&description=<p>«Капитал», как труд Маркса № 1 выступает строгим и исчерпывающим научным обоснованием поставленной цели, доказательством возможности и неизбежности её достижения.</p>&image=https://prometej.info/media/thumbnail/images/articles/k-150-letiyu-kapitala-i-200-letiyu-so-dnya-rozhdeniya-karla-marksa-chast_poster.jpg&noparse=true){kind=link}
Часть 3.3: Перечитывая старый конспект: структура и логика «Капитала».
Капитал: продукт труда, враждебный труду.
Отмеченный с месяц тому «малый юбилей» «Манифеста», расположившийся «на полпути» между двумя большими Марксовыми юбилеями, даёт нам основание сказать для начала пару слов о связи двух главных работ К. Маркса: «Манифеста» и «Капитала». Вообще, «Капитал» нельзя рассматривать иначе, как в связи со всем научным и публицистическим наследием Маркса, образующим единое органическое целое – но это целое, претерпевшее развитие, эволюцию, долгий и непростой путь.
«Манифест» завершил идейное становление молодого К. Маркса и его друга и соратника Фридриха Энгельса, став отправным пунктом их идейно-политической зрелости. Этим произведением они поставили программную цель и наметили пути её достижения; «Капитал» же, как труд Маркса № 1, его жизненная миссия и самый смысл его жизни, выступает строгим и исчерпывающим научным обоснованием поставленной цели, доказательством возможности и неизбежности её достижения. «Манифест» и «Капитал» можно рассматривать как две точки отрезка, или, вернее – если уж пользоваться тут терминологией геометрии, – как две точки направленного вперёд путеводного луча, освещающего трудную дорогу в будущее человечества.
Маркс многогранен – но многогранен в своей целостности. Как учёный, он – философ и экономист. Эти ипостаси в нём – в мыслителе, поставившем вопрос о преодолении разделения труда и лично к этому стремившемся, – неразрывны. Но к научной зрелости и целостности своей он эволюционировал всё же от философа к экономисту, или, лучше будет сказать, к политэконому. В определённый момент он обратился к изучению политэкономии – ключа к пониманию «анатомии общества».
В домарксовой экономической науке можно выделить несколько основных «типов» экономистов – по их пути в эту науку и обусловленному этим способу их мышления. Были, прежде всего, деловые люди, предприниматели, хорошо знавшие бизнес и обладавшие развитым практическим умом. Наиболее одарённые из них приподнимались на более высокий уровень мышления, чем уровень мышления удачливого буржуа. Например, Уильям Петти – сын небогатого суконщика, который сбежал из семьи, устроившись юнгой на корабль, а затем в ходе блестящей карьеры, благодаря его многочисленным талантам и обстановке Английской революции, выносившей на гребень волны многих энергичных и хватких людей, он превратился в богатого землевладельца, удостоенного после Реставрации рыцарского титула.
Или, скажем, Дэвид Рикардо – успешный и богатый биржевой спекулянт. Сам он сказывал, что экономической теорией он заинтересовался случайно, на отдыхе – лишь в 27 лет! – прочитав «Богатство народов» Адама Смита, – а до того он, мол, ничего такого и не читывал! Звучит это довольно анекдотично, напоминая легенду о «яблоке Ньютона». Существенно то, что этот хладнокровный делец был человеком разносторонним – на досуге увлечённо занимался математикой и естествознанием, особенно гордясь своей коллекцией минералов. Так что в нём удивительным – и, видимо, чрезвычайно плодотворным – образом уживались и предприниматель, не понаслышке знающий мир больших денег, и в некотором роде натурфилософ.
Экономистами становились, естественно, государственные мужи, министры и прочие «менеджеры», которых проблемы политэкономии «захватывали» ввиду необходимости решать прикладные задачи государственного управления. Таким был Анн Тюрго – экономист-физиократ, карьеру которого увенчал пост министра финансов у короля Людовика XVI. Тюрго – одна из наиболее ярких личностей предреволюционной Франции. Он попытался провести спасительные для монархии экономические реформы в духе просвещённого абсолютизма, но интриганы его «убрали», и провал его реформ обозначил нереформируемость сгнившего режима.
Впрочем, в Тюрго – выпускнике теологического факультета Сорбонны – государственный муж, опять же, сочетался с разносторонним учёным (философом).
Имел место быть, однако, и «чистый» тип экономиста-философа. Собственно, многие выдающиеся философы XVII – XVIII веков занимались и политэкономией: Джон Локк, Джордж Беркли, Дэвид Юм, Шарль Луи Монтескьё. Философом и по профессии, и по духу был университетский профессор из Глазго Адам Смит – он ведь и философские работы тоже писал и даже с них начинал свой путь в науке.
Философия, несомненно, оказывала решающее влияние на становление науки политэкономии, вырабатывая для неё методологию и саму её мировоззренческую основу. Карл Маркс в 13-й главе «Капитала» замечает следующее: «В предисловии к “Discourses upon Trade” (1691) сэра Дэдли Норса говорится, что метод Декарта, применённый к политической экономии, начал освобождать её от старинных сказок и суеверных представлений о деньгах, торговле и т. д. В общем, ранние английские экономисты примыкают к философии Бэкона и Гоббса, между тем как впоследствии “философом” κατἐξοχἠν [по преимуществу] политической экономии для Англии, Франции и Италии стал Локк». Важно отметить, что, как здесь видно, классическая политическая экономия формировалась под воздействием философии материализма и сенсуализма. Зато, например, к ложным взглядам на природу денег – к количественной и номиналистической теориям денег, которые отрицают их товарную природу и наличие у денег внутренней стоимости, – и этим они, так или иначе, «создают лазейки» для волюнтаристского подхода к вопросам регулирования денежного обращения, – приходили субъективные идеалисты Беркли и Юм. Это обстоятельство, по-моему, чрезвычайно показательно: во всех науках, естественных и общественных, магистральный путь прокладывает материализм, не идеализм.
У Карла Маркса в «Капитале» (отдел VII, глава 23) мы, кстати, встречаем его «классификацию» старых экономистов по их профессиональному происхождению: «Первоначально политической экономией занимались философы, как Гоббс, Локк, Юм, коммерческие и государственные люди, как Томас Мор, Темпль, Сюлли, де Витт, Норс, Ло, Вандерлинт, Кантильон, Франклин, и в особенности теорией её, и притом с величайшим успехом, медики, как Петти [да, он и на врачебной стезе себя проявил – К. Д.], Барбон, Мандевиль, Кенэ». Врачи тогда входили в элиту наиболее образованных людей, и их интерес к «анатомии общества» не мог быть случайным.
Автора «Капитала» тоже следует с полным основанием считать философом-экономистом, но только Маркс был философом-экономистом принципиально иного типа, чем те, что до него, поскольку он выступил как философ-борец, а не философ-созерцатель. Он не удовлетворялся тем, чтобы лишь, подобно прежним философам, «объяснять мир», но стремился его изменить, преобразовывать. Его философия была противоположной как субъективному идеализму Д. Юма, так и метафизическому материализму и деизму всей той линии в политэкономии, что связана с А. Смитом.
Соединив боевой материализм с гегелевской диалектикой, Маркс и привнёс в науку политической экономии развитие, понимание противоречия как движущего источника всякого развития, а также разумение преходящего характера исторически сложившейся системы экономических отношений капитализма – в противовес застывшей «экономической картине мира» всех домарксовых политэкономов.
Применение диалектического метода к политэкономии продвинуло эту науку, и позволив-то от классической политической экономии подняться на более высокую ступень – что было просто невозможно уже на почве исчерпавшего себя «старого» материализма. Разумеется, совершить это было невозможно, не будучи философом.
Совершить же тот переход от философа к экономисту-философу, который был совершён молодым Марксом, можно было только через его личную вовлечённость в политическую борьбу, и для Маркса промежуточным звеном и движущим импульсом в его научной эволюции послужила боевая журналистика. Именно работа Маркса в 1842–43 годах в «Rheinische Zeitung» (полное название: «Рейнская газета по вопросам политики, торговли и ремесла») – сначала в качестве журналиста, а затем и редактора – подтолкнула молодого человека к изучению проблем экономики, коими раньше он интересовался мало. Это стало ему необходимо, так как экономическая проблематика была неразрывно связана с перипетиями всё более накалявшейся политической борьбы в Германии, где вызревала буржуазно-демократическая революция.
Так – с Парижа конца 1843 года – началась долгая и кропотливая работа по изучению и осмыслению всего того, что было открыто экономистами до него, – а их основополагающие труды были прочитаны им уже в 40-е годы. Важными вехами на этом пути стали «Манифест» 1848 года и «К критике политической экономии» 1859-го, а увенчал многолетний титанический труд Карла Маркса, разумеется, «Капитал».
