&description=<p>Изучение «Капитала» должно быть процессом коллективным: каждый, кто поднялся на более высокую ступеньку его познания, должен подтягивать остальных.</p>&image=https://prometej.info/media/thumbnail/images/articles/k-150-letiyu-so-dnya-vyhoda-v-svet-kapitala-marksa_poster.jpg&noparse=true){kind=link}
Часть 3.1: Перечитывая старый конспект: структура и логика «Капитала»
Бытует мнение, что «Капитал» тяжело читается. На самом деле, в большей части своей он читается достаточно легко, однако книга эта для своего адекватного понимания вправду требует от читателя вдумчивости и основательного уровня общеобразовательной и философской подготовки. Более того, приступая к чтению «Капитала», нужно отдавать себе отчёт в том, что «обычному» человеку, пусть он и обременён высшим образованием, практически не дано постичь главный труд Карла Маркса «до конца», на все 100 %. В этом утверждении вовсе нет ничего обидного и оскорбительного, поскольку речь идёт об одном из самых глубоких произведений человеческой мысли, для понимания которого нужно иметь голову, сопоставимую по своей интеллектуальной мощи с головой его творца. Так что и ваш покорный слуга ни к коей мере не пытается претендовать на полное знание им «Капитала».
О том, насколько трудно постигнуть до конца «Капитал», написал столетие тому назад В. И. Ленин: «Нельзя вполне понять “Капитала” Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса 0,5 века спустя!!» Да, строг был Владимир Ильич к марксистам, глядя на них со своей высоты! Боюсь, что обычному человеку не хватит жизни и сил проштудировать всего Гегеля. Так что ж теперь – не читать «Капитал»?
Разумеется, читать его обязательно надо! Просто, подобно тому, как мы, признавая познаваемость мира, признаём его неисчерпаемость для познающего ума, мы так же должны признать и неисчерпаемость «Капитала», к познанию которого необходимо стремиться – стремиться всю свою жизнь. Всю жизнь – смолоду и до седой старости – надобно изучать «Капитал», перечитывать и переосмыслять его, последовательно продвигаясь по ступенькам от самого поверхностного его разумения ко всё более глубокому. Каждая такая ступенька будет означать новую ступень интеллектуального роста – и этот процесс движения вверх не только долгий и многотрудный, но и захватывающий, доставляющий подлинное интеллектуальное наслаждение, радость от каждой взятой высоты. Даже самая первая уже ступенька понимания Марксова труда даёт огромное превосходство над теми, кто «Капитал» не читал и читать не собирается, – ведь нельзя считаться образованным человеком, если ты не прочёл «Капитал»! (А таких людей сегодня, увы, – единицы; тут недавно социологический опрос показал, что на Украине 50 % людей за последний год вообще не прочитали ни одной книги – а вы говорите: Маркс, а вы говорите: Гегель!)
Но и остановиться в движении, заявив с апломбом: «Я прочитал “Капитал”, я знаю его!» – нельзя, это означало б конец интеллектуального развития человека.
Каждое новое обращение к «Капиталу» опирается на весь интеллектуальный и духовный багаж, накопленный человеком на данный момент, на всю ту сумму книг, что прочитана им, на весь, вообще, его практический жизненный опыт. Должно быть, «Капитал» по-разному воспринимается и в разном возрасте – в молодости, в зрелости, в старости, – но мне лично об этом судить трудно, поскольку я впервые открыл эту книгу только в 30 лет (о чём потом сильно жалел). Разумеется, на восприятие её влияют политические и экономические изменения в мире – так, кризис 2008–09 годов заставил многих по-иному посмотреть на «Капитал», подняв интерес на Западе и в России к произведению, казавшемуся ранее «неактуальным».
Изучение «Капитала» должно быть процессом коллективным: каждый, кто поднялся на более высокую ступеньку его познания, должен подтягивать к себе тех, кто покамест остаётся чуток ниже, учась одновременно у тех, кто освоил бóльшие высоты. Это можно сравнить с продвижением по ступенькам мастерства в боевых искусствах: человек, получивший чёрный пояс, учит новичков, но и сам учится у тех, кто имеет более высокий дан, – и мы знаем, что до наивысшего, десятого дана почти никто никогда не доходит, его имели лишь основатели школ (как Маркс!). И даже старые мастера восьмого – девятого дана продолжают ещё неустанно учиться.
Моя настоящая работа обращена, скорее, к тем, кто «Капитал» пока ещё не читал – но хотел бы его прочитать, и, возможно, моя работа их к этому подтолкнёт. Однако, поднимая свой старый, занимающий несколько общих тетрадей конспект, я ставил перед собой цель: прежде всего, в процессе выполнения этой работы поднять собственный уровень познания «Капитала», что важно для меня в моей текущей деятельности и в работе над продолжением «Капитализма – системы без будущего».
Более того, работая над статьёй, я обращался за советом и критикой к тем, кто знает «Капитал» лучше меня и читал Гегеля (то бишь к тем, кто стоит выше меня по своему дану!). Думаю, что и эти товарищи, помогая мне, задумаются над какими-то политико-экономическими вопросами, придут к их переосмыслению. Вот это и есть та самая коллективная работа над «Капиталом», которая ведёт к интеллектуальному взаимообогащению многих и многих ищущих истину, думающих людей.
Для того чтобы прочитать и понять «Капитал», перво-наперво нужно понять структуру указанного произведения, логику развития его предмета, излагаемого Марксом. Моя настоящая работа представляет собой обширный конспект первой книги «Капитала» с минимумом комментариев, но главное в ней то, что сквозь неё проложены своего рода «рельсы»: показана «нить» движения Марксовой мысли – ну, по крайней мере, настолько, насколько сумел ухватить ход мысли автора я.
