К 150-летию «Капитала» и 200-летию со дня рождения Карла Маркса (часть 4)

Часть 4: Капитал, машина, пролетарий.

Капиталистические отношения в Западной Европе стали зарождаться где-то ближе к концу Средневековья. В XIV – XV веках возникают мануфактуры в Италии – этой наиболее развитой стране того периода, поднявшейся на средиземноморской торговле. В XVI – XVIII столетиях данная форма организации капиталистического производства распространилась по всей Западной Европе, а также и в России.

Однако мануфактура не способна была полностью вытеснить средневековое ремесло, она, в общем-то, оставалась лишь своего рода «островом» капитализма в «море» ремесленного и кустарного (на деревне) производства. «Настоящий», если так можно выразиться, капитализм порождается промышленной революцией, которую первой осуществила Англия в последней трети XVIII – начале XIX века; он порождается машиной, окончательно утвердившей капиталистические отношения как господствующие, изменившей коренным образом производственные отношения и все стороны жизни общества. Как отмечает Фридрих Энгельс в «Анти-Дюринге»: «Пар и новое машинное производство превратили мануфактуру в современную крупную промышленность и тем самым революционизировали все основы буржуазного общества. Вялый ход развития времён мануфактуры превратился в настоящую бурю и натиск в производстве» [отдел третий: «Социализм», глава 1].

Таким образом, машина – и в особенности машина, приводимая в движение энергией пара, вообще – энергией, извлекаемой человеком из неживой природы, в противоположность мускульной силе его и животных, – представляет важнейшую веху в экономической истории, да и в истории человеческого общества вообще. 

Завершение этапа становления, окончательное утверждение капитализма в результате английской промышленной революции знаменуется первым в истории капиталистическим кризисом перепроизводства 1825 года. Понятное дело, что в циклических экономических кризисах находит своё проявление то, что созданные капитализмом производительные силы начинают опережать уже в своём развитии устаревшие производственные отношения, эти последние более не соответствуют первым, и, стало быть, требуется их революционная смена. Ведь вот что получается: в определённый момент своего экономического движения буржуазное общество – именно в силу его отношений распределения благ и их потребления, основанных на отношениях частной собственности на средства производства, – оказывается не в состоянии «переварить» всё то, что оно способно произвести! Кризис ликвидирует «лишние» производительные силы – лишние с точки зрения платёжеспособного спроса, но не действительных людских потребностей (спрос на продукты питания может упасть в то время, когда миллионы людей страдают от голода, и при этом миллионы тонн еды уничтожаются капиталистами!) – давая этим возможность снова начать экономическое «движение вверх» – до нового очередного кризиса.

Однако следует иметь в виду и то, что кризисы – это свидетельство не только весьма высокого развития производительных сил капитализма, но и зрелости его производственных отношений, – т. е. свидетельство зрелости капиталистического способа производства, взятого в его целостности. Для того чтобы кризис состоялся, нужно, чтоб капиталистические производственные отношения действительно стали господствующими, вытеснив полностью – или основательно – докапиталистические уклады. А это достигается благодаря массовому внедрению на производстве машин, благодаря переходу от мануфактуры с её ручным трудом к крупной машинной промышленности, массово разоряющей старое ремесло, порождающей миллионные армии пролетариата и крепко-накрепко «привязывающей» буржуа и пролетария друг к другу. Короче, как учит Маркс, «экономические эпохи различаются не тем, чтó производится, а тем, как производится, какими средствами труда», – и капиталистическую эпоху как раз и отличает в этом смысле от всех тех эпох, что предшествовали ей, применение машин. Машина – ключевое средство производства при капитализме, при развитом капитализме. Оттого просто бесценен тот анализ машины, истории возникновения и развития машинной техники, влияния машины на взаимоотношения между трудом и капиталом, что дан в 13-й главе «Капитала».

Этот анализ – блестящий анализ того, как развитие производительных сил определяет развитие производственных отношений, – безусловно, сохраняет всю свою ценность и актуальность сегодня, в эпоху НТР, в нашу эпоху революционных изменений в технике. Развитие техники пошло, в общем и целом, так, как видел его Маркс, – по направлению к созданию и повсеместному внедрению автоматической системы машин. Появились и стали применяться повсюду особого рода машины по обработке информации, объединяемые в сети, в системы глобального масштаба – и берущие на себя управление не только сложными производственными комплексами, но и, вообще, определёнными сторонами жизни общества (напр., государственное управление). Компьютерные сети, заводы-автоматы, искусственный интеллект, промышленные роботы и беспилотные транспортные средства, нанотехнологии и технологии трёхмерной печати – это всё создаваемая сегодня новая технологическая реальность, качественно новая ступень в развитии производительных сил общества.

Оттого крайне необходим сегодня анализ того, как эта новая ступень будет изменять производственные и в целом общественные отношения, – анализ, который должен основываться на Марксовом исследовании капиталистического машинного производства. Ибо мы имеем дело по-прежнему с машинным производством (ведь компьютер – тоже машина, имеющая общие черты с любой другой машиной!) – но уже иного рода, т. к. предмет, обрабатываемый компьютером, принципиально иной.

По нашему глубокому убеждению, эта новая ступень научно-технического развития, развития производительных сил общества абсолютно несовместима уже с производственными отношениями капитализма – что и находит своё выражение в резком усилении и обострении с приходом третьего тысячелетия как циклических кризисов перепроизводства, так и общего кризиса капитализма. И эта новая ступень развития производительных сил представляет собой материально-техническую базу для более высокого общественного способа производства, позволяет перейти к нему – и ставит во весь рост вопрос о возможности и необходимости перехода к нему!

Машины, технологии, новые жизненные блага, создаваемые наукой, меняют жизнь общества не сами по себе, «автоматически» и «напрямую», но только лишь в преломлении через всю систему общественных отношений. Утопичны мечтания идеологов-технократов о том, что новые технологии без смены производственных отношений создадут «рай на Земле», улучшат жизнь всех и каждого. Смешны весьма распространённые ныне упования на «цифровизацию» (которой «заболели» некоторые высокопоставленные государственные деятели РФ), якобы способную разрешить любые проблемы. При капитализме, при господстве отношений частной собственности, находящихся в очевидном антагонизме с общественным характером современного производства – который сегодня ещё более укрепляется благодаря автоматизации и компьютеризации производства, благодаря развитию глобальных компьютерных сетей! – все эти замечательные технические новшества неизбежно дают противоречивые «социальные плоды» и даже ухудшают положение слишком многих людей; они ведут к ещё большему обострению социально-экономического кризиса. И единственно верное решение проблемы состоит в том, чтобы общество взяло под контроль все эти прекрасные, могущественные современные средства производства, используя их на плановой основе во благо всех своих членов.

 

***

Развитие при капитализме средств производства – от ручных орудий труда к машине – следует в русле стремления капиталистов к извлечению ими как можно большей прибавочной стоимости. И логика развития капитализма, как показывает Карл Маркс, состоит в движении (логическом и историческом) от производства абсолютной прибавочной стоимости (извлечения большей прибавочной стоимости «тупо» посредством увеличения рабочего времени) к производству относительной прибавочной стоимости (т. е. извлечения большей прибавочной стоимости путём наращивания производительности труда). В «Капитале» это движение отражено в отделах третьем («Производство абсолютной прибавочной стоимости» – изложение его дано нами в третьей части настоящей работы) и четвёртом («Производство относительной прибавочной стоимости»; в данном отделе четыре главы – 10–13).

Маркс начинает его тем, что объясняет, что же он имеет в виду под этой самой «относительной прибавочной стоимостью» (глава 10: «Понятие относительной прибавочной стоимости»). Это понятие связано с повышением производительной силы труда, под которым «мы понимаем здесь всякое вообще изменение в процессе труда, сокращающее рабочее время, общественно необходимое для производства данного товара; таким образом, меньшее количество труда приобретает способность произвести большее количество потребительных стоимостей». «Экономия на издержках производства не может быть чем-либо иным, как только экономией на количестве труда, употребляемого на производство», – говорит цитируемый Марксом французский мелкобуржуазный экономист Сисмонди – и речь тут, очевидно, идёт об издержках как «живого» труда, так и труда овеществлённого.

Повышение производительности труда есть один из фундаментальных экономических законов, действующих на протяжении всей истории человечества, то есть законов, по сути, всеобщих. Однако повышение, или рост производительности труда – это не что иное, как экономия времени. Время для смертного человека – важнейший ресурс, и человеку – ежели, конечно, он трудится, а не прожигает жизнь на тусовках и в прочих формах паразитического ничегонеделания – имманентно присуще стремиться использовать сей ресурс как можно эффективнее, с как можно большей отдачей. Распорядиться же сэкономленным временем можно по-разному – и это определяется существующим способом производства, господствующими в том или ином обществе производственными отношениями. Так, можно, всё более повышая производительную силу труда, при той же продолжительности рабочего дня создавать большее количество жизненных благ, потребительных стоимостей; а можно благодаря тому же сокращать рабочее время, высвобождая больше часов для отдыха и досуга, для всестороннего развития личности и полноценного участия человека в общественной жизни. Или же можно сочетать оба подхода – и повышая материальный уровень жизни народа, и давая людям больше времени для жизни.

Можно за счёт подъёма производительности обеспечить больше свободного времени лишь для узкого слоя элиты, продолжая нещадно эксплуатировать массу трудового люда, превращая, по сути, всё его жизненное время в рабочее, – а можно справедливо распределить сэкономленное время между всеми. Да, распределение и перераспределение фонда жизненного времени всего общества – между рабочим и свободным временем его членов, между различными группами и слоями общества и т. д. – может осуществляться стихийно, вдобавок осложняясь жестокой классовой борьбой (борьба за 8-часовой рабочий день), но может и производиться обществом в плановом порядке и с учётом интересов всех его членов. Ведь по существу своему, планирование экономики – это и есть плановое распределение располагаемого обществом общего фонда времени, пусть оно, время, и получает по необходимости денежное выражение либо выражение в разного рода натуральных показателях, – поскольку во всех благах и в деньгах всё равно, в конечном итоге, воплощено время.

