2. Никто пути пройденного у нас не отберет...
Спор двух методологических подходов прямо относится к восприятию латиноамериканской революционной традиции. С позиций концепции «феодальной отсталости», обращение к ней уподобляется идеализации прошлого идеологами европейских буржуазных революций, пролетарская же революция должна «черпать свою поэзию только из будущего, а не из прошлого»[1]. Однако реальные достижения освободительной борьбы в Латинской Америке теснейшим образом связаны с ее исторической преемственностью.
Актуальность революционной традиции региона обусловливается объективным единством зависимого капиталистического развития на всем его протяжении. На почве, формируемой этим развитием, социально-классовые противоречия «внутреннего» порядка неотделимы от противоречий между зависимостью и большинством трудящегося и эксплуатируемого народа, испытывающим ее гнет. Но если противоречия первой группы в прошлом генерировали главным образом предпосылки перехода капитализма от одного этапа к другому, то противоречия второй группы были всегда в немалой мере направлены против зависимой интеграции в мировую капиталистическую систему. Это придавало революционному процессу, наряду с буржуазной, объективно антикапиталистическую тенденцию. Причем последняя не может быть сведена к консервативному антикапитализму феодально-клерикального, мелкобуржуазного и т. п. толка, будучи направлена в целом по линии прогрессивного развития общества. Последнее объективно обусловлено тем, что зависимое положение большинства человечества играет во всей истории капитализма крайне реакционную роль, а в современную эпоху может создать угрозу и самой жизни на Земле.
Преемственность и прогрессивность «антизависимой» традиции Латинской Америки усиливаются ее спецификой как региона. Это — единственная в мире «семья» двадцати наций, объединяемых не только территориальным соседством, этнокультурными истоками, общностью или близостью живого языка, но и отсутствием религиозной розни, серьезных исторических счетов и обид, на редкость скорой и безболезненной ассимиляцией иммигрантов. Эстафета освободительной борьбы здесь во все времена легко передавалась от страны к стране, вырабатывая и поддерживая единство патриотизма «великой Родины» (Patria Grande) со своего рода стихийным интернационализмом. Временно подавленная в одних странах, освободительная борьба продолжала развертываться в других. Всем этим обусловлены внутренняя связность двухсотлетней революционной традиции; беспрецедентная устойчивость и продолжительность революционных ситуаций регионального масштаба; значительная роль леворадикальных сил, выражающих устремления трудящегося и эксплуатируемого большинства.
Напомним, что и применительно к европейским буржуазным революциям классики марксизма-ленинизма предостерегали от абсолютизации гегемонии буржуазии, выявляли замалчиваемую официальной историографией важную роль, которую играли уже с XVI в. «предшественники современного пролетариата с красным знаменем в руках и с требованием общности имущества на устах»[2].
Показательно, что после поражения революции 1848 г., «в противовес временной апатии», Энгельс счел жизненно важным припасть к роднику отечественной революционной традиции, как бы сильно ни уступала она в Германии латиноамериканской: «Пора снова показать немецкому народу неладно скроенные, но крепко сшитые фигуры Великой крестьянской войны». Важность обращения к сравнительно далекой истории он обосновывал именно объективной преемственностью задач: «Многое изменилось; и все же Крестьянская война вовсе не так далека от наших современных битв, и противники, с которыми приходится сражаться, большей частью те же самые»[3].
Не с меньшим основанием эту мысль могли и могут повторить кубинцы применительно к Хосе Марти и Антонио Масео, венесуэльцы — к Симону Боливару, Хосе Антонио де Сукре и Эсекьелю Саморе, боливийцы — к Тупак Амару, Тупак Катари и Бартолине Сиса, уругвайцы — к Хосе Хервасио Артигасу, эквадорцы — к Элою Альфаро и Карлосу Конча, мексиканцы — к Эмилиано Сапате и Панчо Вилье, никарагуанцы — к Аугусто Сесару Сандино, сальвадорцы — к Фарабундо Марти. Здесь фактор исторической преемственности в полной мере служит «для возвеличения новой борьбы, а не для пародирования старой; для того, чтобы найти снова дух революции, а не для того, чтобы заставить снова бродить ее призрак»[4].