«Предметом моего исследования в настоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена», – указывает Маркс в предисловии. Итак, он ставит перед собой цель обстоятельно исследовать капиталистический способ производства, и его подход предполагает многоплановость рассмотрения предмета исследования. Ведь в «Капитале» в рамках целостного исследования досконально изучены, разработаны:
1) развитие капитализма, его производственных отношений – и даже шире: развитие товарного производства, высшей формой которого является капитализм;
2) развитие научного познания капиталистической экономики (= история политэкономии – причём посредством критики буржуазной экономической науки; не случайно ж «Капитал» имеет подзаголовок: «Критика политической экономии» – а до Маркса существовала лишь буржуазная и мелкобуржуазная политэкономия, с которой у основоположника марксизма фактически и отождествляется оттого наука политической экономии вообще) и, наконец,
3) развитие системы политико-экономических категорий, общих понятий, в которых описывается экономика капитализма, её существенные отношения и связи.
Если перевести это на язык философии, у Маркса в «Капитале» имеет место отмеченное В. И. Лениным единство диалектики, теории познания и логики. Книга Маркса, таким образом, служит непревзойдённым образцом сознательного применения диалектики в научном исследовании – образцом для всех людей науки.
Экономическое развитие человечества (а для того чтобы понять капитализм, необходимо затронуть всю историю человечества, начиная, по меньшей мере, с распада родоплеменного строя!) у Маркса исследовано в единстве логического и исторического. Он показывает логическое движение экономических категорий, то, как они превращаются, порождая друг друга (товар – деньги – капитал; в частности – отдел второй, глава 4: «Превращение денег в капитал»); и при этом он обращается к реальной истории человеческого общества, к истории развития производственных отношений в их связи с развитием производительных сил, иллюстрируя логическое движение конкретным и богатым историческим материалом. И из этого понятным становится то, что логическое движение отражает реальное историческое движение.
Особенно хорошо, подробно и обстоятельно, разобрано Марксом собственно возникновение капитализма – т. н. первоначальное накопление капитала, которому посвящена целая большая 24-я глава первой книги «Капитала». Впрочем, не менее превосходны и главы 11–13, в которых на огромном историческом материале, с глубоким знанием предмета показано, как углубление разделения труда и внедрение передовой техники и технологии вело к изменению производственных отношений людей, к окончательному утверждению капиталистических отношений в результате промышленной революции, на твёрдой почве крупного машинного производства.
Хотя нужно признать, что в ряде мест у Маркса логическое явно превалирует над историческим – там, где речь идёт о возникновении товарного производства и обмена, денежного обращения, т. е. о самых ранних этапах экономической истории. Ведь во времена, когда Маркс писал «Капитал», история первобытного общества и раннеклассовых обществ Востока, их экономические отношения были изучены ещё очень слабо. Обстоятельные материалы по ним появились лишь ближе к концу XIX века (в частности, работы Льюиса Моргана, 200-летие со дня рождения которого будет отмечаться в следующем году) – и они во многом подтвердили те логические «схемы», которые открыл Маркс, доказав этим методологическую плодотворность принципа единства логического и исторического при научном исследовании.
Объём работы, проведённой великим учёным, поражает – как и его редкостная научная добросовестность. Карл Маркс был убеждён в том, что «исследование должно детально освоиться с материалом, проанализировать различные формы его развития, проследить их внутреннюю связь. Лишь после того как эта работа закончена, может быть надлежащим образом изображено действительное движение» [послесловие ко второму изданию]. В «Капитале» приведены ссылки на сотни научных книг, фабрично-инспекционных отчётов и прочих документальных источников, причём зачастую его автор цитирует малозначительных буржуазных авторов, давно уже позабытых. Но он считал необходимым изучить всё, что было создано в экономической науке до него, принять во внимание весь спектр мнений, – и это делает «Капитал» всеобъемлющей экономической энциклопедией XIX века.
Одна из важных и интересных особенностей структуры изложения предмета в «Капитале»: обширнейший фактический и цитатный материал вынесен автором в сноски. Признаюсь: данный приём сознательно позаимствовал и я, использовав его в своём «Капитализме». Многие приведенные факты и личные замечания Маркса в сносках чрезвычайно интересны – и даже они порою наиболее интересны. Цитаты же, приводимые в «Капитале» Марксом, показывают, насколько близко многие его предшественники подходили к тем открытиям, которые сделал он. Но… не дошли, остановились – кто-то из-за того, что в их времена капиталистические отношения были ещё недостаточно развиты, кто-то по причине буржуазной ограниченности.
Первая книга носит подзаголовок: «Процесс производства капитала». Далее – во второй книге – Маркс анализирует противоположную сфере производства сферу обращения («Процесс обращения капитала»), а завершает диалектическую триаду он синтезом в третьей книге – «Процесс капиталистического производства, взятый в целом», – показывая, как созданная в сфере производства прибавочная стоимость в сфере обмена и распределения распадается на прибыль, процент и земельную ренту.
***
«Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, является “огромным скоплением товаров”, а отдельный товар – его элементарной формой. Наше исследование начинается поэтому анализом товара», – этими словами начинается главный труд Карла Маркса (не считая предисловий к нему). Учёный начинает исследование капитализма с его элементарной и наиболее массовой формы, с его простейшей «клеточки». «В капиталистическом обществе господствует производство товаров, и анализ Маркса начинается поэтому с анализа товара» [В. И. Ленин. Карл Маркс (краткий биографический очерк с изложением марксизма), ПСС, т. 26]. Товарно-денежные отношения – это то, на чём, в конечном итоге, зиждется вся хозяйственная и политическая жизнь современного общества, то, с чем мы сталкиваемся, как продавцы и покупатели товаров (включая, конечно же, специфический товар «рабочая сила»!), по многу раз каждодневно, везде и всюду, – и именно поэтому такие экономические отношения представляются нам единственно нормальными и естественными, извечными и неустранимыми.