И далеко не сразу, заметим, он пришёл к своему экономическому учению в его полном и завершённом виде. Вот, не так давно на «Пропаганде» была опубликована критическая рецензия на нашумевший фильм «Молодой Маркс» (Василий Губанов. Маркс в стиле casual). В одном из «комментов» «Вконтакте» кто-то из читателей написал, что он не нашёл в киноленте особой «ереси», но его смутило то, что Маркс в фильме говорит о продаже пролетарием труда, а не рабочей силы – и тут, мол, ошибка создателей фильма. А вот тут-то как раз ошибки нет никакой! Ибо молодой Маркс, Маркс сороковых, ещё не пришёл к пониманию того, что рабочий продаёт капиталисту не труд (как это считала классическая политэкономия), а рабочую силу.
Об этом свидетельствует его известная работа «Наёмный труд и капитал». В основу её легли популярные лекции по экономике, подготовленные для Немецкого рабочего общества в Брюсселе и прочитанные Карлом Марксом в декабре 1847 года – заметим, именно в то время, когда писался «Манифест». Лишь позднее «Наёмный труд и капитал» был опубликован в виде так и оставшейся незаконченной серии статей в «Новой Рейнской газете» (1849) и далее в виде брошюры, причём в издании 1891 года Энгельс, как «душеприказчик Маркса», вынужден был исправить явную «ошибку молодости» своего друга, заменив в его тексте «труд» на «рабочую силу».
Сам Энгельс объяснял необходимость этого в предисловии к изданию так: «В сороковых годах Маркс ещё не завершил своей критики политической экономии. Это было сделано лишь к концу пятидесятых годов. Поэтому его работы, появившиеся до выхода “К критике политической экономии” (1859 г.), в отдельных пунктах отклоняются от работ, написанных после 1859 г., и содержат выражения и целые фразы, которые, с точки зрения позднейших работ, являются неудачными и даже неверными. Само собой разумеется, что в обычных изданиях, предназначенных для читающей публики вообще, должна найти себе место и эта более ранняя точка зрения автора, составляющая одну из ступеней его духовного развития, что и автор, и публика имеют бесспорное право на перепечатку этих более ранних произведений без всяких изменений. При подобном издании мне и в голову не пришло бы изменить в этих произведениях хотя бы одно слово.
Другое дело, когда новое издание предназначено, можно сказать, исключительно для пропаганды среди рабочих. В этом случае Маркс безусловно привёл бы старое, относящееся к 1849 г. изложение в соответствие со своей позднейшей точкой зрения. …Все внесённые мной изменения относятся к одному пункту. Согласно оригиналу, рабочий за заработную плату продаёт капиталисту свой труд, согласно теперешнему тексту – свою рабочую силу».
Маркс, как один из соавторов «Манифеста», таким образом, ещё не пришёл на тот момент к развитым представлениям автора «Капитала», он находился на пути к ним. Нельзя понять ни одного крупного мыслителя, кроме как в развитии его мысли, в эволюции его теоретических представлений, которое может идти сложным (да, диалектическим, противоречивым!) путём. Но, с другой стороны, неправомерно, конечно же, и противопоставлять молодого Маркса – революционного романтика – Марксу зрелому. Если между «Капиталом» и «Манифестом» и имеются какие-то расхождения, то их прочно объединяет общая программная цель, и эти две работы неразрывно соединены в том самом луче, что направлен в будущее человечества. Обе эти книги, написанные в разные периоды жизни Маркса, объединяет, в конце концов, и философская основа материалистической диалектики, которой Маркс овладел сполна ещё до 1848 года и на которой выстроил своё здание политической экономии.
Мастерское применение разработанного философией диалектического метода к критике политической экономии – достигшее вершины в «Капитале», – видимо, предполагало в ходе диалектического развития Маркса-мыслителя возвращение его к разработке основ философии. Планы такие у него были, но судьба не дала Карлу Марксу реализовать их – а для великих людей с их грандиозными планами жизнь вообще всегда слишком коротка, им не хватило б и трёх жизней, на то они и великие люди! Но «если Маркс не оставил “Логики” (с большой буквы), то он оставил логику “Капитала”… В “Капитале” применена к одной науке логика, диалектика и теория познания марксизма» [Ленин. Философские тетради]. И, пожалуй, лучше всего эта железная Логика Маркса проявляется в его теории о том, как в процессе развития товарного производства деньги, накапливаясь в руках у отдельных людей, превращаются в капитал – который, будучи порождён трудом, господствует над ним, высасывая его из эксплуатируемых им пролетариев. Капитал есть мёртвый и мертвящий труд; он есть противоположность труду, порождённая им и враждебная ему, труду, – и с ним труд вступает в непримиримый, антагонистический конфликт.
***
Итак, «Капитал», отдел второй, единственный отдел книги, состоящий всего лишь из одной главы: глава 4: «Превращение денег в капитал». И сразу же Маркс подчёркивает, что капитал есть естественное порождение товарного производства и обмена, что капитал, как массовое общественное явление, возникает тогда, когда товарное хозяйство достигает определённого, достаточно высокого уровня – чем и создаются условия для возникновения капитала. Такие условия создались в Старом Свете ближе к концу Средневековья, в эпоху Великих географических открытий.
«Товарное обращение есть исходный пункт капитала [здесь и далее везде выделено мной – К. Д.]. Историческими предпосылками его возникновения являются товарное производство и развитое товарное обращение, торговля. Мировая торговля, мировой рынок открывают в XVI столетии новую историю капитала».
Но товарные (рыночные) отношения порождают отношения капиталистические всегда, в любые эпохи – в т. ч. и при социализме. В этом должны отдавать себе отчёт сторонники т. н. «рыночного социализма». Если существуют товарные отношения, то появляются и капиталисты – пусть даже и исподволь, в скрытном виде, как это было в позднем СССР, где обогащались подпольные «цеховики», мечтавшие превратиться в полноценных капиталистов, – и в «перестройку» многие из них предстали в обличье «кооператоров». Разумеется, в переходный период от капитализма к социализму вполне допустимы – и даже необходимы – и товарные отношения, и даже частная собственность в тех или иных отраслях, но только социалистическое государство должно обладать твёрдой волей, основанной на научном знании, как этот процесс держать в узде, как его контролировать, не допуская скатывания к капитализму.
«…Исторически капитал везде противостоит земельной собственности сначала в форме денег, как денежное имущество, как купеческий и ростовщический капитал. Но нет даже надобности обращаться к истории возникновения капитала для того, чтобы убедиться, что деньги являются первой формой его проявления. История эта ежедневно разыгрывается на наших глазах. Каждый новый капитал при своём первом появлении на сцене, т. е. на товарном, рабочем или денежном рынке, неизменно является в виде денег, – денег, которые путём определённых процессов должны превратиться в капитал». Короче, деньги превращаются в капитал. Маркс начинает здесь своё исследование с того, что лежит на поверхности явлений: да, у некоторых людей накапливается денег больше, чем их требуется для покупки необходимых жизненных средств, и эти лишние деньги можно направить на приобретение средств производства и наём работников. Но капитал – это ведь не вещи – не машины, инструменты, сырьё, здания и сооружения, а также денежные средства, авансируемые на покупку всего этого. Думать так – значит находиться в плену товарного фетишизма, вскрытого Марксом в начале «Капитала». На самом-то деле, капитал есть общественное отношение, отношение людей по поводу вещей.
Так что за явлением, лежащим на поверхности, необходимо выявить основу, суть данного общественного отношения, необходимо понять, почему это отношение возникает. Для начала Маркс анализирует формулу движения денег как капитала, показывая, что деньги как бы приобретают двойственную природу: именно, нужно различать деньги как деньги и деньги как капитал. У них разные формы движения:
«Деньги как деньги и деньги как капитал сначала отличаются друг от друга лишь неодинаковой формой обращения. Непосредственная форма товарного обращения есть Т – Д – Т [товар – деньги – товар; деньги здесь выступают лишь как посредники в обмене товарами – К. Д.]. … Но наряду с этой формой мы находим другую, специфически отличную от неё, форму Д – Т – Д… Деньги, описывающие в своём движении этот последний цикл, превращаются в капитал, становятся капиталом и уже по своему назначению представляют собою капитал». «На деньги покупают товар и на товар покупают деньги», – цитирует К. Маркс физиократа Мерсье де ла Ривьера. Однако просто покупать товар, чтобы затем выручить за него те же деньги, было бы, согласитесь, бессмысленно. Само движение Д – Т – Д как таковое смысла не имеет, смысл имеет лишь движение с целью приращения Д:
«…полная форма рассматриваемого процесса выражается так: Д – Т – Д’ где Д’ = Д + ΔД, т. е. равно первоначально авансированной сумме плюс некоторое приращение. Это приращение, или избыток над первоначальной стоимостью, я называю прибавочной стоимостью (surplus value). Таким образом, первоначально авансированная стоимость не только сохраняется в обращении, но и изменяет свою величину, присоединяет к себе прибавочную стоимость, или самовозрастает. И как раз это движение превращает её в капитал». Карл Маркс вводит в политэкономию фундаментальное понятие «прибавочной стоимости», которая отнюдь не тождественна прибыли – тому понятию, коим оперирует классическая политэкономия. Прибыль – лишь одна из форм прибавочной стоимости, на которые распадается прибавочная стоимость, «выжатая» капиталистами из пролетариев. И в третьем томе «Капитала» Маркс раскрывает механизмы, по которым прибавочная стоимость распадается на прибыль, процент и земельную ренту. Вещественным носителем прибавочной стоимости выступает прибавочный продукт – в категории этой выражается общность всех форм эксплуатации труда, вне зависимости от того, принуждается ли человек к труду насильно (раб, крепостной), или же он трудится вполне «свободно и добровольно». Категория прибавочного продукта приравнивает эксплуатацию «свободного» пролетария – которая с точки зрения буржуа, какого-нибудь премудрого либерала типа Бориса Титова, вообще не есть эксплуатация, но «свободный труд, получающий честную и справедливую оплату», – к «насильнической» эксплуатации бесправного раба и крепостного. И таким образом, рабовладельческое, феодальное и капиталистическое общества отличаются только лишь – не более чем – способами, формами эксплуатации людей труда.
