3. Есть ли предпосылки для социализма?
Третий период в истории освободительной борьбы народов Латинской Америки — по ведущей социально-классовой тенденции пролетарско-социалистический, в аспекте же «всего общественного развития» демократическо-антиимпериалистический — хронологически очерчен 1960 и 1989 годами, рубежными как для латиноамериканских революций, так и для мирового социализма.
Открыла этот период Кубинская революция. На острове, крепче всех соседей привязанном к экономике «великого северного соседа», первые же реформы, в особенности аграрная, глубоко затронули интересы монополий США — собственников лучших земель и минеральных ресурсов, инфраструктуры и промышленных предприятий, мафиозно-«туристического» бизнеса. Революционная страна оказалась перед решающим выбором. Либо задохнуться в петле экономической блокады, с «контрольным выстрелом» в виде интервенции. Либо перейти «рубикон», отделявший борьбу против колониальной и неоколониальной форм зависимости от борьбы против зависимости как таковой, империализма как такового; устранение устаревших форм капитализма — от ликвидации самой его основы и перехода к обществу без эксплуатации и угнетения.
Речь Фиделя Кастро, прозвучавшая на весь мир 15 апреля 1961 г., в день прощания с жертвами предательской бомбежки и накануне сражения с наемниками ЦРУ, воспринималась прежде всего как провозглашение социалистического характера Кубинской революции. Но Фидель подчеркнул и другой ее аспект, назвав революцию «демократической и социалистической». Это означало принципиальное переосмысление взаимосвязи демократических и социалистических задач, в сущности аналогичное проведенному применительно к Европе В. И. Лениным в теоретических работах 1916 г.
В обоих случаях демократия перестает мыслиться (поскольку перестает быть объективно) атрибутом буржуазного этапа революции, предшествующего социалистическому, и становится неотделимой от самих социалистических преобразований — в нескольких аспектах, отмеченных уже Лениным.
Во-первых, нельзя пролетариату прийти к социалистической революции, не подготовляясь к ней борьбой за демократию. В этом плане по-новому выступают и предшествующие этапы освободительной борьбы. «Капитализм вообще и империализм в особенности превращает демократию в иллюзию — и в то же время капитализм порождает демократические стремления в массах, создает демократические учреждения, обостряет антагонизм между отрицающим демократию империализмом и стремящимися к демократии массами».
Во-вторых, нельзя осуществить социалистических преобразований, не осуществляя демократии шире и глубже, чем это возможно при капитализме, — «не организуя демократическое управление захваченными у буржуазии средствами производства всем народом, не привлекая всей массы трудящихся, и пролетариев, и полупролетариев, и мелких крестьян, к демократической организации своих рядов, своих сил, своего участия в государстве». Это ленинское положение вполне подтверждается опытом всех латиноамериканских революций второй половины XX в., как одержавших победу, так и потерпевших поражение или принужденных соотношением сил к отступлению.
В-третьих, нельзя удержать и демократических завоеваний революции, не продвигаясь по пути социализма; частичные и временные исключения лишь подтверждают общее правило.
В-четвертых, революция может себя защитить, только соединив качественное расширение демократии для передового класса с ограничением свобод и «употреблением власти» в отношении его врагов. Это диалектическое единство применительно к социалистическим революциям теоретически выражается категорией диктатуры пролетариата, «которая соединяет насилие против буржуазии, т. е. меньшинства населения, с полным развитием демократии, т. е. действительно равноправного и действительно всеобщего участия всей массы населения во всех государственных делах»[1].
Объективное превосходство сил мирового империализма, прибегающего непосредственно или через местных союзников к разным формам насилия над непокорными странами — экономическому саботажу, террористическим актам, переворотам и интервенциям, — умножает объективную необходимость «демократической диктатуры» пролетариата, выступающего во главе всего трудового народа. Эту общую закономерность опыт Латинской Америки подтвердил с предельной ясностью. Куба, находящаяся у самых челюстей главного империалистического хищника, осуществила свой вариант пролетарской диктатуры, не боясь признать это перед всем миром, — и держится уже более полувека. Чилийская революция 1970—1973 гг., лидеры которой в теории и на практике отклонили для своей страны диктатуру пролетариата ради чистоты «эксперимента» по мирному переходу к социализму, пала жертвой «показательной» фашистской расправы. И даже там, где контрреволюция не смогла растоптать ростки революционной государственности, но не сложилось условий для их развития в соответствии с объективной классовой природой, революция и контрреволюция десятилетиями переплетаются при нерешенности вопроса «кто — кого» (Никарагуа, Сальвадор, Боливия, Венесуэла). Весь опыт региона побуждает рассматривать идею достижения социализма «в обход» диктатуры пролетариата как утопию, место которой лишь там, где пребывают оба рода perpetuum mobile.
