Женни Маркс: Беглый очерк беспокойной жизни

Автор: Женни Маркс

В канун 200-летней годовщины со дня рождения Карла Маркса мы публикуем воспоминания Женни фон Вестфален, его жены, ближайшего друга и товарища. Во времена нищеты, скитаний в эмиграции и преследования со стороны реакционных правительств Женни оставалась вместе с Марксом, не только наблюдала за тем, как рождается научный социализм, но и принимала активное участие в формировании марксизма как науки. Женни вела переписку с деятелями международного рабочего движения и переписывала для печати рукописи Маркса.

«Беглый очерк беспокойной жизни» рассказывает не только о бедствиях, но и о творческом процессе становления марксизма, об исторической эпохе и окружающих семью Маркса людях. 

От редакции

 

9 июня 1843 г. состоялась наша свадьба.

Мы уехали из Крейцнаха через Эбернбург в Рейнпфальц и возвратились через Баден-Баден обратно в Крейцнах, где и оставались до конца сентября. Моя любимая мать с моим братом Эдгаром вернулись обратно в Трир. Карл и я в начале октября приехали в Париж, где нас встретили Гервег и его жена.

Здесь Карл и Руге издавали «Deutsch-Franzosische Jahrbucher». Издателем был Юлиус Фрёбель. Это предприятие потерпело неудачу после первого же номера. Мы жили на улице Вано, в предместье Сен-Жермен, и общались с Руге, Гейне, Гервегом, Мёйрером, Толстым, Бакуниным, Анненковым, Бернайсом и tutti quanti[1]. Было много сплетен и ссор из-за пустяков.

1 мая 1844 г. родилась Женничка. В день похорон Лаффита я в первый раз вышла из дому, а затем, шесть недель спустя, в почтовой карете поехала в Трир со смертельно больным ребёнком. Три месяца я провела у своей любимой матери. Там я встретила Софи Шмальгаузен с маленькой годовалой Йетхен Шмальгаузен. Софи Маркс вышла замуж в моё отсутствие. Шарлатанство со священным хитоном было летом в полном разгаре[2].

 

Гейне в Париже с Женни и Карлом, 1844

 

В сентябре в сопровождении кормилицы-немки (Гретхен из Барбельна) я возвратилась в Париж с Женничкой, у которой было уже четыре зуба.

Во время моего отсутствия Карла посетил Фридрих Энгельс. Осенью и зимой Карл работал над «Критикой критической критики», которая была опубликована во Франкфурте[3]. Гесс и его жена, Эвербек и Риббентроп, и в особенности Гейне и Гервег, составляли наш круг. Вдруг, в начале 1845 г., к нам явился полицейский комиссар и предъявил приказ о высылке, изданный Гизо по наущению прусского правительства. Приказ гласил: «Карл Маркс должен покинуть Париж в течение 24 часов». Мне лично был предоставлен более длительный срок, который я использовала для того, чтобы продать мебель и часть белья. Продавать пришлось за бесценок, так как на переезд нужны были деньги. На два дня меня приютили Гервеги. В начале февраля, больная, в страшный холод, я последовала за Карлом в Брюссель. Здесь остановившись в отеле Буа Соваж, я впервые познакомилась с Гейнценом и Фрейлигратом. В мае мы поселились на улице Альянс, предместье Сен-Лувен, в маленьком домике, который сняли у д-ра Брёйера.

Едва мы там устроились, как вслед за нами приехали Энгельс и Генрих Бюргерс, который со своим другом д-ром Роландом Даниельсом разыскал нас ещё в Париже. Вскоре после этого приехал также Гесс с женой; некий Себастьян Зейлер тоже присоединился к маленькому немецкому кружку. Он организовал корреспондентское бюро[4], и маленькая немецкая колония жила здесь довольно уютно. К нам присоединились ещё несколько бельгийцев, в том числе Жиго, и несколько поляков. Здесь, в одном из приятных кафе, которые мы посещали по вечерам, я впервые познакомилась со старым Лелевелем в его синей блузе.

Энгельс в течение лета работал с Карлом над критикой немецкой философии — внешним толчком к этому послужило появление книги «Единственный и его собственность»[5]. Это был обширный труд, который должен был выйти в Вестфалии[6]. Летом нас также впервые посетил Иосиф Вейдемейер. Некоторое время он гостил у нас. В апреле моя дорогая мама в помощь мне прислала в Брюссель свою собственную преданную служанку[7]. С ней и с четырнадцатимесячной Женничкой я опять уехала к моей милой матери. У неё я пробыла шесть недель и за две недели до рождения Лауры снова вернулась в нашу маленькую колонию. 26 сентября появилась на свет Лаура. Мой брат Эдгар провёл с нами зиму в надежде найти в Брюсселе занятие. Он поступил в газетное бюро Зейлера, позднее, весной 1846 г., присоединился к нему и наш дорогой Вильгельм Вольф. Последний, известный под именем «Казематный Вольф», бежал из силезской крепости, в которой просидел 4 года за нарушение законов о печати[8].

 

Между тем грозовые тучи революции сгущались всё больше и больше. Мрачно было и на бельгийском горизонте. Опасались прежде всего рабочих, социального элемента народных масс.

 

Он пришёл к нам, и здесь возник тот тесный дружеский союз, который прекратился лишь со смертью нашего дорогого Лупуса в мае 1864 г. Зимой нас навещали Георг Юнг и д-р Шлейхер. В феврале 1846 г. неожиданно пришло письмо из Трира, извещавшее меня, что моя мать опасно больна...

Между тем грозовые тучи революции сгущались всё больше и больше. Мрачно было и на бельгийском горизонте. Опасались прежде всего рабочих, социального элемента народных масс. Полиция, войска, гражданская гвардия — всё было призвано на защиту; все находились в боевой готовности. Тогда немецкие рабочие решили, что настало время и им позаботиться об оружии. Были приобретены кинжалы, револьверы и т. д. Карл охотно предоставил для этого средства: ведь он только что вступил во владение небольшим имуществом. Во всём этом правительство видело заговор, преступный замысел: Маркс получает деньги, покупает оружие — значит, его нужно удалить. Поздно ночью в наш дом врываются два человека. Они требуют Карла. Когда он вышел, они представились как сержанты полиции, имеющие предписание арестовать Карла и привести его на допрос. Ночью они его забирают. В ужасе я бегу вслед за ним, разыскиваю влиятельных лиц, чтобы узнать, в чём дело. Бегаю тёмной ночью из дома в дом. Вдруг меня хватает стража, арестовывает и бросает в мрачную тюрьму. Это было место, куда помещали бездомных нищих, безродных бродяг, несчастных падших женщин. Меня вталкивают в тёмную камеру. Рыдая, я вхожу, и тут одна из этих несчастных предлагает мне своё ложе. Это были жёсткие деревянные нары. Я опускаюсь на них. Когда забрезжил рассвет, я увидела у противоположного окна за железной решёткой мёртвенно-бледное, печальное лицо. Подхожу к окну и узнаю нашего доброго старого друга Жиго. Увидев меня, он делает мне знаки и указывает на помещение внизу. Я смотрю туда и вижу Карла, которого как раз в это время вели под конвоем. Час спустя меня ведут к судебному следователю. После двухчасового допроса, во время которого у меня мало что выведали, жандарм проводил меня к карете, и таким образом под вечер я приехала к моим трём бедным малюткам. Этот случай произвёл большую сенсацию. Все газеты писали о нём. Сам Карл вернулся из-под ареста несколько позже, с предписанием тотчас же покинуть Брюссель[9].