Начав с товара, Карл Маркс раскрывает генетическую связь капитализма с мелкотоварным производством, показывая в дальнейшем, что капитализм есть высокая, наиболее развитая форма товарного производства, при которой товарные отношения становятся абсолютно господствующими, распространяясь буквально на всё, включая рабочую силу и землю. Так что и все «тайны» капиталистического способа производства, все его неустранимые в рамках его антагонистические противоречия, ведущие капитализм к гибели, заложены в этой самой элементарной форме – в товаре, и вскрыть их, соответственно, можно, исходя из анализа товара.
Первая книга «Капитала» структурно состоит из 25-ти глав, собранных в семь отделов. Отдел первый – «Товар и деньги» (три главы, первая – «Товар») – он как бы и не о капитализме как таковом, он о товарном хозяйстве вообще, но первый отдел потому и закладывает понимание капитализма. Да и не только капитализма, но и понимание социализма, как первой фазы коммунистического общества, на которой сохраняется ещё форма товара, – что обусловливает противоречивость также и социализма, возможность его поражения в определённый исторический момент, то есть возможность реставрации капитализма на базе развития товарных отношений, не преодолённых коммунистическими отношениями и «выпущенных из-под контроля» общества. Вот этого-то как раз прежние марксисты и «не поняли»!
Товар, по определению, – это продукт труда, произведённый для продажи (на рынке). Произведённый не для собственного потребления в рамках натурального хозяйства (как, например, фрукты-овощи, выращенные у себя на даче) и не для не требующей обязательного «адекватного возмещения» передачи его в «общий котёл» – а предназначенный на продажу. Всякий товар является продуктом труда, но не всякий продукт труда – товар, хотя многим людям свойственно отождествлять эти понятия – именно, по причине того, что в нашем «товарном обществе» практически всё превращено в товар, и это порождает у нас стереотипы «товарного мышления».
Итак, Маркс начинает свой анализ с товара, а анализ товара он начинает со стороны потребительной стоимости: «Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая, благодаря своим свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности. …Полезность вещи делает её потребительной стоимостью» [здесь и далее везде в цитатах Карла Маркса выделено мной – К. Д.]. Данная сторона товара выступает стороной конкретно-осязаемой и потому она сразу же («прежде всего») «бросается в глаза». Товар воспринимается прежде всего (sic!) как полезная вещь, служащая удовлетворению человеческих потребностей, и возникает видимость, будто бы целью капиталистического (вообще – товарного) производства является именно удовлетворение человеческих потребностей. Идеологи буржуазии и рады стараться, убеждая «пипл» в том, что капиталисты – благодетели человечества, чья деятельность направлена на удовлетворение многообразных людских чаяний. Возникает, кроме того, ошибочное мнение, будто цена товара определяется его «полезностью» или его «качеством», и данное ошибочное мнение «онаучивается» в теорию «полезности». Мы ведь склонны думать, что чем дороже вещь, тем она лучше, разве не так? Хотя так оно не всегда, и качество влияет на стоимость товара лишь опосредствовано.
На начальном этапе исследования мысль Маркса движется от конкретного к абстрактному: от конкретно-осязаемой стороны товара к его абстрактной стороне – к (меновой) стоимости: «Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма [т. е. неважно, что «на дворе»: первобытный строй, капитализм или социализм – К. Д.]. При той форме общества, которая подлежит нашему рассмотрению, они являются в то же время вещественными носителями меновой стоимости». Внешне «меновые стоимости прежде всего представляются в виде количественного отношения, в виде пропорции, в которой потребительные стоимости одного рода обмениваются на потребительные стоимости другого рода…». Маркс ещё цитирует физиократа Гийома Франсуа Ле Трона – видного французского экономиста XVIII столетия: «Стоимость есть то отношение, в котором одна вещь обменивается на другую, определённое количество одного продукта на определённое количество другого».
Товары обмениваются на рынке в соответствии с их стоимостью – в этом состоит закон стоимости, который выступает главным регулятором товарного хозяйства, распределяющим совокупный продукт общества между его членами.
Но необходимо найти то внутреннее основание, которое определяет меновые соотношения товаров. «…меновые стоимости товаров необходимо свести к чему-то общему для них…», и «этим общим, – умозаключает Маркс, – не могут быть геометрические, физические, химические или какие-либо иные природные свойства товаров», поскольку разные группы товаров характеризуются разными наборами природных свойств – и в этом смысле они количественно несравнимы. Исходя из их геометрических, физических и прочих свойств, нельзя сравнивать, допустим, булку хлеба и солнцезащитные очки. Короче, для того чтобы найти внутреннее основание стоимости, необходимо первым делом отвлечься от потребительной стоимости продуктов труда. И «если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, то у них остаётся лишь одно свойство, а именно то, что они – продукты труда».
Сама по себе эта мысль не нова – трудовая теория стоимости была создана задолго до Маркса, такими выдающимися экономистами, как Уильям Петти, Адам Смит, Дэвид Рикардо. И то, что труд, затраты его определяют стоимость товаров, которыми обмениваются производители, это, по-моему, выглядит чем-то само собой разумеющимся – хотя некоторые буржуазные экономисты и сегодня упорствуют в опровержении трудовой теории стоимости в пользу теории т. н. «предельной полезности» и прочей ахинеи, оправдывающей эксплуатацию труда капиталом.