Многообразен вклад Латинской Америки в решение проблемы слома репрессивной машины эксплуататорского государства. Всюду, где такого рода «машина» существовала в развитом виде, классики марксизма-ленинизма признавали необходимым ее насильственный (как правило, вооруженный) слом, мирный же путь революции рассматривали как редкое исключение. В Латинской Америке это получило убедительное подтверждение в опыте Кубы и Никарагуа, а также «от противного» — в поражении революций, оставивших репрессивную машину буржуазии в неприкосновенности (Чили 70-х гг.) или допустивших ее воссоздание (Боливия 50-х гг.).
Однако поставить на этом точку, как поступали многие леворадикальные деятели 60-х — 70-х гг., не позволяет ряд моментов объективной эволюции «государственной машины». Уже Ленин проводил различие между репрессивными органами буржуазного государства и аппаратом централизованного управления общими делами, подчеркивая, что последний надо не разрушить, а очистить от буржуазно-бюрократического «паразита» и поставить под пролетарский контроль. Во второй половине XX в. эта тенденция качественно усилилась. Развитие производительных сил и классовой борьбы сделало капиталистическое государство из чисто надстроечного института крупным собственником средств производства, органом регулирования всей экономики и социальной сферы. Грань между двумя «ипостасями» государства все больше стиралась: скажем, армия в Латинской Америке, как и в ряде других регионов, нередко осуществляла управление государственными предприятиями. Включаясь напрямую в производственные отношения, государственные институты не переставали быть средством подавления эксплуатируемых, но сами становились ареной классовой борьбы. Применительно к подобной государственной машине, в частности к армии относительно развитых стран, проблема «слома» не могла уже решаться точно так же, как в отношении, по сути, военизированной жандармерии дореволюционных Кубы и Никарагуа.
Кроме того, фронтальное противостояние народных масс буржуазному государству все больше затруднялось наращиванием — особенно после жестокого урока Кубы — карательной мощи империализма и его местных союзников. Данная тенденция, в Европе знакомая уже Энгельсу и Ленину, с 60-х гг. со всей силой действовала и в Латинской Америке, угрозой же мировой ядерной войны возводилась в степень.
По всему этому нельзя не видеть рационального зерна в поисках латиноамериканскими революционерами возможностей овладения властью без фронтального вооруженного столкновения, с максимальным использованием институтов буржуазной демократии, трансформацией армии и в целом государственной машины преимущественно «изнутри». На этом пути, кроме негативного опыта Чили, накоплен немалый позитивный опыт (Венесуэла, Боливия, Эквадор), хотя вопрос о возможности установления данным путем диктатуры пролетариата история пока оставляет открытым.
Победы и поражения латиноамериканских революций актуализировали старый спор о степени зрелости объективных предпосылок социализма в странах региона. Научное исследование социально-экономического строя предреволюционной Кубы опровергает представления о ней как «отсталой аграрной стране». Кубинский агропромышленный комплекс, сердцевину которого составлял крупнейший «сахарный комбинат», работавший на рынок США по установленной их правительством квоте, стоял на одном из первых мест в мире по уровню реального обобществления и капиталистической планомерности. Практически он централизованно управлялся из штаб-квартир нескольких переплетенных между собой монополий. Учитывая, что пролетариат составлял на Кубе более половины населения (55%), объективные предпосылки социалистических преобразований там нельзя считать незрелыми. Другие страны региона в этом плане не отличались от нее качественно. Если бы антагонистические противоречия капитализма не достигли во всей Латинской Америке высокой степени зрелости, пример Острова Свободы не был бы столь притягателен, повстанческие организации 60-х гг. не росли бы столь стремительно. Далеко не все революции, даже великие, получали столь масштабный и скорый международный отклик, как Кубинская. Уже с начала 60-х гг. в Латинской Америке сложилась региональная революционная ситуация[2], определявшая ее лицо минимум три десятилетия.