Тот факт, что данная черта общественного сознания, в Старом Свете свойственная (в прогрессивном варианте) главным образом эпохе классических буржуазных революций, по другую сторону Атлантики жива и сегодня, обусловлен именно громадным объемом «антизависимых» (с конца XIX в. — антиимпериалистических) задач революционных процессов как прошлого, так и настоящего. Эти задачи выражают не только интересы определенных классов, но и потребности «всего общественного развития»[5], которые Ленин выделял особо и ставил выше узко понятых интересов пролетариата.
С этой точки зрения, каждый этап революционной истории Латинской Америки может быть определен не только по формам собственности и власти, которые упразднялись и утверждались в его итоге, но и по тем формам зависимого включения страны в мировую капиталистическую систему, против которых были объективно обращены революции.
Первый период — с конца XVIII до конца XIX в. — в социально-классовом отношении выступает как эпоха буржуазных революций, в плане же «всего общественного развития» — как эпоха борьбы антиколониальной. В первом аспекте она устранила сословно-монархический строй, плантационное рабство и в то же время утвердила экономическое и политическое господство землевладельцев-латифундистов как ведущей социальной группы формирующегося класса капиталистов. Во втором аспекте — положила конец паразитированию на огромном теле «Индий» абсолютистской бюрократии и крупной буржуазии Испании и Португалии, а также отразила попытки других колонизаторов занять место иберийских. Тем самым латиноамериканские народы противостояли не только силам вчерашнего и позавчерашнего дня, но и колониальной системе как самой реакционной из предпосылок формирующегося империализма (что не удалось в тот период освободительным движениям Востока). В свете исторической преемственности особое значение имела борьба против начинавшейся экспансии Североамериканских Соединенных Штатов.
Революционные процессы в регионе уже на первом этапе объективно внесли немалый вклад и в демократизацию стран-метрополий. Напомним, что идея республиканского строя в преимущественно монархическом мире XIX в. психологически подкреплялась и в какой-то мере легитимизировалась существованием по ту сторону Атлантики полутора — двух десятков республик (в Европе того времени их насчитывалось всего одна — две), причем основную их массу составляли латиноамериканские. САСШ, ассоциировавшиеся у большинства европейцев со всей «Америкой», а также с демократией и свободой, смогли пережить Гражданскую войну 1861—1865 гг. в немалой степени потому, что уже подготовленную европейскими державами интервенцию сковала героическая борьба мексиканского и других народов региона. Латиноамериканцам (как и выступившим тогда же в защиту североамериканского суверенитета России и европейскому рабочему движению) «великий северный сосед» вскоре отплатил черной неблагодарностью.
С началом эпохи империализма становилось все яснее, что формы собственности и власти, основанные на монополизации земельной собственности латифундистами и срастании с ними верхушки буржуазии, бессильны противостоять новым формам закабаления региона финансовой олигархией, прежде всего британской и североамериканской.
Второй период — с последних лет XIX в. до 50-х гг. XX в. — в социально-классовом аспекте можно определить как антиолигархическо-демократический; в плане же «всего общественного развития» — как антинеоколониальный. Его итогом в первом аспекте стало свержение латифундистско-буржуазной олигархии (Мексика, Боливия) или ее оттеснение от власти (в большинстве стран) при активной роли средних слоев «разночинного» типа, а в более развитых странах — промышленной буржуазии, рабочего и крестьянского движения. Во втором аспекте было достигнуто немалое расширение политического и экономического суверенитета: от вывода оккупационных войск США из ряда стран Карибского бассейна до первой в капиталистическом мире национализации нефти в Аргентине, Мексике, Боливии.
