Публикуем товарища Сталина. Заметки на полях издания «Сталин. Труды». Заметка 4.

Публикуем товарища Сталина. Заметки на полях издания «Сталин. Труды». Вместо пролога.

Публикуем товарища Сталина. Заметки на полях издания «Сталин. Труды». Заметка 1.​

Публикуем товарища Сталина. Заметки на полях издания «Сталин. Труды». Заметка 2.

Публикуем товарища Сталина. Заметки на полях издания «Сталин. Труды». Заметка 3.

 

С июня 1918 по август 1920 года И.В. Сталин 14 месяцев провёл на фронтах Гражданской войны. Его подписи стоят под оперативными документами, он лично отдавал приказания, вёл регулярную переписку с Реввоенсоветом Республики и Советом обороны. 31 декабря 1919 года Сталина наградили орденом Красного Знамени «в ознаменование всех заслуг по обороне Петрограда». В приказе РВСР № 383 говорилось, что в «тяжёлый для Советской России час назначенный Президиумом В.Ц.И.К. на боевой пост Иосиф Виссарионович Сталин своей энергией и неутомимой работой сумел сплотить дрогнувшие ряды Красной Армии. Будучи сам в районе боевой линии, он под боевым огнём личным примером воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику».

В разные годы его личный вклад в победу над интервентами и спонсируемыми ими антисоветскими силами оценивался по-разному.

Так, в статье «Революционное мужество» («Правда», 14 ноября 1934 года) командующий Особой Краснознамённой Дальне-Восточной Армией В.К. Блюхер писал: «Врангелевщина выросла на преступной близорукости отвратительного ренегата Троцкого, не умевшего оценить её угрозы делу пролетарской революции… Только гениальным предвидением вождей нашей партии была устранена создавшаяся угроза… Но полумеры, проводившиеся ренегатом Троцким, не давали возможности нанести удар врангелевцам. С этими полумерами было покончено лишь после выступления гениального вождя, организатора и непосредственного руководителя Южного фронта товарища Сталина…»

Как известно, в 1956 году вчерашняя гениальность в одночасье оказалась злобным невежеством. Да и прочие выдающиеся качества — их полной и безусловной противоположностью. Перемена, само собой, коснулась и оценки деятельности Сталина в Гражданской войне:

«С начала 30-х и до середины 50-х годов в советской исторической литературе укоренилась, обрела статус официальной и стала безраздельно господствующей сталинская концепция истории гражданской войны в СССР. Целенаправленно и настойчиво создавался и насаждался в сознание советского народа миф о Сталине как втором вожде партии и Красной Армии. Желаемый эффект достигался комплексным применением различных методов фальсификации истории…» (Липницкий С.В. Сталин Иосиф Виссарионович. Статья в сборнике «РВС Республики». М., 1991).

Итак, от гениальности до фальсификации.

Может показаться, что процитированные мнения диаметрально противоположны. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что у них больше общего, чем различий: безапелляционный стиль, безоглядная категоричность, претензия на всеобщность, нездоровая аффектация…

А что мы видим, работая напрямую с документами, без идеологического посредничества апологетов и ниспровергателей (многие из каковых, кстати, за долгую сытую жизнь успели побывать и тем, и другим)?

Анализ сталинской переписки в июне-августе 1918 года (сегодня она опубликована, наконец, целиком, см.: Сталин. Труды. Тома. 8 и 9.) ясно показывает: решая главную, продовольственную задачу, ради которой и был послан на Юг, Сталин не вмешивался в военные вопросы обороны Царицына до тех пор, пока боевые действия не нарушили систему переправки в центр эшелонов с хлебом. Взваливать на себя чужую ответственность, не имея ни образования, ни опыта, рискуя провалить дело — видимо так представляют себе сталинскую логику те, кто объясняет его вмешательство в руководство войсками карьерными или какими-то нездоровыми личными чертами. Где тут логика?

В качестве убийственного довода в пользу патологической подозрительности будущего тирана и его неадекватности приводят телеграммы в центр, обвиняющие военрука Северо-Кавказского округа А.Е. Снесарева в медлительности, неуверенных действиях, которые в сложившихся условиях «тянули» на преступную пассивность. Как же можно подозревать в подобном честного бывшего генерала, добровольно вступившего в Красную Армию?

Между тем, Андрей Евгеньевич относился к Советской власти весьма неоднозначно, сделанный им выбор дался ему нелегко. Вот что он писал в мае 1918 года в своём дневнике: «Тоска страшная, так и сосёт. Правильно ли я делаю, на верный ли я стал путь? Я полон сомнений и хожу из угла в угол; мысли нервны и кружатся бестолковым ходом. Ехать не хочется». Исследователь А.В. Ганин, далёкий от симпатий к Советской власти, опубликовал эти выдержки в своей монографии «Повседневная жизнь генштабистов При Ленине и Троцком». И далее написал: «Как офицер-государственник по взглядам Снесарев был близок руководителям белых армий и при ином стечении обстоятельств мог оказаться в рядах противников большевиков. Тем более, что он дружил с генералом Л.Г. Корниловым (последний заочно стал крёстным сыновей Снесарева Александра и Георгия)».

Как видим, налицо не только предпосылки к неуверенности и пассивности, но и к чему-то гораздо большему. И дабы безоглядно доверять таким военным специалистам, следовало быть дураком. Неизвестно, каким Сталин представляется его критикам, но дураком он не был.