Карл уже раньше намеревался возвратиться в Париж и с этой целью обратился к временному правительству Франции, чтобы отменили изданный Луи-Филиппом приказ о его высылке. Он тотчас же получил подписанное Флоконом письмо, в котором временное правительство в самых лестных выражениях сообщало об отмене приказа[10]. Таким образом, Париж снова был открыт для нас, где могли бы мы чувствовать себя тогда лучше, как не под только что засиявшим солнцем новой революции! Туда, твердили мы, туда! Я поспешно уложила свои пожитки, продала то, что можно было продать, но чемоданы со всем моим серебром и лучшим бельём оставила в Брюсселе на попечении книготорговца Фоглера, который при моём отъезде проявил особую услужливость и готовность помочь.

Так мы уехали из Брюсселя после трёхлетнего пребывания там. Был очень мрачный, холодный день, один из последних холодных дней февраля, и нам стоило многих усилий согреть маленьких детей, младшему из которых едва исполнился год...

В конце мая (1849 г. — ред.) Карл выпустил последний номер «Neue Rheinische Zeitung», напечатанный красным шрифтом. Это был знаменитый «красный номер», пылающий факел по форме и содержанию. Энгельс тотчас же примкнул к баденскому восстанию, в котором он принял участие как адъютант Виллиха[11]. Карл решил на некоторое время снова отправиться в Париж, так как пребывание на немецкой земле стало для него невозможным[12]. Красный Вольф последовал за ним. Я сама отправилась с тремя малышами через Бинген (где мы встретили Гейнцена и его красавицу жену, бывшую актрису, и провели восемь дней) на мою милую старую родину в объятия любимой матери. Из Бингена я сделала небольшой крюк, чтобы снова превратить в звонкую монету только что выкупленную из брюссельского ломбарда серебряную посуду. Вейдемейер и его жена приняли меня самым сердечным образом и очень помогли мне в этой ломбардной операции. Таким образом я снова добыла денег на нашу поездку.

 

Первый выпуск Neue Rheinische Zeitung, 1 июня 1848 года

 

Карл в сопровождении Красного Вольфа уехал в Рейнпфальц и оттуда в Париж, где вскоре после этого демонстрация 13 июня, организованная Ледрю-Ролленом, положила конец недолгим революционным грёзам[13]. Реакция выступала повсюду в своём самом зверском обличии.

Венгерская революция, баденское восстание, революционные выступления в Италии — всё потерпело поражение; в Венгрии и в Бадене свирепствовали военно-полевые суды, и 50 000 французов во время президентства Луи Наполеона, избранного на пост президента республики в конце 1848 г. огромным большинством голосов, вступили в город на семи холмах, чтобы оккупировать Италию[14]. «L'ordre rеgne a Varsovie» и «vae victis»[15] — таков был пароль опьянённой победой контрреволюции. Буржуазия вздохнула облегчённо, мелкий буржуа снова обделывал свои дела, мелкие либеральные филистеры показывали кулаки в кармане, рабочих высылали, подвергали репрессиям, а люди, которые пером и мечом боролись за установление царства бедных и угнетённых, были счастливы, если им удавалось на чужбине заработать себе на хлеб.

Карл во время своего пребывания в Париже завязал связи со многими руководителями клубов и тайных рабочих обществ. В июле 1849 г. я последовала за ним в Париж, где мы пробыли один месяц. Но и здесь нам не давали покоя. В одно прекрасное утро к нам снова явилась знакомая фигура полицейского сержанта с предписанием: «Карл Маркс и его жена» должны покинуть Париж в течение 24 часов. Ему ещё оказали милость, предложив Ванн в Морбиане в качестве прибежища. На подобную ссылку мы, конечно, не согласились, и я опять уложила свои пожитки, чтобы найти в Лондоне надёжную и спокойную пристань.

Карл поспешил в Лондон раньше меня. Там он жил в тесном общении с Блиндом. Позднее туда прибыл также Георг Веерт. Он встретил меня, когда я приехала в Лондон больная, измождённая, с тремя измученными крошками, и устроил меня у одного портного на Лестер-сквер в маленьких меблированных комнатах. Спешно была найдена более просторная квартира в Челси, так как всё быстрее приближалось время, когда требовалось спокойное убежище. 5 ноября, когда на улицах раздавались возгласы народа «Навеки сгинь, Гай Фокс!» и мальчишки в причудливых масках разъезжали по улицам на искусно сделанных ослиных чучелах, во время этого шума и гама родился мой бедный маленький Генрих. В честь великого заговорщика нашего маленького новорождённого назвали Фоксиком[16]. Вскоре после его рождения к нам приехал бежавший из Бадена через Геную Энгельс. Ещё до него к нам прибыл Виллих и сразу обосновался у нас как коммунистический frere et compagnon[17]. Рано утром он являлся в нашу спальню вылитым Дон-Кихотом, в серой шерстяной фуфайке, с красным платком вокруг талии вместо пояса, гогоча как истый пруссак, с намерением пуститься в длиннейшие теоретические дебаты о столь «естественном» коммунизме. Карл сразу же обрывал эти попытки. Столь же мало добился он и от меня, когда попытался было выведать, нет ли и у нас какой-либо червоточины, как и во всяком браке. В Челси к нам впервые пришли также В. Пипер и В. Либкнехт. Красный Вольф отправился в Лондон ещё вместе с Карлом.

 

Больше всех преследовали Карла: на него клеветали, его поносили особенно злостно.