Однако здесь Маркс, двигаясь в русле трудовой теории стоимости, делает то величайшее, изменившее экономическую науку открытие, которое до него не смог сделать никто: он обнаруживает двойственный характер труда. Стоимость создаёт не просто труд, но труд абстрактный (труд вообще, как затрата человеческих сил, энергии), тогда как конкретный человеческий труд (труд плотника, ткача, хлебопёка, программиста и др.) является создателем «полезностей», потребительных стоимостей.
Стоимость, согласно Марксу, – это «простой сгусток лишённого различий человеческого труда, т. е. затраты человеческой рабочей силы безотносительно к форме этой затраты», а затраты труда, рабочей силы можно, отвлекаясь в первом приближении от интенсивности труда, свести к затратам времени на выполнение его. «Стоимость одного товара относится к стоимости каждого другого товара, как рабочее время, необходимое для производства первого, к рабочему времени, необходимому для производства второго». Вот только речь здесь идёт вовсе не об индивидуальных затратах времени; Маркс говорит про «общественно необходимое рабочее время [на изготовление единицы того или иного товара]… при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда». Маркс цитирует т. н. Анонима 1738 года – неизвестного писателя, наиболее полно сформулировавшего трудовую теорию стоимости вплоть до Адама Смита: «Стоимость их [предметов потребления], когда они обмениваются один на другой, определяется количеством труда, необходимо требуемого и обычно употребляемого для их производства».
Причём ведь и до Маркса некоторые выдающиеся учёные близко подходили к двойственному характеру труда. Так, Маркс приводит высказывание Бенджамина Франклина: «Так как торговля есть вообще не что иное, как обмен одного труда на другой [sic! Не одного товара на другой, а труда на труд – настолько глубоко видит сущность данного общественного отношения американский просветитель и философ XVIII века! – К. Д.], то самой правильной оценкой стоимости всех вещей является труд». Однако при этом «Франклин не уяснил себе, что, оценивая стоимость всех вещей “трудом” [и при этом, что важно, отвлекаясь от конкретных вещных форм товаров – К. Д.], он тем самым отвлекается от различий между обмениваемыми видами труда, – следовательно, сводит их к одинаковому человеческому труду».
Показывая различие и противоположность двух сторон товара, раскрывая противоречие, заключённое в нём, Маркс пишет: «Потребительные стоимости… представляют собой соединение двух элементов – вещества природы и труда. …Труд есть отец богатства, как говорит Вильям Петти, земля [то бишь природа – К. Д.] – его мать». Напротив, «в прямую противоположность чувственной грубой осязаемости товарных тел, в стоимость их не входит ни одного атома вещества природы. …стоимость их имеет… чисто общественный характер». Стоимость, стало быть, – сугубо общественное отношение, и как таковое, стоимость является исторически преходящей категорией, присущей лишь определённой ступени в развитии общества. Напротив, потребительными стоимостями являются любые удовлетворяющие те или иные потребности человека продукты труда (и не только продукты труда, но и дары природы, указывает Маркс в другом месте: «…воздух, девственная почва, естественные луга, дикорастущий лес и т. д.»), при любом общественном строе. Когда продукты труда перестанут быть носителями меновой стоимости, они останутся потребительными стоимостями и будут таковыми всегда.
И поскольку в потребительных стоимостях соединены, как говорит Маркс, человеческий труд и вещество природы, в них, следовательно, и заключено то активное отношение человека к природе, заключена неразрывная взаимосвязь и взаимозависимость общества и природы. Можно, исходя из этого, задуматься над вопросом: чтобы поставить эту взаимосвязь во главу угла – и разрешить на этой основе наболевшие экологические проблемы – не нужно ли для этого освободить потребительные стоимости от товарной оболочки, разрешив противоречие товара? Необходим переход к такой экономической организации общества, при которой производство регулировалось бы обществом на плановой основе не только с целью удовлетворения потребностей общества, решения, вообще, сугубо экономических задач, но и с целью минимизации негативного воздействия на природу, «уживания» человека с ней. Действие законов товарного производства, неизбежное отношение в его условиях к матери-природе и её ресурсам как к товару, препятствует этому.
Не всякая, впрочем, затрата труда создаёт стоимость. Товар – не товар, если он никому не нужен, не является потребительной стоимостью; товар существует только как единство этих двух противоположных своих сторон. «…вещь не может быть стоимостью, не будучи предметом потребления. Если она бесполезна, то и затраченный на неё труд бесполезен … и потому не образует никакой стоимости».
Маркс, совершая революцию в политэкономии, открывает двойственный, противоречивый характер товара и создающего его труда: «Первоначально товар предстал перед нами как нечто двойственное: как потребительная стоимость и меновая стоимость. Впоследствии обнаружилось, что и труд, поскольку он выражен в стоимости, уже не имеет тех признаков, которые принадлежат ему как созидателю потребительных стоимостей». «Всякий труд есть, с одной стороны, расходование человеческой рабочей силы в физиологическом смысле слова, – и в этом своём качестве одинакового, или абстрактно человеческого, труд образует стоимость товаров. Всякий труд есть, с другой стороны, расходование человеческой рабочей силы в особой целесообразной форме, и в этом своём качестве конкретного полезного труда он создаёт потребительные стоимости».
«Товар есть потребительная стоимость, или предмет потребления, и “стоимость”», – повторяет, подчёркивает Маркс в другом месте своей книги, ниже.
