4. «Левый поворот»: реформа и революция
Можно ли говорить о революции в Латинской Америке после 1991 г.? Первые шесть — семь лет вряд ли кто рискнул бы дать на этот вопрос положительный ответ. Всем государствам юга Западного полушария, кроме блокированной Кубы, был навязан «вашингтонский консенсус» — своего рода присяга в верности догмам неолиберализма: максимальной приватизации госсектора, свободе перемещения капиталов через границы, приоритету выплаты «внешнего долга» перед внутренними социальными и экономическими задачами, независимости национальных банков от своих правительств, подразумевающей зависимость от транснациональных финансистов. В 1992 г. США, Канада и Мексика заключили соглашение о «Североамериканской зоне свободной торговли» (NAFTA). Снятие защитных барьеров перед экспансией северных соседей обрекло все отрасли мексиканской экономики на гибель либо подчинение транснациональному капиталу. Намереваясь распространить те же условия на все Западное полушарие, Вашингтон выдвинул в 1994 г. проект «Зоны свободной торговли Америк» (ALCA). Программа-максимум экономической аннексии южных соседей Соединенными Штатами, заложенная в идеологию панамериканизма более ста лет назад, при опоре на мощь транснациональных корпораций вплотную приблизилась к осуществлению. Даже те, кто не поддался гипнозу «конца истории», полагали, что ночь реакции будет долгой.
Но мрак с самого начала разрывали всполохи сопротивления. «Особый период в мирное время» не мог сломить Кубу. Не сдавалась колумбийская герилья. В 1992 г. Венесуэлу потрясли два восстания военных, одним из которых руководил Уго Чавес. В день вступления в силу NAFTA и официального выдвижения плана ALCA в мексиканском штате Чиапас началось восстание индейцев под руководством Сапатистской армии национального освобождения. Это еще можно было преподносить как частные случаи, инерцию прошлого. Но в 1998 г. Уго Чавес был триумфально избран президентом Венесуэлы. В конце 2001 г. аргентинскую витрину неолиберализма сокрушили финансовый дефолт и невооруженное восстание обреченного на нищету народа. Через год Лула был с четвертой попытки избран президентом Бразилии. В последующие семь лет левые возглавили Аргентину, Боливию, Уругвай, Эквадор, Никарагуа, Сальвадор. Заговорили сначала о «левом повороте», затем и о «социализме XXI века».
Латиноамериканский опыт опроверг представления об устарелости идущей от Великой Французской революции шкалы «левые–правые». Ход идейно-политической борьбы свидетельствует, что эти термины и сегодня обозначают силы, выражающие, при всех конъюнктурных переменах в их массовой базе, интересы трудящегося эксплуатируемого большинства (левые) или частнособственнического эксплуататорского меньшинства (правые).
«Левый поворот» стал ответом народных масс региона на глобальную реакцию, последовавшую за поражением европейского социализма. Программа форсированного демонтажа национального суверенитета, экономических и социальных функций государства, выраженная в идеологии неолиберализма и особенно в плане АЛКА, натолкнулась на 200-летнюю традицию борьбы за национальное и социальное освобождение исторически взаимосвязанного региона. Важнейшей предпосылкой «левого поворота» послужили авторитет, пример и опыт социалистической Кубы как неотъемлемой части региона.
В то же время прогрессивные силы региона хорошо освоили конституционно-представительные институты, упрочившиеся с крахом военно-фашистских хунт. «Левый поворот» проходил в мирных формах, не давая империализму повода для интервенции и экономической блокады.
Большую роль сыграло наличие у ряда стран (Венесуэла, Боливия, Эквадор) крупных нефтегазовых богатств, экономически позволявших проводить преобразования компромиссным путем, а также оказывать материальную поддержку другим странам. Предпосылкой успехов стран «левого поворота» стало и то, что военные силы США и их союзников были заняты в других частях мира.
«Левый поворот» глубоко изменил облик региона. Природные ресурсы богатых нефтью стран, ранее служившие обогащению горстки дельцов, были направлены на экономическое развитие и масштабные социальные программы. Страны «левого поворота» добились компромиссного решения проблемы внешнего долга, им до последних лет удавалось сохранять высокие темпы экономического роста. Даже международные финансовые организации признают их успехи в снижении бедности и нищеты. Десятки миллионов людей впервые получили бесплатное образование и медицину, доступное жилье, достойную работу. Большое политическое влияние завоевали массовые организации трудящихся, сыгравшие решающую роль в провале реакционных переворотов в Венесуэле, Боливии, Эквадоре.
«Левый поворот» был внутренне неоднородным. В нем четко обозначилось несколько эшелонов:
1)«радикальный» (Венесуэла, Боливия, Эквадор, Никарагуа), где произошли серьезные перемены в отношениях собственности и/или коренная трансформация политической системы вплоть до постановки социалистических целей;
2)«умеренный» (Аргентина, Бразилия, Уругвай, Сальвадор), где отсутствие парламентского большинства заставляло делить власть с частью буржуазии в рамках левоцентристского блока, а преобразования не выходили за рамки социальных реформ;
3)«неудавшийся», где прогрессивные меры были прерваны в самом начале отстранением левоцентристских правительств от власти (Гаити, Гватемала, Гондурас, Панама, Парагвай), подчинением их неолиберальной гегемонии (Чили, Перу) или поражением уже на «подходе» к власти (Колумбия, Мексика) ввиду слабости народных организаций при максимальной экономической и военно-политической зависимости от США.
