Вчера, 7 ноября, мы отметили 106-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Наши молодые товарищи, для которых СССР – история, могут не знать, что в Советской стране одиннадцатый месяц календаря включал не один, а два «красных дня»: седьмого и восьмого числа. И в советские десятилетия не каждый знал, почему праздничных дат Великого Октября было две.
На первый взгляд не сразу понятно и то, что с первой в мире победой пролетарской революции история отождествила именно 7 ноября. Ведь уже накануне этого дня вооруженное восстание в Петрограде фактически победило – за пределы Зимнего дворца (что и говорить, наилучшего местопребывания министров недавно провозглашенной РЕСПУБЛИКИ!) власть Временного правительства уже не распространялась. Да и в других пролетарских центрах Советская власть устанавливалась полным ходом, причем, как правило, мирным путем; иными словами, развертывался не очередной столичный переворот, а смена власти во всей огромной стране. Когда же штурм Зимнего завершился и «временные» отправились под арест, наступило уже 26 октября / 8 ноября. И в тот же день, если не в тот же час, власть от Военно-революционного комитета принял II съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, которому предстояло объединиться со съездом Советов крестьянских депутатов.
Между этими датами – то есть 25 октября / 7 ноября – свершилось (не началось и не закончилось, а именно свершилось) только одно крупное политическое событие. ВРК обнародовал воззвание «К гражданам России», в котором констатировал факт низложения Временного правительства и перехода всей власти – как ни трудно представить клеветникам – НЕ в собственные руки, а к Советам депутатов трудового народа. Да, представьте себе: большевики, возглавив восстание и одержав победу посредством своей военной организации, единственный раз в истории НЕ претендовали даже на временное единовластие. Но и не самоустранялись от власти, на чем настаивали оппортунисты – сторонники раздела власти с охвостьем только что свергнутого режима. Партия решительно брала власть, но с тем, чтобы сразу же вручить полномочным представителям большинства народа и получить ОТ НИХ мандат на формирование правительства. Спрашивается, где здесь узурпация власти, в которой большевиков не обвинял и не обвиняет только ленивый? Можно подумать, они свергли какой-либо ДЕМОКРАТИЧЕСКИ ИЗБРАННЫЙ орган власти. Но таковых в России того времени просто не существовало – за исключением… Советов. Ведь это они, едва возродившись в ходе Февральской революции, решением тогдашних эсеровско-меньшевистских лидеров Петросовета передали Временному правительству исполнительную власть. Но передали, как явствует из названия, именно что ВРЕМЕННО, и, следовательно, имели полное право после ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ПЕРЕИЗБРАНИЯ своего руководства этот мандат отозвать, как случается во всяком уважающем себя парламенте. Если же ВРЕМЕННАЯ исполнительная власть пытается насильственно разогнать народных представителей – что она и пыталась сделать минимум дважды, с августа по октябрь, – то именно она, а не кто другой, ставит себя в положение узурпатора. Представительные органы, в данном случае Советы, вправе ответить такой власти словами матроса из поэмы Маяковского:
Которые тут временные? Слазь!
Кончилось ваше время!
Проблема лишь в том, что для исполнения такого решения в классовом обществе мало иметь законное право – надо ещё располагать реальной силой, в том числе вооруженной, и политической партией, способной эту силу организовать и верно направить. Что происходит с представительными органами в противном случае, мы знаем слишком хорошо.
Наши оппоненты могут, конечно, оспаривать представительный характер Советов и демократизм их власти – как поступали ещё оппоненты большевиков типа К. Каутского, – ссылаясь на то, что они объединяли «только» трудящихся и эксплуатируемых, в основном рабочих и крестьян, при исключении эксплуататорских классов. Но, во-первых, в любом обществе, где существует классовый антагонизм, эксплуатируемые составляют абсолютное большинство, и их организация, направленная против эксплуатации, по одному этому превосходит в представительности и демократизме всякую другую власть. Во-вторых, применительно уже к конкретным условиям России 1917 г., «буржуазия, ещё при господстве меньшевиков (соглашателей с буржуазией) в Советах, сама отделила себя от Советов, бойкотировала их, противопоставляла себя им, интриговала против них. Советы возникли без всякой конституции и больше года (с весны 1917 до лета 1918) жили без всякой конституции. Озлобление буржуазии против самостоятельной и всемогущей (ибо всех охватывающей) организации угнетенных, борьба – притом самая беззастенчивая, корыстная, грязная – борьба буржуазии против Советов, наконец, явное участие буржуазии (от кадетов до правых эсеров, от Милюкова до Керенского) в корниловщине. – все это ПОДГОТОВИЛО формальное исключение буржуазии из Советов»[1] .