В примечании Маркс цитирует своего друга Фридриха Энгельса, его раннюю работу 1844 года, опубликованную тогда в «Немецко-французском ежегоднике»: «Капитал… делится на первоначальный капитал и прибыль, прирост капитала …хотя на практике эта прибыль тотчас же снова присоединяется к капиталу и вместе с ним пускается в обращение». Капитал есть движение, причём движение бесконечное. Капиталист – персонифицированный капитал – не может остановиться, выйти из этого вечного движения: извлечение прибыли (прибавочной стоимости) ради накопления капитала выступает условием выживания его в конкурентной борьбе; капиталист постоянно влечётся к получению как можно большей прибыли.
И даже более того, главным движущим мотивом его не является стремление к удовлетворению им собственных жизненных потребностей, к тому, чтобы «круто жить», обставляя себя кричащей роскошью. Это – лишь побочный процесс, пусть и получивший в наши дни, в нашем славном «обществе потребления», грандиозные масштабы – в чём воочию проявляется паразитизм и загнивание класса буржуазии. Отнюдь, влечение владельца капитала к присвоению как можно большей прибыли, к барышу, к наживе, бесконечное движение капитала Д – Т – Д ради извлечения ΔД и присоединения его снова и снова к исходному Д есть движение самодовлеющее.
Производство потребительных стоимостей, удовлетворяющих потребности людей, организуется как производство стоимости и прибавочной стоимости – в этом противоречие, дальнейшее развитие заложенного в самой товарной природе фундаментального противоречия между потребительной стоимостью и стоимостью.
Целью капиталистического производства, движущим мотивом экономики капитализма является получение максимальной прибыли – какие бы сказки нам ни глаголали защитники капитализма, будто капиталисты – это истинные благодетели человечества, ставящие себе целью удовлетворение многообразных потребностей людей и думающие об этом все 24 часа в сутки. Всё просто и грубо: всё подчинено наживе. И этим не только обусловлены бесчисленные злодеяния, на которые идёт капитал «ради 300 % годовых». Марксизм, в отличие от предшествующего ему утопического коммунизма, совсем не склонен к морализаторству. Главное, что этим движущим мотивом обусловлены, в конечном итоге, законы функционирования и развития капитализма, ведущие к обострению его противоречий, – что проявляется в виде острых экономических кризисов и ведёт к гибели капиталистического строя.
После Маркса положение о том, что получение капиталистами максимальной прибыли является целью капиталистического производства, было сформулировано как основной экономический закон капитализма. У Маркса формулировки его как такового нет. Но в «Капитале» – в первой и третьей книгах его – мы встречаем положения, вплотную подходящие к ясной формулировке означенного закона:
«…Простое товарное обращение – продажа ради купли – служит средством для достижения конечного результата, лежащего вне обращения, – для присвоения потребительных стоимостей, для удовлетворения потребностей. Напротив, обращение денег в качестве капитала есть самоцель, так как самовозрастание стоимости осуществляется лишь в пределах этого постоянно возобновляющегося движения. Поэтому движение капитала не знает границ.
Как сознательный носитель этого движения, владелец денег становится капиталистом. Его личность или, точнее, его карман – вот тот пункт, откуда исходят и куда возвращаются деньги. Объективное содержание этого обращения – возрастание стоимости – есть его субъективная цель, и поскольку растущее присвоение абстрактного богатства является единственным движущим мотивом его операции, постольку – и лишь постольку – он функционирует как капиталист, т. е. как олицетворённый, одарённый волей и сознанием капитал. Поэтому потребительную стоимость [то бишь удовлетворение собственных человеческих потребностей, стремление покупать различные вещи, предметы роскоши и т. п. – К. Д.] никогда нельзя рассматривать как непосредственную цель капиталиста. Равным образом не получение единичной прибыли является его целью, но её неустанное движение. Это стремление к абсолютному обогащению, эта страстная погоня за стоимостью является общей и для капиталиста и для собирателя сокровищ, но в то время как собиратель сокровищ есть лишь помешанный капиталист, капиталист есть рациональный собиратель сокровищ. Того неудержимого возрастания стоимости, которого собиратель сокровищ старается достигнуть, спасая деньги от обращения, более проницательный капиталист достигает, всё снова и снова вверяя их обращению».
В примечаниях Маркс иллюстрирует эту мысль цитатами из сочинений других экономистов. Томас Чалмерс (протестантский теолог, последователь Мальтуса): «Не товар (тут в смысле потребительная стоимость) имеет определяющее значение для промышленного капиталиста… деньги его конечная цель». Антонио Дженовези, итальянский философ-идеалист и экономист XVIII века, меркантилист: «Купец почти ни во что не ставит уже полученную прибыль, но всегда стремится к новой». Мысль о том, что действительной целью капиталистического производства является бесконечно повторяемое извлечение прибыли, совершенно проста и сама собой очевидна – и это, как мы видим, отчётливо понимали задолго до К. Маркса многие буржуазные экономисты. Но буржуазное сознание отторгает её, придумывая нам апологетические байки о капитализме и капиталистах, затуманивая существо их «единственно правильного» и «самого эффективного» способа производства.
Потому Маркс обращает внимание на противоречия, разрывающие сознание апологетов капитализма. Один из них – Джон Рамси Мак-Куллох, один из наиболее вульгарных экономистов, старший современник Маркса, – правильно ведь пишет: «Неутомимая страсть к прибыли, auri sacra fames [священная жажда золота] всегда определяет деятельность капиталистов». Но, замечает с иронией Маркс: «Само собой разумеется, эта точка зрения ничуть не мешает Мак Куллоху и K° в минуту теоретического затруднения, например при изучении перепроизводства [sic!], превратить того же самого капиталиста в доброго обывателя, которому нужны только потребительные стоимости, которого мучит поистине волчий аппетит к сапогам, шляпам, яйцам, ситцу и другим потребительным стоимостям, имеющим столь же непосредственное отношение к семейному очагу».
В наше время капитализм, стремясь избежать кризисов, развивается по модели потребительства, «втуливая» богачам и «среднему классу» уйму ненужных товаров, присаживая публику победнее на потребительский кредит. Очевидно, это позволяет до некоторой меры ослабить временно остроту кризисов перепроизводства, но ни в коем разе не отменяет сам основной экономический закон капитализма, не меняет цели капиталистического производства и, соответственно, не устраняет кризисы перепроизводства. Более того, разнузданное потребительство порождает кучу новых проблем и кризисов, начиная от затруднений с возвратом взятых в банках ссуд и заканчивая разрушением экологии, естественной среды обитания человека. Тогда как решение проблем человечества и состоит в том, чтобы перейти, наконец, к новому способу производства, при котором непосредственной целью хозяйственной деятельности и стало б удовлетворение – на плановой основе – действительных, разумных материальных и культурных потребностей людей, всего общества.
Отметим, что наиболее чётко и ясно положение о цели капиталистического производства Карл Маркс сформулировал в «Теориях прибавочной стоимости» – в работе, которая должна была стать четвёртым томом «Капитала», но опубликована была уже после смерти как Маркса, так и Энгельса. В ней Маркс пишет о том, что «цель капиталистического производства всегда состоит в создании максимума прибавочной стоимости или максимума прибавочного продукта с минимумом авансированного капитала». Как можно меньше потратиться, как можно меньше вложить (в том числе и в ущерб потребителю, в ущерб даже его здоровью – мы же на каждом шагу видим, как капиталисты, у которых якобы душа болит за качество продукции, фальсифицируют продуты питания, удешевляя их!) и как можно больше «наварить», «выжать» из своих работников – вот и весь движущий мотив капитала!
Это внешнее движение Д – Т – Д затемняет стоящее за ним общественное отношение. «…Д – Д’, деньги, порождающие деньги, – money which begets money, – таково описание капитала в устах его первых истолкователей, меркантилистов» – как и в устах многих сегодняшних обывателей, полагающих, будто «деньги делают деньги» – по какому-то волшебству, вера в которое, видимо, порождается в умах, изувеченных денежным фетишизмом. До такой степени изувеченных, что нашлось же ведь в России немало «буратинок», доверивших свои деньги банде камерунских аферистов, предлагавших размножение дензнаков посредством африканской магии!
Вот от этого внешнего, видимого – и даже схожего с магией – движения капитала, или денег, превращённых в капитал, необходимо перейти к сущности того общественного отношения, которое называется капиталом. Нужно выяснить, что же это за такой волшебный товар Т в означенной формуле, который порождает ΔД.
