И.В. Сталин и Восток. (По документам начала 20-х гг.)

Преимущество таких изданий как многотомник «Сталин. Труды» в том, что они обеспечивают доступ к систематизированному комплексу документов, охватывающему день за днём десятилетия научной и политической деятельности автора. В отношении И.В. Сталина этот подход, в частности, демонстрирует его с первых лет установления Советской власти ярко выраженный интерес к взаимодействию с нашими юго-восточными соседями и потенциалу революционных преобразований на этой территории.

В апреле 1923 года на секции XII съезда РКП(б) по национальному вопросу Сталин говорил: «Всё, что говорит тут т. Раковский, абсолютно правильно, но это не подходит к тезисам [«Национальные моменты в партийном и государственном строительстве»]. Дело в Востоке… Весь национальный вопрос мы поставили в связи со статьёй Ильича [«Лучше меньше, да лучше»], который как будто ни одного слова о Западе не говорит, потому что не там центр национального вопроса, а в колониях и полуколониях на Востоке»^[1] .

Ленин, в частности, писал: в результате империалистической войны «Восток… пришёл  окончательно в революционное движение», при том, что «Россия, Индия, Китай и т.п. составляют гигантское большинство населения»^[2]. Развивая эту мысль, Сталин выдвинул тезис о том, что именно на Востоке концентрируются «тяжёлые», т.е. стратегические, решающие резервы мировой революции. Эта оценка опиралась на годы кропотливого изучения вопроса.

Ещё в ноябре 1920 года, выступая на торжественном заседании Бакинского Совета, Сталин подчёркивал, что «Восток — это самое больное место империализма, ибо с Востока империалисты английские, французские черпают свои силы… В этом сила Востока. В этом особое значение для империализма, как ахиллесова пята…» ^[3]. Тогда, осенью 20-го, акцент делался на активность кемалистской националистической Турции, вынужденной противостоять бенефициарам Версаля и нашедшей в этой своей роли понимание и поддержку со стороны Москвы. Но Сталин пристально следил за всей юго-восточной дугой, охватывающей Советскую Россию. Он принял самое непосредственное участие в советизации Армении и Грузии, при этом отдельного внимания заслуживает его обширная переписка той поры с главой НКИД Г.В. Чичериным. Не выпускал он из поля зрения ситуацию в Персии и со знанием дела писал о ней^[4].

 Внимательно присматривался к положению дел в Афганистане, регулярно изучая отчёты советских полпредов. За 1921–22 годы сталинские материалы отложились в папках секретариата НК Нац с названиями: «Азербайджан», «Армения», «Башкирия», «Бухура», «Горская АССР», «Грузия», «Дагестан», «Кабарда», «Калмыкия», «Карачай», «Киргизия», «Крым», «Татария», «Хива», «Афганистан», «Индия», «Персия», «Турция», «Япония»^[5]. 

Отнюдь не случайно к маю 1923 года англичане ощутили в Персии и Афганистане столь острый дискомфорт от деятельности советских полпредств, что лорд Керзон в своей известной ноте требовал отзыва их глав (впрочем, в Москве такого удовольствия лорду не доставили).

Национальная политика РКП(б) на окраинах также учитывала широкий внешнеполитический контекст. В мае 1921 года «в целях подготовки кадров партийных и советских работников для договорных и автономных советских республик, трудовых коммун и национальных меньшинств» при непосредственном участии Сталина создаётся Коммунистический университет трудящихся Востока^[6].  В январе 1922 года было решено открыть три новых отделений Университета «в Баку для Азербайджанцев, персов, турок, а также для группы из Крыма… в Ташкенте для узбеков, туркмен, киргизов, афганцев и индусов… в Иркутске для китайцев, тибетцев, японцев, корейцев и бурят­монгол»^[7]. 

В письме в Кирбюро ЦК в марте 1923 года Сталин требовал от партийных руководителей вести умную и тонкую работу по вовлечению деятелей национальных верхов в советское строительство. «Управлять Кирреспубликой без киргиз нельзя, — писал он, — нужно учить и переделать тот человеческий материал, который имеется в наличии, лучших людей нет и негде достать, поэтому объявить войну Киргизской верхушке нельзя, нужно их перевоспитать и одновременно готовить новые кадры ускоренным темпом» ^[8]. В целом для национальных окраин Сталин настаивал на необходимости «в большей мере, чем в центральных областях, идти навстречу элементам, являющимся революционно-демократическими или даже просто лояльными в отношении к Советской власти»^[9]. 

Политика опоры на национально-демократические силы, перековки, втягивая их, подчас далёких от пролетарской идеологии, в советскую работу была для Сталина не случайным маневром, а позицией. Ещё в мае 1918 года ему пришлось столкнуться с коллективным протестом членов коллегии и сотрудников НК Нац, недовольных тем, что «т. Сталин вообще в принципиальных вопросах никогда не считает нужным принимать во внимание мнение большевистского большинства коллегии», в частности выдвигая на руководящую работу «т. Вахитова. мусульманского комиссара, октябрьского большевика такого сорта, на который Коллегия Народного Комиссариата ни в коем случае согласиться не может.»^[10].