Важный вывод Маркса: при повышении производительной силы труда «…возрастающей массе вещественного богатства может соответствовать одновременное понижение величины его стоимости. Это противоположное движение возникает из двойственного характера труда». Это, вроде бы, опять-таки, очевидно само собой, но из данного положения следует новый вывод, крайне неожиданный для тех, кто считает товарное производство вечным и неустранимым. Тенденция автоматизации и роботизации производства, вытеснения человека из заводских цехов и кабин транспортных средства мало-помалу, но неуклонно ведёт к тому состоянию, когда несметная масса материальных благ будет создаваться при стоимости её, стремящейся к нулю, – и тогда, при достижении этого абстрактного пункта, товарное производство, как и эксплуатация труда капиталом, потеряли бы всякий смысл. В противоречивой природе товара, таким образом, заложена реальная возможность её же преодоления, возможность превращения товара в не-товар – к этой смене производственных отношений ведёт прогресс производительных сил.
Повышение производительной силы труда – развиваемое пока капитализмом – ведёт в отдалённой перспективе к отрицанию товарного производства (не говоря уже о капитализме – в более близкой перспективе). В противоречии товара заложена не только возможность, но и необходимость разрешения оного противоречия путём преодоления товарной природы продуктов труда. Материальные предпосылки для этого создаёт рост производительных сил до достижения ими определённого уровня – и мы воочию видим сегодня такое развитие информатики, робототехники и проч. А общественные предпосылки для разрешения противоречия, как утверждает Карл Маркс, создаёт социальная революция, свержение всевластия капитала.
Говоря о происхождении товарного производства и обмена, Маркс отмечает, что общественное разделение труда «составляет условие существования товарного производства, хотя товарное производство, наоборот, не является условием существования общественного разделения труда. …Только продукты самостоятельных, друг от друга не зависимых частных работ противостоят один одному как товары». То есть, общественное разделение труда, возникающее на определённой ступени развития человечества, развития его производительных сил, порождает товарное производство, ведущееся частниками, – но не наоборот.
Частная собственность на средства производства разъединяет производителей, общественное же разделение труда придаёт ему общественный характер, связывая частных товаропроизводителей в сложно переплетённую «сеть» обмена между ними, обусловливая их всеобщую и всестороннюю взаимозависимость. Разделение труда объединяет – вот в чём диалектика! Частная собственность обусловливает стихийность развития экономики – общественный характер труда частников проявляется лишь в порядке стихийного учёта их труда на рынке. Мало ведь произвести какую-либо потребительную стоимость – её нужно ещё реализовать как стоимость, получив за неё другой товар. А это сделать проблематично, поскольку в условиях стихии рынка никто заранее не знает, каковы будут спрос и предложение на данный товар. Это выяснится, лишь когда спрос и предложение уже встретятся.
Вот в чём состоит противоречие, заключённое в товаре, и к чему оно ведёт. По мере развития товарного производства, при капитализме, как высшей форме его, – по мере углубления разделения труда, дифференциации отраслей и установления прочных кооперационных связей производителей, – противоречие, заключённое в товаре, развёртывается и углубляется. Стихия рынка становится всё более и более разрушительной для производительных сил (включая самогó человека!), проявляясь воочию в циклических кризисах перепроизводства, имманентных капитализму.
На той высокой ступени развития, на которой мы сегодня находимся, – и при этом НТР данную тенденцию усиливает! – углубление общественного разделения труда порождает обобществление производства, установление единой системы самых тесных и неразрывных (вернее – как раз «разрывных», но с болезненными последствиями для субъектов хозяйства!) производственных связей производителей. Это противоречит частной собственности на средства производства, разобщающей производителей. Противоречие товара развивается при капиталистическом способе производства в противоречие между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения его продукта – в основное противоречие капитализма. Это противоречие остро проявляется в экономических кризисах и обусловливает историческую неизбежность гибели капитализма.
Для его разрешения требуется обобществление средств производства, нужно устранить разобщённость «друг от друга независимых частных работ», связать их в единый планомерно функционирующий хозяйственный организм, основанный на общественной собственности на средства производства и подчинённый интересам всего общества. Этому при полном коммунизме будет соответствовать преодоление общественного разделения труда в его теперешнем виде – как преодоление жёсткой, обедняющей человека, привязки его к тем или иным профессиям, рабочим местам.
При социализме, при отсутствии частной собственности и плановом ведении хозяйства, преодолевается характер «друг от друга независимых частных работ». Поэтому правильной представляется точка зрения, что при социализме нет уже и товарного производства как такового, продукты труда (средства производства – однозначно) в полном смысле товарами более не являются. Пресловутый «рыночный социализм» – это не социализм, это эвфемизм капитализма, употребляемый тогда, когда кому-то нужно обосновать «плавный» (без «шока») переход от социализма к капитализму или же сохранение капиталистических отношений при возможной политической победе неких «левоцентристских (или “левопатриотических”) сил».
Однако в условиях действия принципа распределения по труду (в зависимости от количества и качества труда) и при необходимости хозрасчёта продукты труда при социализме сохраняют форму товара. Частной собственности хоть и нет уже, но труд ещё остáточно сохраняет характер частного труда («труда на себя») – как с точки зрения отдельного работника, так и с точки зрения отдельного трудового коллектива. Соответственно, сохраняется и форма заработной платы. Эти унаследованные от прежнего способа производства формы, конечно, наполняются иным содержанием, и закон стоимости действует лишь ограниченно, переставая быть главным регулятором экономики. Это сочетание коммунистических отношений с товарно-денежными – крайне опасное противоречие, относиться к которому следует со всей серьёзностью.
Наличие доставшихся от капитализма экономических форм отражается в умах трудящихся – и, что куда хуже, в умах руководителей и учёных мужей – мыслями о том, что «ничего, в сущности, и не изменилось», что социализм – это не более чем «государственный капитализм». Рабочим по-прежнему представляется, будто они продают рабочую силу (только государству). А когда в общественном сознании границы между социализмом и капитализмом размыты, возникает тенденция к «конвергенции», к тому, чтобы возникающие экономические проблемы «лечить» на основе развития товарных отношений, вместо того, чтобы их настойчиво вытеснять.