Однако относительная зрелость предпосылок социалистической революции имела здесь и оборотную сторону. В отличие от Европы начала XX века, эти предпосылки формировались не в условиях стран-метрополий и их близлежащих сателлитов, а в зоне ярко выраженного зависимого развития. Капиталистическое обобществление производства здесь замыкалось на филиалы империалистических монополий и на США, обеспечивая им разветвленную систему контроля над экономикой и политикой всего региона. Разрыв этих связей мог в одночасье разрушить немалую часть объективных предпосылок нового общества, более того — грозил катастрофой всей стране. Компенсировать это региональной экономической интеграцией в краткосрочном плане не представлялось возможным. Латиноамериканские страны веками жили экономически лицом к метрополиям и спиной друг к другу, зачастую не имея между собой даже транспортных коммуникаций, тянувшихся лишь к экспортным портам. Чтобы изменить ситуацию, требовались десятилетия труда при целенаправленной политике революционной власти. И делать это пришлось бы в огне необъявленной войны со стороны ведущей империалистической державы, не имея возможности быстро и радикально улучшить положение большинства народа. В таких условиях революционерам крайне тяжело завоевать власть и еще труднее ее удержать. Тот же фундаментальный фактор зависимости, что ускоряет созревание предпосылок социалистической революции, в силу диалектики истории весьма затрудняет ее победу.
Разрешить это противоречие в середине XX века, как показал пример Кубы, можно было путем интеграции в иную, также международную (в тенденции — мировую) систему — социалистическую. С точки зрения марксистско-ленинской теории, главное состоит не в обывательских «разборках» — кто кому больше помогал или кто кого «эксплуатировал», — а в уровне реального обобществления производства в международном масштабе, в принципе исключающем утверждение нового общества при более низком уровне обобществления, чем достигнутый здесь уже при капитализме.
По той же причине шансы латиноамериканских революций объективно зависели не только от степени зрелости внутренних условий, но в огромной степени — от международного соотношения социально-классовых и политических сил. Решающим в этом плане представляется состояние мирового социализма, его способность в нужный момент и в надлежащих формах поддержать революционную страну, а в конечном счете — принять ее в состав своей международной системы, как посчастливилось Кубе. Расхожие возражения в духе той же обывательской логики «хватит кормить… (нужное впишите)» по существу не стоят ломаного гроша. Ведь в силу той же объективной направленности всемирной истории к «обобществившемуся человечеству» (К. Маркс) шансы всего мирового социализма — «цену» утраты которого для народов мы теперь слишком хорошо знаем — в условиях исторического противоборства с мировым империализмом во многом определялись способностью каждой из систем реально поддержать «врагов своего врага». Особенно тех, кто в силу географических, экономических и иных условий влияет на состояние главного противника в такой мере, как Латинская Америка на США…
Приходится признать, что во второй половине XX века империализму удалось решить эту задачу намного лучше, чем основному ядру мирового социализма, уже вползавшему в губительный кризис. Государственно-монополистический капитализм США, действуя в стратегической связке (при всех междоусобных противоречиях) с союзниками, сумел не только блокировать Остров Свободы и предотвратить появление «новой Кубы», но и обеспечить зависимому капитализму на юге Западного полушария частичную стабилизацию. В сходный политический момент Ленин подчеркивал: «Бывают исторические ситуации, когда реформы, в особенности же обещания реформ, преследуют исключительно одну цель: приостановить брожение народа, заставить революционный класс прекратить или по крайней мере ослабить борьбу»[3].
Процветание, обещанное народам региона, осталось сказкой, но латиноамериканской буржуазии были сделаны уступки, о которых она прежде не могла и мечтать. В богатых нефтью Мексике, Венесуэле, Перу, Эквадоре на несколько десятилетий получил второе дыхание национал-реформизм «популистского» типа.
В более развитых странах «Южного конуса» (Аргентина, Бразилия, Уругвай, Чили), где этот этап уже миновал и острота классовой борьбы исключала его реанимацию, при активной поддержке империализма утвердились диктатуры фашистского типа. Там же в 70-е гг. начались первые в истории «неолиберальные» реформы. Для всего мира был создан второй, наряду с Восточной Азией, полигон новой, транснациональной, «подстадии» империализма.