Вся история человечества от первых австралопитеков, взявших в руку слегка подправленную палку или камень, до нашего времени компьютеров и космических полётов – это история совершенствования орудий труда, средств производства, повышения производительной силы. До капитализма этот процесс шёл чудовищно медленно, капитализм же его чрезвычайно ускорил. Вот только при капитализме он подчинён цели капиталистического производства – стремлению собственников выжать побольше прибавочной стоимости из пролетариев. И потому этот рост производительной силы часто идёт против интересов подавляющего большинства общества, не способствует облегчению и улучшению его жизни – а ежели такое и происходит, то только в силу классовой борьбы пролетариата за свои интересы.

Когда капиталист доводит продолжительность рабочего дня пролетария до всяких мыслимых и немыслимых пределов (14–16 часов, а то и больше) и рабочий класс в ответ разворачивает борьбу за сокращение рабочего дня, капиталисту ничего более не остаётся, как повышать производительность труда рабочего с тем, чтобы сократить его необходимое рабочее время, относительно удлинив, соответственно, прибавочное рабочее время и обеспечив себе бóльшую прибавочную стоимость. О сокращении за счёт этого рабочего времени вообще, речь, ясное дело, тут не идёт.

«Прибавочную стоимость, производимую путём удлинения рабочего дня, я называю абсолютной прибавочной стоимостью. Напротив, ту прибавочную стоимость, которая возникает вследствие сокращения необходимого рабочего времени и соответственно – изменения соотношения величин обеих составных частей рабочего дня, я называю относительной прибавочной стоимостью» [здесь и далее выделено мной – К. Д.]. При этом – с другой стороны – повышение производительной силы труда, сокращающее затраты времени на изготовление товара и снижающее его стоимость, означает снижение стоимости рабочей силы, поскольку этим удешевляются необходимые жизненные средства пролетария.

Происходит всё это, опять же, стихийно – лишь в силу конкуренции, которую ведут между собой отдельные капиталисты. «…Когда отдельный капиталист путём повышения производительной силы труда удешевляет свой товар… то он, быть может, вовсе и не задаётся целью pro tanto [соответственно] понизить стоимость рабочей силы, а следовательно, и необходимое рабочее время; однако лишь постольку, поскольку он, в конце концов, содействует этому результату, он содействует повышению общей нормы прибавочной стоимости. Общие и необходимые тенденции капитала следует отличать от форм их проявления».

Ведь, вообще, «…научный анализ конкуренции становится возможным лишь после того, как познана внутренняя природа капитала, – совершенно так же, как кажущееся движение небесных тел делается понятным лишь для того, кто знает их действительное, но не воспринимаемое непосредственно движение». К. Маркс и стал тем самым Коперником, который познал внутреннюю природу капитала и его действительное движение, тогда как до него видели только движение кажущееся.

Ещё: цитата из сочинения Дж. Рэмзи в примечании к тексту самого К. Маркса: «Когда фабрикант путём усовершенствования машин удваивает количество получаемого им продукта… он выигрывает (в конце концов) лишь постольку, поскольку он благодаря этому получает возможность дешевле одеть рабочего… поскольку, следовательно, на долю рабочего падает теперь меньшая часть всего продукта». При капитализме, таким образом, повышение производительности труда выступает не средством повышения благосостояния членов общества (с тем, чтобы «лучше одеть рабочего»), но лишь средством уменьшить стоимость рабочей силы («дешевле одеть рабочего» или, скажем, дешевле его накормить, вдобавок напичкав его пищу всякой «химией», пальмовым маслом и разной Е-пакостью). Это означает, в конечном итоге, уменьшение той доли в совокупном общественном продукте, что получает пролетариат, который и создаёт-то своим трудом богатство общества!

Отдельно взятый капиталист об этом, разумеется, вовсе не думает – он вводит инновации на своей фабрике единственно с целью загрести большую прибыль и победить в конкурентной борьбе. Однако конкуренция заставляет так же поступать и всех остальных капиталистов: «…капиталист, применяющий улучшенный способ производства, присваивает бóльшую часть рабочего дня в качестве прибавочного труда, чем остальные капиталисты той же самой отрасли производства. …Но… эта добавочная прибавочная стоимость исчезает, как только новый способ производства приобретает всеобщее распространение, и вместе с тем устраняется разница между индивидуальной стоимостью дешевле производимого товара и его общественной стоимостью. Тот же самый закон определения стоимости рабочим временем, который даёт себя почувствовать введшему новый способ производства капиталисту в той форме, что он должен продавать товар ниже его общественной стоимости, – этот самый закон в качестве принудительного закона конкуренции заставляет соперников нашего капиталиста ввести у себя новый способ производства. Итак, общую норму прибавочной стоимости весь этот процесс затронет лишь тогда, когда повышение производительной силы труда распространится на такие отрасли производства и, следовательно, удешевит такие товары, которые входят в круг необходимых жизненных средств и потому образуют элементы стоимости рабочей силы». Конкуренция делает этот процесс усовершенствования производства бесконечным, затягивая капиталистов в «круг инноваций», она заставляет их снова и снова изобретать и внедрять у себя новую технику и технологии – и этим обусловлено весьма быстрое технологическое развитие при капитализме, которое, однако, начинает сильно сдерживаться в эпоху господства капиталистических монополий. Однако поскольку научно-техническое развитие при капиталистическом строе не служит напрямую цели удовлетворения потребностей общества, улучшения и облегчения жизни всех его членов, цели их всестороннего развития, – вследствие этого технический прогресс при капитализме идёт противоречиво, приносит крайне неоднозначные плоды. И чем быстрее идёт технический прогресс, чем могущественнее рождённые им «дети», тем ещё острей противоречия, тем более неоднозначны и даже опасны для общества его плоды!

Обращает, кстати, на себя внимание то, как в приведенном фрагменте Маркс употребляет термин «способ производства». Он говорит об «улучшенном способе производства», имея в виду не более высокий общественный способ производства, а лишь какую-то новую, прогрессивную технику и технологию, какой-то новый, более высокий сугубо технологический уклад. Это означает, что позволительно говорить не только про общественные способы производства (каковы феодализм, капитализм и т. д. – в единстве их производительных сил и производственных отношений), но и про технологические способы производства, под которыми и понимается то, «как [что-то] производится, какими средствами труда», на каком техническом уровне.

В моём представлении, изложенном в книге «Капитализм – система без будущего» (часть первая; её легко найти в Интернете), к таковым относятся ручной, машинный и информационно-машинный технологические способы производства, и смена их в ходе роста производительных сил общества закономерно ведёт к смене производственных отношений и, вообще, общественных способов производства. Иными словами, тот или иной технологический способ производства – согласно моей, не К. Маркса, разумеется, теории – образует материально-техническую базу определённого общественного способа производства, именно: докапиталистические формации основываются на ручном труде, классическое машинное производство образует базу капиталистического способа производства (что убедительно показано у Маркса), тогда как зарождающийся на наших глазах информационно-машинный технологический способ производства закладывает необходимые материальные основы, технический фундамент для нового, более высокого жизнеустройства.

То, что при капитализме различного рода технические усовершенствования служат не улучшению жизни тех, кто создаёт своим трудом жизненные блага, но лишь снижению стоимости их рабочей силы, вполне ясно осознавали экономисты и до Маркса – только они, естественно, не понимали, что пролетарий продаёт рабочую силу, а вовсе не свой труд. «Интересы промышленности и торговли требуют, чтобы хлеб и всякие вообще предметы питания стали возможно более дёшевы; ибо то, что удорожает их, удорожает также и труд» (сочинение «Considerations concerning Taking off the Bounty on Corn exported etc.» 1753 года). Именно поэтому английские фабриканты столь настойчиво боролись за отмену т. н. хлебных законов, принятых в интересах лендлордов, ибо они ограничивали ввоз зерна в Британию, а стало быть, удорожали хлеб и рабочую силу. В дискуссиях по поводу хлебных законов активнейшее участие принимали экономисты-фритредеры, включая того же Д. Рикардо, и в их теоретических взглядах на данный вопрос отчётливо проявлялась их классовая точка зрения – как идеологов, защитников интересов промышленного капитала. Далее в примечании у Маркса: «Заработная плата уменьшается в той самой пропорции, в какой возрастают силы производства [sic!]. Правда, машины удешевляют средства жизни, но они удешевляют также и рабочих», – это откровенно и честно утверждает ещё одно английское сочинение, 1834 года.

И Маркс заключает: «Таким образом, при капиталистическом производстве экономия на труде, получающаяся вследствие развития производительной силы труда, отнюдь не имеет целью сокращение рабочего дня. Она имеет целью лишь сокращение рабочего времени, необходимого для производства определённого количества товаров. …Поэтому у экономистов такого пошиба, как Мак Куллох, Юр, Сениор et tutti quanti [и всех других в том же роде; – здесь перечислены представители наиболее вульгарного, откровенно апологетического направления в буржуазной политэкономии – К. Д.], вы на одной странице читаете, что рабочий должен быть благодарен капиталу за развитие производительных сил, сокращающее необходимое рабочее время, а на следующей странице, – что рабочий должен доказать эту свою благодарность, работая на будущее время 15 часов в день вместо 10». Да, «предприниматель всегда будет употреблять усилия, чтобы экономизировать время и труд» [Дугалд Стюарт] – однако уж точно он это будет делать отнюдь не в интересах своих рабочих, но как раз против их интересов!

Внедрение более передовой техники, повышающей производительность труда и экономящей время, вовсе не ведёт автоматически к сокращению рабочего дня и увеличению свободных часов работников – этого они могут добиться единственно путём борьбы. Капиталисты же всегда будут внушать своим рабочим «сермяжную правду» о том, что нужно-де больше работать (мы это слышим со всех сторон: «надо больше работать, если вы хотите лучше жить!»), – хотя развитие машинной техники объективно даёт как раз возможность работать меньше, производя при этом больше жизненных благ. Только при социализме возможно на плановой основе неуклонно сокращать рабочий день – насколько это позволяет рост производительности труда.