Сталинские действия под Петроградом оценил РВСР, о чём сказано выше. И, вероятно, ему было виднее. Отдельного внимания заслуживает участие Сталина в разработке плана по разгрому Деникина в октябре 1919 года, но объём заметки не позволяет остановиться на нём подробнее (исправимся!).

В связи с агрессией панской Польши в качестве члена Реввоенсовета Сталин направлен на Юго-Западный фронт (где уже работал с сентября 1919 по февраль 1920 года). Среди многочисленных документов оперативного характера периода июня-августа 1920 года особого внимания заслуживают тексты переговоров по прямому проводу. Эта связь была самой оперативной (если её качество позволяло собеседникам вести диалог), и документы весьма содержательны. В сталинском фонде РГАСПИ сохранились переговоры не только с РВС армий фронта, но и с главкомом С.С. Каменевым (они  велись совместно с командующим фронтом А.И. Егоровым), где главком напрямую обращается к Сталину, они выясняют взгляды друг друга на вопросы переброски войск, главком разъясняет свои решения, обещает учесть требования фронта.

После знакомства с этими текстами сомнения в степени сталинского владения оперативной ситуацией, понимания её, участия в подготовке и проведении фронтовых боевых планов легко развеиваются.

Понятно, что оценка личного и реального вклада И.В. Сталина в боевую работу — дело военных профессионалов, хорошо знающих условия Гражданской войны. У нас, как изучивших многие сотни архивных документов, своё мнение по этому вопросу есть. Но, к несчастью, современные историки слишком заняты, чтобы всерьёз заняться этим вопросом в ключе более содержательном, чем мнения, приведённые выше. Поэтому-то для всех заинтересованных и неравнодушных мы уже сегодня публикуем эти тексты в издании «Сталин. Труды» (сознательно помещая в Приложение томов максимум оперативных документов).

Напоследок несколько слов об условиях и специфике эпохи, игнорирование которых делает выводы некоторых исследователей странными до неприличия. Типа того, что в России «Ленин на немецкие деньги сделал переворот» или что Советская власть устояла лишь благодаря генштабистам. Будто судьба революции может зависеть от желания группки людей или решаться на поле боя. То, что выше понимания современных «учёных», было ясно огромному числу современников (белым, кстати, в меньшей степени: им для уяснения этого потребовалось быть битыми и вышвырнутыми за кордон).

К примеру, ставят в вину Сталину военную безграмотность, притом, что он де позволял себе вмешиваться в оперативные вопросы и критиковать военспецов. Наглый и недалёкий, да? Оставим в стороне вопрос грамотности или безграмотности: унтер-офицер С.М. Будённый и профессиональный революционер М.В. Фрунзе в Николаевской академии также не учились. Дело тут не в образовании. Гражданская война, навязанная Советской России извне и длившаяся столь долго и страшно исключительно по причине зарубежной поддержки, была лишь эпизодом в становлении Советской власти, первого в мире рабоче-крестьянского государства. И история этого становления началась задолго до Октября. Ленин, Сталин, другие большевики ещё на рубеже веков сделали свой жизненный выбор в пользу борьбы за справедливую жизнь трудящихся, чем поставили себя вне закона и монархической России, и буржуазной. Как в годы подполья и месяцы безвременья «временных», так и во время Гражданской войны и последующего мирного социалистического строительства, они продолжали делать одно и то же дело, не нуждаясь в чьих-то указаниях и в какой-то мотивации в борьбе за великую цель, согласно объективным интересам трудящегося большинства. И изменения, происходившие в России и мире (в том числе и в результате их деятельности), только подтверждали их правоту. Потому член РВС фронта Сталин и военспец главком Каменев отличались по-настоящему не должностями, не происхождением, образованием или возрастом. Каменев, Снесарев, Бонч-Бруевич служили бы в России при любой власти: победа одной политической силы над другой были для них вопросом вторичным. А Сталин боролся за лучшую жизнь для полутора сотен миллионов соотечественников, и в этой борьбе любой технический исполнитель на любом посту, — хоть шофёр, хоть делопроизводитель, хоть комполка, хоть главком, — был для него именно техническим исполнителем. И при намёке на угрозу делу революции и Советской власти из-за деятельности этого исполнителя такой Сталин ни на секунду не остановился бы перед его смещением или арестом. И не считал нужным спрашивать для этого чьего-то разрешения.

Этого очевидного соображения достаточно, чтобы понять: летом и осенью 1918 года для большевика Сталина, кинувшего все силы на обеспечение продовольствием голодающего центра, понимавшего важность связи с бьющейся насмерть Бакинской коммуной, окружённого луганскими шахтёрами, «иногородними» и трудящимися казаками, которые, как и он сам, «сожгли за собой мосты» и встали за Советскую власть против красновцев и «добровольцев», — для Сталина Царицын был в миллион раз ценнее, чем для всех вместе взятых военспецов. Взвесив всё, он выбрал, по его мнению, единственный верный путь для обороны города. Мог ошибиться? Конечно, мог. Но не ошибся: Царицын устоял, продовольствие продолжало идти в промышленные центра страны.

Такое поведение совершенно немыслимо в стабильном государственном аппарате. И, вероятно, единственно правильно в ситуации, когда рождается новая формация. И плевать было Сталину на мнения, обиды и, пуще всего, на последствия лично для себя.