«Купить, чтобы продать, или точнее, купить, чтобы продать дороже, Д – Т – Д’, представляет на первый взгляд форму, свойственную лишь одному виду капитала – купеческому капиталу. Но и промышленный капитал есть деньги, которые превращаются в товар и потом путём продажи товара обратно превращаются в большее количество денег. …Наконец, в капитале, приносящем проценты, обращение Д – Т – Д’ представлено в сокращённом виде… как Д – Д’… [да, эта форма и создаёт видимость того, будто деньги, «прокручиваясь», прирастают «сами собою»! – К. Д.]
Таким образом, Д – Т – Д’ есть действительно всеобщая формула капитала, как он непосредственно проявляется в сфере обращения». В сфере обращения!
Однако Маркс доказывает, что прибавочная стоимость не может возникнуть в сфере обращения, не может возникнуть оттого, что кто-то продаёт товар «дороже, чем он на самом деле стоит». «…за попытками рассматривать обращение товаров как источник прибавочной стоимости скрывается обыкновенно qui pro quo [лат. “путаница”], смешение потребительной стоимости и меновой стоимости».
Маркс приводит для этого целую серию цитат. «При увеличении номинальной стоимости продукта… продавцы не обогащаются …ибо ровно столько, сколько они выигрывают как продавцы, они теряют в качестве покупателей» [сочинение «The Essential Principles of the Wealth of Nations etc.» 1797 года]. Мерсье де ла Ривьер: «Никакой продавец не может постоянно удорожать свои товары, не подвергаясь необходимости столь же постоянно платить дороже за товары других продавцов; по той же причине никакой потребитель не может платить дешевле за всё вообще, что он покупает, не подвергая себя необходимости уменьшать соответственно цену тех вещей, которые он продаёт». Джордж Рэмзи [George Ramsay], один из последних представителей классической буржуазной политической экономии, живший ещё на момент издания первого тома «Капитала»: «Мысль, что прибыль оплачивается потребителями, без сомнения, совершенно абсурдна. Кто такие эти потребители?» Наконец, Дэвид Рикардо, «Принципы политической экономии»: «В форме денег… капитал не производит прибыли».
«Итак, – заключает Маркс, – образование прибавочной стоимости, а потому и превращение денег в капитал не может быть объяснено ни тем, что продавцы продают свои товары выше их стоимости, ни тем, что покупатели покупают их ниже стоимости». «… факт остаётся фактом: если обмениваются эквиваленты, то не возникает никакой прибавочной стоимости, и если обмениваются не-эквиваленты, тоже не возникает никакой прибавочной стоимости. Обращение, или товарообмен, не создаёт никакой стоимости». Забегая вперёд – обращаясь уже к третьему тому своего труда – автор «Капитала» также замечает: «В ходе нашего исследования мы обнаружим, что капитал, приносящий проценты, подобно торговому капиталу, является производной формой, а вместе с тем увидим, почему исторически оба они возникли раньше современной основной формы капитала».
В общем же, получается: прибавочная стоимость, как, впрочем, и стоимость, может создаваться только в сфере производства, и чтоб извлечь её, владелец денег как капитала – капиталист – должен купить и потребить некий товар, по схеме: Д – Т – Д’. Осталось только выяснить, что это за товар, кто, почему и как его продаёт.
«…извлечь стоимость из потребления товара нашему владельцу денег удастся лишь в том случае, если ему посчастливится открыть в пределах сферы обращения, т. е. на рынке, такой товар, сама потребительная стоимость которого обладала бы оригинальным свойством быть источником стоимости, – такой товар, фактическое потребление которого было бы процессом овеществления труда, а следовательно, процессом созидания стоимости. И владелец денег находит на рынке такой специфический товар; это – способность к труду, или рабочая сила.
Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми располагает организм, живая личность человека, и которые пускаются в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости». Но кто продаёт означенный товар? Что же понуждает владельца к продаже совокупности своих физических и духовных способностей? Каковы условия превращения их в специфический товар на рынке?
«…рабочая сила может появиться на рынке в качестве товара лишь тогда и лишь постольку, когда и поскольку она выносится на рынок или продаётся своим собственным владельцем, т. е. тем самым лицом, рабочей силой которого она является. Чтобы её владелец мог продавать её как товар, он должен иметь возможность распоряжаться ею, следовательно должен быть свободным собственником своей способности к труду, быть свободной личностью. …Длительное существование этого отношения требует, чтобы собственник рабочей силы продавал её постоянно лишь на определённое время, потому что, если бы он продал её целиком раз и навсегда, то он продал бы вместе с тем самого себя, превратился бы из свободного человека в раба, из товаровладельца в товар. …он, отчуждая рабочую силу, не отказывается от права собственности на неё».
Цитата из Гегеля, из его «Философии права»: «На ограниченный срок я могу отчудить другому лицу пользование отдельными моими телесными и духовными способностями, моими способностями к различного рода деятельности, ибо после такого ограничения они лишь внешним образом относятся к моей целостности и всеобщности. Но если бы я отчудил всё моё время, становящееся конкретным в процессе труда, если бы я отчудил мою производительную деятельность как целое, то я сделал бы собственностью другого самую сущность этой деятельности, мою всеобщую деятельность и действительность, мою личность». Рабочая сила раба принадлежит другому человеку, рабочая же сила пролетария – ему самому, и он, ею распоряжаясь, продаёт её другому человеку – капиталисту – лишь на время.
Из всего сказанного выше видно, что необходимым условием становления и развития капитализма являлось освобождение крестьян, как массы потенциальных пролетариев, от всех форм их личной – крепостной – зависимости и от пережитков феодальных отношений. Задачу эту решали буржуазные революции. В России долго сохранявшиеся после крестьянской реформы 1861 года пережитки крепостничества сильно мешали развитию капитализма. И это противоречие – противоречие между развитием капитализма и сохранением пережитков крепостничества, мешавших капитализму развиваться, – стало одной из основных причин революции 1905 года
Маркс продолжает: «Второе существенное условие, необходимое для того, чтобы владелец денег мог найти на рынке рабочую силу в качестве товара, состоит в том, что владелец рабочей силы должен быть лишён возможности продавать товары, в которых овеществлён его труд…» То есть, если человек в силу неких обстоятельств не может продавать на рынке товары, изготовленные им самим, вот тогда он и вынужден продавать, по сути, единственное, что у него теперь есть, – свою рабочую силу, способность к труду. А обстоятельством таким является отсутствие у него собственных средств производства. Человек способен трудиться, однако делать этого не может – ему не чем работать, ему не из чего изготавливать определённые вещи. Да, он свободен – но он «свободен» и от средств производства!
Такой неимущий человек – пролетарий – вынужден обращаться к тому, у кого имеются, в чьих руках сосредоточены средства производства, к которым он только и может приложить свой труд, – он вынужден обращаться к капиталисту. Угроза голода, нищеты, распада семьи и полного исключения из общественной жизни – всё это заставляет пролетария идти на поклон к «работодателю» и стимулирует его к труду так же, как когда-то раба стимулировала палка надсмотрщика (лат. stimulus).
При капиталистическом строе внешне свободное отношение двух свободных товаровладельцев – рабочего и капиталиста – маскирует эксплуатацию труда – в то время как при рабстве эксплуатация проявляется осязаемо грубо и жестоко. Переход к капиталистическому отношению от внеэкономических способов принуждения непосредственных производителей к труду – это был, несомненно, крупный прогресс и эпохальная историческая веха в социальном развитии человечества. По Марксу: «…Капитал возникает лишь там, где владелец средств производства и жизненных средств находит на рынке свободного человека в роли продавца своей рабочей силы, и уже одно это историческое условие несёт в себе целую мировую историю. Поэтому капитал с самого своего возникновения возвещает наступление особой эпохи общественно-производственного процесса». Но прогресс этот означает не более чем прогресс в способах эксплуатации, не устраняя эксплуатации как таковой.
«Характерной особенностью капиталистической эпохи является тот факт, что рабочая сила для самого рабочего принимает форму принадлежащего ему товара, а потому его труд принимает форму наёмного труда. С другой стороны, лишь начиная с этого момента, товарная форма продуктов труда приобретает всеобщий характер». Капитализм – это, собственно, и есть высшая ступень развития товарного производства, при которой товарная форма продуктов труда становится всеобщей и, прежде всего, товаром становится рабочая сила. Рабочая сила – товар, но это, конечно, особый товар, занимающий особенное место в товарном мире.