Относительная прибавочная стоимость возникает и вырастает на основе абсолютной прибавочной стоимости (отнюдь не «отменяя» её, заметим!), и в своём развитии проходит – логически и исторически – три стадии, три организационные формы производства, повышающие производительность труда: 1) кооперация труда; 2) разделение труда внутри предприятия (которое исторически впервые развивается в рамках мануфактуры) и, наконец, 3) применение машин, машинное производство. Причём каждая из этих стадий развивается на базе предыдущей, «интегрируя» её в себя, и подготавливает последующую стадию – что блестяще показано в «Капитале».

«Самый первый» капиталист – обычно это был разбогатевший цеховой мастер или же купец – нанимает рабочую силу и попросту собирает в своей мастерской нескольких работников одной профессии: скажем, троих ткачей, или портных, или гончаров. Он просто кооперирует их труд; так возникает кооперация труда – и ей посвящена в «Капитале» Маркса глава 11: «Кооперация». «…Действие большого числа рабочих в одно и то же время, в одном и том же месте (или, если хотите, на одном и том же поле труда) для производства одного и того же сорта товаров, под командой одного и того же капиталиста составляет исторически и логически исходный пункт капиталистического производства». «Та форма труда, при которой много лиц планомерно и совместно участвуют в одном и том же процессе труда или в разных, но связанных между собою процессах труда, называется кооперацией». Это – исходная и наиболее простая форма организации капиталистического производства, но в ней заложены все её более высокие формы.

Уже такое простейшее «соединение сил» (по-французски «Concours des forces» – Маркс приводит выражение Дестюта де Траси из книги 1826 года) даёт некоторый прирост производительности труда. Карл Маркс выделяет целый ряд конкретных факторов этого, однако, в общем и целом, причина сводится к тому, что «…при большинстве производительных работ уже самый общественный контакт вызывает соревнование и своеобразное повышение жизненной энергии (animal spirits), увеличивающее индивидуальную дееспособность отдельных лиц. Вследствие этого 12 лиц в течение одного совместного рабочего дня в 144 часа производят гораздо больше продукта, чем двенадцать изолированных рабочих, работающих по 12 часов каждый… Причина этого заключается в том, что человек по самой своей природе есть животное, если и не политическое, как думал Аристотель, то, во всяком случае, общественное». Количество переходит в качество, и Маркс приводит цитату – из примечания итальянского экономиста XVIII века Джана Карли к работе другого итальянца – Верри: «Сила каждого человека ничтожна, но соединение этих ничтожных сил создаёт общую силу, более крупную, чем сумма этих частичных сил, так что силы самым своим объединением могут уменьшить время и увеличить сферу своего действия». Уже в самой глубокой древности соединение под единой командой сотен тысяч подневольных людей позволяло возводить столь грандиозные сооружения, как египетские пирамиды или Великая китайская стена, – не говоря уже о том, что только благодаря такой кооперации труда общинников создавались и поддерживались ирригационные сооружения, а это было немаловажным фактором возникновения государства и его централизации, скажем, в том же Древнем Египте.

В древности «кооперирующе й силой», создающей новую производительную силу труда, выступало деспотическое государство; при капитализме же эту важную роль выполняет капиталист, причём «…число кооперирующих рабочих, или масштаб кооперации, зависит прежде всего от величины того капитала, который отдельный капиталист может затратить на покупку рабочей силы, то есть от того, в каких размерах каждый отдельный капиталист располагает жизненными средствами многих рабочих. …Таким образом, концентрация значительных масс средств производства в руках отдельного капиталиста есть материальное условие кооперации наёмных рабочих, и размеры кооперации, или масштаб производства, зависят от степени этой концентрации. Первоначально известная минимальная величина индивидуального капитала являлась необходимой для того, чтобы число одновременно эксплуатируемых рабочих, а следовательно, и масса производимой ими прибавочной стоимости были достаточны для освобождения самого эксплуататора от ручного труда, для превращения мелкого хозяйчика в капиталиста, для того чтобы формально создать капиталистическое отношение. Теперь этот минимум является материальным условием превращения многих раздробленных, независимых друг от друга индивидуальных процессов труда в один комбинированный общественный процесс труда» – чем простая капиталистическая кооперация уже подготавливает мануфактуру и крупное машинное производство.

Далее Карл Маркс касается важного вопроса о природе капиталистического управления производством. Этот вопрос крайне актуален и в наше время, потому что буржуазные идеологи представляют дело так, будто капиталист («эффективный собственник») необходим и неустраним в функции управленца (менеджера), а его прибыль является ничем иным, как «справедливой оплатой» его специфического управленческого труда. В самом деле, исторически капиталист руководил трудом подчинённых ему рабочих, и данная его функция – а она общественно необходима, с этим спорить невозможно! – проистекает из кооперации труда многих рабочих под властью капитала. Изначально капиталист и менеджер – вправду одно лицо.

Маркс об этом пишет так: «…первоначально командование капитала над трудом являлось лишь формальным следствием того, что рабочий трудится не для себя, а для капиталиста и, следовательно, под властью капиталиста. С развитием кооперации многих наёмных рабочих командование капитала становится необходимым для выполнения самого процесса труда, – [т. е.] действительным условием производства. Команда капиталиста на поле производства делается теперь столь же необходимой, как команда генерала на поле сражения».

Несомненно, «всякий непосредственно общественный или совместный труд, производимый в сравнительно крупных размерах, нуждается в… управлении… …Функции управления, надзора и согласования делаются функциями капитала, как только подчинённый ему труд становится кооперированным». Именно: капиталист становится управленцем, поскольку он является капиталистом, купившим рабочую силу и этим получившим власть над пролетарием, – но не наоборот, не управленец стал капиталистом в качестве «вознаграждения» за его особенные таланты и труды.

Далее: особенностью капиталистического управления производством является то, что оно неразрывно связано с эксплуатацией труда, с выжиманием труда и пота из купленной капиталом рабочей силы, с подавлением неизбежного сопротивления пролетариев эксплуататорам. «…Вместе с ростом массы одновременно занятых рабочих растёт и их сопротивление, а следовательно, неизбежно растёт и давление капитала, направленное на то, чтобы подавить это сопротивление. Управление капиталиста есть не только особая функция, возникающая из самой природы общественного процесса труда и входящая в состав этого последнего, она есть в то же время функция эксплуатации этого общественного процесса труда…

…Таким образом, по своему содержанию капиталистическое управление носит двойственный характер соответственно двойственности самого подчинённого ему производственного процесса, который, с одной стороны, есть общественный процесс труда для изготовления определённого продукта, с другой стороны – процесс самовозрастания стоимости капитала» (т. е. двойственность эта, в конечном итоге, проистекает из двойственного характера самого труда как труда конкретного, создающего потребительные стоимости, и труда абстрактного, создающего стоимость, включая – при капитализме – прибавочную стоимость).

Итак, повторим это уже словами Маркса: «…капиталист не потому является капиталистом, что он управляет промышленным предприятием, – наоборот, он становится руководителем промышленности потому, что он капиталист. Высшая власть в промышленности становится атрибутом капитала, подобно тому, как в феодальную эпоху высшая власть в военном деле и в суде была атрибутом земельной собственности». Однако то, что капиталист в силу того, что он капиталист, становится управленцем, вовсе не означает, что он им быть обязан, – он вполне может переложить управленческие функции на плечи нанимаемых им менеджеров. Более того, по мере роста размеров предприятий и усложнения всей их производственно-технологической и финансово-экономической деятельности это «переложение» делается сущей необходимостью – по меньшей мере, частично. А уж централизация капиталов в акционерных обществах и гигантских корпорациях вытесняет большую массу капиталистов из функции непосредственного управления производством. В наше время этим заняты преимущественно именно менеджеры, тогда как на долю капиталистов если что-то и остаётся, то разве лишь контроль над менеджерами, над их деятельностью. В третьем томе «Капитала» Маркс обозначит данную тенденцию развития капитализма как тенденцию к отделению капитала-собственности от капитала-функции, носителями коих выступают соответственно капиталисты-рантье и наёмные по форме менеджеры, – а они-то (их верхушка, т. н. «топ-менеджеры»), по сути, являются особым слоем класса буржуазии, её частью, получающей, вместо капиталистов, свою долю предпринимательского дохода.

И если при раннем капитализме капиталисты всё-таки реально осуществляли общественно-необходимую функцию управления производством – и это в какой-то мере оправдывало их существование, то ныне они превратились в рафинированных паразитов, не приносящих обществу ровно никакой пользы. Замена «эффективных собственников» в функции управления производством менеджерами убедительно доказывает ненужность капиталистов, возможность и необходимость их устранения.

Для того чтобы управлять производством и даже для того чтобы просто контролировать работу менеджеров, совсем не обязательно быть капиталистом (вовсе ж они не семи пядей во лбу!) – проконтролировать профессиональных управленцев, покуда сохраняется необходимость в существовании данного слоя специалистов, может тот же совет трудового коллектива. Освобождение же труда при социализме, преодоление при нём противоположности между физическим и умственным трудом, предоставление членам общества большего свободного времени для саморазвития, повышение уровня их общих и экономических знаний, всеобщая компьютерная грамотность, столь необходимая в наши дни для управленческой работы, позволят каждому человеку реально и полноценно участвовать в управлении производством и всеми сторонами жизни общества – и не только в рамках своего предприятия или какой-то небольшой общности людей, но и «глобально», в общегосударственном масштабе. Вот тогда, на той ступени общественного развития, необходимость в специалистах-управленцах, сохраняющаяся пока ещё, совершенно отпадёт. Тогда же и функция управления производством окончательно утратит свой двойственный характер – тогда, когда и труд утратит тот двойственный характер, который он имеет при товарном производстве, когда он станет непосредственно общественным трудом, выполняемым себе в радость в коллективе равных друг другу единомышленников.

Итак, «кооперация остаётся основной формой капиталистического способа производства, хотя в своём простом виде она сама представляет собою лишь особую форму наряду с другими, более развитыми её формами». На основе этой формы организации производства возникает разделение труда – выполняемого сообща, кооперируемого труда – внутри раннего капиталистического предприятия – мануфактуры. Указанной форме организации производства посвящена следующая, 12-я глава «Капитала» Карла Маркса: «Разделение труда и мануфактура».