 

Ежедневно прибывали тысячи эмигрантов; все они испытывали большую или меньшую нужду, лишь немногие были обеспечены, все они были беспомощны, жаждали и искали поддержки. Это был самый неприятный период в нашей эмигрантской жизни. Для оказания поддержки эмигрантам были организованы эмигрантские комитеты, устраивались собрания, издавались обращения, составлялись программы, подготовлялись крупные демонстрации. Во всех эмигрантских кругах начались раздоры. Различные партии мало-помалу полностью разошлись друг с другом. Между немецкими демократами, с одной стороны, и социалистами, с другой, дело также дошло до официального разрыва, и даже среди рабочих-коммунистов произошёл открытый раскол[18]. Вожди фракций враждовали друг с другом самым ожесточённым образом, и праздношатающаяся клика штраубингеров[19] и невежд, одержимая стремлением к «подвигам» и «действиям», назойливо лезла вперёд и злобно нападала на ту часть рабочих и на тех вождей, которые яснее разбирались в обстановке и уже тогда видели, что эра революций надолго закончилась. Больше всех преследовали Карла: на него клеветали, его поносили особенно злостно. К этому времени относится дуэль между Конрадом Шраммом и Августом Виллихом[20].

Уже осенью 1849 г. Карл начал вести переговоры в Германии относительно издания в Гамбурге «Revue», редакция которого находилась бы в Лондоне. После бесконечных мытарств появилось 6 номеров журнала под названием «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-okonomische Revue». Успех этого «Revue» был очень велик. Но книготорговец, подкупленный германским правительством, вёл деловую часть так плохо и небрежно, что вскоре стала очевидной невозможность продолжения этого предприятия.

Весной 1850 г. мы были вынуждены покинуть наш дом в Челси. Мой бедный маленький Фоксик постоянно болел; множество каждодневных житейских забот очень подтачивали и моё здоровье. Притесняемые со всех сторон и преследуемые кредиторами, мы переехали на неделю в одну немецкую гостиницу на Лестер-сквер, но наше пребывание здесь было непродолжительным. Однажды утром наш «любезный» хозяин отказался подать нам завтрак, и мы вынуждены были искать себе другое жилище. Небольшая помощь моей матери часто спасала нас от самой горькой нужды. В доме одного еврея, торговца кружевами, мы нашли две комнатки, в которых промучились с нашими четырьмя детьми всё лето.

Осенью того же года Карл со своими ближайшими друзьями окончательно порвал с эмигрантщиной и больше не принимал участия ни в одном из её выступлений. Он и его друзья вышли из Просветительного рабочего общества[21], и каждый из них полностью ушёл в свою частную жизнь. Энгельс после тщетных попыток достать в Лондоне обеспечивающую его литературную работу уехал в Манчестер и поступил на весьма невыгодных условиях конторским служащим на фабрику своего отца. Все остальные друзья пытались зарабатывать на жизнь уроками и т. д. Этот и следующие два года были для нас годами величайших житейских забот, постоянной изнуряющей тревоги, всевозможных тяжких лишений и даже настоящей нужды.

В августе 1850 г., несмотря на очень плохое состояние здоровья, я решилась оставить моего больного ребёнка и поехать в Голландию к дяде[22] Карла в надежде найти там утешение и поддержку. Я ожидала рождения пятого ребёнка и с отчаянием смотрела в будущее. Дядя, обозлённый на революцию и на революционеров за неблагоприятное влияние революции на его дела и дела его сыновей, находился в отвратительном настроении. Он отказал мне во всякой помощи, но при расставании сунул в руки подарок для моего младшего ребёнка, и я увидела, как ему было больно оттого, что он не может мне дать больше. Старик не подозревал, с какой тяжестью в сердце я расставалась с ним. Домой я вернулась в отчаянии. Мой бедный маленький Эдгар выскочил мне навстречу со своим приветливым личиком, а мой Фоксик протянул мне свои ручонки. Но недолго суждено мне было радоваться его ласкам. В ноябре хрупкое дитя погибло от приступа конвульсий, вызванных воспалением лёгких. Как велика была моя скорбь! Это был первый ребёнок, которого я потеряла. Увы, я тогда не подозревала, что мне предстоят ещё такие страдания, перед которыми всё остальное покажется ничтожным! Вскоре после того, как было похоронено дорогое дитя, мы покинули маленькую квартиру и наняли другую на той же самой улице. Этой зимой я узнала, что у бедной моей мамочки отнялась правая рука. Дорогие, беспокойные, прилежные руки навсегда успокоились, и отныне она лишилась даже возможности писать письма, единственного утешения, которое ещё оставалось ей в её одиночестве и заброшенности. Эдгар вторично расстался с дорогой мамой, чтобы снова попытать счастья в Техасе.

28 марта 1851 г. у нас родилась маленькая девочка — Франциска. Бедную малютку пришлось отдать кормилице, так как невозможно было, чтобы ребёнок оставался вместе с нами в трёх тесных комнатках. Это был год большой всемирной выставки[23], и все устремились в Лондон. Весной приехал из Кёльна Фрейлиграт, чтобы подыскать в Лондоне работу. Позднее сюда приехал Лупус из Швейцарии, а также Дронке, Имандт и Шили. Ещё раньше опять появился Зейлер, и к кружку эмигрантов, группировавшихся вокруг Карла, примкнул также Гёц. 1851 и 1852 гг. были для нас годами самых больших и одновременно самых мелочных забот, страданий, разочарований и всякого рода лишений.

Ранним летом 1851 г. произошло ещё одно событие, на котором я не хочу останавливаться подробней, но которое во много раз увеличило наши заботы и огорчения. Весной прусское правительство предъявило всем друзьям Карла в Рейнской провинции обвинение в опасной революционной деятельности и бросило их всех в тюрьму, где с ними обращались ужаснейшим образом. Лишь в конце 1852 г. суд начал открытое слушание дела, получившее широкую известность как процесс коммунистов[24]. Все обвиняемые, за исключением Даниельса и Якоби, были приговорены к трём и пяти годам тюремного заключения...

Вначале секретарём Маркса был В. Пипер; позднее я была возведена в этот секретарский ранг, и те дни, когда я сидела в маленькой комнатке Карла и переписывала неразборчиво написанные им статьи, остались у меня в памяти как самые счастливые дни в моей жизни.

В конце 1851 г. Луи Наполеон совершил свой государственный переворот[25], и следующей весной Карл написал книгу «Восемнадцатое брюмера», которая вышла в свет в Нью-Йорке. Он работал над своим произведением в маленькой квартирке на Дин-стрит среди детского шума и домашней суеты. В марте я переписала рукопись, и она была отослана, но напечатана была значительно позднее и почти ничего нам не принесла[26].