Как уже выяснил выше Маркс, потребительная стоимость товара рабочая сила состоит в том, что она способна – в процессе труда, в процессе своего потребления – создавать новую стоимость, включая прибавочную стоимость. Но чем определяется стоимость этого специфического товара? «Стоимость рабочей силы, как и всякого другого товара, определяется рабочим временем, необходимым для производства, а следовательно, и воспроизводства этого специфического предмета торговли. …рабочее время, необходимое для производства рабочей силы, сводится к рабочему времени, необходимому для производства… жизненных средств… для поддержания жизни её владельца. …Сами естественные потребности, как то: пища, одежда, топливо, жилище и т. д., различны в зависимости от климатических и других особенностей природы той или иной страны. С другой стороны, размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения, сами представляют собою продукт истории и зависят по большей части от культурного уровня страны, между прочим, в значительной степени и от того, при каких условиях, а следовательно, с какими привычками и жизненными притязаниями сформировался класс свободных рабочих». Отметим это! Нельзя сводить дело лишь к особенностям климата, в силу которых, скажем, стоимость рабсилы в Юго-Восточной Азии якобы должна быть заведомо ниже, чем в холодной России. В наше время намного большее значение имеют культурные потребности людей – а они-то и представляют собою продукт истории. Более того, потребности («привычки и притязания») рабочего класса формируются в процессе его классовой борьбы – вот её длительностью и напряжением во многом и определяется стоимость рабочей силы в развитых странах с давними традициями рабочего движения.
Естественно, стоимость рабочей силы зависит и от тяжести выполняемого труда, и Маркс иллюстрирует это примером из истории Древнего Рима, цитируя немецкого историка Теодора Моммзена: «Древнеримский villicus, эконом, стоявший во главе сельскохозяйственных рабов, “на котором лежал менее тяжёлый труд, чем на чернорабочих, получал и менее припасов” [Т. Моммзен: “История Рима”]».
Капиталистическое отношение должно постоянно воспроизводиться, и это требует, чтобы происходило воспроизводство рабочей силы – беспрерывно, из поколения в поколение: «Собственник рабочей силы смертен. Следовательно, чтобы он непрерывно появлялся на рынке, как того требует непрерывное превращение денег в капитал, продавец рабочей силы должен увековечить себя, “как увековечивает себя всякий индивидуум, т. е. путём размножения” [Петти]. …Сумма жизненных средств, необходимых для производства рабочей силы, включает в себя поэтому жизненные средства… заместителей, т. е. детей рабочих, и таким путём увековечивается на товарном рынке раса этих своеобразных товаровладельцев». Пролетарий должен обеспечивать не только себя самого, но и своих отпрысков – до тех пор, пока те не вырастут настолько, что сами смогут трудиться, продавая теперь уже свою рабочую силу капиталистам.
Воспроизводство общественного капитала неразрывно связано с процессом воспроизводства народонаселения, основную массу которого при капитализме составляет пролетариат. И потому объяснять демографические явления и процессы – как, скажем, катастрофическое сегодня снижение рождаемости – нужно именно исходя из того обстоятельства, что детей рожают как потенциальную рабочую силу. В этом следует искать корни всех демографических проблем и пути их разрешения.
Разумеется, на стоимость рабочей силы решающим образом влияет научно-технический и культурный прогресс человечества, усложнение труда, всех форм человеческой деятельности. Маркс понимает это: «Для того чтобы преобразовать общечеловеческую природу так, чтобы она получила подготовку и навыки в определённой отрасли труда, стала развитой и специфической рабочей силой, требуется определённое образование или воспитание, которое, в свою очередь, стоит большей или меньшей суммы товарных эквивалентов. …Следовательно, эти издержки обучения, совершенно ничтожные для обычной рабочей силы, входят в круг стоимостей, затраченных на её производство». Сегодняшний, современный квалифицированный работник – не тот рабочий, что преобладал ещё при Марксе; издержки его обучения (включая затрату им же труда в процессе учёбы!) намного превосходят издержки, «совершенно ничтожные для обычной рабочей силы», и, соответственно, стоимость его рабочей силы, конечно же, несравнимо выше.
«Низшую, или минимальную, границу стоимости рабочей силы образует стоимость той товарной массы, без ежедневного притока которой носитель рабочей силы, человек, не был бы в состоянии возобновлять свой жизненный процесс. …Если цена рабочей силы падает до этого минимума, то она падает ниже стоимости, т. к. при таких условиях рабочая сила может поддерживаться и проявляться лишь в хиреющем виде». Это – работа за зарплату ниже официального прожиточного минимума, а то и длительная задержка её выплаты – стало массовым явлением в нашей стране в постсоветский период, и это вправду вело (да и ведёт) к тому, что рабочая сила поддерживается «лишь в хиреющем виде», деградируя физически и интеллектуально, не обеспечивая должным образом воспроизводство рабочей силы в потомстве, – что разрушает, в конечном итоге, экономику страны.
Однако независимо от того, находится ли цена рабочей силы на низшей или на высшей её границе, обеспечивает ли она лишь физическое выживание индивида или же она позволяет ему достаточно комфортно существовать, она, в любом случае, закрепляет и воспроизводит капиталистическое отношение: получаемых за свой труд пролетарием денег ему достаточно только для поддержания и воспроизводства своей рабочей силы, но не для приобретения им собственных средств производства. И оттого из каждого нового цикла продажи пролетарием рабочей силы капиталисту капиталист выходит капиталистом, а пролетарий остаётся неимущим пролетарием.
Здесь, кстати, лежит решение вопроса о том, относятся ли к пролетариату наёмные – по форме – топ-менеджеры, а также звёзды шоу-бизнеса и спорта. На своё жалование с бонусами они могут приобрести – и ведь приобретают! – солидные пакеты акций, становясь капиталистами. Они, стало быть, не воспроизводятся как пролетарии, их зарплата – и дело здесь даже не в величине её как таковой – не представляет собой стоимость их рабочей силы, она представляется заработной платой наёмного работника только по видимости, по сути же являясь превращённой формой предпринимательского дохода. Топ-менеджеры – такие же эксплуататоры, как и собственно владельцы капитала, управлением которого они заняты, – и в силу этого претендующие на предпринимательский доход тех «ленивых» капиталистов, акционеров-рантье, кто от управленческой функции отказывается, удовлетворяясь процентом на капитал и этим превращаясь в полных паразитов. Но данный вопрос требует отдельного рассмотрения, и мы тут можем коснуться его лишь мельком.
Положение о том, что рабочий продаёт капиталисту не труд, а рабочую силу, что своим трудом он создаёт бóльшую стоимость, чем стоимость его рабочей силы, и разница эта – прибавочная стоимость – присваивается купившим рабочую силу пролетария капиталистом – это положение является важнейшим открытием Маркса, его главным вкладом в развитие политико-экономической мысли. В. И. Ленин назвал теорию прибавочной стоимости «краеугольным камнем» экономического учения Маркса. При этом Марксова теория прибавочной стоимости органично связана с его трудовой теорией стоимости, опирается на неё и из неё логически вытекает – то есть она является частью стройной и целостной системы знания.
Задача капиталиста, купившего рабочую силу пролетария, состоит в том, чтобы выжать из своего работника максимум прибавочного труда и прибавочной стоимости. И Маркс, анализируя этот вопрос, открывает, что у капиталиста есть два пути достижения указанной задачи, два пути усиления эксплуатации: Маркс называет их «абсолютная прибавочная стоимость» и «относительная прибавочная стоимость». Им посвящены последующие два отдела книги: третий и четвёртый.
Логически и исторически первый путь максимизации прибавочной стоимости: абсолютная прибавочная стоимость (отдел третий: «Производство абсолютной прибавочной стоимости», состоящий из пяти глав). Это – сугубо экстенсивный путь: капиталист попросту стремится увеличить продолжительность рабочего дня своих работников до крайнего предела и даже за всякие мыслимые и немыслимые пределы. Сразу очевидно, однако, что путь этот сам имеет естественные пределы: в сутках ведь всего 24 часа, их «не раздвинешь», и хоть капиталисты и мечтали б, наверное, продлить рабочий день до 24 часов, сделать это совершенно невозможно.
В главе 5 – «Процесс труда и процесс возрастания стоимости» – Маркс анализирует процесс производства, выявляя его моменты и задействованные в нём элементы. Прежде всего, это, конечно, – сам труд. «Потребление рабочей силы – это сам труд. Покупатель рабочей силы потребляет её, заставляя работать её продавца». «Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. …[При этом] Воздействуя… на внешнюю природу и изменяя её, он в то же время изменяет свою собственную природу». Далее следуют хорошо известные слова Карла Маркса о том, чтó, помимо прочего, отличает труд человека от «труда» животных: «…Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении работника, т. е. идеально». Ещё один важный момент труда: «…Кроме напряжения тех органов, которыми выполняется труд, во всё время труда необходима целесообразная воля, выражающаяся во внимании, и притом необходима тем более, чем меньше труд увлекает рабочего своим содержанием и способом исполнения, следовательно чем меньше рабочий наслаждается трудом как игрой физических и интеллектуальных сил».
В общем, «простые моменты процесса труда следующие: целесообразная деятельность, или самый труд, предмет труда и средства труда». Маркс даёт в «Капитале» классические определения, чтó есть предмет и чтó есть средство труда.
«Земля (с экономической точки зрения к ней относится и вода), первоначально снабжающая человека пищей, готовыми средствами жизни, существует без всякого содействия с его стороны как всеобщий предмет человеческого труда. Все предметы, которые труду остаётся лишь вырвать из их непосредственной связи с землёй, суть данные природой предметы труда. …Напротив, если сам предмет труда уже был, так сказать, профильтрован предшествующим трудом, то мы называем его сырым материалом, например уже добытая руда… Всякий сырой материал есть предмет труда, но не всякий предмет труда есть сырой материал. Предмет труда является сырым материалом лишь при том условии, если он уже претерпел известное изменение при посредстве труда.