Мануфактура возникала двумя разными путями: «…мануфактура возникает, образуется из ремесла, двояким путём. С одной стороны, она исходит из комбинирования разнородных самостоятельных ремёсел, которые утрачивают свою самостоятельность, делаются односторонними в такой степени, в какой это необходимо для того, чтобы они могли стать дополняющими друг друга частичными операциями в процессе производства одного и того же товара. С другой стороны, мануфактура исходит из кооперации однородных ремесленников, разлагает данное индивидуальное ремесло на различные обособленные операции, изолирует эти последние и делает самостоятельными в такой степени, в какой это необходимо для того, чтобы каждая из них могла стать исключительной функцией особого рабочего. Поэтому, с одной стороны, мануфактура вводит в процесс производства разделение труда или развивает его далее, с другой стороны – она комбинирует ремёсла, бывшие ранее самостоятельными».

Проиллюстрируем это простыми примерами. Первый случай, указанный К. Марксом: мануфактура по производству карет, на которой её хозяин собирает разных рабочих: столяров, кузнецов, слесарей, маляров и прочих. Второй случай: гончарная мастерская, внутри которой узко специализируются те, кто ранее делал горшки и т. п. от начала и до конца, – кто-то из гончаров теперь месит глину, кто-то формует изделия на гончарном круге, кто-то их обжигает и кто-то расписывает.

Мануфактура даёт рост производительности труда благодаря специализации рабочих на выполнении каких-то отдельных операций: «Чем больше труд сложной мануфактуры разделён между различными частичными работниками, тем лучше он выполняется, тем больше его напряжённость и тем меньше потеря времени и труда» («The Advantages of the East-India Trade», 1720). Кроме того, с узкой специализацией работников связана специализация их ручных орудий труда, их приспособление к выполнению каких-то узких операций. Маркс об этом пишет так: «…Дифференцирование рабочих инструментов, благодаря которому инструменты одного и того же рода принимают прочные формы, особые для каждого особого их применения… …таковы характерные особенности мануфактуры. В одном Бирмингеме изготавливается до 500 разновидностей молотков. …Мануфактурный период упрощает, улучшает и умножает рабочие инструменты путём приспособления их к исключительным обособленным функциям частичных рабочих. Тем самым он создаёт одну из материальных предпосылок машины, которая представляет собою комбинацию многих простых инструментов».

К расчленению прежде единого производственного процесса на определённые операции, доверяемые отдельным рабочим, производители приходили стихийно: «Раз опыт, сообразно особой природе продукта каждой данной мануфактуры, показал, каков должен быть наиболее выгодный способ разделения производства на частичные операции и какое число рабочих требуется для каждой операции, то все те предприятия, которые не придерживаются точного кратного этих установленных опытом чисел, будут производить с бóльшими издержками… Такова одна из причин колоссального расширения промышленных предприятий». Эти строки принадлежат Чарльзу Бэббиджу – выдающемуся изобретателю, который построил одну из первых в мире программируемых вычислительных машин (его машина была механической, ясное дело); а программы для неё писала Ада Лавлейс – дочь поэта Джорджа Байрона, в честь которой уже в наше время был назван язык программирования Ada. Маркс очень внимательно изучил труд Ч. Бэббиджа «On the Economy of Machinery» 1832 года и часто его в «Капитале» цитирует. Вспомним, что Карл Маркс был в одинаковой мере увлечён как историей машинной техники, так и математикой, так что вычислительная техника не могла не заинтересовать его.

Следует заметить, что рост производительности труда в мануфактуре – пока только лишь за счёт специализации труда и его простых орудий – уже был весьма значительным. Адам Смит приводил такой пример: индивидуальный ремесленник за день изготовлял 20 швейных иголок, мануфактура из 10-ти рабочих – 48000 (4800 штук на рабочего!). Великий шотландский экономист застал лишь самое начало промышленной революции (Джеймс Уатт взял свой патент на паровую машину за шесть лет до смерти Смита), поэтому он видит основной, решающий фактор роста производительности труда именно в его специализации, в оттачивании каких-то всё более узких трудовых навыков рабочего, но не в применении машин, – ибо в тот период, говорит Маркс, «…машина, в общем и целом, всё же продолжает играть ту второстепенную роль, которую отводит ей Адам Смит рядом с разделением труда». Адам Смит, таким образом, вообще, отражает в теории производственные отношения мануфактурного периода, он ограничен представлениями этого периода.

Узкая специализация работников ведёт к глубоким изменениям в характере рабочей силы – она, скажем так, переделывается, или «переформатируется» под интересы капитала. «Так как различные функции совокупного рабочего [т. е. всей совокупности рабочих, осуществляющих на данном предприятии производственный процесс в целом, от начала и до конца его, – в противоположность частичному рабочему, который выполняет лишь какую-то одну частичную операцию, – К. Д.] могут быть проще и сложнее, грубее и тоньше, то его органы, индивидуальные рабочие силы, нуждаются в очень различных степенях образования и обладают поэтому очень различной стоимостью. Таким образом, мануфактура развивает иерархию рабочих сил, которой соответствует лестница заработных плат.

…Наряду с иерархическими ступенями выступает простое деление рабочих на обученных и необученных. Для последних издержки обучения совершенно отпадают, для первых они, вследствие упрощения их функций, ниже, чем для ремесленников. В обоих случаях падает стоимость рабочей силы» (к выгоде капитала!). Для иллюстрации Маркс цитирует экономиста-апологета Эндрю Юра: «Каждый профессиональный рабочий… получая возможность совершенствоваться путём упрощений в одном направлении… становится более дешёвым».

Разделение труда внутри предприятия (изначально – мануфактуры) выступает одной из форм общественного разделения труда как фундаментальной тенденции развития общества. Маркс определяет все эти формы: «Если иметь в виду лишь самый труд, то разделение общественного производства на его крупные роды, каковы земледелие, промышленность и т. д., можно назвать общим [im Allegemeinen] разделением труда, распадение этих родов производства на виды и подвиды – частным [im Besonderen] разделением труда, а разделение труда внутри мастерской – единичным [im Einzelnen] разделением труда». Эта третья форма – исторически и логически последняя и высшая форма разделения труда, неразрывно, органически, однако, связанная с первыми двумя его формами.

Капитализм чрезвычайно развивает и углубляет все формы общественного разделения труда – это его важнейшая характерная особенность, означающая, по существу дела, тенденцию к углублению общественного характера производства, к его обобществлению, вступающему в противоречие с частнокапиталистической формой присвоения его продуктов. Обособление всё более и более узких отраслей промышленности, число которых в наше время достигает многих-многих сотен, и узкая специализация работников внутри каждого предприятия идут рука об руку с территориальным (межрегиональным и международным) разделением труда.

Это отмечает Маркс: «…Территориальное разделение труда, прикрепляющее определённые отрасли производства к определённым областям страны, получает новый толчок благодаря мануфактурному производству, эксплуатирующему всякого рода особенности. В мануфактурный период богатый материал разделению труда внутри общества доставляется расширением мирового рынка и колониальной системой, причём и то, и другое входит в круг общих условий существования общественного разделения труда». Напомним, что общественное разделение труда является основой и предпосылкой товарного производства, а его-то высшей формой выступает капитализм. Товарное производство развивается и углубляется в меру углубления разделения труда – и это достигает кульминации сегодня, в нашем «глобализованном» мире, с его узкой специализацией стран и – оттого – с их теснейшей взаимосвязью и критической взаимозависимостью, которая и проявляется остро во всякого рода кризисы, в периоды затруднений на рынках.

Общее, частное и единичное разделение труда суть разные формы разделения труда, но третья из них – разделение труда внутри предприятия – принципиально отличается от первых двух. «Однако, несмотря на многочисленные аналогии и связь между разделением труда внутри общества и разделением труда внутри мастерской, – пишет в «Капитале» Маркс, – оба эти типа различны между собой не только по степени, но и по существу. …что характеризует разделение труда в мануфактуре? Тот факт, что здесь частичный рабочий [в отличие от отдельного и самостоятельного частного товаропроизводителя – К. Д.] не производит товара. Лишь общий продукт многих частичных рабочих превращается в товар». «…Каждый рабочий производит лишь часть целого, и так как каждая часть не имеет сама по себе никакой ценности или полезности, то здесь нет ничего такого, что рабочий мог бы взять и сказать: “Это мой продукт, это я удержу для себя”» – а сие остроумное наблюдение принадлежит английскому экономисту – мелкобуржуазному социалисту, критику капитализма и защитнику интересов труда Томасу Годскину (1787–1869), работу которого «Labour Defended against the Claims of Capital», опубликованную в 1825 году, Маркс характеризует как «превосходную».

«…Разделение труда внутри общества опосредствуется куплей и продажей продуктов различных отраслей труда; связь же между частичными работами внутри мануфактуры – продажей различных рабочих сил одному и тому же капиталисту, который употребляет их как комбинированную рабочую силу. Мануфактурное разделение труда предполагает концентрацию средств производства в руках одного капиталиста, общественное разделение труда – раздробление средств производства между многими независимыми друг от друга товаропроизводителями. …Норма, применяемая при разделении труда внутри мастерской a priori и планомерно, при разделении труда внутри общества действует лишь a posteriori, как внутренняя, слепая естественная необходимость, преодолевающая беспорядочный произвол товаропроизводителей и воспринимаемая только в виде барометрических колебаний рыночных цен [противоречие между планомерной организацией производства внутри отдельно взятого предприятия и анархией, хаосом производства в рамках всего общества – К. Д.]. Мануфактурное разделение труда предполагает безусловный авторитет капиталиста по отношению к рабочим, которые образуют простые члены принадлежащего ему совокупного механизма; общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых товаропроизводителей, не признающих никакого иного авторитета, кроме конкуренции… …[И] Весьма характерно, что вдохновенные авторитеты фабричной системы [то бишь апологеты капитализма, противники социализма – К. Д.] не находят против всеобщей организации общественного труда возражения более сильного, чем указание, что такая организация превратила бы всё общество в фабрику». Собственно, это и есть тенденция к обобществлению производства, к всамделишному превращению всего народного хозяйства в одну большую фабрику – причём в наше время уже не просто в пределах одной страны, но в масштабах всей планеты, всего мирового хозяйства. И развитие информационных технологий, компьютерных систем и сетей (см. проект ОГАС академика В. М. Глушкова) делает технически всё более возможным управление всем национальным и мировым хозяйством как «одной фабрикой». Ныне ведь уже совсем не важно, что цехи её пространственно очень удалены друг от друга, что они могут располагаться в разных странах и на разных континентах – они при этом могут работать как один организм (и «как часы») под единым руководством!

