Актуальность ленинской концепции империализма в свете исторического опыта Латинской Америки. 1.5

(ОГЛАВЛЕНИЕ)

5. Историческая эволюция форм зависимости и Латинская Америка.

В силу того, что в отношениях между формирующимися империалистическими метрополиями и странами Латинской Америки весьма рано начали проявляться основные черты монополистического капитализма, формы зависимости этих стран необходимо должны были отличаться от тех, которые империализм в Старом Свете унаследовал от процесса своего становления.

Одной из двух основных групп стран, типичных для начала империалистической эпохи, Ленин называл колонии. Трактовка данного термина, дававшаяся в советских энциклопедических изданиях 1960-х—1970-х гг., — «страны и территории, находящиеся под властью какого-либо государства (метрополии), лишенные политической и экономической самостоятельности, управляемые на основании специального режима»,^[1] — представляется в основе верной, но неполной. Согласно Ленину, решающим условием колониального статуса выступает аннексия, т. е. насильственное присоединение вопреки воле населения. В современном международном праве^[2] понятие колонии предполагает и территориальную обособленность — как правило, отделенность от метрополии океаном или морем. Данный фактор до настоящего времени исключал интеграцию колонии с метрополией в органически единое многонациональное государство, обусловливая в то же время монопольный контроль господствующих классов метрополии над всеми связями с колонией.

Как подчеркивал Ленин, колониальная форма зависимости, как монополизация хозяйственной территории, максимально соответствует сущности империализма: «Владение колонией одно дает полную гарантию успеха монополии против всех случайностей борьбы с соперником — вплоть до такой случайности, когда противник пожелал бы защититься законом о государственной монополии»^[3]. Но колониальная форма не выработана империализмом, а унаследована им от предшествующих эпох. Первая большая волна колониальных захватов приходится на период «первоначального накопления» XVI—XVII вв., вторая — на годы промышленного переворота в Западной Европе и США (конец XVIII — первая половина XIX в.), третья — на период формирования монополистической стадии капитализма (70-е — 90-е гг. XIX в.).

Латинская Америка — единственный регион мира, исторически сформированный первой волной колониализма^[4], а к XIX в. уже доросший до зрелого антиколониального движения и завоевания политического суверенитета. Последующие волны колониальной экспансии натолкнулись здесь на сопротивление большой группы молодых государств и были в целом отражены. Западноевропейским державам и США удалось удержать лишь небольшие колонии в Карибском бассейне и Южной Атлантике. В основной части региона уже к началу эпохи империализма утвердились иные формы зависимости.

Одно из важнейших — и наименее понятых — положений ленинской концепции следующее:

«Финансовый капитал и соответствующая ему международная политика, которая сводится к борьбе великих держав за экономический и политический раздел мира, создают целый ряд переходных форм государственной зависимости. Типичны для этой эпохи не только две основные группы стран: владеющие колониями и колонии, но и разнообразные формы зависимых стран, политически, формально самостоятельных, на деле же опутанных сетями финансовой и дипломатической зависимости»^[5].

Будто специально для представителей «империалистического экономизма» и их эпигонов, видевших во всем «третьем мире» один лишь колониализм, Ленин не только показывает реальность форм непрямой зависимости, но и проводит четкое различие между тремя из них. Для периферийной Европы (Португалии, Балкан) он констатирует форму неравноправного «партнерства» империалистических держав со странами, которые вскоре получат название «сателлитов»^[6]; ряд стран Азии, тогда еще не вполне втянутых в орбиту капиталистического хозяйства, выделяет в категорию «полуколоний»; от тех и других ясно отличает еще одну форму, «образцом» которой «является, например, Аргентина». Остается лишь удивляться, как могли горе-последователи, постоянно ссылавшиеся на классический ленинский труд, десятилетиями причислять весь юг Западного полушария если уж не к колониям, как поступали цитируемые в книге апологеты раннего империализма, то к полуколониям — вопреки недвусмысленному разъяснению автором обратного!

Понятно, что в работе, адресованной — повторим еще раз — европейскому читателю, форма зависимости, преобладавшая пока только по ту сторону Атлантики, могла быть освещена лишь вкратце. Тем не менее, основные ее черты выделены безошибочно. Это, прежде всего, финансово-долговая и инвестиционная зависимость. Приводя по книге Шульце-Геверница соответствующие данные, Ленин делает как всегда точный классовый вывод: «Нетрудно себе представить, какие крепкие связи получает в силу этого финансовый капитал – и его верный «друг», дипломатия — Англии с буржуазией Аргентины, с руководящими кругами всей ее экономической и политической жизни»^[6].

Действительно, при данной форме зависимости, по сравнению с другими, империалистическое влияние не так бьет в глаза, меньше раздражает мелкобуржуазное «общественное мнение», но глубже проникает в ткань общества. Ведь оно проводится не чужеземной администрацией, как в колониях, не сетью иностранных анклавов и сеттльментов, как в полуколониях, и даже не преимущественно аппаратом военных и гражданских советников, как в странах-сателлитах, а всей мощью финансового капитала как главной оси развития буржуазного строя. Тем самым империализм делает своим младшим партнером не горстку компрадоров, а всю крупную буржуазию данной страны вместе с ее социальными союзниками и клиентами — «руководящие круги всей ее экономической и политической жизни». Поэтому к данной форме зависимости, в отличие от других, неприменимо противопоставление «компрадорской» и «национальной» буржуазии. По инерции эти термины до сих пор пытаются переносить из Азии столетней давности в Латинскую Америку, хотя пора уже подумать, наоборот, о применении латиноамериканского опыта к афро-азиатским и «постсоциалистическим» странам с аналогичным уровнем и типом капиталистического развития.