Но, при всей неоднородности «левого поворота», есть объективные основания рассматривать его как явление общерегиональное. Внутреннее единство данного феномена определяется качественными изменениями в региональных международных отношениях. Была прорвана блокада Кубы, сорван план АЛКА, созданы новые институты региональной интеграции без участия США. Стала складываться система коллективной безопасности, позволявшая совместно разрешать конфликтные ситуации без непрошеных посредников, оперативно давать отпор попыткам переворотов и интервенций.
Есть основания говорить и о глобальной проекции «левого поворота». Прежде всего, качественно повысилась роль стран Латинской Америки в мировых делах. Без новой нефтяной политики Венесуэлы — одной из учредителей ОПЕК — странам-экспортерам углеводородов не удалось бы полтора десятилетия поддерживать цены на них, а Россия после потрясений 90-х гг. оказалась бы в крайне тяжелых условиях. Бразилия налаживала взаимодействие с Россией, КНР, Индией и ЮАР в составе БРИКС.
В едином взаимосвязанном мире «левый поворот» мог бы устойчиво развиваться лишь в контексте аналогичной тенденции глобального масштаба. Ведущие лидеры латиноамериканских левых сознательно пытались помочь «повороту» выйти за пределы своего региона. В 2010 г. Лула предпринял попытку посредничества в конфликте вокруг ядерной программы Ирана, а У. Чавес совершил поездку по маршруту Москва — Минск — Киев — Тегеран — Дамаск — Триполи — Лиссабон. «Левый поворот» неразрывно связан с планетарным по масштабу альтерглобалистским движением, без которого не было бы нынешних левых сил как реального политического фактора в Западной Европе и США[1]. Глобальное значение имело возрождение социалистической идеи, прежде всего благодаря стойкости Кубы и чавистской Венесуэлы.
Учитывая все эти аспекты, есть основания рассматривать «левый поворот» как четвертый период латиноамериканского освободительного движения (с начала 1990-х гг. по настоящее время) — антианнексионистско-антинеолиберальный по непосредственным задачам.
В то же время «левый поворот» явился исторически новым феноменом, противоречиво сочетающим в себе черты социальной реформы и социальной революции. Такое положение сложилось прежде всего потому, что массированная экспансия транснационального капитала и тем более экономическая аннексия региона Соединенными Штатами грозила социальному бытию не только движущих сил пролетарской революции, но также значительной части буржуазии и средних слоев, так или иначе связанных с национальным государством и его экономическими функциями. Даже латиноамериканские армии, не так давно выполнявшие функцию подавления революционных сил, теперь были лишены монополистической олигархией прежней экономической базы и вдобавок превращены в «козла отпущения» за все содеянное по ее же приказам. Неудивительно, что военные предпочли оставаться в казармах, чем свергать левые правительства.
В то же время обнаружились внутренние противоречия «левого поворота», его объективные пределы при глубокой включенности стран региона в мировое капиталистическое разделение труда и при глобальном соотношении сил, препятствующем углублению революционного процесса. Эти условия сделали неизбежными компромиссы с транснациональной и местной монополистической буржуазией на условиях еще более стеснительных, чем продиктованные в 1970 г. правительству С. Альенде в Чили буржуазным большинством конгресса. Практически исключалась национализация собственности местной буржуазной олигархии, в том числе СМИ, обеспечивающих ей по сути информационную монополию. Не могло быть и речи о запрете организаций правой оппозиции, даже экстремистского толка. Не имея возможности расширения своей экономической и политической базы, левые правительства могли финансировать социальные программы главным образом за счет доходов от экспорта сырья, воспроизводя в основе старую экономическую модель.
Постановка социалистических целей, отражающая уровень развития объективных противоречий капитализма, вступала в противоречие с необходимостью партнерства с транснациональным капиталом. Радикальные фракции народного движения, склонные видеть в вынужденных компромиссах лишь измену идеалам, отходили от правительства, подчас играя на руку реакции. Маргинальная молодежь, получившая элементарные гарантии от голода и полицейской расправы, но не видящая социальной перспективы, зачастую поворачивала на криминальный путь, вызывая у обывателя озлобление против власти, «не способной навести порядок».
Даже избавление миллионов трудящихся от нищеты зачастую воспринималось ими, в духе устойчивых «популистских» традиций, не как результат собственного труда и классовой борьбы, а как «дар» государства. В полной мере оправдалось ленинское предостережение: «Серьезно думать о том, что при капитализме возможно включить в организации большинство пролетариев, не доводится»[2]. У граждан, впервые познавших мало-мальски человеческую жизнь, но не принимавших активного участия в ее достижении и защите, усиливаются потребительские установки, побудившие многих залезть по уши в ловушку кабальных кредитов. Когда же «рука дающего» оскудевает – те же люди готовы, не вдаваясь в причины, предъявлять на улице или у избирательных урн претензии вчерашнему кумиру, как будто в его силах совершить чудо…
<<< Предыдущая глава | Следующая глава >>>