Разделение труда и узкая специализация рабочих на определённом этапе сыграли заметную роль в повышении производительности труда, а стало быть, и в развитии производительных сил общества. Но какой ценой это было достигнуто? Ценой уродующего воздействия на человека, превращения его в одностороннее, однобоко развитое, ущербное существо! Ценой «…того узкого профессионализма и специализации, того установления однобокости человека, по поводу которого уже А. Фергюсон, учитель А. Смита, воскликнул: “Мы – нация илотов, и между нами нет свободных людей!”». А «Дугалд Стюарт называет мануфактурных рабочих “living automatons… employed in the details of the work” [“живыми автоматами, что заняты деталями работы”]». Об уродующем воздействии разделения труда на личность писали и до К. Маркса, вот и «…Гегель придерживался очень еретических взглядов относительно разделения труда. “Под образованным человеком следует разуметь прежде всего того, кто может сделать всё то, что делают другие”, – говорит он в своей “Философии права”…». Мануфактурный же рабочий, выполняя сотни раз на день одну и ту же операцию, натренирован лишь на её выполнении, и он уже не может сделать «всё то, что другие»! Это буквально ведёт к физическому уродству, так как развиваются лишь те мышцы, что задействованы в единственной выполняемой трудовой операции. И поскольку условия труда в мануфактуре были ужасающими, для неё типичны были работники сутулые, с впалой грудью и т. п.

«В мануфактуре обогащение совокупного рабочего, а следовательно, и капитала общественными производительными силами обусловлено обеднением рабочего индивидуальными силами. “Невежество есть мать промышленности, как и суеверий [sic!]. Сила размышления и воображения подвержена ошибкам; но привычка двигать определённым образом рукой или ногой не зависит ни от того, ни от другого [рабочему, тупо выполняющему день-деньской лишь одно единственное движение, думать некогда, да и незачем! – К. Д.]. Поэтому мануфактуры лучше всего процветают там, где наиболее подавлена духовная жизнь, так что мастерская может рассматриваться как машина, части которой составляют люди [A. Ferguson: “History of Civil Society”. Edinburgh 1767…]”. И в самом деле, в половине XVIII века некоторые мануфактуры предпочитали употреблять полуидиотов для производства известных простых операций, составляющих, однако, фабричную тайну…». К слову, пионер конвейерной системы Генри Форд тоже предпочитал брать на работу инвалидов и даже людей с лёгкой степенью умственной отсталости – впрочем, в наши дни это бы ему даже поставили в заслугу: как-никак, оказывал он поддержку гражданам с ограниченными возможностями!

«…Умственные способности и развитие большей части людей, – говорит А. Смит, – необходимо складываются в соответствии с их обычными занятиями. Человек, вся жизнь которого проходит в выполнении немногих простых операций… [который] не имеет случая и необходимости изощрять свои умственные способности или упражнять свою сообразительность… становится таким тупым и невежественным, каким только может стать человеческое существо». Два с половиной века прошло, в далёком прошлом осталась мануфактура, почётное место на рабочих столах многих работников занял нынче компьютер, но слова классика политической экономии не утратили ни грамма актуальности: по-прежнему узкое разделение труда, непреодолимое при капитализме, уродует людей, превращает их в «тупые и невежественные существа», даже если они и заняты вроде как трудом «интеллектуальным»! Но дело в том, что такое разделение труда объективно выгодно капиталу: оно делает труд зависимым от него, оно привязывает труд к капиталу.

Человек, способный изготовить какой-то предмет, какой-то товар «от А до Я», способен работать на себя, как индивидуальный товаропроизводитель; человек же, натренированный как частичный рабочий, может работать только в составе целого «производственного организма», принадлежащего капиталисту. Маркс цитирует российского экономиста Андрея Карловича Шторха: «Работник, владеющий своим ремеслом во всём его объёме, может везде заниматься производительной деятельностью и добывать себе средства к существованию; наоборот, второй (мануфактурный рабочий) представляет только аксессуар [sic!], который отдельно от своих товарищей не обладает ни способностью к труду, ни необходимой для этого самостоятельностью, и вынужден принимать те условия, которые работодателю угодно будет ему предложить». Подчинение труда капиталу в мануфактуре подготавливает полное и окончательное его подчинение капиталу при машинном производстве, когда рабочий превращается в придаток к машине, принадлежащей капиталисту, и, стало быть, он теперь может трудиться и поддерживать своё физическое существование только в таком незавидном качестве.

Мануфактура была крупным шагом в развитии промышленности, но «вместе с тем мануфактура не была в состоянии ни охватить общественное производство во всём его объёме, ни преобразовать его до самого корня. Она выделялась как архитектурное украшение на экономическом здании, широким основанием которого было городское ремесло и сельские побочные промыслы. Её собственный узкий технический базис вступил на известной ступени развития в противоречие с ею же самою созданными потребностями производства.

…Последние [машины – К. Д.] устраняют ремесленный тип труда как основной принцип общественного производства. Этим, с одной стороны, устраняется техническая основа пожизненного прикрепления рабочего к данной технической операции. С другой стороны, падают те преграды, которые этот принцип ещё ставил господству капитала». Значение мануфактуры в том, что она подготавливает машинное производство, которое представляет собою следующую, куда более высокую и развитую ступень развития капитализма, – и ей в «Капитале» Маркса посвящена большая глава 13 – «Машины и крупная промышленность».

«…Подобно всем другим методам развития производительной силы труда, они [машины – К. Д.] должны удешевлять товары, сокращать ту часть рабочего дня, которую рабочий употребляет на самого себя, и таким образом удлинять другую часть его рабочего дня, которую он даром отдаёт капиталисту. Машины [при капитализме – К. Д.] – средство производства прибавочной стоимости.

В мануфактуре исходной точкой переворота в способе производства служит рабочая сила, в крупной промышленности – средство труда», именно: машина.

Первым делом Карл Маркс выясняет, что же это такое – машина, подвергая критике взгляды на этот вопрос других экономистов. «Математики и механики – и это повторяют некоторые английские экономисты – говорят, что орудие есть простая машина, а машина есть сложное орудие [т. е. они не видят их коренного различия, а кроме того, пытаясь дать определение, впадают в логически порочный круг – К. Д.]. …С другой стороны, различие между орудием и машиной хотят открыть в том, что при орудии движущей силой служит человек, напротив, движущая сила машины – сила природы, отличная от человеческой силы, например животное, вода, ветер и т. д. Но тогда, – возражает Карл Маркс, – запряжённый быками плуг, относящийся к самым разным эпохам производства, был бы машиной, а Claussen’s circular loom [круговой ткацкий станок Клауссена], который приводится в движение рукой одного рабочего и делает 96000 петель в минуту, был бы простым орудием». Чтобы всё-таки выяснить этот вопрос, автор «Капитала» анализирует, из каких частей состоит машина: «Всякая развитая совокупность машин [entwickelte Maschinerie] состоит из трёх существенно различных частей: машины-двигателя, передаточного механизма, наконец, машины-орудия, или рабочей машины. …[И вот как раз-то] Промышленная революция в XVIII веке исходит… от этой части машин – от рабочей машины. И теперь каждый раз, когда ремесленное или мануфактурное производство превращается в машинное, исходным пунктом служит рабочая машина. [Рабочая машина – главный элемент машины, которому «подчинены» двигатель, передаточный механизм и др., – К. Д.]

…Итак, рабочая машина – это такой механизм, который, получив соответственное движение, совершает своими орудиями те самые операции, которые раньше рабочий совершал подобными же орудиями. Исходит ли движущая сила от человека или же, в свою очередь, от машины – это ничего не изменяет в существе дела». «…паровая машина в том виде, как она была изобретена в конце XVII века, в мануфактурный период, и просуществовала до начала 80-х годов XVIII века, не вызвала никакой промышленной революции. Наоборот, именно создание рабочих машин сделало необходимой революцию в паровой машине». Промышленную революцию породили прядильная машина и ткацкий станок, а паровая машина, как универсальный двигатель промышленности, не более чем закрепила эту революцию, дав промышленности новую силу.

Попутно, рассматривая историю машинной техники, Карл Маркс замечает: «…Критическая история технологии вообще показывает, как мало какое бы то ни было изобретение XVIII столетия принадлежит тому или иному отдельному лицу. [Бессмысленны, стало быть, бесконечные споры о том, кто изобрёл то же радио, например! – К. Д.] …Технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни и проистекающих из них духовных представлений».

Согласно Марксу, «машина, от которой исходит промышленная революция, заменяет рабочего, действующего одновременно одним орудием, таким механизмом, который разом оперирует множеством одинаковых или однородных орудий и приводится в действие одной двигательной силой, какова бы ни была форма последней». В этом, собственно, и состоит сущность машины, отличие её от набора ручных орудий труда, и Маркс в этом месте «Капитала» в очередной раз ссылается на Чарльза Беббиджа: «Соединение всех этих простых инструментов, приводимых в движение одним общим двигателем, составляет машину».

