Епископ Ямбургский Борис в истории русского вольнодумства

В России второй пол. XIX в. православная идеология претерпела значительные изменения: среди образованных богословов все отчетливее обнаруживалась появившаяся уже в XVIII в. склонность к философии: с начала XIX в. в стенах духовных академий формировалась и эволюционировала русская религиозная философия, призванная защищать основы православной веры средствами главным образом западной философии. В ее рамках разрабатывалась и соответствующая философия религии^[1]. Продвигаясь от вольфианства, учений Якоби, Шлейермахера, Фихте, Шеллинга, к Канту и Гегелю, она нередко конфликтовала с опасными для их веры идеями; при этом игнорировала отечественную философсконатуралистическую традицию в лице М. В. Ломоносова, Д. С. Аничкова, А.Н Радищева, которую в XIX в. восприняли декабристы и революционные демократы. Эта линия отвечала духовным запросам своей эпохи, чем во многом объясняется сила ее влияния на общественное сознание. Не миновало это влияние и деятелей православной культуры^[2]. В периодических православных изданиях этого времени, в сочинениях отдельных представителей духовенства проявилось несогласие с некоторыми аспектами официальной церковной идеологии и практики^[3], и выражалось в таких, например, действиях и идеях, как восприятие и внерелигиозное использование достижений западной исторической, философской и религиоведческой мысли; следование историческим (научным) методам исследования Библии, соответственно, применение при этом светской терминологии^[4]; признание необходимости связи религии и науки, подчеркивание позитивного характера последней^[5]; проповедь терпимости к инакомыслию, в том числе к ересям; обличение монашества, разрыва между жизнью церковной иерархии и материально бедствующего сельского духовенства (элементы антиклерикализма); в соответствии с этим — стремление соединить церковную иерархию с народом^[6]. Подобная деятельность отклонявшихся от ортодоксии религиозных философов способствовала распространению свободомыслия в общественном сознании России того времени.

Однако до сих пор не изучено наследие Владимира Владимировича Плотникова (архим. Борис, епископ Ямбургский) (1855–1901), среди всех духовных академиков наиболее приверженного научным методам исследования. В Интернете и в ряде сочинений прошлого и нашего веков есть немало сведений о нем, — главным образом, справочного, биографического характера^[7], однако, специальные исследования его творчества, имеющие научное значение, насколько мне известно, отсутствуют ^[8]. Творчество Плотникова весьма разнообразно: здесь есть и сочинения религиозного характера, и работы, в которых содержатся светские, вольнодумные рассуждения, иными словами, элементы свободомыслия. Известно, что В. В. Плотников рано проявил необычайные способности: уже в семинарии он писал сочинение о сравнительной мифологии Макса Мюллера^[9], а Мюллер, как мы знаем, религиовед светский. Он считал необходимым объективно и уважительно относиться к любой религии; к тому же плодотворно использовал сравнительно-исторический метод; и то, и другое было усвоено юным исследователем. Дальнейшее образование Плотников получил в Казанской духовной академии. Обратим внимание на то, что в томской семинарии, где стал работать Плотников в начале 1880-х гг., он преподавал историю русской литературы, словесность и логику, т. е. светские дисциплины. В 1884 г. он стал доцентом кафедры метафизики в КазДА, а в следующем году защитил магистерскую диссертацию «История христианского просвещения в его отношениях к древней греко-римской образованности». Плотников принял монашество; был ректором Киевской духовной семинарии, а затем дважды (с перерывом в несколько лет) — ректором СПДА. Эти обстоятельства обязывали его не выходить из пределов христианского учения. В любом случае Плотников был чужд богословского догматизма^[10].

«Исследователь должен ясно представлять физико-географические, социальные, политические и культурно-исторические условия. Нужен и сравнительный метод, который содействует раскрытию общих законов и типов исследуемых явлений. И тогда строить философию истории литературы»

Но нас интересует вклад мыслителя в историю русской вольнодумной культуры. И тут оказывается, что некоторые сочинения Плотникова по своему идейному содержанию, по духу мало чем отличаются от работ революционных демократов. Удивительно, но все суждения автора ярко демонстрируют его осведомленность в области социальных знаний. В 1888 г. в «Филологических записках» вышла его статья, посвященная методологическим вопросам изучения литературы. Задачи научной теории литературы, пишет Плотников,— «раскрыть общие факты и законы происхождения и развития литературы». Происхождение литературных произведений «обусловлено социальными отношениями». Плотников характеризует литературу как «особый разряд социальных явлений», «особую функцию социального организма». Она коренится, пишет автор, с одной стороны, в свойствах человеческой организации, с другой — обусловлена средой, в которой живет известный народ, в особенности — социальным состоянием последней^[11] ... Мысль о плодотворности научного метода познания явлений духовной жизни в их связи с материальными факторами и в их внутренней связи он обосновывал и в другой работе. Так, возникновение и развитие культуры обусловлено, по мнению Плотникова, природой страны, где живет тот или иной народ, а также «его общим умственным и социальным состоянием и развитием». «Исследователь должен ясно представлять физико-географические, социальные, политические и культурно-исторические условия. Нужен и сравнительный метод, который содействует раскрытию общих законов и типов исследуемых явлений. И тогда строить философию истории литературы»^[12]. Наверное, Плотников считал пригодными эти методы и в отношении философии религии. При чтении его слов о возникновении христианства невольно вспоминается Ф. Энгельс: «Всеобщая деморализация общества никогда не достигала такой ужасающей степени, как во времена римской империи… Гнилое, разваливавшееся здание социальных порядков требовало радикальной перестройки» ^[13].