Средство труда есть вещь или комплекс вещей, которые рабочий помещает между собой и предметом труда и которые служат для него в качестве проводника его воздействий на этот предмет. Он пользуется механическими, физическими, химическими свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей целью заставить их действовать в качестве орудия его власти». При этом «…сама земля есть средство труда, но функционирование её как средства труда в земледелии, в свою очередь, предполагает целый ряд других средств труда и сравнительно высокое развитие рабочей силы».
Что ещё принципиально – и в первую голову – отличает человеческий труд от лишь внешне похожих на труд манипуляций животных, так это… «…Употребление и создание средств труда, хотя и свойственно в зародышевой форме некоторым видам животных, составляет специфически характерную черту человеческого процесса труда, и потому [Бенджамин] Франклин определяет человека как “a toolmaking animal”, как животное, делающее орудия [делающее орудия труда, а не употребляющее их в готовом природном виде, как, например, это делает обезьяна, добывающая пищу при помощи найденной ею палки! – К. Д.]. …Экономические эпохи различаются не тем, чтó производится, а тем, как производится, какими средствами труда». В основе исторического развития экономики, таким образом, лежит развитие средств человеческого труда – от слегка подправленных кусков камня, превращённых в примитивные рубила австралопитеками до современных суперкомпьютеров, «умных» роботов и автоматизированных поточных линий.
«Кроме тех вещей, посредством которых труд воздействует на предмет труда и которые потому так или иначе служат проводниками его деятельности, в более широком смысле к средствам труда относятся все материальные условия, необходимые для того чтобы процесс труда мог вообще совершаться. …Такого рода всеобщим средством труда является опять-таки земля, потому что она даёт рабочему locus standi [место, на котором он стоит], а его процессу сферу действия (field of employment). Примером этого же рода средств труда… могут служить рабочие здания, каналы, дороги и т. д.[т. е. вся инфраструктура – К. Д.]».
«Итак, в процессе труда деятельность человека при помощи средств труда производит заранее намеченное изменение предмета труда. Процесс угасает в продукте. Продукт процесса труда есть потребительная стоимость, вещество природы, приспособленное к человеческим потребностям посредством изменения формы. Труд соединяется с предметом труда. Труд запечатлён в предмете, в предмет обработан. То, что на стороне рабочего проявлялось в форме движения [Unruhe], теперь на стороне продукта выступает в форме покоящегося свойства [ruhende Eigenschaft], в форме бытия. Рабочий прял, и продукт есть пряжа.
Если рассматривать весь процесс с точки зрения его результата – продукта, то и средство труда и предмет труда оба выступают как средства производства, а самый труд – как производительный труд».
Интересное и весьма важное замечание Маркса: «…[Домашние] Животные и [культурные] растения, которых обыкновенно считают продуктами природы, в действительности являются продуктами труда не только прошлого года, но в своих современных формах и продуктами видоизменений, совершавшихся на протяжении многих поколений под контролем человека, при посредстве человеческого труда».
Далее: «Сырой материал [сырьё] может образовывать главную субстанцию продукта или же принять участие в его образовании только как вспомогательный материал. Вспомогательный материал или потребляется средством труда, как, например, уголь паровой машиной, масло колесом, сено рабочей лошадью, или присоединяется к сырому материалу, чтобы произвести в нём вещественное изменение, – как, например, хлор к небелёному холсту, уголь к железу, краска к шерсти, – или же способствует выполнению самого труда, как, например, материалы, употребляемые для освещения и отопления рабочего помещения». «Продукт, существующий в готовой для потребления форме, может опять-таки сделаться сырым материалом для другого продукта, как, например, виноград – сырым материалом для вина. Или же труд оставляет свой продукт в таких формах, в которых последний может найти применение только как сырой материал. Сырой материал в этом состоянии называется полуфабрикатом и, быть может, точнее можно было бы назвать его промежуточным фабрикатом [Stufenfabrikat], как, например, хлопок, нити, пряжа и т. д.». «…является ли известная потребительная стоимость сырым материалом, средством труда или продуктом, это всецело зависит от её определённой функции в процессе труда, от того места, которое она занимает в нём, и с переменой этого места изменяется и её определение. Поэтому, вступая в качестве средства труда в новые процессы труда, продукты утрачивают характер продуктов».
«Труд потребляет свои вещественные элементы, свой предмет и свои средства, пожирает их, а потому является процессом потребления. Это производительное потребление тем отличается от индивидуального потребления, что в последнем продукты потребляются как жизненные средства живого индивидуума, в первом – как жизненные средства труда, – рабочей силы, проявляющейся в деятельности». Результатом труда, потребляющего свои средства и предметы, является некоторый продукт труда. И поскольку средства производства принадлежат капиталисту, – и он же приобрёл также рабочую силу, потребив её, – то и произведённый при участии всех этих принадлежащих капиталисту элементов производства продукт присваивается им же: «…Процесс труда есть процесс между вещами, которые купил капиталист, между принадлежащими ему вещами. Поэтому продукт этого процесса принадлежит ему в той же мере, как продукт брожения в его винном погребе». Цитируемый здесь Карлом Марксом видный буржуазный экономист Джеймс Милль писал об этом в 1821 году так: «Продавая свой труд за определённое количество жизненных средств (approvisionnement), пролетарий совершенно отказывается от какой бы то ни было доли продукта. …Продукт принадлежит исключительно капиталисту… …Раз рабочие работают за заработную плату, …то капиталист есть собственник не только капитала (здесь подразумеваются средства производства), но и труда (of the labour also)».
Но, опять же, зачем капиталисту нужна эта произведённая потребительная стоимость? «…Потребительная стоимость при товарном производстве вообще не представляет собой вещи “qu’on aime pour lui-méme” [которую любят ради неё самой]. Потребительные стоимости вообще производятся здесь лишь потому и постольку, что и поскольку они являются материальным субстратом, носителями меновой стоимости. И наш капиталист заботится о двоякого рода вещах. Во-первых, он хочет произвести потребительную стоимость, обладающую меновой стоимостью… И, во-вторых, он хочет произвести товар, стоимость которого больше суммы стоимостей товаров, необходимых для его производства…».
При этом, как пишет Д. Рикардо, «на стоимость товаров влияет не только труд, затраченный непосредственно на их производство, но и труд, затраченный на орудия, инструменты и здания, участвующие в процессе производства» [«The Principles of Political Economy»] – т. е. труд, воплощённый в средствах производства.
«Во время процесса труда, – говорит Карл Маркс, – труд постоянно переходит из формы деятельности [Unruhe] в форму бытия, из формы движения в форму предметности [Gegenständlichkeit]». То бишь, есть труд живой – труд как процесс – и труд овеществлённый – труд как результат былого процесса. В рабочей силе, так же как и в средствах производства, тоже воплощён прошлый труд. И «…прошлый труд, который заключён в рабочей силе, и тот живой труд, который она может выполнить, ежедневные издержки по её сохранению и её ежедневная затрата – это две совершенно различные величины. Первая определяет её меновую стоимость, вторая составляет её потребительную стоимость. То обстоятельство, что для поддержания жизни рабочего в течение 24 часов достаточно половины рабочего дня, нисколько не препятствует тому, чтобы рабочий работал целый день. Следовательно, стоимость рабочей силы и стоимость, создаваемая в процессе её потребления, суть две различные величины. Капиталист, покупая рабочую силу, имел в виду это различие стоимости. …продавец рабочей силы, подобно продавцу всякого другого товара, реализует его меновую стоимость и отчуждает его потребительную стоимость. …Владелец денег оплатил дневную стоимость рабочей силы, поэтому ему принадлежит потребление её в течение дня, дневной труд».
Вот Маркс и пришёл к решению проблемы, над которой безуспешно билась классическая политэкономия, включая Дэвида Рикардо: «…Все условия проблемы нашли решение, и законы товарного обмена нисколько не нарушены. Эквивалент обменивается на эквивалент. Капиталист как покупатель оплачивал всякий товар – хлопок, веретёна, рабочую силу – по его стоимости. Потом он сделал то, что делает всякий покупатель товаров. Он потребил их потребительные стоимости. …Весь этот процесс, превращение его денег в капитал, совершается в сфере обращения и совершается не в ней. При посредстве обращения – потому что он обусловливается куплей рабочей силы на товарном рынке. Не в обращении – потому что последнее только подготовляет процесс увеличения стоимости, совершается же он в сфере производства». «Если мы сравним теперь процесс образования стоимости и процесс возрастания стоимости, то окажется, что процесс возрастания стоимости есть не что иное, как процесс образования стоимости, продолженный далее известного пункта».