Некоторые «крупные двигательные силы», что служат приведению машин в действие, машинное производство унаследовало ещё от мануфактурного периода, к примеру – лошадь, чему свидетельством является «сохранившийся до сих пор способ выражать величину механической силы в лошадиных силах». Вообще, именно «…мануфактурный период развивал первые научные и технические элементы крупной промышленности. …[Но] Только с изобретением второй машины Уатта, так называемой паровой машины двойного действия, был найден первичный двигатель, который потребляя уголь и воду, сам производит двигательную силу и мощность которого находится всецело под контролем человека; двигатель, который подвижен и сам является средством передвижения; который, будучи городским, а не сельским, как водяное колесо, позволяет концентрировать производство в городах, вместо того чтобы рассеивать его в деревне; двигатель, универсальный по своему техническому применению и сравнительно мало зависящий в своём местопребывании от тех или иных локальных условий. Великий гений Уатта обнаруживается в том, что патент, взятый им в апреле 1784 года, давая описание паровой машины, изображает её не как изобретение лишь для особых целей, но как универсальный двигатель крупной промышленности». В этом принципиальное отличие машины Уатта от, например, ранней (1705 год) паровой  машины Томаса Ньюкамена, использовавшейся лишь как насос для откачки воды.

Таким образом, не паровая машина начала промышленную революцию. Но её изобретение – изобретение её как универсального двигателя промышленности, адекватного новому технологическому укладу, – утвердило крупное машинное производство в его более-менее развитом и завершённом виде. Хотя… современная машинная промышленность революционна по своему духу, она не может быть «завершённой» и постоянно революционизирует саму себя, так что сразу после Маркса, после его «Капитала», у промышленности появился ещё более адекватный и эффективный универсальный двигатель – электрический двигатель. Одно из его преимуществ заключается в том, он может служить индивидуальным приводом для каждой рабочей машины (металлорежущего станка, например, или прядильной машины) и даже – отдельно – для каждого рабочего органа машины, тогда как в прежнюю эпоху приходилось использовать вал отбора мощности для нескольких машин, приводимых в движение от одного, общего для них всех парового двигателя.

Истинно: «…только по введении силы пара взамен силы воды фабрики получают возможность сосредоточиваться в городах… Паровая машина – мать промышленных городов» – это утверждение Маркс обнаружил в фабричном отчёте за 1860 год. Стало быть, паровая машина оказала в своё время решающее влияние на начавшийся одновременно с промышленной революцией процесс урбанизации, вообще – на демографию, коренным образом изменив характер расселения людей.

Выяснив, что такое машина, Маркс переходит к рассмотрению организации машинного производства, сразу замечая: «Теперь мы должны провести различие между двоякого рода вещами: кооперацией многих однородных машин и системой машин». Первый случай – это, например, несколько ткацких станков, размещённых вместе в одном цеху. При этом «…вся работа производится одной и той же рабочей машиной. …Является ли такая рабочая машина только механическим воспроизведением сложного ремесленного орудия или комбинацией разнородных простых орудий, специализированных мануфактурой, на фабрике… неизменно каждый раз вновь появляется простая кооперация…». «…Но система машин в собственном смысле этого слова заступает место отдельной самостоятельной машины только в том случае, когда предмет труда проходит последовательный ряд взаимно связанных частичных процессов, которые выполняются цепью разнородных, но взаимно дополняющих друг друга машин». Наиболее чётко это проявляется у современных автоматических поточных линий, соединяющих «в цепь» несколько рабочих машин, выполняющих определённые операции. В основе же системы машин лежит, по сути, принцип мануфактуры – и она, таким образом, подготовила последующую систему машин: «Здесь вновь выступает характерная для мануфактуры кооперация, основанная на разделении труда, но теперь она представляет собою уже комбинацию частичных рабочих машин. …В тех отраслях, где система машин вводится впервые, сама мануфактура, в общем и целом, доставляет для неё естественную основу разделения, а следовательно, и основу организации процесса производства». Мануфактура разложила процесс изготовления определённой вещи на отдельные, единичные операции, каждая из которых выполняется отдельным рабочим, – а теперь они «поручаются» машине.

Маркс отлично показывает диалектику развития промышленности: каждый новый уклад её рождается в недрах предыдущего, подготавливая уклад, идущий ему на смену, и накопление количественных изменений ведёт к новому качеству. Так и развитая система рабочих машин даёт возможность полностью автоматизировать её, возложив функции управления на машины, занятые обработкой информации, даёт возможность создавать заводы-автоматы, управляемые буквально одним человеком.

И программирование вычислений на ЭВМ идёт «оттуда», из фабрики времён Маркса, – перфокарту ведь изобрёл конструктор автоматического ткацкого станка Жозеф Мари Жаккар (1752–1834); у него это приспособление программировало сложный крупноузорчатый рисунок ткани (т. н. «жаккардовые переплетения»).

«…Когда рабочая машина выполняет все движения, необходимые для обработки сырого материала без содействия человека, и нуждается лишь в контроле со стороны рабочего, мы имеем перед собой автоматическую систему машин, которая, однако, поддаётся дальнейшему усовершенствованию в деталях».

Рост производительности труда это даёт колоссальный. Как мы уже отмечали выше, в мануфактуре, занятой изготовлением иголок, суточная производительность одного рабочего достигла 4800 штук – против 20 у индивидуального ремесленника. А фабричный рабочий, управляясь четырьмя станками, «клепал» их уже 600 тыс.!

Машина постоянно революционизирует промышленность, круто изменяя все стороны её организации. Так, «с увеличением числа изобретений и возрастанием спроса на вновь изобретённые машины всё более развивалось, с одной стороны, распадение фабрикации машин на многочисленные самостоятельные отрасли, с другой стороны – разделение труда внутри машиностроительных мануфактур».

«Переворот в способе производства, совершающийся в одной сфере промышленности, обусловливает такой же переворот в других сферах. Так, например, машинное прядение выдвинуло необходимость машинного ткачества [прядильная машина была изобретена раньше, после чего выработка пряжи возросла настолько, что её продукцию попросту не могло «переварить» устаревшее ткацкое производство – К. Д.], а оба вместе сделали необходимой механико-химическую революцию в белильном, ситцепечатном и красильном производствах. …именно революция в способе производства промышленности и земледелия сделала необходимой революцию в общих условиях общественно-производственного процесса, т. е. в средствах сношения и транспорта. …средства транспорта и сношений, завещанные мануфактурным периодом, скоро превратились в невыносимые путы для крупной промышленности…», и это противоречие было разрешено изобретением паровоза и парохода, развитием сети железных дорог.

Маркс отмечает, что «…машинное производство первоначально возникло на не соответствующем ему материальном базисе», и «…крупная промышленность должна была овладеть характерным для неё средством производства, самою машиной, должна была производить машины машинами. Только тогда она создала адекватный ей технический базис и стала на свои собственные ноги. В той мере, как в первые десятилетия XIX века росло машинное производство, машина и на самом деле постепенно овладевала фабрикацией рабочих машин». Производство машин машинами, возникновение машиностроения, как крупной самостоятельной отрасли промышленности, по сути, знаменует собою завершение промышленной революции. Соответственно, наличие развитого машиностроения, ядро которого составляет станкостроение, делает страну подлинно индустриальной, такой, что прошла промышленную революцию до конца. В связи с этим можно вспомнить, что в царской России практически отсутствовали специализированные предприятия станкостроения. Подавляющее большинство металлорежущих станков ввозилось из-за рубежа (в 1875 году станочный парк был иностранного происхождения на 90 %, такое положение не слишком изменилось и к Первой мировой войне), а внутреннее их производство было большей частью представлено их подсобным изготовлением предприятиями других отраслей машиностроения (такими как Мотовилихинский или Невский заводы) под свои собственные нужды или, в лучшем случае, под заказ небольшими партиями. Так же и в 1990-е годы станкостроение было едва ли не в наибольшей степени разгромлено что в России, что на Украине – и убогое состояние указанной отрасли лучше любого зеркала отражает индустриальный упадок стран.

Естественно, Карла Маркса в первую голову интересует, как внедрение машин влияет на характер труда и экономическое положение наёмного работника, влияет на взаимоотношения труда и капитала – и как, в свою очередь, капиталистические условия определяют сферу применения машин. «…Капитал заставляет теперь рабочего работать не ручным орудием, а машиной, которая сама оперирует своими орудиями. …Несомненно… что машина и развитая система машин [systematisch entwickelte Maschinerie]… представляют несравненно большую стоимость, чем средства труда в ремесленном и мануфактурном производствам.

…Чем меньше труда они сами [машины – К. Д.] содержат, тем меньше стоимости они присоединяют к продукту. Чем меньше стоимости они передают продукту, тем они производительнее и тем более приближаются они по своей службе к силам природы. Производство же машин машинами уменьшает их стоимость по сравнению с их размерами и их действием.

Сравнительный анализ цен ручных или мануфактурных товаров и тех же товаров, произведённых машинами, даёт в общем тот результат, что в машинном продукте часть стоимости, переходящая от средств труда, относительно возрастает, но абсолютно уменьшается. То есть её абсолютная величина уменьшается, но её величина в отношении ко всей стоимости продукта, например фунта пряжи, увеличивается». Иными словами, в стоимости определённого товара, если он изготовлен с применением машин, больше удельный вес той стоимости, что была создана прошлым трудом, воплотившись в средствах производства, – и теперь она переносится со средств производства на продукт труда; и, соответственно, меньше удельный вес той части стоимости, что создана «живым» трудом. Машина экономит «живой труд», рабочую силу, вытесняя работников из производства, но «…хотя бы машина и стоила столько же, сколько замещаемая ею рабочая сила, тем не менее овеществлённый в ней труд всегда меньше замещаемого ею живого труда» – иначе бы и не было смысла её применять! У Д. Рикардо в его «Principles of Political Economy» это звучит так: «Эти немые агенты (машины) всегда являются продуктом гораздо меньшего труда, чем тот, который они замещают, хотя бы они имели совершенно такую же денежную стоимость» (цитата в «Капитале»).

Но при капитализме проблема состоит в том, что машина – в руках капитала – должна замещать не труд, но приобретённую капиталистом рабочую силу, которая может быть дешевле или дороже, – и данное обстоятельство при капитализме определяет сферу применения машин, любой современной техники. Маркс в своей книге приходит к формулированию принципа капиталистического применения машин. «Если рассматривать машины исключительно как средство удешевления продукта [как это имеет место быть при социализме – К. Д.], то граница их применения определяется тем, что труд, которого стоит их производство, должен быть меньше того труда, который замещается их применением. Однако для капиталиста эта граница очерчивается более узко. Так как он оплачивает не применяемый труд, а стоимость рабочей силы, то для него применение машин целесообразно лишь в пределах разности между стоимостью машины и стоимостью замещаемой ею рабочей силы». Во втором издании «Капитала» было сделано дополнение (в примечании): «Поэтому в коммунистическом обществе машины нашли бы совершенно иную арену, чем в буржуазном обществе».

