Актуальность ленинской концепции империализма в свете исторического опыта Латинской Америки. 1.2

(ОГЛАВЛЕНИЕ)

2. К методологии вопроса

Прежде всего необходимо напомнить, что Ленин, руководствуясь обязательным для философа-диалектика принципом «условного и относительного значения всех определений вообще, которые никогда не могут охватить всесторонних связей явления в его полном развитии», считал неверным сведение высшей стадии капитализма к ее ядру — монополии, признавая необходимым «такое определение империализма, которое бы включало следующие пять основных его признаков: 1) концентрация производства и капитала, дошедшая до такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банкового капитала с промышленным и создание, на базе этого «финансового капитала», финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение; 4) образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир, и 5) закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами»^[1].

Эти пять черт империализма советским учащимся полагалось усвоить еще в старших классах школы, и уж тем более на студенческой скамье. В первом приближении они, действительно, могут быть восприняты легко, находя яркие подтверждения чуть не в каждом газетном номере последних ста лет. Но, всмотревшись в ленинское определение внимательнее, мы при достаточной теоретической подготовке увидим в нем гораздо больше. Выделенные им черты не просто описывают разные стороны явления, а заключают в себе его сложную структуру, причем схваченную не в фотографической статике, а в диалектическом развитии, насколько последнее в принципе поддается концептуальному выражению.

Прежде всего, первый признак составляет сущностное ядро, из которого можно теоретически вывести остальные. «Если бы необходимо было дать как можно более короткое определение империализма, то следовало бы сказать, что империализм есть монополистическая^[2] стадия капитализма. Такое определение включало бы самое главное, ибо, с одной стороны, финансовый капитал есть банковый капитал монополистически немногих крупнейших банков, слившийся с капиталом монополистических союзов промышленников; а с другой стороны, раздел мира есть переход от колониальной политики, беспрепятственно расширяемой на незахваченные ни одной капиталистической державой области, к колониальной политике монопольного обладания территорией земли, поделенной до конца»^[3].

Но это далеко не все богатство внутренних связей, заключенных в ленинском определении. Поднимая следующий его «пласт», мы обнаруживаем, что первые два признака империализма, по крайней мере на современной автору стадии, выступали как преимущественно «внутренние». Действительно, формирование промышленных и банковских монополий, их слияние в финансовый капитал и образование финансовой олигархии совершались первоначально в масштабе отдельных, экономически и политически ведущих, капиталистических стран. На этом уровне, в лучшем случае, оставалось понимание проблемы претендовавшими на марксизм авторами до Ленина. Данное обстоятельство не в последнюю очередь сформировало, и до сих пор поддерживает, расхожее представление об империалистических странах лишь как о «развитых», а обо всех прочих — как об «отсталых» или «слаборазвитых», т. е. просто еще не достигших стадии «развитого» капитализма. Такое представление подкрепляло установку социал-демократии эпохи II Интернационала на «введение социализма» непременно в «наиболее развитых» странах, а впоследствии легло в основу большей части «критики» справа и «слева» социализма XX века, начавшего свой исторический путь не там, где полагалось бы по «науке».

Но от такого хода «мысли» (или, как иронизировал в подобных случаях Ленин, недомыслия) предостерегает само определение, взятое в развернутом виде. Три заключительных признака империализма носят уже не «внутренний», а международный, в сущности всемирный, характер. Именно такой характер феномена империализма в полной мере проявляется уже в переходе «первенства в экспорте» от товаров к капиталу, что оказывает на весь мир влияние, единое в своей противоречивости: «Вывоз капитала в тех странах, куда он направляется, оказывает влияние на развитие капитализма, чрезвычайно ускоряя его. Если поэтому, до известной степени, этот вывоз способен приводить к некоторому застою развития в странах вывозящих, то это может происходить лишь ценою расширения и углубления дальнейшего развития капитализма во всем мире»^[4].

Само собой разумеется, что планетарный масштаб имеют и оба вида империалистического раздела мира, четко разграниченных Лениным: экономический — между «международными монополистическими союзами», прообразами позднейших транснациональных корпораций, и территориальный — между империалистическими державами.

«К числу особенностей империализма, которые связаны с описываемым кругом явлений», Ленин уже тогда прозорливо относил и «увеличение иммиграции (прихода рабочих и переселения) в эти страны из более отсталых стран, с более низкой заработной платой»^[5], и связанную с этим сверхэксплуатацию бесправных пролетариев-иммигрантов.