И затем формы товарного производства развиваются в полноценные товарные отношения, с неизбежностью порождающие отношения капиталистические.
Но возвращаемся к «Капиталу». Далее там следует анализ форм стоимости, т. е. того, как стоимость проявляется. Ведь стоимость товара, говорит Маркс, может быть выражена «лишь относительно, т. е. в другом товаре». Выразить стоимость товара можно лишь через определённое (эквивалентное) количество другого товара. Так в каком же другом товаре она выражается? и как? – это и есть формы стоимости. Логическая (=историческая) «цепочка», выводимая Марксом в «Капитале»: простая, или отдельная, или случайная форма стоимости – полная, или развёрнутая форма стоимости – всеобщая форма стоимости – и, наконец, денежная форма стоимости.
Ошибка экономистов до Маркса состояла в том, что «они смешивают форму стоимости и самую стоимость», а именно, если конкретнее, они отождествляют стоимость с привычной нам всем денежной формой стоимости (когда стоимость всех товаров выражается в деньгах). И это смешивание формы стоимости и самóй стоимости не позволяло домарксовым экономистам понять природу стоимости.
Маркс логически «устремляется в глубь веков» и «докапывается» до простой, или отдельной, или случайной формы стоимости: x товара А = y товара В, где А и В – любые два отдельно взятых товара, случайно встретившиеся в какой-то точке обмена. Исторически это всё выглядело примерно так: два первобытных племени, ведущие натуральное хозяйство, обмениваются при встрече излишками продуктов
– скажем, излишки ценного камня кремня обменивают на лишние шкуры мамонта.
«…Тайна всякой формы стоимости заключена в этой простой форме стоимости. Её анализ и представляет поэтому главную трудность». Да уж, как это ни странно звучит, но труднее всего оказывается за современными развитыми товарно-денежными отношениями увидеть это простейшее выражение стоимости!
Простая, или отдельная, или случайная форма стоимости соответствует тому низкому уровню развития товарных отношений, когда отсутствовал ещё рынок как таковой (т. е. место, где спрос и предложение на определённые товары встречаются на постоянной и регулярной основе), когда происходили лишь время от времени единичные и случайные акты товарообмена. Соответственно, и меновые отношения товаров не могли тогда ещё быть устойчивыми, они носили во многом случайный характер. Однако, разумеется, товар уже тогда содержал в себе своё противоречие.
Более того, лишь абстрагировав это единичное отношение двух товаров из всего колоссального «переплетения» актов товарного обмена, имеющего место быть в наше время, и можно открыть противоречие товара. Анализом простой формы стоимости Маркс как раз и раскрывает противоречивость товарной природы, давая нам замечательный пример диалектики: «первая особенность[:] …потребительная стоимость становится формой проявления своей противоположности, стоимости [стоимость выражается через определённое количество потребительных стоимостей – К. Д.]. …вторая особенность[:] …конкретный труд становится здесь формой проявления своей противоположности, абстрактно человеческого труда. …Третья особенность… в том, что частный труд становится формой своей противоположности, т. е. трудом в непосредственно общественной форме».
Затронув экономические воззрения Аристотеля, который «совершенно ясно указывает, что денежная форма товара есть лишь дальнейшее развитие простой формы стоимости» (у великого грека «“5 лож = 1 дому” не отличатся от “5 лож = такому-то количеству денег”»), но «остановился в затруднении», Маркс уяснил, что понять природу стоимости можно только при развитом товарном производстве, т. е. при капитализме. «…того факта, что в форме товарных стоимостей все виды труда выражаются как одинаковый и, следовательно, равнозначный человеческий труд, – этого факта Аристотель не мог вычитать из самой формы стоимости, так как греческое общество покоилось на рабском труде и, следовательно, имело своим естественным базисом неравенство людей и их рабочих сил. Равенство и равнозначность всех видов труда, поскольку они являются человеческим трудом вообще, – эта тайна выражения стоимости могла быть расшифрована лишь тогда, когда идея человеческого равенства уже приобрела прочность народного предрассудка. А это возможно лишь в таком обществе, где товарная форма есть всеобщая форма продукта труда, а следовательно, отношение людей друг к другу как товаровладельцев является господствующим общественным отношением».
Маркс в «Капитале» постоянно объясняет читателю, почему до того или иного его открытия не дошли его предшественники, чего же им «не хватило». Это важно в гносеологическом плане. Ясно, что открытия в области общественных наук не суть некие «откровения свыше»; они – результаты отражения объективно существующих общественных отношений, но для того чтобы эти отношения могли быть отражены, надобно, чтоб они получили достаточное развитие, чтобы эти отношения сделались господствующими. Иначе же, как это показывает нам пример Аристотеля, если те или иные явления и отношения общественной жизни наличествуют только лишь в зародышевом виде и их заслоняют собою иные, господствующие в данный момент отношения, наиболее выдающиеся умы своего времени могут высказывать догадки, но не более того. Хотя и эти догадки, бесспорно, очень ценны для истории науки.
Совершенно закономерно то, что трудовая теория стоимости, до которой не мог дойти даже такой величайший гений человечества, как Аристотель, живший в эпоху рабовладения, зародилась в Англии XVII века, где уже выкристаллизовались капиталистические отношения и буржуазия в ходе своей революции сделала заявку на завоевание политической власти. Развитая трудовая теория и теория прибавочной стоимости были разработаны Карлом Марксом тогда, когда утвердились развитые капиталистические отношения – отношения крупной машинной промышленности; когда уже проявились наглядно – в виде циклических кризисов перепроизводства – противоречия капитализма и показало свою силу организованное рабочее движение. Уже при жизни Маркса и Энгельса возникли первые капиталистические монополии – и Энгельс коснулся их в своём дополнении к третьему тому «Капитала», – но теоретическая разработка вопросов, касающихся монополизации экономики и её влияния на политику, стала возможной лишь в начале XX века, когда монополии достигли господства и капитализм перерос в монополистический капитализм.