 

Дом на Дин-стрит, где жил Маркс

 

На пасху того 1852 г. наша бедная маленькая Франциска заболела бронхитом в тяжёлой форме. Три дня боролось бедное дитя со смертью, она так сильно страдала. Её крохотное бездыханное тельце покоилось в маленькой задней комнатке. Мы все перешли в переднюю комнату и, когда наступила ночь, легли на полу — трое живых детей лежали вместе с нами. Мы все оплакивали маленького ангела, который, холодный и бледный, покоился возле нас. Смерть дорогой девочки совпала с периодом самой горькой нужды в нашей жизни. Наши немецкие друзья именно в этот момент не были в состоянии нам помочь. Эрнест Джонс, который тогда часто и подолгу бывал у нас, обещал нам помощь. Но и он не смог этого сделать. Венгерский полковник Бандья, который в это время втёрся к нам в доверие и дал Карлу на исправление рукопись Семере[27], обещал временную помощь, но и он оказался не состоянии помочь нам. Тогда я в смятении отправилась к одному французскому эмигранту, который жил неподалёку и посещал нас. Я просила его помочь нам в ужасной нужде. Он тотчас же дал мне с самым дружеским участием два фунта стерлингов. Из этих денег было уплачено за маленький гроб, в котором, наконец, теперь покоилось с миром моё бедное дитя. Когда девочка появилась на свет, у неё не было колыбели, ей было долго отказано даже в последней маленькой обители. Каково же было нам, когда мы несли нашу девочку к её последнему пристанищу!

Осенью 1852 г. закончился наконец ставший знаменитым процесс коммунистов. Карл написал брошюру, чтобы вывести на чистую воду гнусности прусского правительства. Брошюра была напечатана в Швейцарии у Шабелица, но прусское правительство конфисковало её на границе и уничтожило. Клусс в Америке содействовал печатанию заново, и это новое издание затем широко распространялось на континенте.

В 1853 г. Карл регулярно писал по две статьи для «Tribune»[28], они находили в Америке большой отклик. Благодаря этим регулярным доходам мы смогли до некоторой степени разделаться со старыми долгами и жить спокойно. Дети росли миловидными созданиями и развивались духовно и физически, хотя мы всё ещё оставались в нашей маленькой тесной квартире. Карл, поддерживавший во время своего пребывания в Лондоне постоянную связь с чартистами и писавший статьи для газеты «The People's Paper» Эрнеста Джонса, летом этого года поместил в упомянутой газете некоторые статьи, напечатанные в «Tribune».

Он доказывал там, что Пальмерстон состоял в сговоре с Россией, в частности, в отношении действий против Польши. Давид Уркарт перепечатал эти статьи из «People's Paper» в одной из газет Глазго[29]. Благодаря этому Карл познакомился с Уркартом и его друзьями. Издатель уркартовской газеты Такер напечатал статьи Карла в виде отдельных оттисков и распространил в тысячах экземпляров. «Globe» и другие правительственные газеты начали обращать внимание на эти работы и намекали лично на Карла. Джон Брайт также неоднократно упоминал в палате общин о статьях, написанных Карлом для «Tribune».

Летом того же года сестра Карла Луиза вышла замуж за Юта. По пути в Капштадт, где Юта основал книготорговое дело, молодая чета навестила нас. Мы провели вместе несколько приятных дней. Осенью к тесному дружескому кружку, который неизменно встречал радушный приём в нашем доме, присоединился Петер Мейер из Любека. Он был превосходный певец и едок и стал близким другом дома.

В ответ на исключительно злобные выпады Виллиха, появившиеся в Америке, Карл написал маленькую брошюру «Рыцарь благородного сознания», которая также была напечатана в Америке и заставила навсегда умолкнуть этого рыцаря с его злобной сворой[30].

Рождество этого года было первым весёлым праздником, который мы провели в Лондоне. Тяжёлые, каждодневно терзавшие нас заботы прекратились благодаря сотрудничеству Карла в «Tribune». Дети летом почти всё время проводили на свежем воздухе, резвясь в парках; в этом году были вишни, клубника и даже виноград, и наши друзья приносили нашей милой троице всякие прелестные подарки. Там были и куклы, и ружья, и кухонная посуда, и барабаны, и трубы. А тут ещё поздно вечером пришёл Дронке, чтобы украсить рождественскую ёлку. Какой это был счастливый вечер! Неделю спустя у нашего дорогого Эдгара обнаружились первые признаки той неизлечимой болезни, которая через год свела его в могилу. Если бы мы тогда могли оставить тесную, нездоровую квартиру и увезти ребёнка к морю, может быть, его удалось бы спасти. Но что случилось, того уж не вернёшь!

Летом 1854 г. все трое детей заболели корью...

В сентябре 1855 г. мы снова вернулись в нашу старую штаб-квартиру на Дин-стрит с твёрдым намерением покинуть её, как только небольшое родительское наследство избавит нас от цепей и уз, которыми нас опутывали булочники, мясники, молочники, торговцы чаем, зеленщики и им подобные «вражеские силы». Наконец, весной 1856 г. мы получили небольшую спасительную для нас сумму. Все долги были выплачены — серебро, бельё, одежда снова вернулись из заточения в ломбарде на своё прежнее место, и я, одевшись во всё новое и свежее, отправилась в последний раз с тремя оставшимися малютками на свою старую, милую родину. Вскоре после нашего прибытия моя бедная мамочка серьёзно заболела. Свой 81-й день рождения она ещё праздновала в кругу любимых внуков; но спустя день она слегла, чтобы уже больше не встать...

Зиму мы прожили в полнейшем уединении. Почти все наши друзья покинули Лондон; те немногие, которые остались, жили от нас слишком далеко, и, кроме того, наш маленький милый домик — несмотря на его миниатюрные размеры, он казался нам дворцом по сравнению с прежними квартирами — был почти недоступен. К нам не было настоящей дороги, всё вокруг находилось в процессе зарождения и стройки; нужно было прибираться через кучи мусора, и тяжёлая глинистая почва красноватого цвета в дождливую погоду крепко прилипала к подошвам, так что часто после утомительной ходьбы мы приходили домой с центнером грязи на ногах. К тому же в этих варварских кварталах царил мрак, и вместо того, чтобы по вечерам отваживаться на единоборство с темнотой, мусором, глиной и кучами камней, люди предпочитали сидеть у тёплого камина. Я всю зиму очень болела, и меня постоянно окружала целая батарея лекарств. Прошло много времени, пока я смогла привыкнуть к этому полному одиночеству. Я часто тосковала по своим продолжительным прогулкам на оживлённых улицах Вест-Энда, по моим встречам, по нашим клубам и излюбленной таверне, где велись задушевные беседы, за которыми я так часто забывала на некоторое время житейские невзгоды.

К счастью, я продолжала два в неделю переписывать статьи для «Tribune», благодаря чему всегда была в курсе мировых событий.

 

Действительную тяжесть эмиграции я впервые почувствовала на первой стадии нашей буржуазно-пристойной филистерской жизни. И всё же этот переход был необходим.