Спустя три месяца «октябрьский большевик» неподходящего для партийной фракции НК Нац сорта М.М. Вахитов, мобилизовавший в Казани силы против белых, после падения города угодил в руки «комиучевцев» и был казнён.

Но были и не положительные примеры. Так активная работа Сталина с башкирским националистом А.З. Валидовым не помешала последнему летом 1920 года попытаться поднять антибольшевистский мятеж и уйти к басмачам. Пытались привлечь к антибританской борьбе в Средней Азии видного турецкого деятеля, бывшего министра обороны Энвер-пашу, находившегося в Москве в 1920-21 годах и пропагандировавшего симбиоз большевизма с исламом. Будучи направлен в Бухару, Энвер-паша вскоре занял позицию размежевания БНСР с Москвой и тоже ушёл к басмачам. А в августе 1922 года погиб в бою с частями РККА.

Любопытна история взаимоотношений Сталина и бывшим социал-демократом, азербайджанским националистом М.Э. Расулзаде, начавшаяся ещё в 1904 году. После распада Российской империи Расулзаде стал одним из руководителей независимого Азербайджана, главой его Национального Совета. После советизации республики пытался организовать сопротивление Советской власти, но вскоре был арестован. И тогда Сталин предложил Расулзаде ехать в Москву и заниматься научной и просветительской работой, на что тот дал согласие. Однако в конце 1922 года Расулзаде тайно бежал в Турцию, оставив Сталину письмо с изложением принципиальных антибольшевистских взглядов и благодарностью за сохранённую жизнь^[11].

Ещё один сюжет, получивший широкий резонанс в РКП(б) — уличение в апреле-мае 1923 года в конспиративных контактах с басмачами бывшего председателя Центральной мусульманской военной коллегии, председателя Центрального бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП(б) и члена коллегии НК Нац М.Х. Султан-Галиева. Он был исключён из партии и арестован. Однако, учитывая раскаяние, заслуженного наказания не понёс. В стенограмме выступления Сталина в июне 1923 года на Четвёртом совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей по делу Султан-Галиева есть такие слова; «…тов. Куйбышев прав, — думая, что его надо освободить. Человек признался во всех своих грехах и раскаялся… Его можно использовать по советской работе. Почему бы нет? Чем он хуже тех октябрьских элементов из национальной интеллигенции, которые у нас в советских аппаратах сидят в восточных республиках?»^[12]. 

Сравним их с позицией, отстаиваемой Сталиным в марте 1924 года в обращении к руководителям Среднеазиатского бюро ЦК: «Теперь люди так нужны для в Туркестане, а местных людей так мало, что было бы преступно пренебрегать такими работ[ни]ками,..”Левые” этого не понимают, т.к. они не хотят понять, что задача состоит не только в руководстве партиного органа… (для чего необходимы наиболее стойкие коммунисты), но и в управлении страной (для чего должны быть использованы и не вполне стойкие, и даже вовсе не стойкие коммунисты). Чего стоит туркест. орг-ция, если она не сумеет использовать таких людей…»^[13]. 

В заключение нужно отметить, что глубокая вовлечённость Сталина в дела Востока и учёт взаимоотношений с ним в плане развития революции отчётливо прослеживается в подходе к построению СССР. Выработку принципов объединения республик и обеспечение их эффективного взаимодействия внутри Союза и полноты представительства в органах союзной власти он рассматривал и под этим углом зрения. «Ежели мы на Украине совершим маленькую ошибку, — разъяснял Сталин с трибуны XII съезда, — это не будет так чувствительно для Востока. А стоит одну маленькую ошибку совершить в маленькой стране, в Аджаристане (120 тысяч населения), как это отзовётся на Турции и отзовётся на всём Востоке, ибо Турция теснейшим образом связана с Востоком. Стоит допустить маленькую ошибку в отношении маленькой области калмыков, которые связаны с Тибетом и Китаем, и это отзовётся гораздо хуже на нашей работе, чем ошибка в отношении Украины. Мы стоим перед перспективой мощного движения на Востоке и должны нашу работу направлять прежде всего по линии пробуждения Востока…»^[14]. 

Для понимания сути дебатов с так называемыми националами (прежде всего, грузинскими и украинскими) о принципах архитектуры СССР — государственной формы организации пролетариата — нужно учитывать и сталинский «восточный вектор». Оппоненты генсека ратовали за конфедеративную конфигурацию, рассчитанную на среднесрочные революционные перспективы на Западе. Он же в этом отношении был скорее скептиком. «Если вы думаете остаться в рамках федерирования национальностей старой России, — описывал Сталин свой давний, 1919 года спор с Лениным, — это ещё понятно, но если вы думаете, что Германия когда-либо войдёт к вам в федерацию на правах Украины, — ошибаетесь. Если вы думаете, что даже Польша, которая сложилась в буржуазное государство со всеми атрибутами, войдёт в состав союза на правах Украины, — ошибаетесь…»^[15] 

Сталин поставил на длительную работу с «тяжёлыми резервами» Востока. История показала, что эта ставка себя оправдала, и благодаря китайской революции фактически воплотились расчёты большевиков на мировую революцию — антикапиталистический процесс в XX веке приобрёл планетарное измерение.