Примечательно, что говоря о необходимости изучения явлений в их внутренней связи, применяя этиологический принцип, Плотников обронил фразу: «Напротив, телеологическому принципу должно быть придаваемо как можно меньше значения» ^[14]. Интересны его суждения о том, что умственное развитие народа зависит «от государства и вообще социального быта», а также от того, «благоприятствует оно (государство. — З. Т.) свободе мысли или препятствует ей». «Свобода же мысли составляет одно из существенных условий успешного развития умственной деятельности» ^[15]. Можно предположить, учитывая высокое положение нашего мыслителя в церковной иерархии, что подобные идеи могли оказывать благотворное влияние и на часть «духовных академиков».

В то же время Плотников написал «Общее введение в круг богословских наук» (Киев, 1890), цель которого — «дать руководство к богословию прогрессивному и научному в противоположность схоластическому и шаблонному» ^[16]. В известной мере эта цель находилась в русле исканий таких западных религиоведов второй половины XIX в., как М. Мюллер, Шантепи де ла Соссе, К. Тиле. Мыслитель исходил из того, что «толчок разработке богословия дал Шлейермахер» с его «могучим охватом целого, логической постановкой проблем». Из русских богословов он рассмотрел творчество Макария Сидонского. Уже обращение Плотникова к раскрытию разных философских взглядов на религию и теологию, начиная с Платона и Аристотеля, Цицерона и Лактанция, через Григория Богослова, Абеляра, Фомы Аквинского, — к Канту («Религия в пределах только разума»!), Фихте, Шеллингу и Гегелю, М. Мюллеру, Пфлейдереру, Льюису, Спенсеру и Конту, свидетельствовало о том, что он стремился направить русскую богословскую мысль на путь философских (в значительной мере — светских) интерпретаций религии, и уже в этом состоялся вклад мыслителя в религиоведение, как и его анализ истории учений о соотношении веры и разума. Он четко выделил элементы религии, которую определил как «восприятие супранатурального», «одну из форм знания», которая вызывает религиозное чувство, религиозную деятельность, религиозную способность. И надо было обладать интеллектуальным мужеством, чтобы сказать, ссылаясь в этом сочинении на высказывание «великого естествоиспытателя Хаксли» (Гексли) о том, что право на название науки имеет только та отрасль знания, которая развивается в соответствии с общенаучным методом,— «даже имеющая дело с областью супранатуральных фактов». Мыслитель, видимо, шел к преобразованию богословия в науку о религии, называя богословие наукой, «систематизирующей и исследующей факты», притом не только о христианстве, но и о других религиях. Классификация им богословских наук подтверждает направленность его взглядов на расширение «круга богословских наук». Обстоятельным историко-философским исследованием Плотникова является его «История христианского просвещения в его отношениях к древней греко-римской образованности» (1885–1890).

Поражает обширная эрудиция автора, глубокое знание оригиналов сочинений христианских апологетов, введение в оборот русской патрологии многих сочинений западных исследователей, что позволяло вкупе с основательным анализом всего этого материала выработать относительно объективный взгляд на эволюцию ранней христианской мысли. Блестящее знание античной культуры позволило ему увидеть и специально выделить в сочинениях апологетов те ее элементы, которые, по его мнению, обогащали христианскую мысль, способствовали развитию образования последователей христианства. Подчеркивание значимости подобного рода фрагментов, видимо, имело целью обосновать в условиях того времени необходимость реформ в системе церковного образования, призванных включения в него сокровищ античной светской культуры. С нескрываемой симпатией Плотников относился к тем христианским апологетам, творчество которых, по его мнению, было пронизано духом античной культуры. Это прежде всего мыслители Александрийской школы^[17]. Тит Флавий Климент и Ориген. Так, выявляя смысл понятия «знание» у Климента Александрийского, Плотников отмечает, что мыслитель «в этом случае держится не христианской, и вообще не религиозной точки зрения, а чисто философской», что, несмотря на полемику с эпикуреизмом, «эпикурейская философия имела на него значительное влияние». Ориген же, не канонизированный церковью, признается «величайшим учителем древней церкви», «величайшим ученым». Его примером, пишет он далее, «опровергается мнение противников классического, греко-римского образования о его вредном влиянии на христианскую нравственность»^[18]. В то же время упадок древнего классического образования в VI в., «обусловленный самым складом тогдашней социально-политической жизни в греко-римской империи», а также внешними обстоятельствами (нашествия варваров, мусульман), привел «к общему упадку просвещения на востоке и западе греко-римской империи»^[19]. Исходя из этого Плотников предлагал шире внедрять в сферу российского образования достижения античной культуры. Ведь «все лучшие, возвышеннейшие стороны и проявления человеческой природы, чувство красоты, стремление к истине, идея права — нашли для себя прекрасное и многостороннее выражение в деятельности классических народов». Ясно, что воплощение этих суждений в жизнь могло открыть путь к широкому светскому, научному образованию. Не случайно его смелые взгляды подверглись критике со стороны духовно-академических профессоров; один из них писал: «в сочинении архим. Бориса очень слаб богословский элемент»; он, «видимо, основывается на теории эволюции»; «значит, патристика — это отжившая форма церковного сознания?»^[20] . Плотников завершает свою книгу весьма актуальным для судеб современного российского образования суждением: подобно тому, как христианские философы рекомендовали современное им античное образование и науку, так и «общее образование юношества в наше время должно иметь также современный характер, т. е. основываться на изучении новейших классических литератур и важнейших предметов современного научного знания» ^[21](выделено В. В. Плотниковым). Отечественным историкам свободомыслия еще только предстоит открытие этого огромного материка творческой мысли — философского наследия В. В. Плотникова. И не только этого. Следует изучать наследие религигиозных философов, как это сделал архимандрит Борис, с целью обнаружения в нем плодотворных зерен свободомыслия.