А вот третьего, по-видимому, просто-напросто не дано.