 

В середине 1857 г. американские рабочие вновь оказались перед лицом жестокого торгового кризиса. «Tribune» снова выразила нежелание оплачивать две статьи в неделю, и, таким образом, из-за этой бреши в доходах наша касса опять сильно опустела. К счастью, Дана издавал в то время «Энциклопедию», и Карлу было предложено присылать статьи по военным и экономическим вопросам. Так как это происходило очень нерегулярно, а подрастающие дети и большая квартира требовали более значительных расходов, то это время никак нельзя назвать временем благополучия. Не было настоящей нужды, но зато были постоянные денежные затруднения, мелочные заботы и подсчёты. Несмотря на все ограничения, нам никак не удавалось свести концы с концами, и поэтому с каждым днём и каждым годом всё возрастало бремя долгов, которое было тем ощутимее, что только домовладение открывало путь к «респектабельности». La vie de bohème[31] пришёл конец; вместо того, чтобы, как прежде, свободно и открыто бороться с нуждой в эмиграции, нам подобало теперь по меньшей мере поддерживать видимость благопристойности. Мы на всех парусах плыли в край филистерства. Это были всё те же мелкие тяготы, та же борьба, всё те же мелкие огорчения, то же близкое знакомство со спасительными тремя шарами[32] — но в этом была и смешная сторона. Действительную тяжесть эмиграции я впервые почувствовала на первой стадии нашей буржуазно-пристойной филистерской жизни. И всё же этот переход был необходим. Прошлому надо было положить конец. Уже ради детей следовало вступить на укатанный путь упорядоченной, респектабельной бюргерской жизни. Каждый в отдельности старался устроиться на бюргерский лад и обзавестись связями. Так как каждый становился филистером, мы не могли жить по-цыгански. Но мне это сальто-мортале далось тяжело.

Шестого июля у нас родился седьмой ребёнок, но лишь для того, чтобы один раз вздохнуть и быть унесённым на кладбище к трём другим дорогим братьям и сёстрам. Во время моего недомогания меня навещала Лина Шёлер, которая с 13 ноября 1855 г. служила гувернанткой в Англии.

Во время первого своего переезда из Германии она провела у нас два месяца, а потом нашла место у некоего полковника Эйре, от которого, однако, уже осенью 1856 г. перешла к богатому мистеру Ангерстейну.

Летом 1857 г. возвратился из Америки наш старый добрый Конрад Шрамм, но, к сожалению, таким больным, что мы с первого же взгляда поняли: он безнадёжен. Шрамм пробыл ещё 6 недель в немецком госпитале, а потом уехал на остров Джерси. Здесь он встретился с Фридрихом Энгельсом, который также уже год был очень тяжело болен и искал там исцеления и восстановления сил. Карл посетил на острове обоих друзей в октябре этого года и возвратился, нагруженный фруктами, орехами и виноградом. Уже в начале 1858 г. мы получили через Джулиана Гарни, который редактировал в Джерси газету[33], известие о кончине нашего дорого друга.

1858 г. не принёс нам ни плохого, ни хорошего; это был год, когда один день ничем не отличался от другого. Есть и пить, писать статьи, читать газеты и ходить гулять — таким было всё содержание жизни.

В августе этого года в нашем тихом, монотонном образе жизни произошло небольшое изменение. Я поехала на четыре недели в Рамсгет, куда позднее за мной последовали трое детей и Ленхен. Здесь я жила в доме мистера Лабетта, чья милая дочь очень скрасила мне пребывание в Рамсгете. Здесь же я познакомилась с мисс Анной Беллой Карлейль, сестрой миссис Кэрингем; с последней мы уже были связаны и раньше: обе наши девочки дружили с дочерьми миссис Кэрингем Элинорой и Алисой. Мисс Карлейль незадолго до своего приезда в Рамсгет выпустила два романа, которые привлекли довольно большое внимание. Миссис Кэрингем — также писательница, она автор нескольких произведений из английской и шотландской жизни. С сентября по ноябрь 1858 г. у нас жила Лина Шёлер. В ноябре она нашла себе новое место у миссис Палларет. Этой зимой Карл работал над своей книгой «К критике политической экономии», для которой он уже много лет собирал материал. Лассаль, с которым он был в дружеских отношениях с 1848 г., подыскал для книги дя книги издателя в Берлине в лице Франца Дункера. Весной 1859 г. Карл отправил переписанную мной рукопись, и из Берлина непрерывно пересылались листы корректуры. Печатание, естественно, очень затянулось, особенно потому, что Лассаль хотел как можно быстрее издать «зажигательное произведение», свою драму «Франц фон Зикинген», и Дункер, как его близкий друг, распорядился печатать её раньше книги Карла. Летом 1859 г. вспыхнула также так называемая via sacra[34], итальянская война между Францией и Австрией[35]. Энгельс издал брошюру «По и Рейн», и, раззадоренный её успехом, Лассаль тоже выпустил брошюру «Итальянская война».

 

Елена Демут (Ленхен)

 

В Лондоне Элард Бискамп издавал еженедельную газету под названием «Das Volk». Карл принимал участие в её издании. Как и Энгельс, мы давали в неё много статей. В газете «Volk» была перепечатана написанная К. Блиндом листовка, текст которой был сообщён позднее Либкнехтом аугсбургской «Allgemeine Zeitung». Эта листовка послужила поводом для клеветнических нападок Л. Фогта на Карла. Фогт издал брошюру, содержавшую гнуснейшую ложь о Карле. В течение 1860 г. Карл собирал материал, чтобы одном ударом положить конец клевете, которую вся немецкая пресса, окрыляемая «новой эрой»[36], con amore[37] распространяла по городам и весям. Надо было сокрушить «одним ударом семерых»[38]. Осенью 1859 г. я с обеими девочками поехала на две недели на морские ванны в Уолтон-он-те-Нейз, а поздней осенью того же года мы принимали у себя в качестве гостя в течение двух месяцев Бискампа.

Весной 1860 г. умер отец Энгельса. Материальное положение Энгельса с этого времени значительно улучшилось, хотя он всё ещё был связан с Эрменом заключённым ранее невыгодным договором, срок которого истёк лишь в 1864 г.; с этого времени Энгельс стал во главе дела как компаньон.

В августе 1860 г. я снова провела две недели в Гастингсе со своими детьми. Возвратившись оттуда, я начала переписывать книгу, которую написал Карл против Фогта и его сообщников. Она была напечатана в Лондоне и появилась лишь после больших хлопот в конце декабря 1860 г.[39] Я тогда как раз была опасно больна оспой; к тому времени я настолько оправилась от ужасной болезни, что смогла, ещё полуслепыми глазами, залпом проглотить книгу «Господин Фогт».

Это было очень мрачное время. Все трое детей нашли убежище и гостеприимный приём у верных Либкнехтов.