Применять современные машины капиталистам выгодно лишь при дорогой рабочей силе; напротив, чем рабочая сила дешевле, тем менее капиталисты заинтересованы в применении машин. Им выгоднее нанять с пяток или десяток каких-нибудь индонезийцев или филиппинцев (китайцев приводить в пример теперь не очень правильно, с ними такое уже не проходит – в КНР стоимость рабочей силы порядком уже выросла), чем установить промышленного робота. Поэтому перенос промышленного производства в бедные и отсталые страны с дешёвой рабочей силой чрезвычайно препятствует внедрению передовой техники во всемирном масштабе.

«Машины… часто не могут найти применения до тех пор, пока труд (он имеет в виду заработную плату) не повысится», – К. Маркс цитирует Д. Рикардо.

 В старинной ремесленной мастерской и в мануфактуре трудились взрослые мужчины, тогда как женщины вели домашнее хозяйство. Именно внедрение машин расширило применение женского и детского труда: «Поскольку машины делают мускульную силу излишней, они становятся средством для того, чтобы применять рабочих без мускульной силы или с недостаточным физическим развитием, но с более гибкими членами. Поэтому женский и детский труд был первым словом капиталистического применения машин». Рабочая сила женщин и детей дешевле рабочей силы взрослых мужчин (меньше их потребность в жизненных средствах), что уже несёт выгоду капиталу. Более того, приход женщин и детей на фабрику расширяет предложение рабочей силы, удешевляя этим её. Эксплуатация детей и женщин хороша капиталу ещё и тем, что дети и слабый пол меньше, чем взрослые, здоровые мужики, способны оказывать сопротивление капиталу, отстаивая свои права и интересы. Во времена Маркса в английской промышленности дети (начиная с возраста 5–7 лет!) составляли третью часть рабочей силы. Часто имели место быть такие периоды, когда мужчинам найти работу было сложнее, чем женщинам и детям, отчего возникала позорная ситуация: именно дети становились кормильцами в семьях, тогда как их папаши исполняли роль «домохозяек»! Лишь последующее социально-экономическое развитие привело к тому, что производство потребовало более образованной рабочей силы, было введено всеобщее школьное образование, детский труд в развитых странах был вытеснен и запрещён, – однако он остаётся и сегодня нормой в бедных странах, проходящих достаточно ранние ступени развития капитализма. Работающих детей сегодня в мире больше, чем безработных взрослых.

Да и в нашей стране в 1990-е годы наступил «ренессанс» детского труда, причём либералы восторгались весьма распространённой в то времечко картиной, когда дети вместо занятий в школе и кружках-секциях, скажем, мыли автомобили на парковках: мол, какие ж они молодцы, с ранних лет учатся зарабатывать деньги!

При капитализме машина, будучи потенциально средством облегчения труда, лишь делает его ещё тяжелее, добавляя рабочему больше мук труда. «Прежде всего движение и производственная деятельность средства труда приобретают в машине самостоятельный характер по отношению к рабочему. Средство труда становится само по себе промышленным perpetuum mobile, которое производило бы непрерывно, если бы оно не наталкивалось на известные естественные границы со стороны своих помощников-людей, на слабость их тела и на их своеволие». То есть, уже не рабочий приводит в движение ручные орудия труда, но машина своим движением заставляет двигаться рабочего, навязывая ему нечеловеческий темп.

Когда целью производства является извлечение максимальной прибавочной стоимости, выжимаемой из рабочего, машина становится рабочему врагом. Ещё утопист Роберт Оуэн отметил: «С того времени, как дорогие машины приобрели всеобщее распространение, человека принудили работать свыше его средних сил».

Маркс рассматривает снашивание машин – причём он, помимо физического снашивания, выделяет и моральный износ; и он показывает, что снашивание машин вынуждает конкурирующих капиталистов усиливать эксплуатацию рабочих, увеличивать рабочий день, дабы окупить свои машины. «Но кроме материального снашивания машина подвергается, так сказать, и моральному снашиванию. Она утрачивает меновую стоимость по мере того как машины такой же конструкции начинают воспроизводиться дешевле или лучшие машины вступают с ней в конкуренцию. В обоих случаях, как бы ещё нова и жизнеспособна ни была машина, её стоимость определяется уже не тем рабочим временем, которое фактически овеществлено в ней, а тем, которое необходимо теперь для воспроизводства её самой или для воспроизводства лучшей машины. …Чем короче период, в течение которого воспроизводится вся её стоимость, тем меньше опасность морального снашивания, а чем длиннее рабочий день, тем короче этот период». Иными словами, капиталисту нужно спешить, пока машина не устарела, ему необходимо сократить срок амортизации оборудования, а значит, ему необходимо как можно более интенсивно эксплуатировать машину и, соответственно, рабочего, занятого управлением и обслуживанием её. Ему нужно увеличивать продолжительность рабочего дня! «…С удлинением рабочего дня масштаб производства увеличивается, между тем как часть капитала, затраченная на машины и постройки, остаётся без изменения. Благодаря этому не только возрастает прибавочная стоимость, но и уменьшаются затраты, необходимые для её получения».

Карл Маркс отмечает «…тот экономический парадокс, что самое мощное средство для сокращения рабочего времени превращается в надёжнейшее средство для того, чтобы всё время жизни рабочего и его семьи обратить в рабочее время, предоставляемое капиталу для увеличения его стоимости». Примерно сто лет тому назад рабочий класс цивилизованных наций добился 8-часового рабочего дня. С тех времён производительность труда – благодаря применению всё более совершенных машин и технологий – возросла многократно, но продолжительность рабочего дня – если не считать горстки наиболее «социальных» государств, вроде Франции, – не уменьшилась ни на йоту! Более того, даже в развитых странах (последний пример тому – Австрия) буржуазия всё решительнее наступает на 8-часовой рабочий день.

Прогресс техники делает реально возможным сокращение рабочего дня, но этого не происходит. Признаем, однако, что этого не происходило и в Советском Союзе – даже в последний период его существования законом для основной массы трудящихся была установлена 41-часовая неделя; меньше часов трудились только определённые категории работников, хотя, конечно, их тоже было немало – их были миллионы. (Был период, когда рабочий день был для всех сокращён до 7-ми часов – но при шестидневной неделе, так что в неделю трудились 42 часа.) Допустим, что в 1920-е – 50-е годы объективно не было условий для сокращения рабочего дня ниже восьми часов – да, время было тяжёлое, нужно было напрягать все силы народа, проводить индустриализацию, ковать в тылу оружие Победы, восстанавливать из руин разрушенные города и заводы, создавать ракетно-ядерный щит страны, чтобы не допустить нового нападения на неё. Однако, начиная с 1960-х годов, проводить политику планомерного сокращения рабочего времени и увеличения часов отдыха и досуга граждан можно было вполне – тем более, в рамках обещанного Хрущёвым Н. С. скорого построения коммунизма. Почему же это не делалось? Очевидно, в силу господства в умах тогдашних руководителей и «хозяйственников» «товарного мышления». Акцент в экономической политике ими делался на увеличении «вала», на «повышении уровня материального благосостояния». И народу внушался вполне буржуазный принцип: «нужно больше работать, чтобы лучше жить» – вместо перехода к принципу: «чтобы лучше жить, нужно меньше работать». Слова Маркса о том, что в коммунистическом обществе его богатство будет определяться уже не столько рабочим, сколько свободным временем его членов, затрачиваемым ими на всестороннее развитие личности, если когда и вспоминали, то только в отвлечённо-теоретическом ключе, в соотнесении с далёким будущим, не в ключе практическом.

Современная машинная и информационно-машинная техника, несомненно, создаёт все возможности для того, чтобы люди могли меньше работать и лучше жить в материальном плане, чтобы они в полном объёме удовлетворяли свои разумные человеческие потребности и при этом имели вдоволь времени для личностного развития и участия в общественной жизни. Однако для этого необходимо изменить весь общественный строй, перейти к такому способу хозяйствования, при котором Человек станет целью общественного производства, а не средством производства прибыли. Причём речь здесь идёт не просто об «упразднении» капитализма, но именно о постепенном изживании «товарности», привычки всё мерять деньгами.

Применяя машины и повышая за счёт этого производительность труда, можно сократить продолжительность рабочего дня, дав работу большему количеству людей, – но только не при капитализме, при котором машина вытесняет «живой труд» из производства, создавая то, что марксизм называет «резервной армией труда». И часть общества страдает от вынужденного «безделья», тогда как другая часть выбивается из сил, «сгорает на работе», проводя там в лучшем случае 8 часов ежедневно! Такое просто вопиющее положение дел при капиталистическом способе производства неустранимо – неустранимо, какие б совершеннейшие роботы и системы искусственного интеллекта не внедрялись, какие б чудеса «цифровизации» нам не обещали всякие там Цукерберги! Скорее наоборот, все эти новейшие чудеса способны вытеснить из производства, сделав «бездельниками», устранёнными из активной общественно-производственной жизни, многие-многие миллионы людей.

Так что не случайно в развитых странах всё больше обсуждается перспектива введения т. н. базового безусловного дохода (ББД) – этой подачки «лишним людям», своего рода суррогата коммунизма, который, однако, никаким коммунизмом стать не может, поскольку целью экономики-то по-прежнему останется прибыль, а вовсе не всестороннее развитие всех и каждого! И индивиды, живущие на ББД, будут использовать деньги и уймищу свободного времени отнюдь не на своё всестороннее развитие, а на пустое потребительство (пусть и ограниченное размерами подачки); они будут ускоренно деградировать, обусловливая деградацию всего буржуазного общества, значительная часть которого попросту лишится стимулов для развития.