Конечно, история движется не по прямой линии. Ошибочная характеристика латиноамериканских стран как полуколоний возникла не на пустом месте. В первой трети XX века, включая годы формирования коммунистического движения во всем мире и в самом регионе, до половины из его 20 стран пребывали в положении, внешне сходном с полуколониальным. Гаити, Гондурас, Доминиканская Республика, Никарагуа, Панама долгие годы находились под военной оккупацией США. В конституции еще нескольких стран под давлением Вашингтона были включены статьи (на Кубе — «поправка Платта») о его «праве» на интервенцию для «восстановления порядка», что регулярно и делалось. Ряду стран пришлось уступить «великому северному соседу» часть национальной территории в бессрочную «аренду» (узурпация зоны Панамского канала продлилась до 2000 г., бухты Гуантанамо – длится до сих пор). Наконец, США и ряд западноевропейских стран претендовали на взыскание государственных долгов военной силой и нередко добивались передачи державам-кредиторам таможенной и налоговой служб стран-должников. Надо ли удивляться, что сознание передовых современников, оскорбляемое наглостью империалистов, нередко уподобляло Латинскую Америку афро-азиатским полуколониям, а то и колониям?

Тем не менее, объективная грань между этими категориями стран сохранялась.

Во-первых, даже самые отсталые и закабаленные из государств региона отличались от полуколоний Востока более высоким уровнем развития капитализма, давней включенностью в международное капиталистическое разделение труда и теснейшим переплетением иностранного и местного капитала. Все это соответствует не полуколониальной форме зависимости, но, используя более поздний термин, «неоколониальной», получившей распространение в Восточном полушарии лишь во второй половине XX в.

Во-вторых, и раньше неправомерно было уподоблять «банановым республикам» крупные и сравнительно развитые государства региона, где господство империализма давно приняло «непрямую» форму.

В-третьих, что особенно важно, обе группы латиноамериканских государств со времен Войны за независимость сохраняли историко-культурную общность, признаваемую в тогдашнем международном праве частью «цивилизованного мира». Взаимодействие латиноамериканских стран выступало реальным политическим фактором. Боливарианские традиции интеграции, особенно Андского субрегиона, никогда не прерывались полностью. В ленинских «Тетрадях по империализму» прозорливо отмечено: «В 1911 г. «обнаружились» стремления к созданию «Великой Колумбии» в северной части Южной Америки против Соединенных Штатов»^[8]. Главным продолжателем Боливара, предшественником Уго Чавеса и Рафаэля Корреа, в те годы выступал эквадорский президент Элой Альфаро, вскоре павший от рук реакционеров.

Любые попытки колониальных держав аннексировать какую-либо часть региона наталкивались на солидарность его народов и на политические контрмеры ряда государств. Еще Хосе Марти прозорливо писал, что США «не решатся применить оружие и взять на себя ответственность за несправедливую войну против народа, борющегося за независимость Америки». Как и предвидел великий кубинец, Вашингтону пришлось формально признать независимость его родины и соседних стран, ограничив свои колониальные аннексии пределами Пуэрто-Рико и нескольких анклавов^[9].

В начале XX в. Бразилия утвердила суверенитет над Амазонией, не позволив США и Франции создать там «государства в государстве». Тройственная интервенция против Венесуэлы встретила отпор всей Латинской Америки. Отстаивая свой суверенитет, ее страны активно использовали межимпериалистические противоречия. Выдвинутая главой аргентинского МИД «доктрина Драго» о недопустимости взыскания долгов военной силой была, хоть и с серьезными оговорками, признана Гаагской мирной конференцией 1907 г. Вероятно, этот прецедент пошел на благо и молодой Советской республике в начале 20-х гг.

В 1914 г. широкий протест вызвало в регионе вмешательство США в гражданскую войну в Мексике. При совместном посредничестве Аргентины, Бразилии и Чили удалось добиться вывода интервентов. Посредники попытались создать своего рода региональный орган коллективной безопасности. Хотя «договор АВС» (по первым буквам испанских названий трех стран) не был ратифицирован, он, несомненно, послужил прообразом Контадорской группы и Группы поддержки 80-х гг., Группы Рио, УНАСУР и СЕЛАК наших дней.

К середине 30-х гг., уже сильно потеснив конкурентов, США предпочли вывести войска из стран Центральной Америки и с Антильских островов, отменить «поправку Платта» и другие формальные ограничения суверенитета южных соседей. Даже в самых слабых и зависимых странах Вашингтон опирался теперь не на свои войска, а на «своих сукиных детей», как президент Ф. Рузвельт однажды назвал никарагуанского тирана А. Сомосу, и на их «национальные гвардии», выполнявшие роль «внутренних оккупантов». «Непрямая» форма финансово-экономического подчинения стала преобладающей во всем регионе.

Объективная закономерность эволюции форм зависимости Латинской Америки от империализма подтверждается тем, что спустя несколько десятилетий аналогичный путь прошли бывшие колонии и полуколонии Старого Света. «Непрямая» зависимость наиболее соответствовала условиям мира XX в. Модернизированные формы империалистического господства можно сравнить с «антитрестовскими» мерами в метрополиях: те и другие по видимости ограничивали всевластие монополистического капитала, на деле же расширяли его базу и способствовали его относительной стабилизации.