 

Женни Маркс, 1869

 

Как раз в это время появились первые предвестники великой Гражданской войны в Америке, которая началась позднее, весной. Старая Европа с её ничтожными устаревшими битвами пигмеев перестала интересовать Америку. «Tribune» сообщила Карлу, что по финансовым соображениям принуждена отказаться от всех корреспонденций и поэтому не нуждается пока в сотрудничестве Карла. Удар был тем чувствительней, что все другие источники дохода полностью иссякли, а все предпринятые меры ни к чему не привели. Тяжело было также, что это бедственное положение застигло нас как раз тогда, когда старшие девочки вступали в прекрасную золотую пору ранней юности. Мы снова вернулись к пережитым десять лет тому назад страданиям, заботам и лишениям, с той только разницей, что тогда их терпели дети пяти и шести лет, не сознавая в чём дело, а теперь, через десять лет — вполне сознательные цветущие девушки пятнадцати и шестнадцати лет. Так мы на практике убедились в правоте немецкой поговорки: «Малые дети — малые заботы, большие дети — большие заботы». Летом 1860 г. мы взяли к себе на два месяца Эккариуса, который был очень болен.

Весной 1861 г. Карл поехал в Германию, так как было настоятельно необходимо раздобыть денег. На рождество умер король Пруссии[40], так называемый «гениальный», освободив место «прекрасному Вильгельму»[41]. Капрал издал амнистию, которой Карл воспользовался, чтобы ненадолго съездить в Германию и выяснить вновь создавшуюся обстановку. В Берлине он жил у Лассаля и часто встречался с графиней Гатцфельдт. Оттуда он отправился в Голландию к своему дяде Лиону Филипсу, который поистине великодушно одолжил ему деньги без процентов. Он вернулся из Боммела в сопровождении Жака Филипса как раз ко дню рождения Женнички, которой исполнилось 17 лет. С помощью полученных денег наш утлый корабль снова сошёл с мели, и мы некоторое время весело плыли дальше, хотя метались всегда в мутной воде, между подводными скалами и мелями, между Сциллой и Харибдой. Летом 1860 г. старшие девочки ушли из школы и стали брать лишь по отдельным предметам частные уроки, которые давались в колледже и не для учащихся там. Они продолжали заниматься французским и итальянским языками у г-на Кольма и синьора Маджони; Женни до 1862 г. брала также уроки рисования у г-на Олдфилда. Лина Шёлер провела у нас всё лето, с апреля по сентябрь 1861 г. Осенью старшие девочки начали учиться пению у г-на Генри Баннера.

В сентябре 1861 г. Карлу удалось через посредство А.Дана снова установить прежние связи с «Tribune», он должен был посылать по одной статье еженедельно. Одновременно он познакомился через одного кузена Лассаля[42] с редактором венской газеты п, который предложил ему стать сотрудником этой «либеральной» газеты. К сожалению, и то и другое продолжалось только одну зиму. Весной 1862 г. прекратилась всякая работа для «Tribune»; сотрудничество Карла в «Presse» также свелось постепенно на нет.

Несмотря на всё, мы снова поехали на три недели в Рамсгет, где провели вместе с Г. и Э. Баннер две очень приятные недели. После этого короткого радостного промежутка наступили долгие дни забот, нужды, лишений и болезней. Чтобы положить на время конец этому, почти невыносимому, положению, я на рождество 1862 г. поехала в Париж попросить помощи у одного старого знакомого, который успел тем временем разбогатеть, но остался великодушным человеком. В жестокий мороз, удручённая заботами, я приехала к этому доброму другу, но застала его разбитым, почти неузнаваемым. Он умер спустя несколько дней после моего приезда. Я вернулась домой в отчаянии и, войдя в наш дом, услышала ужасную горестную весть: наша добрая, милая, верная Марианна, сестра Ленхен, за несколько часов до моего возвращения скончалась от сердечного приступа тихо и благостно, как большое дитя. Эта добрая, верная, усердная, нежная девушка прожила у нас пять лет. Я полюбила её и так к ней привязалась, что утрата её причинила мне глубокое горе. В ней я потеряла верное, приветливое, дружеское существо, которое никогда не забуду. На второй день рождества мы проводили её к месту последнего успокоения. С осени 1861 г. Женни, ставшую цветущей девушкой, мучил очень скверный, упорный, всё вновь и вновь возвращающийся кашель, который очень её утомлял, изнурял и глубоко нас тревожил в течение нескольких лет. Да и маленькая Элеонора утратила свой свежий, цветущий румянец, худела, и, наконец, осенью 1861 г., как раз когда она начала ходить в школу, у неё появились признаки очень опасной болезни, обычно поражающей только взрослых, — желтухи.

 

Элеонора Маркс, 1870

 

В течение всей весны 1863 г. Женничка очень болела и находилась под постоянным наблюдением врача. Карл также чувствовал себя крайне плохо. После пребывания у Энгельса, которого он регулярно посещал все годы, начиная с 1850 г., ему не стало лучше. Мы снова провели 3 недели у моря в Гастингсе, где пробыли 12 дней вместе с Г. Баннером. Карл заехал за нами туда, но выглядел очень скверно и всё время недомогал, пока в ноябре того же года это не вылилось, наконец, в ужасную болезнь — карбункулез. 10 ноября был вскрыт страшный нарыв, но и после этого жизнь Карла ещё долго находилась в опасности. Целых четыре недели продолжалась тяжёлая болезнь, которая была сопряжена с сильнейшими физическими муками. К этим физическим страданиям присоединялись ещё другие неприятные заботы и всякого рода душевные мучения. Мы стояли чуть ли не на краю пропасти, когда неожиданно пришло известие о кончине моей свекрови. Доктор рекомендовал Карлу перемену климата как особенно целительное и благотворное средство, и Карл по совету врача, едва выздоровев, в разгар зимних холодов отправился в Германию, в Трир, для приведения в порядок дела о наследстве своей матери; мы беспокоились за него и горячо желали успеха. Он пробыл там недолго у своего зятя Конради и сестры Эмилии, заехал во Франкфурт к тётушке, сестре отца[43]. Оттуда он поехал в Боммел к своему дяде[44], который вместе с Неттхен[45] окружил его самым заботливым уходом, ибо, к сожалению, он снова нуждался в этом, как и во врачебной помощи. Едва он приехал в Боммел, как ещё неизлечённая болезнь вспыхнула с новой силой и вынудила его остаться в Голландии с рождества до 19 февраля. Какое это было ужасное время — эта одинокая, безотрадная зима!! С небольшой долей наследства, которую Карл тут же привёз наличными, мы получили возможность вырваться из кабалы долгов, ломбарда и т. д. К счастью, мы нашли очень хорошую, здоровую квартиру, которую обставили довольно удобно и относительно элегантно. На пасху 1864 г. мы переехали в новый, приветливый, расположенный на солнечной стороне улицы дом, с просторными светлыми комнатами.