Не удивительно поэтому и то, что первый по-настоящему фундаментальный труд по политэкономии социализма, в котором разработана теория его построения, появился только в 1952 году – а до того… да, а до того был эксперимент! А влияние достижений научно-технической, в частности – информационной, революции на производственные отношения социализма принялись по-настоящему осмыслять только лишь после того как социализм был разрушен – но зато сформировалась капиталистическая (пока) «экономика знаний» (вкупе с «цифровой экономикой») с её противоречиям и реальностью сделался Интернет – вместо глушковской ОГАС.
От простой формы стоимости Маркс переходит к полной, или развёрнутой форме стоимости: любой товар обменивается на любой другой товар, все товары обмениваются друг на друга, образуя единую товарную массу. Это означает становление товарного обмена – как результат общественного разделения труда, отделения земледелия от скотоводства и далее – отделения ремесла от земледелия. Возникает торговля как особый род деятельности, товарный обмен приобретает регулярный характер, концентрируясь на рынках, где встречаются разнообразные продукты земледелия и ремесла. Становление товарного обмена проявляется в том, что «…только теперь [при полной, или развёрнутой форме стоимости] сама эта стоимость действительно выступает как сгусток лишённого различий человеческого труда. Потому что образующий её труд теперь вполне отчётливо выражен как труд, равнозначащий всякому другому человеческому труду, независимо от того, какой натуральной формой обладает последний…». «Поэтому в силу своей формы стоимости холст [и всякий вообще товар – К. Д.] вступает теперь в общественное отношение не только с отдельным другим видом товара, но и со всем товарным миром. Как товар, он гражданин этого мира».
В первой, или простой, или случайной форме стоимости «может показаться простою случайностью тот факт, что эти два товара в определённом количественном соотношении способны обмениваться друг на друга. Напротив, во второй форме тотчас же просвечивает скрытая за ней основа, по существу отличная от случайного проявления…» – здесь имеется в виду абстрактный труд, который создаёт стоимость и определяет меновые соотношения товаров. «Случайное отношение двух индивидуальных товаровладельцев [которое, повторимся ещё раз, исторически могло иметь место при спорадических, случайных обменах излишками определённых продуктов при контактах первобытных племён – К. Д.] отпадает. Становится очевидным, что не обмен регулирует величину стоимости товара, а, наоборот, величина стоимости товара регулирует его меновую стоимость».
Таким образом, анализ формы стоимости даёт Марксу обоснование его теории трудовой стоимости, доказывая, что стоимость создаётся в процессе производства, а не обмена товаров, что товары вступают в сферу обмена, уже имея стоимости.
Разумеется, «приравнивание» различных товаров, сиречь различных видов труда, происходит на рынке стихийно, подсознательно. Время – главная ценность человека, и подсознательно человек стремится обменять продукт своего часового, дневного, недельного труда на эквивалентный продукт труда другого человека. Но прямой «замер» невозможен – лишь отчасти люди могут знать затраты труда соседа; «приравнивание» товаров происходит в порядке их стихийного «столкновения».
При этом, отмечает Маркс, «…развёрнутая форма стоимости состоит лишь из суммы простых относительных выражений стоимости, или уравнений, первой формы…». Развёрнутая форма стоимости логически и исторически развивается из простой, или случайной формы стоимости и включает в себя её в снятом виде.
Далее следует всеобщая форма стоимости, когда все товары приравниваются к какому-то одному из них, в нём выражают свою стоимость; в Марксовом примере это – холст. И «теперь товары выражают свои стоимости: 1) просто, так как они выражают его в одном единственном товаре, и 2) единообразно, так как выражают его в одном и том же товаре. Форма их стоимости проста и обща всем, следовательно всеобща». «…В форме своего равенства холсту все товары оказываются теперь не только качественно равными, то есть стоимостями вообще, но в то же время количественно сравнимыми величинами стоимости».
Необходимость исторического перехода к всеобщей форме стоимости была обусловлена развитием товарного производства и обмена, увеличением массы и разнообразия товаров на рынке. Без этого противоречивая природа товара вела к затруднениям при обмене, при реализации товара. Допустим, сапожник принёс на рынок пару сапог, чтобы обменять её на горсть гвоздей. Он нашёл кузнеца, но тому сапоги не нужны, ему нужно что-то другое. Однако товаровладельцы могут найти некий товар-посредник, который нужен всем. В примере Маркса это – холст, в реальности чаще всего им служил скот. Кузнецу не лишним будет барашек, он готов обменять на него горсть гвоздей; вот, сапожник продаёт сапоги за барана и покупает гвозди. Баран сыграл в нашем примере роль всеобщего эквивалента: «…Всеобщая относительная форма стоимости товарного мира придаёт исключённому из этого мира товару-эквиваленту, холсту, характер всеобщего эквивалента. …холст приобретает способность непосредственно обмениваться на все другие товары. [И, таким образом]…все действительные виды труда сведены к общему для них характеру человеческого труда, к затрате человеческой рабочей силы».
Всеобщий эквивалент играет роль денег, но это ещё не деньги. Ведь деньги отличаются тем, что они, будучи товаром, противополагаются всему остальному товарному миру. Деньги приобретают особую форму потребительной стоимости, отличную от потребительной стоимости обычных товаров, – их потребительная стоимость всеобща, она состоит в способности приобретать любые другие товары и этим удовлетворять любые потребности, ни удовлетворяя напрямую ни одну из них. Из вырученного холста рано или поздно сошьют одежду, барашка зарежут на праздничный обед, а деньги без конца будут обмениваться на те или иные товары.