В тот же период качественно возросла роль международных факторов революционного процесса, уже не только экономических, но и политических. Это, с одной стороны, две мировые войны, создавшие для удаленной от фронтов Латинской Америки относительно благоприятные условия хозяйственного развития. С другой — российская революция 1905—1907 гг., Великий Октябрь 1917-го, рождение мирового коммунистического движения, победа над фашистской агрессией при решающей роли СССР, распад колониальной системы империализма. Каждое из этих всемирно-исторических достижений мирового пролетариата и его союзников сопровождалось в Латинской Америке очередным революционным подъемом, воодушевляя антиимпериалистические силы на борьбу с неоколониализмом, расширяя возможности защиты суверенитета и социальных прав трудящихся. В ряде стран рабочее движение стало первостепенным политическим фактором. Огромный авторитет у всех передовых людей региона завоевали коммунисты, самоотверженно отстаивавшие рабочее и народное дело, о чем зримо напоминают красные знамена с серпом и молотом на фресках мексиканских муралистов, практически вся художественная литература середины XX века. Без долгой борьбы, в особенности рабочего движения, не стало бы возможным создание государственного сектора экономики — необходимого условия промышленного развития Аргентины, Бразилии, Мексики, Уругвая, Чили.
Оборотная сторона завоеваний того периода состояла в том, что политически они обеспечивались либо коалицией буржуазных и мелкобуржуазных реформистов с рабочим движением (Уругвай, Чили, Коста-Рика, Боливия), либо неформальным блоком тех же социальных сил в рамках режимов необонапартистского толка, в буржуазной историографии обычно именуемых «популистскими» (перонизм в Аргентине, трабальизм в Бразилии, правящий режим Мексики). Союз организаций трудящихся с реформистской буржуазией и особенно с буржуазной властью, как всегда и везде, давал импульс проявлениям оппортунизма, в том числе у части коммунистов. Это, в условиях быстрого пополнения рядов пролетариата выходцами из крестьянской, ремесленной и мелкобуржуазной среды, препятствовало превращению пролетариата из «класса в себе» в «класс для себя», облегчало подчинение организаций трудящихся контролю буржуазного государства. В послевоенные годы народное движение не смогло во всеоружии встретить массированную экспансию монополий США, «холодную войну» и экспорт маккартистского террора, волну реакционных переворотов.
Именно в Латинской Америке империализмом был наработан первый опыт создания военно-политических блоков как новейшей формы передела мира. Пакт Рио-де-Жанейро в 1947 г. И Организация американских государств (ОАГ) в 1948 г. возводились на крови народов Парагвая, Колумбии, Венесуэлы, Коста-Рики, испытавших прямое империалистическое насилие. В первой половине 50-х гг. был установлен диктаторский режим Ф. Батисты на Кубе, совершена интервенция США в Гватемалу, свергнуты «популистские» режимы в Бразилии и Аргентине. Над всем регионом нависла угроза неоколониальной реакции с утратой даже ограниченного суверенитета. Не без оснований ОАГ вскоре назвали «министерством колоний США».
За всем этим стояло не только небывалое усиление империализма США, но и новый уровень развития буржуазных отношений в Латинской Америке и зависимой интеграции региона в мировую систему капитализма. Безвозвратно прошли времена, когда можно было обеспечить стране десятилетия мира и относительной самостоятельности, потеснив латифундистскую собственность в пользу мелкой частной, заменив эксплуатацию полурабского труда эксплуатацией «свободного» наемного, самое большее — национализировав одну, пусть очень важную, сырьевую отрасль. Как внутренние, так и международные условия объективно поставили латиноамериканский пролетариат лицом к лицу с главной силой мирового империализма — монополиями США и стоявшим на страже их господства североамериканским государством, вошедшим в роль мирового жандарма.
<<< Предыдущая глава | Следующая глава >>>
Примечания:
[1] Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта /Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 8, с. 122.
[2] Энгельс Ф. Диалектика природы / Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.20, с. 345.
[3] Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии / Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.7, с. 345.
[4] Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта /Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 8, с. 121.
[5] Ленин В. И. Письмо «Северному союзу РСДРП» /ПСС, т. 6, с. 363.