Второго мая мы получили от Энгельса письмо с сообщением о тяжёлом заболевании нашего верного, доброго, старого друга Лупуса. Карл тотчас же поспешил к нему, и тот на мгновение даже узнал его. Девятого мая он скончался. В своём завещании, наряду с некоторыми другими незначительными пунктами, он назначил Карла, меня и детей своими главными наследниками. Только теперь впервые выяснилось, что этот непритязательный, так скромно живший человек, благодаря исключительному трудолюбию и напряжению сил, скопил довольно значительное состояние в 1 000 фунтов стерлингов. Ему не суждено было спокойно и беспечно воспользоваться на старости лет плодами своих трудов. Нам же это принесло помощь, облегчение и год жизни, свободной от забот. Здоровье Карла, которое продолжало оставаться очень шатким, требовало непременного пребывания летом на море. Он поехал с Женни в Рамсгет, куда позднее за ним последовали Лаура и Тусси. Я отправилась на две недели в Брайтон, где завела несколько приятных знакомств. 12 октября мы дали в нашем новом доме первый небольшой бал, за которым позднее последовало ещё несколько небольших вечеров. В августе нас навестил Август Филипс. На рождество к нам нежданно нагрянул зять Юта из Капштадта. В новогоднюю ночь вторично заявился Август Филипс. 23 февраля Юта вернулся из своего континентального рейда в Лондон, пробыв там ещё неделю, он снова отплыл в Капштадт. Он привёз к нам Каролину Шмальгаузен, вторую дочь сестры Карла Софи, муж которой умер в ноябре 1862 г. Она прогостила у нас четыре недели, а потом Карл проводил её снова в Голландию. Там он после 16-летней разлуки увиделся с сестрой. Он также посетил Карла Филипса в Аахене и своего дядю в Боммеле.

 

Лаура Маркс в возрасте 18 лет, 1873

 

В течение года Карлу удалось найти издателя для своего большого экономического труда. Мейснер в Гамбурге взялся опубликовать это произведение на сравнительно выгодных условиях. Теперь Карл усиленно занялся завершением труда[46]. 16 мая неожиданно пришла телеграмма от Энгельса из Манчестера, в которой говорилось: Эдгар фон Вестфален здесь. На другой день вечером я прижала к сердцу горячо любимого брата, товарища детских игр, спутника юности. Я не видела его 16 долгих лет. Смертельно больной, он вернулся с американской войны на свою старую родину. В течение трёх лет ему пришлось сражаться в рядах армии южан и вместе с ней пережить ужасающие страдания, лишения и всяческие бедствия. После шести недель хорошего заботливого ухода он прекрасно поправился и снова был в силах каждое утро совершать, несмотря на страшную жару, дальние прогулки во все лондонские парки, которые напоминали ему его прерии, его техасские пустыни.

В июле 1862 г. нас посетил Фердинанд Лассаль. Он с трудом нёс бремя славы, которую стяжал себе как учёный, мыслитель, писатель и политический деятель. Свежий лавровый венок ещё покоился на его олимпийском челе и благоухающих кудрях или, скорее, на непокорной, жёсткой шевелюре негра. Он только что победоносно закончил итальянский поход[47] — великие люди действия замышляли новый политический переворот. Сильная борьба раздирала его душу. Он не затронул ещё многих отраслей науки! Оставалась ещё неприкосновенной египтология. «Должен ли я теперь удивить мир как египтолог или же проявить свою многогранность как человек действия, как политик, как борец, как солдат?». Великая дилемма! Он не мог разобраться в собственных мыслях и чувствах, и эта внутренняя борьба часто находила поистине громогласное выражение. Он как вихрь носился по нашим комнатам, громко разглагольствуя, жестикулируя и часто повышая голос до такой степени, что наши соседи, испуганные этим невероятным криком, справлялись, что у нас случилось. Это была внутренняя борьба великого человека, которая выражалась в пронзительных диссонансах. Известие о тяжёлой болезни отца застало Лассаля в Лондоне. Он расстался со своим верным псом Лотаром Бухером, который во время выставки 1862 г. исполнял при нём обязанности курьера, наушника, посыльного и организатора развлечений. Должна сказать, что во время экскурсии в Виндзор и на озеро Вирджиния Уотер, которую мы предприняли сообща, он был весьма «услужлив» и целиком показал себя достойным почётного звания «управляющего».

 

Фердинанд Лассаль, 1860

 

Лассаль поспешил уехать от нас, где его мания величия встречала мало симпатии, в Швейцарию. Там, в кругу великих мужей[48], он нашёл то, чего жаждала его душа: большее расположение к себе и большее поклонение. В окружении сикофантов и дармоедов он чувствовал себя как дома. Он вернулся в Берлин и вместо того, чтобы проявить как египтолог, или солдат, или политический деятель, или писатель, или мыслитель, он избрал ещё непроторённый путь — путь мессии рабочих. Шульце-Делич уже ряд лет возглавлял движение рабочих за создание ссудосберегательных касс; Лассаль выступил против него, и тогда началась «новая эра эмансипации рабочих — движение, какого Европа ещё не видывала, — великое, единственно возможное освобождение угнетённых классов путём прямого избирательного права и всеобщего равноправия». Лассаль объезжал Германию в качестве мессии и апостола, одна за другой следовали брошюры , и возникло рабочее движение, которое правительство молчаливо терпело и таким образом косвенно поощряло, ибо оно было ему очень на руку в политической борьбе с развивающейся и довольно-таки мешающей ему партией прогрессистов[49].

Что касается «лассалевского учения», то оно состояло из бессовестного плагиата доктрин, разрабатывавшихся Карлом в течение 20 лет, и нескольких собственных добавлений прямо реакционного характера, из чего получилась весьма своеобразная смесь правды и вымысла. И всё же всё это импонировало рабочему классу. Лучшие из рабочих правильно понимали суть дела, а вся масса невежд и штраубингеров с фанатическим преклонением тянулась к новому учению, привлечённая ложным ореолом провозглашённого им дела, к новому мессии, которому создавался едва ли имеющий равный в истории культ. Священный фимиам, распространяемый невеждами, одурманил половину Германии, и сейчас ещё, когда Лассаль покоится на тихом еврейском кладбище в Бреславле, убитый в Женеве на дуэли валашским юнцом[50], продолжается воскурение фимиама, размахивание знамёнами и увенчание лавровыми венками. Лассаль оставил завещание, по которому он назначил графиню Гатцфельдт своей главной наследницей и наделил своих новых швейцарских друзей важными полномочиями. Против завещания заявили протест мать и сестра Лассаля, и процесс по этому поводу ещё не закончен. Одновременно Лассаль назначил своим преемников в руководстве рабочим движением Бернхарда Беккера.

