Отпрыск богатой американской семьи, воспитанник нескольких элитных частных учебных заведений, выпускник Гарвардского университета. Талантливый молодой человек, в короткий срок сумевший сделать блестящую карьеру, став одним из известнейших и самых высокооплачиваемых журналистов США. Ни одно из этих обстоятельств, казалось бы, не могло дать ни малейшего повода предположить, что этот американец в 1920 году будет с большими почестями похоронен у Кремлёвской стены в Советской Москве — как первый правдивый летописец Октябрьской революции в России, как один из тех людей, которые создали Коммунистическую партию в самом сердце капитализма, «во чреве чудовища», как сказал о Соединённых Штатах Америки Хосе Марти.
Уже первый большой журналистский успех Джона Рида был напрямую связан с эпизодами разворачивавшихся в его стране классовых битв: опубликованный в журнале «Masses» очерк «Война в Патерсоне» был посвящён крупной забастовке текстильных рабочих.
Этой темой Джон Рид загорелся после знакомства со знаменитым американским рабочим деятелем Вильямом Хейвудом, больше известным как Большой Билл. Наслушавшись рассказов Хейвуда об ужасных условиях, в которых живут рабочие, о том, как полиция стреляет по протестующим, Джон Рид поспешил в Патерсон, чтобы всё увидеть своими глазами. Его впечатления оказались куда богаче, чем он мог предположить — в результате перепалки с полицейским Рид был арестован и приговорён к 20 суткам тюрьмы. Впрочем, полностью отбыть этот срок ему тоже не довелось. Выпустили его, правда, не из-за приверженности демократии и не из уважения к закону, а просто посчитав журналиста нежелательным свидетелем творившихся в тюрьме беззаконий. Опасения были совсем не напрасными — всё, на что он насмотрелся в тюрьме, Рид описал в сатирической поэме «Отель шерифа Рэдклиффа».
События в Патерсоне поглотили всё внимание молодого журналиста. Несмотря на запрет полиции, Рид продолжает регулярно туда наведываться, разговаривает с предводителями бастующих рабочих, старается добыть деньги для поддержки их семей. Затем ему в голову приходит идея поставить спектакль по мотивам происходящего в Патерсоне с участием рабочих, которые будут играть самих себя. Нью-йоркские друзья Рида из богемных кругов нашли его мысль очень оригинальной — в то время к подобного рода странностям Рида отношение ещё было снисходительным, его пока не вопринимали как опасного ниспровергателя основ системы.
Спектакль под названием «Битва патерсонского пролетариата с капиталом» был поставлен в крупнейшем зале Нью-Йорка. На сцене Мэдисон Сквер Гарден показали неслыханное: как полицейские расстреливают участника мирного протеста, рабочего Валентино Модестино — именно так и было на самом деле в Патерсоне. С призывом к борьбе против эксплуататоров по сценарию со сцены обращаются руководители забастовки, в том числе Билл Хейвуд — так, как если бы они и впрямь выступали на митинге рабочих. Спектакль завершался под звуки «Интернационала». Такое не могло пройти незамеченным. Буржуазные газеты пришли в ужас. Сам же Рид был очень доволен тем, как всё получилось.
В КОНЦЕ того же 1913 года в качестве военного корреспондента респектабельных американских изданий «Метрополитен» и «Уорлд» Джон Рид переходит границу США, направляясь в бушующую Мексику, где на борьбу поднялась армия безземельных крестьян под командованием легендарного Панчо Вильи. В США Панчо однозначно считают отъявленным злодеем и банальным головорезом, а Рид, к удивлению своего журнального начальства и друзей, после знакомства с вожаком мексиканских крестьян приходит в полный восторг и навсегда становится его пламенным почитателем. Тёплые чувства были взаимными — изначальное недоверие Вильи ко всем журналистам-гринго, имевшим обыкновение писать о нём несусветную чушь, на Джона Рида не распространилось. Американского журналиста признают за своего и солдаты партизанской армии Вильи — редкий случай, ведь граждане США привыкли относиться к мексиканцам крайне презрительно и высокомерно. Насмотревшись на своих соотечественников, Рид констатирует: «Американцы в Мексике — это главный бич для страны».