Все это, вместе взятое, формирует империалистические «центры» не просто как «развитые» страны в противоположность «слаборазвитым», а как страны-метрополии в противоположность странам зависимым, как страны-эксплуататоры в противоположность странам эксплуатируемым. Именно всемирный характер империализма превращает из возможности в действительность те его реакционные аспекты, которые «в себе» несет всякая монополия. У Ленина они нелицеприятно характеризуются как паразитизм и загнивание. К сожалению, впоследствии данные феномены часто трактовались облегченно, как выражение лишь внутренней слабости империализма и близости его краха. В дальнейшем подобные «прогнозы», по видимости расходясь с жизнью, служили благодатной почвой для обывательского разочарования в социализме и преклонения перед «красиво разлагающимся» капитализмом. Но все это не имеет отношения к подлинному содержанию ленинской мысли. Логически из нее следует как раз обратное: паразитизм и загнивание, неизбежно поражающие всякое эксплуататорское общество в пору заката, по большей части не облегчают, а затрудняют его отрицание, препятствуя формированию социальных предпосылок революции.

Как подчеркивал Ленин, финансовый капитал создает «необыкновенно широко раскинутую и густую сеть отношений и связей, подчиняющую ему массу не только средних и мелких, но и мельчайших капиталистов и хозяйчиков». Поскольку же к этому неминуемо добавляется «борьба с другими национально-государственными группами финансистов за раздел мира и за господство над другими странами», проигрыш в которой грозит лишить обывателя его привилегий, то не должен вызывать удивления «повальный переход всех имущих классов на сторону империализма». В этих условиях шовинизм способен заражать значительную часть трудящихся и эксплуатируемых. «Империалистская идеология проникает и в рабочий класс. Китайская стена не отделяет его от других классов»^[6]. Это проникновение обусловливается далеко не одной пропагандой, но в первую очередь условиями повседневной жизни в буржуазном обществе и непосредственными экономическими интересами. Уже либеральный критик колониализма Гобсон, одним из первых употреблявший термин «империализм» в смысле экспансионистских устремлений, отмечал: «Во многих городах самые важные отрасли промышленности зависят от правительственных заказов; империализм центров металлургической и кораблестроительной промышленности зависит в немалой степени от этого факта»^[7]. Согласно же Ленину, экспорт капитала и в целом метропольное положение «налагает отпечаток паразитизма на всю страну, живущую эксплуатацией труда нескольких заокеанских стран и колоний»^[8].

Таким образом, способность немецких рабочих воевать за Гитлера, а американских — голосовать за Рейгана или Трампа опровергает не ленинизм, а лишь его примитивные, по сути антинаучные, «интертрепации» со стороны жертв болезни «левизны» и малограмотных пропагандистов.

Самой сущностью империализма, развернуто выраженной в ленинском определении, исключается ожидавшаяся эпигонами II Интернационала «прямая пропорциональность» развития экономики и революционной политики. Этим же обусловливается объективная закономерность прорыва империалистической цепи именно в «среднеслабых» звеньях, относящихся, как правило, к ближней периферии мировой капиталистической системы. Последнее — момент не только и не всегда оптимистический для нового общества, ибо в таких «звеньях» не может быть в готовом виде всей совокупности его предпосылок, да и международные условия социалистического развития в «силовом поле» империализма далеки от благоприятных.

Таким образом, уже Лениным в принципе дано концептуальное объяснение предвиденной еще Энгельсом глубокой противоречивости первых социалистических «попыток», высокой вероятности их поражений и отката к капитализму. Будь наши позднесоветские и «постсоветские» современники способны вдуматься в мысль гения, они бы поняли, что все действительные и воображаемые минусы социалистического опыта XX века не опровергают подлинного содержания теории марксизма-ленинизма, а, наоборот, лишний раз подтверждают ее истинность.

Но и этим не исчерпывается глубина ленинской концепции. В ней отражено по крайней мере еще одно обстоятельство: вызревание признаков империализма идет неодинаково не только в пространстве, но и во времени. Вчитаемся в авторское резюме определения: «Империализм есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капитала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами»^[9].

Обратим внимание на то, что лишь первые два «внутренних» признака империализма охарактеризованы Лениным как сложившиеся до степени господства именно к началу XX века. Иначе обстоит дело с признаками «международными». Об экспорте капитала сказано, что он «приобрел выдающееся значение» — значит, некоторое значение имел и раньше, а называть его безусловно господствующим по крайней мере рано. Раздел мира международными монополиями характеризуется как находящийся лишь на начальной стадии, территориальный же раздел — как практически завершенный, то есть большей частью относящийся не к «ставшей» сущности империализма, а к его предпосылкам и становлению.

Этот «временной» аспект ленинского определения имеет особое значение для правильного понимания исторического опыта Латинской Америки. Во-первых, он необходим для установления хронологических координат и специфических черт, присущих как империалистической экспансии, так и антиимпериалистической борьбе в данном регионе. Во-вторых, он позволяет осознать действительное международное значение того и другого. В-третьих, он сам высвечивается с особой яркостью именно на латиноамериканском историческом материале.