Рабочая сила и средства производства участвуют в процессе создания новой стоимости неодинаково. Собственно, создаёт её только живой труд; стоимость же потреблённых в процессе труда средств производства переносится трудом на его продукт. «…рабочий сохраняет стоимости потреблённых средств производства или переносит их на продукт как составную часть стоимости последнего не путём присоединения своего труда вообще, а вследствие особого полезного характера, вследствие специфически производительной формы этого присоединяемого труда. Как такая целесообразная производительная деятельность – пряденье, тканьё, ковка, – труд одним своим прикосновением воскрешает средства производства из мёртвых, вселяет в них душу, превращает их в факторы процесса труда и соединяется с ними в продукты». Короче, новую стоимость создаёт абстрактный труд; переносит же на продукт стоимость средств производства труд конкретный.
Ведь «если бы специфический производительный труд рабочего не был прядением, то он не превратил бы хлопка в пряжу, следовательно и стоимость хлопка и веретён не перенёс бы на пряжу. …Таким образом, в своём абстрактном общественном свойстве… труд прядильщика присоединяет к стоимости хлопка и веретён новую стоимость, а в своём конкретном, особенном, полезном свойстве… он переносит на продукт стоимость этих средств производства и таким образом сохраняет их стоимость в продукте». «…средство производства никогда не отдаёт продукту большей стоимости, чем оно утрачивает в процессе труда вследствие уничтожения собственной потребительной стоимости». «Она [стоимость средств производства] сохраняется… потому, что та потребительная стоимость, в которой она первоначально существовала, хотя и исчезает, но исчезает лишь в другой потребительной стоимости. …Производится новая потребительная стоимость, в которой вновь появляется старая меновая стоимость».
В этой главе 6 – «Постоянный капитал и переменный капитал» – Карл Маркс вводит важное различение указанных двух составных частей капитала, по-разному участвующих в процессе создания новой стоимости, включая прибавочную стоимость, извлечение которой и есть цель капиталистического производства. «…та часть капитала, которая превращается в средства производства, т. е. в сырые материалы, вспомогательные материалы и средства труда, в процессе производства не изменяет своей стоимости. Поэтому я называю её постоянной, не изменяющейся частью капитала, или, короче, постоянным капиталом.
Напротив, та часть капитала, которая превращена в рабочую силу, в процессе производства изменяет свою стоимость. Она воспроизводит свой собственный эквивалент и сверх того избыток, прибавочную стоимость, которая, в свою очередь, может измениться, быть больше или меньше. Из постоянной величины эта часть капитала непрерывно превращается в переменную. Поэтому я называю её переменной частью капитала, или, короче, переменным капиталом. Те самые составные части капитала, которые с точки зрения процесса труда различаются как объективные и субъективные факторы, как средства производства и рабочая сила, с точки зрения возрастания стоимости различаются как постоянный капитал и переменный капитал».
Выделив из всего капитала две составные его части, Маркс вводит в науку новое понятие «нормы прибавочной стоимости» (глава 7: «Норма прибавочной стоимости»). Домарксова политэкономия знала лишь понятие нормы прибыли – отношения прибыли ко всему авансированному капиталистом капиталу. Норма же прибавочной стоимости – это отношение извлечённой прибавочной стоимости лишь к переменному капиталу, и, как таковая, она служит мерой степени эксплуатации труда капиталистом. «…относительное возрастание переменного капитала, или относительную величину прибавочной стоимости, я называю нормой прибавочной стоимости». И в примечании, остылая к классическим понятиям, Маркс дополняет: «Точно так же, как англичане говорят “rate of profits” [“норма прибыли”], “rate of interest” [“норма процента”] и т. д. Из книги третьей читатель увидит, что легко понять норму прибыли, если известны законы прибавочной стоимости. В обратном порядке невозможно понять ni l’un, ni l’autre [ни того, ни другого]».
Соответственно, «…ту часть рабочего дня, в продолжение которой совершается это воспроизводство [воспроизводство рабочей силы; то есть это та часть рабочего дня, когда рабочий “зарабатывает себе на жизнь”, – К. Д.], я называю необходимым рабочим временем, а труд, затраченный в течение этого времени, – необходимым трудом. Необходимым для рабочих потому, что он независим от общественной формы их труда. Необходимым для капитала и капиталистического мира потому, что постоянное существование рабочего является их базисом.
Второй период процесса труда, – тот, в течение которого рабочий работает уже за пределами необходимого труда, – хотя и стоит ему труда, затраты рабочей силы, однако не образует никакой стоимости для рабочего. Он образует прибавочную стоимость, которая прельщает капиталиста всей прелестью созидания из ничего. Эту часть рабочего дня я называю прибавочным рабочим временем, а затраченный в течение её труд – прибавочным трудом (surplus labour). …Только та форма, в которой этот прибавочный труд выжимается из непосредственного производителя, из рабочего, отличает экономические формации общества, например общество, основанное на рабстве, от общества наёмного труда». И ещё раз повторим это – теперь уже словами самого Карла Маркса: «…норма прибавочной стоимости есть точное выражение степени эксплуатации рабочей силы капиталом, или рабочего капиталистом».
«Сумма необходимого труда и прибавочного труда, периодов времени, в которые рабочий производит стоимость, возмещающую его рабочую силу, и прибавочную стоимость, образует абсолютную величину его рабочего времени – рабочий день (working day)». Так и называется следующая, 8-я глава «Капитала».
Капиталисты стремятся максимально расширить его, чтобы повысить норму прибавочной стоимости (и, соответственно, свою норму прибыли), но проблема заключается в том, что «за… чисто физическими границами удлинение рабочего дня наталкивается на границы морального свойства: рабочему необходимо время для удовлетворения интеллектуальных и социальных потребностей [без чего и человек-то человеком быть перестаёт! – К. Д.], объём и количество которых определяется общим состоянием культуры. Поэтому изменения, которым подвержен рабочий день, колеблются между физическими и социальными границами».
«…Но что такое рабочий день? Во всяком случае, это нечто меньшее, чем естественный день жизни. На сколько? У капиталиста свой собственный взгляд на эту ultima Thule [крайний предел], на необходимую границу рабочего дня. Как капиталист, он представляет собою лишь персонифицированный капитал. Его душа – душа капитала. Но у капитала одно-единственное жизненное стремление – стремление увеличивать свою стоимость, создавать прибавочную стоимость… [отчего и многие деловые люди, поглощаясь процессом “делания денег”, становятся “трудоголиками”] …Капитал – это мёртвый труд, который, как вампир, оживает лишь тогда, когда всасывает живой труд и живёт тем полнее, чем больше живого труда он поглощает. Время, в продолжение которого рабочий работает, есть то время, в продолжение которого капиталист потребляет купленную им рабочую силу. Если рабочий потребляет находящееся в распоряжении капиталиста время на самого себя [скажем, сидит в соцсетях, будучи на рабочем месте, или, простите, ходит в туалет – К. Д.], то он обкрадывает капиталиста».
Живший в XVIII веке французский адвокат, публицист и экономист Симон Ленге, цитату которого приводит Карл Маркс, на сей счёт писал: «Если рабочий, освободившись от работы, предаётся минутному отдыху, алчная экономия, с беспокойством следящая за ним, начинает утверждать, что он её обкрадывает».
«Капиталист, – продолжает Маркс, – осуществляет своё право покупателя, когда стремится по возможности удлинить рабочий день и, если возможно, сделать два рабочих дня из одного. С другой стороны, специфическая природа продаваемого товара обусловливает предел потребления его покупателем, и рабочий осуществляет своё право продавца, когда стремится ограничить рабочее время определённой нормальной величиной [нашла коса на камень! Классовая борьба – борьба каждого из них за свои интересы, однако! – К. Д.]. Следовательно, здесь получается антиномия, право противопоставляется праву, причём оба они в равной мере санкционируются законом обмена товарами. …Таким образом, в истории капиталистического производства нормирование рабочего дня выступает как борьба за пределы рабочего дня, – борьба между совокупным капиталистом, т. е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, т. е. рабочим классом».
Стремление усилить эксплуатацию непосредственных производителей до предела свойственно всякой эксплуататорской формации. И «капитал не изобрёл прибавочный труд. Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, рабочий, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого [раба ведь хозяин тоже кормить должен, никуда ему от этого не деться! – К. Д.], излишнее рабочее время, чтобы производить жизненные средства для собственника средств производства, будет ли этим собственником афинский καλός κάγαθός [аристократ], этрусский теократ, civic romanus [римский гражданин], норманский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист». При этом надо заметить, что лишь «в форме барщины прибавочный труд точно отделён от необходимого труда» – равно как и прибавочное рабочее время от необходимого.