Мексика сделала Рида знаменитым, закрепив за ним славу «американского Киплинга». Итогом поездки, помимо многочисленных материалов для ряда американских СМИ, стала книга «Восставшая Мексика». Рид пишет о нищих мексиканских крестьянах, с которых священники десятилетия подряд продолжали брать налог, давно отменённый законом. Свои надежды они возлагают на революцию, ведь «когда она победит, мы с божьей помощью больше никогда не будем голодать». О боях, в которые ему случалось попадать вместе с армией Панчо Вильи. И конечно, о нём самом — народном лидере, который сам лишь к сорока годам научившись читать и писать, в занятых им городах открывал многочисленные школы. Воспетая им Октябрьская революция ждала его на другом конце света, однако среди заслуг Джона Рида перед историей есть и та, что он оставил потомкам живой образ Панчо Вильи.
Самый важный вывод, сделанный Ридом в Мексике, состоял в том, что ответственность за происходящее в стране несут американские нефтяные компании и власти США, активно вмешивающиеся в мексиканские дела. Со стороны мексиканских пеонов эта крестьянская война была войной за землю. «Правительство США постоянно подчёркивает, что оно является противником конфискации земельной собственности, — писал Рид, — но для разрешения земельного вопроса в Мексике нет иного пути, кроме такой конфискации».
Непременными атрибутами «демократии», которую американцы навязывают Мексике, является «правление трестов, безработица и наёмное рабство». Между тем, разговоры о необходимости прямой интервенции в Мексике звучали в США всё громче. Джон Рид решил для себя, что в случае, если эта угроза мексиканской революции станет реальностью, он поедет воевать на стороне революционеров. Подчиняя себе страну, правительство США стремится «сделать из мексиканцев маленькие коричневые копии американских бизнесменов и американских рабочих, как оно уже сделало это с народами Кубы и Филиппин», понимал Рид.
Как раз кровавая расправа американских бизнесменов над американскими рабочими в Колорадо отвлекает Рида от мексиканских проблем. Читатели «Метрополитен» из его статьи узнают о том, как объявившие забастовку горняки Ладлоу вместе с семьями были вышвырнуты из своих домов и вынуждены были зимой поселиться в палатках. Со слов тех, кто участвовал в расправе над горняками, Рид узнаёт, что им был дан приказ уничтожить обитателей палаточного городка. Палатки были облиты керосином и подожжены, а спасавшихся от огня расстреливали солдаты.
Всё это произошло в стране, которая так кичится своей демократией. К шахтёрам в Колорадо демократия и законность не имела никакого отношения. Шахты принадлежали Рокфеллеру — его Джон Рид и называет главным виновником массовых убийств в Ладлоу. Он выступает в защиту бастующих на митингах в разных городах Америки, участвует в пикетировании нью-йоркского офиса Рокфеллера.
Активное участие Рида во всей этой истории, причём явно на стороне бедняков, вызвало резкое неприятие со стороны его однокашников по Гарварду и в журналистской среде.
Судьба Джона Рида вообще очень показательна в смысле развенчания мифа о свободе слова и свободном журналистском творчестве в условиях западной демократии. В лучшем случае звучащие наивно, а в условиях реальной жизни выглядящие циничными и лицемерными заявления о возможности журналиста открыто высказывать свои взгляды в СМИ различной идеологической направленности содержатся и в классических российских учебниках, по которым учат студентов-журналистов. Но как только убеждения приводят человека к критике существующей общественной системы как таковой, на место разговоров о свободе приходят заявления о необходимости демократии защищать себя.
В случае с Джоном Ридом его решение до конца отстаивать свои взгляды означало неизбежный разрыв с богатыми печатными изданиями и лишение источника средств к существованию. В какой-то момент Риду после всех его журналистских достижений пришлось искать любую, самую примитивную репортёрскую работу, чтобы заработать хоть какие-то деньги. Положение состоятельного и респектабельного буржуазного журналиста с именем сменилось на безденежье и многочисленные судебные преследования.
В частности, американской Фемиде пришлись не по душе выступления Джона Рида в левой печати с оценками Первой мировой войны. Ужасы развязанной в Европе бойни Рид также предпочёл увидеть своими глазами, ещё как корреспондент «Метрополитен».
География его путешествий впечатляет. Во времена, когда континенты ещё не соединены регулярным авиасообщением, для Рида будто бы не существует преград в виде утомительных переездов и долгих плаваний через океан. И везде он оказывается в самые интересные моменты. Первую мировую войну умудряется увидеть с двух сторон — сначала глазами войск «Антанты», а затем оказавшись по другую сторону линии фронта, в немецких окопах. Едва успеваешь следить по карте за его перемещениями: Италия, Франция, Англия, Германия, Греция, Сербия и даже первое посещение Российской империи. На Балканах Рид попадает в сотрясаемый постоянными обстрелами Белград. Сильнейшее впечатление на него, уже опытного журналиста, производит ужасное зрелище усеянного трупами места в районе горы Гучево, где в течение 54 дней шли бои между сербской и австрийской армиями. «Это не наша война», — пишет Рид ещё на пути из Америки в Европу. Увиденное на фронтах и в столицах воюющих держав лишь укрепило в нём эту уверенность.