Эти успехи империализма есть основания считать стратегическими: они внесли немалый вклад в подготовку глобального контрнаступления 80-х гг. И Тэтчер, и Рейган с Бушем вышли из шинели Пиночета не только в идеологическом смысле. Экономика США и их союзников в кризисные годы вряд ли потянула бы новый раунд гонки вооружений и необъявленной войны против СССР, если бы латиноамериканские народы — и на их «назидательном» примере весь «третий мир» — не были принуждены выплачивать, кроме дивидендов монополиям, так называемый «внешний долг», многократно увеличенный махинациями транснациональных финансовых институтов.
При всем этом реакционная «стабилизация» в Латинской Америке оставалась частичной. Изнутри ее подрывали острые противоречия между «старой» программой, ориентированной на становление «национального» государственно-монополистического капитализма, и новой неолиберального толка, устремленной уже к гегемонии транснациональных монополий. В интересах последних правящие круги США во второй половине 70-х гг. стали широко использовать лозунг «защиты прав человека». Прежде всего он был обращен против социалистических государств, но досталось и латиноамериканским хунтам, вчера еще в доску «своим», теперь же сделавшим свое грязное дело и ставшим из-за связей с госсектором помехой для экспансии транснационального капитала. История щедра на парадоксы: если в Восточном полушарии пропаганда «прав человека» сыграла реакционную роль, то в Западном послужила новым катализатором «кризиса верхов» как фактора региональной революционной ситуации. Трещина, разделившая верхи, вновь дала выход социальному протесту низов.
Наиболее мощный подъем освободительного движения охватил с конца 70-х гг. Центральную Америку. Более десяти лет империалистическому Голиафу были не по зубам ни народная демократия в сандинистской Никарагуа, ни самое массовое в региональной истории повстанческое движение Сальвадора; даже с маленькой Панамой пришлось подписать договор о ликвидации колониального анклава в зоне канала.
Тогда же открылся новый этап классовой борьбы в сравнительно индустриализованных странах Южной Америки. Именно борьба пролетариата сыграла ключевую роль в том, что с 1982 г. (Боливия) по 1990 г. (Чили) континент очистился от военных хунт. Наибольший размах рабочее движение обрело в Бразилии, где на базе рабочих профсоюзов сформировалась массовая Партия трудящихся (ПТ).
1988—1989 годы реально могли закрыть латиноамериканскую «лабораторию» неолиберализма. К тому времени «народная весна» охватила весь регион. В Венесуэле и Боливии первая же волна неолиберальных «реформ» вызвала настоящие народные восстания, чье эхо не умолкает по сей день. В Колумбии и Перу набирали силу как левые коалиции, так и повстанческие движения. В Мексике впервые за полвека власть финансовой олигархии оспаривала левая оппозиция. Бразильская ПТ, выдвигавшая революционную программу, вплотную подошла к избранию президентом рабочего лидера Лулы. Победа латиноамериканских левых в те годы серьезно повлияла бы на всю мировую ситуацию: один лишь мораторий на выплату кабального «внешнего долга» грозил транснациональному капиталу финансовым нокдауном. Глобальный империалистический реванш был бы снят с повестки дня.
По всей вероятности, позиции империализма и реакции к югу от Рио-Браво в решающий момент спасла главным образом капитулянтская линия перестроечного СССР. Она означала для прогрессивных сил не только утрату реальной поддержки, но и дискредитацию коммунистических и социалистических идей, толкнувшую многих антифашистов на путь «демократии без прилагательных», то есть заведомого подчинения гегемонии буржуазного либерализма. Навязывание жертвам империалистической агрессии «национального примирения», сдача стран социалистического содружества и мальтийская встреча Горбачева с Бушем стоили Латинской Америке огромных потерь. Не только избирательных поражений левых от Бразилии до Никарагуа, тяжелого компромисса в Сальвадоре, отсрочки на десять лет революции в Венесуэле, спуска на тормозах антифашистского движения в Чили, но и кровавой интервенции США в Панаме, истребления «эскадронами смерти» Патриотического союза Колумбии, погружения в кровавый омут Перу, тяжких лет двойной блокады Кубы. Европейский и латиноамериканский фронты мировой контрреволюции взаимно поддерживали и усиливали друг друга, сообща перекрывая человечеству наименее тяжелый путь в будущее.
<<< Предыдущая глава | Следующая глава >>>