С учетом всего этого становится понятным предпочтение, отданное в качестве праздника революции (уже примерно через год, к первой ее годовщине) Седьмому ноября. Эта дата воплощала одновременно и авангардную роль партии большевиков, и ее кровное единство с качественно новой советской системой самоорганизации трудящихся, созданной самим народом.
День же 8 ноября логично было бы отмечать как ПРАЗДНИК СОВЕТОВ. В советское время так в известном смысле и произошло посредством «удвоения» революционной годовщины, но, увы, это произошло лишь «в себе», а не «для себя», не посредством ясного осознания глубинного содержания обеих дат и их взаимосвязи. За формальным, казалось бы, «недоразумением» стоит историческая динамика советской эпохи во всей ее диалектической сложности, проблематичной для восприятия обыденным сознанием.
Традиционно Великий Октябрь трактуется как день НЕПОСРЕДСТВЕННО социалистической революции. Подобное восприятие присуще, как ни парадоксально, обеим сторонам идейного противостояния. С точки зрения последующей истории, у такого подхода есть долгосрочные основания: социалистическая революция для одних – источник надежды, заря нового мира, для других – дьявольское искушение, воплощение мирового зла. В напряженном «силовом поле» массового сознания 7 ноября 1917-го, со знаком плюс или минус, выступает прямо по Маяковскому:
Путь свой ночной продолжали трамы
Уже при социализме.
Однако для марксиста не менее важен историзм восприятия событий более чем столетней давности. Без этого невозможно правильно понять ни людей той эпохи, ни значение их свершений для настоящего и будущего.
В реальности своего времени Великий Октябрь, как пока что и все революции объективно социалистической направленности, совершался под лозунгами, которые в XX веке назывались общедемократическими. Для трудового народа России 1917-го это были требования мира, хлеба, земли, рабочего контроля (и никаких «заводов рабочим», в чем каждый желающий может убедиться хотя бы по номеру «Известий Советов» от 25 октября/7 ноября). Социалистическая направленность преобразований, предполагающая переход основных средств производства в общественную собственность и планомерное развитие общественного хозяйства, начала проявляться с 1918 года, и то больше в городских центрах, окончательно же определилась во всей огромной стране только со времени первой пятилетки. Это важно иметь в виду, чтобы вопреки всяческим легендам понять: большевики отнюдь не навязывали народу социализм, а постепенно продвигались к нему вместе с народом, отправляясь от императивных требований самой жизни.
Первейшим императивом 1917 г. было спасение страны от «грозящей катастрофы», как писал Ленин в августе. Ко времени же Октября катастрофа уже становилась фактом: лавиной нарастал хозяйственный и прежде всего продовольственный крах; полуголодная и полураздетая армия из крестьян, чаявших земли и свободы, попросту бежала с фронта, как показали провал летнего наступления, сдача Риги и Моонзундских островов. Единственное спасение России обеспечивал революционный выход из Первой мировой войны, для нее совершенно непосильной. Этот выход послужил необходимой предпосылкой и окончания, ровно через год, мировой империалистической войны в целом. Без нашего Октября был бы невозможен германский революционный Ноябрь, а в подобном случае бойня народов продолжалась бы до полного опустошения Европы (это предвидел ещё Энгельс, а мемуары Черчилля, занимавшего тогда пост военного министра Британии, не оставляют сомнений). Так что все претензии к большевикам по поводу Бреста и прочего повисают в воздухе. Не будь красного Бреста, стал бы неизбежен белый Брест на ещё более тяжелых условиях. За ним, по всей вероятности, последовал бы полный распад страны и её разграбление иностранным империализмом, еще худшее, чем в Китае, который в борьбе за освобождение мог опираться на помощь СССР.
Таким образом, жизненная необходимость Великого Октября диктовалась не только классовыми интересами пролетариата и крестьянства, но и императивом спасения всей страны, а в конечном счете всего человечества, от империалистического геноцида. Отказ от наследия Октября неминуемо возвращает нас и весь мир, опять же в ухудшенном варианте, к той же самой альтернативе.
Отвечая «левым коммунистам», готовым из отчаяния и в угоду «революционной» фразе «идти на возможность утраты Советской власти», В.И. Ленин характеризовал ее как «народное политическое учреждение», причем «НЕ только политическое… во много раз более высокое, чем виданные когда-либо историей». Тогда же он пророчески предсказал:
«Россия идёт к новой и настоящей отечественной войне, к войне за сохранение и упрочение Советской власти. Возможно, что иная эпоха… будет эпохой освободительных войн (именноВОЙН, а не одной войны), навязываемых завоевателями Советской России»[2] .
Эти слова история полностью подтвердила.