Увеличение продолжительности рабочего дня, однако, так или иначе, ведёт к разрушению главной производительной силы общества, которой является человек, и именно поэтому стремление капитала к безудержному удлинению рабочего дня рано или поздно наталкивается на общественное сопротивление. «…Не говоря уже о нарастающем рабочем движении, с каждым днём всё более грозном, ограничение фабричного труда было продиктовано тою же самою необходимостью, которая заставила выливать гуано на английские поля. То же слепое хищничество, которое в одном случае истощало землю, в другом случае в корне подрывало жизненную силу нации. Периодически повторяющиеся эпидемии говорили здесь так же вразумительно, как уменьшение роста солдат в Германии и во Франции». Беда в том, что при капитализме даже это объективное общественное требование может быть реализовано только лишь через упорную борьбу против капитала, ибо – Карл Маркс приводит выдержку из отчёта английской фабричной инспекции за 1856 год: «Добавочная прибыль, получаемая от чрезмерного труда, продолжающегося сверх установленного законом времени, представляет для многих фабрикантов слишком большой соблазн для того, чтобы ему противостоять». Ибо «атомы времени суть элементы прибыли», – предельно лаконично говорит другой инспекционный отчёт, за 1860 год. Отсюда «жадность фабрикантов, совершающих в погоне за прибылью такие жестокости, которые едва ли были превзойдены жестокостями испанцев при завоевании Америки в погоне за золотом», – констатирует публицист и историк Джон Уэйд [Wade] в книге 1835 года «History of the Middle and Working Classes».
Не потому буржуй так мучает своих рабочих, что он злобен от природы, но его к этому принуждают объективные законы конкуренции. Вот взять хотя бы такой момент: «… в продолжение всего времени, пока средства производства остаются без употребления, они представляют бесполезно авансированный капитал; потеря эта становится положительной, если возобновление прерванного производства делает необходимыми добавочные затраты. …Присвоение труда в продолжение всех 24 часов в сутки является поэтому имманентным стремлением капиталистического производства». А бедняге пролетарию и деваться-то некуда: «В общем опыт показывает капиталисту, что постоянно существует известное перенаселение, т. е. перенаселение сравнительно с существующей в каждый данный момент потребностью капитала в увеличении своей стоимости…». Наличие т. н. резервной армии труда, безработицы делает рабочего «покладистым», заставляет его принимать те условия продажи рабсилы, которые предлагает ему капиталист.
Но имманентно присущее капиталу хищническое отношение к рабочей силе ведёт к её деградации, к её уничтожению – то есть ведёт к подрыву и уничтожению самой главной и ценной производительной силы общества: «…капиталистическое общество, являющееся по существу производством прибавочной стоимости, всасыванием прибавочного труда, посредством удлинения рабочего дня ведёт не только к истощению человеческой рабочей силы, у которой отнимаются нормальные моральные и физические условия развития и деятельности. Оно ведёт к преждевременному истощению и уничтожению самой рабочей силы. На известный срок оно удлиняет производственное время данного работника, но достигает этого путём сокращения продолжительности его жизни». «…Aprés moi de déluge! [После меня хоть потоп!] – вот лозунг всякого капиталиста и всякой капиталистической нации. Поэтому капитал беспощаден по отношению к здоровью и жизни рабочего всюду, где общество не принуждает его к другому отношению [и не только к здоровью рабочего, но и к здоровью потребителя, но и к природе, к окружающей среде, к «экологии», и только выраженная в законах воля всего общества, не могущего более терпеть безобразие, может принудить капитал вести себя по-другому, поумерив жажду наживы!!! – К. Д.]. …Но в общем и целом это и не зависит от доброй или злой воли отдельного капиталиста. В свободной конкуренции имманентные законы капиталистическое производства действуют в отношении отдельного капиталиста как внешний принудительный закон».
И до Маркса с Энгельсом были писатели – и не только социалисты-утописты, но и вполне буржуазные авторы, – которые испытывали искреннее сочувствие к рабочему классу. К. Маркс приводит соответствующие цитаты – а в «Капитале» мы встречаем огромное множество свидетельств просто ужасающих условий жизни и работы рабочих Англии того времени, и такие ужасы, заметим, до сих пор имеют место быть в странах «периферийного капитализма». «От чрезмерной работы люди умирают с удручающей быстротой; но места погибающих тотчас заполняются снова, и частая смена лиц не производит никакого изменения на сцене» [«England and America», книга 1833 года, автор – Эдуард Гиббон Уэйкфилд]. «Несомненно, большого сожаления заслуживает тот факт, что какой бы то ни было класс людей должен убиваться над работой по 12 часов ежедневно. …Я надеюсь, что, не говоря уже о здоровье, никто не станет отрицать, что с моральной точки зрения такое полное поглощение времени трудящихся классов… чрезвычайно вредно и представляет ужасное зло» [Леонард Хорнер в фабричном отчёте за 1841 год].
Однако ни один капиталист не даст «просто так» больше свободного времени своему рабочему. И в ответ на такие требования затянет вам старую песню о том, что рабочие – в отличие от «трудоголика»-капиталиста, ленивы, не хотят трудиться. «…Еще в 1734 году Джейкоб Вандерлинт [английский экономист, один из ранних представителей количественной теории денег и предтеча французских физиократов – К. Д.] разъяснил, что тайна всех жалоб капиталистов на леность рабочих просто-напросто заключается в том, что они хотели бы получить за прежнюю зарплату 6 рабочих дней вместо 4». Защитить своё право на свободное время рабочий может только в борьбе против капитала, объединившись с коллегами.
«…История регулирования рабочего дня в некоторых отраслях производства и ещё продолжающаяся борьба за его регулирование в других наглядно доказывают, что изолированный рабочий, рабочий как “свободный” продавец своей рабочей силы, на известной ступени созревания капиталистического производства не в состоянии оказать какого бы то ни было сопротивления. Поэтому установление нормального рабочего дня является продуктом продолжительной, более или менее скрытой гражданской войны между классом капиталистов и рабочим классом. …Английские фабричные рабочие были передовыми борцами не только английского рабочего класса, но и современного рабочего класса вообще, точно так же, как их теоретики первые бросили вызов капиталистической теории». «…Чтобы “защитить” себя от die Schlange ihner Qualen [змеи своих мучений – Маркс здесь приводит перефразированные слова из стихотворения Генриха Гейне – К. Д.], рабочие должны объединиться и, как класс, заставить издать государственный закон, мощное общественное препятствие, которое мешало бы им самим по добровольному контракту с капиталом продавать на смерть и рабство себя и своё потомство». Ибо «свободный труд, если вообще его можно так назвать, даже и в свободной стране требует для своей защиты сильной руки закона» – цитата из ещё одного отчёта английской фабричной инспекции, 1864 года.
Третий отдел 1-го «Капитала» его автор завершает анализом соотношения нормы и массы прибавочной стоимости (глава 9: «Норма и масса прибавочной стоимости»). В частности, он касается важного вопроса о минимальной пороговой величине авансированного капитала, необходимого для открытия «своего дела». Общая тенденция в развитии промышленности такова, что эта величина возрастает, не только делая невозможным «вхождение» в большинство отраслей для «простых» людей, живущих своим трудом, но и вынуждает индивидуальных капиталистов объединять свои капиталы в акционерных обществах – которые, кстати, во времена Маркса только начинали становиться преобладающей формой капиталистического промышленного предприятия (в авангарде чего шли железнодорожные компании).
«…Средневековые цехи стремились насильственно воспрепятствовать превращению ремесленного мастера в капиталиста, ограничивая очень незначительным максимумом число рабочих, которых дозволялось держать отдельному мастеру. Владелец денег или товаров только тогда действительно превращается в капиталиста, когда минимальная сумма, авансируемая на производство, далеко превышает средневековый максимум. Здесь, как и в естествознании, подтверждается правильность того закона, открытого Гегелем в его “Логике” [одного из законов диалектики! – К. Д.], что чисто количественные изменения на известной ступени переходят в качественные различия».
«Та минимальная сумма стоимостей, которой должен располагать отдельный владелец денег или товаров для того, чтобы превратиться в капиталиста, изменяется на различных ступенях развития капиталистического производства, а при данной ступени развития различна в различных сферах производства в зависимости от их особых технических условий. Известные отрасли производства уже при самом начале капиталистического производства требуют такого минимума капитала, которого в это время ещё не встречается в руках отдельного индивидуума. Это вызывает, с одной стороны, государственные субсидии частным лицам, как во Франции в эпоху Кольбера [министр финансов Франции в XVII веке, проводивший политику протекционизма, поддержки слабого тогда ещё национального капитала государством, – К. Д.] и в некоторых немецких государствах до нашего времени, с другой стороны – образование обществ с узаконенной монополией на ведение известных отраслей промышленности и торговли – этих предшественников современных акционерных обществ». «Учреждения такого рода Мартин Лютер называет “общество-монополия”».
Разумеется, и при капитализме существуют «социальные лифты», которые позволяют отдельным «простым людям» выбиться в капиталисты. Однако в целом производственные отношения капитализма действуют так, что они закрепляют и увековечивают монополию узкого круга лиц на обладание средствами производства: «…капитал развился в принудительное отношение, заставляющее рабочий класс выполнять больше труда, чем того требует тесный круг его собственных жизненных потребностей. И, стимулируя чужое трудолюбие, выкачивая прибавочный труд и эксплуатируя рабочую силу, капитал по своей энергии, ненасытности и эффективности далеко превосходит в этом отношении все прежние системы производства, покоящиеся на прямом принудительном труде». Да, капитализм добился огромного ускорения роста производительных сил общества в сравнении с предшествовавшими ему способами производства. В этом его несомненная историческая заслуга. Однако уже то разрушительное воздействие на Человека, которое оказывает этот строй, ясно говорит о его ограниченности.