В РОССИЮ, низвергнувшую самодержавие, Джон Рид попадает летом 1917 года. «Русская революция захватила его целиком и безраздельно», — писал вместе с Ридом наблюдавший Октябрь 1917 года нью-йоркский корреспондент Альберт Рис Вильямс. По его свидетельству, каждое утро Рид просыпался, с надеждой и нетерпением ожидая начала новых значительных событий — и почти с раздражением «убеждался, что революция ещё не началась».
25 октября 1917 года Рид ведёт репортаж из Зимнего дворца в Петрограде. Сначала американский паспорт помогает ему попасть в Зимний, занятый юнкерами. Группа американцев беспрепятственно ходит по залам дворца, запоминая мельчайшие подробности, которые Рид затем представит миру: разорванную картину, усыпанный окурками паркет, бутылку бургундского в руке одного из юнкеров — всё, вплоть до тяжёлого запаха, царившего в занятых войсками комнатах дворца. В тот же день Джон Рид возвращается сюда снова — на сей раз в составе красногвардейцев, идущих на штурм Зимнего!
Профессиональный журналистский интерес и бесстрашие Рида кажутся просто безграничными. В чужой стране, в которой происходят не вполне понятные миру события, Рид проникает везде, где можно почерпнуть что-то интересное. Разумеется, он попадает во всякие переделки. Однажды его даже чуть было не расстреляли под Петроградом свои же — оказалось, что солдаты не умели читать и поэтому не могли разобрать, что написано в выданных Риду в Смольном документах.
О том, с каким энтузиазмом Рид бросался в самую гущу российских событий, сменявших друг друга с невероятной быстротой, рассказывал тот же А.Вильямс. В России Рид собрал огромное количество материалов о русской революции, целые подшивки газет, всевозможные брошюры и плакаты, которые он частенько просто срывал со стен. Однажды, вспоминал Вильямс, Рид ворвался к нему в комнату с огромной кипой в руках, в которой шестнадцать плакатов различных политических партий были наклеены один поверх другого: «Смотри! — воскликнул он. — Одним махом я сцапал всю революцию и контрреволюцию!».
Собранные материалы были изъяты у Рида американскими властями после его прибытия в Нью-Йорк. С большим трудом через некоторое время ему таки удалось получить их обратно, чтобы тут же засесть за работу. «Величайшую в моей жизни повесть и одну из величайших во всём мире», как он сам сказал о ней в одном из писем, книгу «Десять дней, которые потрясли мир» Рид написал в рекордно короткие сроки — менее чем за месяц, работая почти целыми сутками. Несмотря на значительные трудности, на то, что несколько копий рукописи были попросту конфискованы, в марте 1919 года книгу всё же удалось выпустить. На первом экземпляре Джон Рид написал: «Моему издателю Горацию Ливрайту, едва не разорившемуся при печатании этой книги» — ведь отважный Ливрайт единственный во всём Нью-Йорке решился на её публикацию.
СЕГОДНЯ книгу Рида читать особенно интересно и полезно. За последние годы вокруг Октябрьской революции были наворочены такие невероятные груды лжи, что живой рассказ непосредственного свидетеля тех дней часто помогает поставить всё на свои места. К тому же оказывается, что подавляющее большинство негативных оценок и просто злобных выдумок о событиях революции и о её вождях абсолютно не новы, а сегодня просто пересказываются, выдаваемые даже за некие сенсационные открытия.
Несмотря на откровенные симпатии Рида к большевикам, он располагал и с удовольствием пользовался возможностью получения информации и с противоположной стороны. Контрреволюционеры, рассчитывавшие расправиться с большевиками на западные деньги, воспринимали оказавшегося в Петрограде американского журналиста в качестве дружественного представителя капиталистической системы. Перед Ридом были открыты двери любых враждебных большевикам организаций и учреждений; с ним разговаривали вполне откровенно. Добросовестно записанные им речи врагов Советов, как и всё увиденное Джоном Ридом на улицах Петрограда, напряжённые октябрьские дни в Смольном, многочисленные речи и решения руководителей большевиков — всё это и составляет ту правду об Октябре, из которой видно, что представлял собой каждый из главных действующих лиц тех дней.