Появление и увеличение численности «лишних людей» при капитализме неизбежно. Понимание этого появилось ещё задолго до Маркса: ведь ещё «одна из великих заслуг Рикардо заключается в том, что он видел в машинах не только средства производства товаров, но и средства производства “redundant population” [“избыточного населения”]». Маркс же чётко установил специфику применения машин при капитализме, он показал, что способ, характер применения машин зависит от общественных условий, от отношений собственности в обществе.

При капитализме производство абсолютной и относительной прибавочной стоимости идут рука об руку – капиталисты стремятся и удлинить рабочий день, и сократить необходимое рабочее время пролетария. Машина до определённого момента способствует и тому, и другому. Но… только лишь до поры до времени. «Безграничное удлинение рабочего дня… приводит впоследствии… к реакции со стороны общества, жизненным корням которого угрожает опасность, а вместе с тем к законодательному установлению ограниченным норм рабочего дня. На основе последнего приобретает решающую важность… интенсификация труда.

[Однако] …при такой работе, которая… совершается изо дня в день с повторяющимся регулярным однообразием, неизбежно наступает момент, когда удлинение рабочего дня и интенсификация труда взаимно исключают друг друга…

…принудительное сокращение рабочего дня, дающее мощный толчок развитию производительной силы и экономизации условий производства, заставляет рабочего увеличивать затрату труда в единицу времени, повышать напряжение рабочей силы, плотнее заполнять поры рабочего времени, то есть конденсировать труд до такой степени, которая достижима только в рамках сокращения рабочего дня. …Более интенсивный час 10-часового рабочего дня содержит теперь столько же или больше труда, т. е. затраченной рабочей силы, чем более пористый сам 12-часового рабочего дня. Поэтому его продукт имеет такую же или бóльшую стоимость, чем продукт более пористых 1¹/₅ часов».

Этот «порочный круг» нещадной эксплуатации труда капиталом, таким образом, может быть бесконечным, из него нет и быть не может выхода в одном только лишь совершенствовании техники – даже если заставить капитал сократить рабочий день, скажем, до 6-ти часов, он настолько усилит эксплуатацию работника, что за эти 6 часов выжмет из него столько же пота и уничтожит столько же нервных клеток, сколько прежде он выжимал и уничтожал за 8 часов! Если не ещё больше…

«…А о том, чтобы рабочий действительно превращал в труд больше рабочей силы, об этом заботится капитал посредством метода оплаты». «…машина [же] в руках капитала становится объективно и систематически применяемым средством, чтобы выжать больше труда в течение данного времени. Это достигается двояким способом: увеличением скорости машин и увеличением количества машин [например, ткацких станков – К. Д.], которое находится под контролем одного и того же рабочего, т. е. увеличением арены труда последнего».

Машина коренным образом меняет и само содержание человеческого труда. Прежде всего – на той стадии развития производства, которое анализирует в своей книге Карл Маркс, «…машинное производство уничтожает необходимость мануфактурно закреплять это распределение [работников по их рабочим местам – К. Д.], прикреплять одних и тех же рабочих навсегда к одним и тем же функциям. Так как движение фабрики в целом исходит не от самого рабочего, а от машины, то здесь может совершаться постоянная смена персонала, не вызывая перерыва процесса труда». Иными словами, капиталистической фабрике, в большей мере, чем мануфактуре с её ручным трудом, присуща текучесть кадров – найти рабочего, способного справляться с машиной, проще, чем работника, виртуозно владеющего какой-то определённой узкой операцией, выполняемой руками. «Незаменимых людей нет», при постоянном наличии безработицы всегда можно найти на рынке труда нужного человека, а сами пролетарии постоянно находятся в поиске «хорошей работы», меняя в течение жизни десятки раз место работы, а то и место жительства.

Интересно, что нынешняя статистика изобрела для обозначения текучести кадров новый благозвучный термин: «мобильность рабочей силы». Словечко это – «мобильность» – явно несёт положительную окраску, так что, очевидно, статистика рассматривает «высокую мобильность» работников как нечто положительное, нечто прогрессивное, противоположное «закрепощению» рабочих в «тоталитарном» СССР, где человек мог всю жизнь проработать на одном заводе. Кстати, на Украине мобильность рабочей силы в некоторых отраслях превышает сегодня 100 % в год, то есть трудовые коллективы полностью обновляются каждый год. Легко наблюдать это, посещая ближайший супермаркет – там постоянно появляются новые кассирши.

Машинный труд, а ещё сильнее конвейерный труд, как дальнейшее развитие машинного труда, – тем более, если этот труд длится по многу часов в день – ведёт к деградации личности. «В мануфактуре и ремесле рабочий заставляет орудие служить себе, на фабрике он служит машине. Там движение орудия труда исходит от него, здесь он должен следовать за его движением. В мануфактуре рабочие образуют члены одного живого механизма. На фабрике мёртвый механизм существует независимо от них, и они присоединены к нему как живые придатки».

Рабочий – всего лишь придаток машины! И он поэтому обезличивается и сам превращается в машину, в «живого робота», лишённого возможности, самого даже права думать. В системе капиталистического разделения труда одни люди думают, а другие лишь тупо выполняют свои ограниченные функции; известен случай, когда в одной западной компании рабочему, предложившему изобретение, так прямо и объяснили, что фирма в его идеях не нуждается – «за это здесь платят другим».

«…Даже совершенно ординарный оптимистичный фритредер, г. Молинари, замечает: “Человек, ежедневно наблюдая по 15 часов за однообразным ходом машины, истощается много скорее, чем если он в течение такого же времени напрягает свою физическую силу. Этот труд наблюдения, который мог бы послужить полезной гимнастикой для ума, если бы он не был слишком продолжителен, разрушает, в конце концов, своей чрезмерностью и ум и самое тело”». И далее у Маркса: «…Машинный труд, до крайности захватывая нервную систему, подавляет многостороннюю игру мускулов и отнимает у человека всякую возможность свободной физической и умственной деятельности. Даже облегчение труда становится источником пытки, потому что машина не рабочего освобождает от труда, а его труд от всякого содержания. …не рабочий применяет условие труда, а, наоборот, условие труда применяет рабочего, но только с развитием машин это извращённое отношение получает технически осязательную реальность. …Отделение интеллектуальных сил процесса производства от ручного труда и превращение их во власть капитала над трудом получает своё завершение… в крупной промышленности». Увы, самый способ его существования превращает пролетария в ограниченное существо – но в той же мере при существующем разделении труда превращаются в ограниченное существо и интеллигент, и сам капиталист, не говоря уже про мелкого буржуа, лавочника. К этому нужно относиться спокойно, не впадая в отчаяние и разочарование, в которое часто впадают социалисты-интеллигенты, столкнувшись с реальным пролетариатом, крайне далёким от каких-то идеализированных картинок, возникающих в головах революционных романтиков. Наша цель и состоит в том, чтобы освободить труд и создать общественные условия для гармонического развития личности, Человека – подняв на борьбу за это реального, а не вымышлено-идеализированного пролетария.

По большому счёту, и социализм-то способен лишь ослабить, частично снять негативное воздействие машинного труда на личность – прежде всего, сократив продолжительность рабочего дня до приемлемого уровня. Полностью же решить эту проблему можно, только изменив самый характер труда на новой технологической базе, – и современное научно-техническое развитие создаёт такие возможности, полностью автоматизируя весь тот физический, монотонный, однообразный труд, что превращён в проклятье человека, оставляя в перспективе за ним исключительно труд «творческий», способный действительно доставлять человеку радость и наслаждение. Потому-то мы, помимо всех прочих моментов, постоянно указываем на формирующийся сегодня информационно-машинный технологический способ производства как на необходимую материально-техническую базу коммунизма.

Вот только – повторимся ещё раз – решение социальных проблем невозможно без смены общественного способа производства, поскольку при капитализме всякая машина неизбежно становится врагом рабочего. «Средство труда, выступив как машина, тотчас же становится конкурентом самого рабочего. Самовозрастание стоимости капитала при помощи машин прямо пропорциональное числу рабочих, у которых они разрушают условия существования». С одной стороны, машина привязывает пролетария к капиталу, она приковывает его невидимыми цепями во много раз большей степени, чем это делало мануфактурное разделение труда: чтобы самостоятельно изготавливать какой-либо продукт на продажу, рабочий должен был бы владеть целым громадным и дорогостоящим комплексом оборудования – однако им может владеть только владелец капитала. С другой стороны, машина в условиях капитализма вытесняет рабочего из производства, выбрасывает его на улицу – и потенциально такую угрозу в ещё большей мере, чем «старые» машины, несут рабочему те технические чудеса, которые создаются в наше время: все эти роботы, суперкомпьютеры, беспилотные автомобили, искусственный интеллект и прочее.

Вопрос оттого ставится так: либо пролетариат завладеет машинами, вырвав их из рук капитала, либо машина – этот безжалостный Терминатор из киноэпопеи с Шварценеггером в главной роли – уничтожит значительную массу пролетариата, превратив его в стадо никому не нужных и живущих подачками (БДД) люмпенов.

Нам обещают «четвёртую промышленную революцию», и она – как можно ожидать – приведёт к серьёзным социальным потрясениям. Ибо такова уж природа капитализма, природа капиталистической крупной машинной промышленности: «…Современная промышленность никогда не рассматривает и не трактует существующую форму известного производственного процесса как окончательную. Поэтому её технический базис революционен, между тем как у всех прежних способов производства базис был по существу консервативен. Посредством машин, химических процессов и других методов она постоянно производит перевороты в техническом базисе производства, а вместе с тем и в функциях рабочих и в общественных сочетаниях процесса труда. Таким образом, она столь же постоянно революционизирует разделение труда внутри общества и непрерывно бросает массы капитала и массы рабочих из одной отрасли в другую. Поэтому природа крупной промышленности обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего. С другой стороны, в своей капиталистической форме она воспроизводит старое разделение труда с его закостеневшими специальностями. …это абсолютное противоречие уничтожает всякий покой, устойчивость, обеспеченность жизненного положения рабочего, постоянно угрожает вместе с средствами труда выбить у него из рук и жизненные средства и вместе с его частичной функцией сделать излишним и его самого…». Хочет ли пролетарий жить достойно или он готов смириться с тем, что будет превращён в «лишнего человека»? – такой вопрос встаёт перед ним.