Но всеобщая форма стоимости – это уже шаг к наиболее развитой, денежной форме стоимости. Переход такой необходим при расширении географических границ торговли – вместо разных всеобщих эквивалентов, функционирующих на разных рынках, требуется один-единственный, нужный всем, для целой страны и всего мира. «…какой-либо товар находится во всеобщей эквивалентной форме… лишь тогда и постольку, когда и поскольку он, как эквивалент, выталкивается всеми другими товарами из их среды. И лишь с того момента, когда такое выделение оказывается окончательным уделом одного специфического товарного вида, – лишь с этого момента единая относительная форма стоимости товарного мира приобретает объективную прочность и всеобщую общественную значимость. Специфически товарный вид, с натуральной формой которого общественно срастается эквивалентная форма, становится денежным товаром, или функционирует в качестве денег. …Поставим поэтому… на место товара холст товар золото. Получится… денежная форма стоимости».
Деньги возникают как закономерный результат развития товарного обмена, ведя своё происхождение от менее развитых и исторически более ранних форм стоимости. Деньги – это товар, подчёркивает Маркс (соответственно, у них, как и у всякого товара, есть стоимость и потребительная стоимость), но это особого рода товар, противостоящий другим, «вытолкнутый» из их среды. «Золото лишь потому противостоит другим товарам как деньги, что оно раньше уже противостояло им как товар. Подобно всем другим товарам, оно функционировало и как эквивалент – как отдельный эквивалент в единичных актах обмена и как особенный эквивалент наряду с другими товарами-эквивалентами [то есть было таким же товаром, как и все другие, от них не отличаясь – К. Д.]. Мало-помалу оно стало функционировать как всеобщий эквивалент, в более или менее широких кругах. Как только оно завоевало себе монополию на это место в выражении стоимостей товарного мира, оно сделалось денежным товаром… – всеобщая форма стоимости превращается в денежную форму». Излишне пояснять, что раскрыть тайну происхождения денег можно было, только открыв и проанализировав более ранние формы стоимости.
Анализ товара на данном этапе Маркс завершает тем, что открывает особого рода товарный фетишизм – овеществление производственных отношений людей, с неизбежностью воспроизводящееся в товарном хозяйстве, основанном на частной собственности. «…Это – лишь определённое общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, раз только они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства». Общественная связь производителей проявляется через посредство товаров, которыми они обмениваются на рынке. «…отдельные частные работы фактически реализуются как звенья совокупного общественного труда, – [но] лишь через те отношения, которые обмен устанавливает между продуктами труда, а при их посредстве и между самими производителями. Поэтому последним, то есть производителям, общественные отношения их частных работ кажутся именно тем, чтó они представляют на самом деле, то есть не непосредственно общественными отношениями самих лиц в их труде, а, напротив, вещными отношениями лиц и общественными отношениями вещей».
Судьба людей, товаропроизводителей определяется судьбой созданных ими вещей-товаров, рыночным движением цен на них. При стихии рынка повышение или понижение цен может того или человека обогатить или разорить, отчего люди обоготворяют вещи, и вещи, таким образом начинают господствовать над людьми. «…Величины стоимостей непрерывно изменяются, не зависимо от желания, предвидения и деятельности лиц, обменивающихся продуктами. В глазах последних их собственное общественное движение принимает форму движения вещей, под контролем которого они находятся, вместо того чтобы его контролировать».
Впрочем, это ведь ещё полбеды – ещё хуже бывает тогда, когда в условиях «свободного рынка» люди пытаются это движение цен контролировать, когда в процесс ценообразования вмешиваются монополии и вторгается «политика» (как в случае комбинаций с ценами на нефть или «втуливания» американцами партнёрам их более дорогого сжиженного сланцевого газа!). Такие попытки контроля ведут только к ещё большему выходу экономической системы из-под контроля людей.
Только полное преодоление товарных отношений даст человеку контроль над движением вещей, превратит его из раба вещей в их господина, избавит его от почти религиозного обожествления вещей, созданных его же трудом. Овеществление же производственных отношений препятствует познанию людьми своих общественных отношений, затуманивает любой вопрос, касающийся их сущности: «Определение величины стоимости рабочим временем есть поэтому тайна, скрывающаяся под видимым для глаз движением относительных товарных стоимостей».
Маркс говорит: «Формулы, на лбу которых написано, что они принадлежат такой общественной формации, где процесс производства господствует над людьми, а не человек над процессом производства, – эти формулы представляются её буржуазному сознанию чем-то само собою разумеющимся, настолько же естественным и необходимым, как сам производительный труд. Добуржуазные формы общественного производственного организма третируются ею поэтому приблизительно в таком же духе, как дохристианские религии отцами церкви».
Но товарный фетишизм свойственен лишь определённому обществу: «…как бы мы ни оценивали те характерные маски, в которых выступают средневековые люди по отношению друг к другу, несомненно во всяком случае, что общественные отношения лиц в их труде проявляются здесь именно как их собственные личные отношения, а не облекаются в костюм общественных отношений вещей, продуктов труда». Именно, так: если нет товарных отношений или же они развиты слабо – а господствуют отношения иного рода, – то нет и быть не может товарного фетишизма.
Поскольку деньги суть универсальный товар, или «товар над товарами», позволяющий абсолютно всё купить, то высшего и крайнего проявления товарный фетишизм достигает в денежном, или золотом фетише, в господстве денег над людьми, в настоящем культе денег, царящем в сегодняшнем мире. Но к Марксовому анализу денег и превращению их в капитал мы приступим уже после Нового Года.