Джон Рид в своей книге, например, даёт слово, как он его представляет, «русскому Рокфеллеру» С.Г.Лианозову, ещё до взятия власти большевиками спокойно говорившему о необходимости иностранцам вмешаться в русскую революцию, чтобы уничтожить угрозу большевизма. «Впрочем, возможно, такое вмешательство не будет необходимым. Транспорт развалился, фабрики закрываются, и немцы наступают. Может быть, голод и поражение пробудят в русском народе здравый смысл». На то же рассчитывали эти «русские рокфеллеры» и немного времени спустя, когда саботажами пытались помешать большевикам наладить нормальную жизнь.
Более того, в одной состоятельной русской компании Рид провёл маленький опрос, чья победа предпочтительнее — немцев или большевиков? Десять из одиннадцати человек выбрали немцев.
Весьма примечательно и довольно пренебрежительное высказывание Лианозова об Учредительном собрании: «...Если, например, Учредительное собрание проявит какие-либо утопические тенденции, его можно будет разгонять силой оружия». И после таких откровений нам сегодня рассказывают о нехороших большевиках, разогнавших Учредительное собрание и тем самым уничтоживших демократию, которую якобы защищали кадеты, подобные Лианозову.
А в Царском селе Джон Рид однажды становится свидетелем нападок считающего себя просвещённым в вопросах революции молодого человека вместе с целой группой поддержки на двух простых солдат, очень смущённых своей беспомощностью в спорах о высокой политике. Студент очень презрительно и высокомерно, но тщетно пытается втолковать им, что Ленин — вовсе не друг пролетариата, как они считают, и всё, что он делает, на самом деле выгодно только немцам. «А знаешь ли ты, что Ленина прислали из Германии в запломбированном вагоне? Знаешь, что Ленин получает деньги от немцев?» — как часто слышатся сегодня ровно те же фразы!
«Ну, этого я не знаю, — упрямо отвечал солдат. — Но мне кажется, Ленин говорит то самое, что мне хотелось бы слышать. И весь простой народ говорит так. Ведь есть два класса: буржуазия и пролетариат... И кто не за один класс, тот, значит, за другой».
«Единственная причина огромного успеха большевиков кроется в том, что они осуществили глубокие и простые стремления широчайших слоёв населения, призвав их к работе по разрушению и искоренению старого, чтобы потом вместе с ними возвести в пыли падающих развалин остов нового мира», — так считает и сам Джон Рид.
Любопытно кстати, что в России Джон Рид находился в одно время с Эдгаром Сиссоном, с чьим именем связана история о фальшивках, якобы подтверждающих связи большевиков с Германией и известных как «документы Сиссона». Более того, в США, после публикации «документов Сиссона» Джон Рид в печати выступал в защиту большевиков, опровергая эти выдумки.
Ещё одно обвинение большевиков — в жёстокости с первых же дней новой власти — также относится к разряду постоянно повторяемых, причем чаще всего большими либералами, к месту и не к месту приводящими нам в пример Запад. Рид уделяет этому вопросу достаточное внимание в своей книге, подробно разбирая и опровергая, в частности, слухи о зверствах в отношении защитников Временного правительства. Итогом наблюдений и размышлений американца Джона Рида становятся следущие слова из письма, адресованного писателю Эптону Синклеру: «Большевистская революция была самой бескровной революцией в истории, — утверждает Рид. — Большевики были тверды в своей эффективной решимости создать диктатуру пролетариата, — они не были ни жестокими, ни кровожадными. Во время революции русские, с точки зрения западного человека, оказались удивительно снисходительны и мягки».
Джон Рид оставил описание события, имевшего большое символическое значение — первых похорон у Кремлёвской стены погибших за Советскую власть в ноябрьских боях за Москву. Рассказ о похоронах на Красной площади Рид заканчивает очень красивыми словами о том, что русский народ «строил на земле такое царство, которое не найдёшь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть — счастье».
Он тоже умер в Советской России и лежит вместе с теми, кто погиб в борьбе за новую жизнь. «Тот, кто описал похороны жертв революции, как Джон Рид, достоин этой чести», — написала Н.К.Крупская.
Альберт Вильямс сравнил Рида с неким «пророком с пылающим факелом», посланным в города Америки, чтобы рассказать правду о русской революции. 100 лет спустя эту правду его книга несёт и самим русским. Джон Рид защищает те великие завоевания Октября, за которые погибли те, кто похоронен вместе с ним у Кремлёвской стены.