На рождество Швейцер и Хофштеттен начали издавать газету «Der Social-Demokrat», «орган лассальянцев». Карл и Энгельс обещали своё сотрудничество. Но уже очень скоро они вынуждены были порвать с этим реакционным предприятием, целиком продавшимся правительству[51]. Следствием их заявления была новая травля Карла — и по сегодняшний день штраубингеры злобствуют, беснуются и воют на все лады в своих печатных органах и брошюрках. Вильгельм Либкнехт, который с сентября 1862 г. поселился в Берлине, слишком тесно связался с этой шайкой, дал ей и интриговавшей вместе с ней графине Гатцфельдт одурачить себя, и теперь вынужден дорого расплачиваться за своё легковерие.

 

Маркс Женни (урождённая баронесса фон Вестфален; 12 февраля 1814 г., Зальцведель — 2 декабря 1881 г., Лондон) — жена Карла Маркса, немецкая политическая деятельница, мать Женни Лонге, Лауры Лафарг и Элеоноры Эвелинг. Женни фон Вестфален получила по тем временам хорошее образование. Она была первой красавицей и царицей балов Трира. Происходила из прусской реакционной дворянской семьи. Сводный брат Женни, Фердинанд фон Вестфален — министр внутренних дел Пруссии в 1850—1858 гг.

Автобиографические заметки Женни Маркс, относящиеся к 1865 г., дошли до нас в незавершённом виде. Рукопись находилась в семейном архиве Лонге и после смерти внука Маркса Эдгара Лонге (1950) была передана Институту марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Центральным Комитетом Французской коммунистической партии. Отдельные листы рукописи не сохранились. В тексте отсутствующие места отмечены многоточиями.

 

Примечания

  1. — многими другими. — Ред. ↩
  2. С 18 августа и до конца сентября 1844 г. в трирском соборе был выставлен в качестве реликвии для поклонения так называемый «священный хитон Христа». Это привлекло многочисленных паломников. — Ред. ↩
  3. Речь идёт о первом совместном труде К.Маркса и Ф.Энгельса «Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании», вышедшем в свет во Франкфурте-на-Майне в феврале 1845 г. (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 2. С. 3—230). — Ред. ↩
  4. Созданное С.Зейлером и К.Рейнхардом весной 1845 г. в Брюсселе Немецкое газетно-корреспондентское бюро занималось распространением различных известий для немецких газет. — Ред ↩
  5. Книга Макса Штирнера «Der Einzige und sein Eigenthum» вышла в свет в конце 1844 г. — Ред. ↩
  6. Книга Макса Штирнера «Der Einzige und sein Eigenthum» вышла в свет в конце 1844 г. — Ред. ↩
  7. — Елену Демут. — Ред. ↩
  8. В рукописи неточность: В.Вольф отбывал заключение в силезской тюрьме Зильберберг в 1834—1838 гг. за участие в студенческой корпорации; в 1846 г. он был привлечён к суду за нарушение законов о печати в связи со статьёй о восстании силезских ткачей и эмигрировал из Германии, чтобы избежать процесса. — Ред. ↩
  9. Говоря о вступлении Маркса во владение имуществом, Женни Маркс имеет в виду часть отцовского наследства (6 тыс. франков), полученную им через брюссельский банк в феврале 1848 г. Дальнейшие события, описываемые ею, происходили 1—4 марта 1848 г. — Ред. ↩
  10. Упоминаемое обращение Маркса не разыскано. Ответ за подписью Ф.Флокона, в котором, в частности, говорилось: «...свободная Франция вновь открывает Вам свои двери» (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. 684). — Ред. ↩
  11. Имеются в виду восстания в Бадене и Пфальце в мае-июле 1849 г. в поддержку принятой Франкфуртским национальным собранием 28 марта 1849 г. имперской конституции, которая была отвергнута большинством немецких правительств. Этим событиям посвящена работа Энгельса «Германская кампания за имперскую конституцию» (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. С. 111—207). — Ред. ↩
  12. Воспользовавшись тем, что Маркс в 1845 г. вышел из прусского подданства, правительство выслало его в мае 1849 г. из Пруссии как «иностранца», нарушившего «право гостеприимства». — Ред. ↩
  13. Демонстрация 13 июня 1849 г. в Париже была организована партией мелкой буржуазии (Гора) в знак протеста против нарушения президентом и большинством Законодательного собрания конституционных порядков, установленных революцией 1848 г. Демонстрация была разогнана правительством. — Ред. ↩
  14. Речь идёт об интервенции французских войск против образованной в марте 1849 г. Римской республики под предлогом её защиты от австрийских войск, которые в то время вели борьбу против итальянского национально-освободительного движения. В результате иностранного вмешательства Римская республика пала. — Ред. ↩
  15. — «Порядок царит в Варшаве» и «горе побеждённым». — Ред. ↩
  16. 5 ноября — ежегодно отмечавшийся в Англии народными гуляниями день разгрома «порохового заговора»; в 1605 г. в этот день заговорщики-католики, одним из которых был Гай Фокс, намеревались взорвать здание парламента вместе с находившимися там членами обеих палат и королём Яковом I Стюартом. — Ред. ↩
  17. — брат и товарищ. — Ред. ↩
  18. Имеется в виду произошедший в сентябре 1850 г. раскол Союза коммунистов. Уже летом 1850 г. в Центральном комитете Союза обострились принципиальные разногласия между сторонниками Маркса и Энгельса и фракцией Виллиха — Шаппера, отстаивавшей сектантскую, авантюристическую тактику немедленного развязывания революции без учёта реальной обстановки в Германии и в Европе. Большинство Центрального комитета Союза во главе с Марксом и Энгельсом решительно осудило раскольническую фракцию Виллиха — Шаппера и порвало с ней. — Ред. ↩
  19. Штраубингеры (Straubinger) — странствующие подмастерья-ремесленники в Германии. Маркс и Энгельс называли так немецких ремесленников, в значительной степени находившихся ещё во власти отсталых цеховых представлений и предрассудков и питавших реакционные мелкобуржуазные иллюзии о возможности возврата от капиталистической крупной промышленности к мелкому ремеслу. Здесь имеются в виду некоторые члены Союза коммунистов, проявлявшие сектантские тенденции. — Ред. ↩
  20. Подробно об этой дуэли см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 9. С. 511. — Ред. ↩
  21. Лондонское Коммунистическое просветительное общество немецких рабочих было основано в 1840 г. деятелями Союза справедливых с целью политического просвещения немецких рабочих-эмигрантов и пропаганды среди них социалистических идей. После организации Союза коммунистов руководящая роль в обществе принадлежала местным общинам Союза. В 1847 и 1849—1850 гг. активное участие в деятельности Общества принимали Маркс и Энгельс. 17 сентября 1850 г., в связи с тем что б`ольшая часть Общества стала на сторону отколовшейся от Союза фракции Виллиха — Шаппера, Маркс, Энгельс и ряд их сторонников вышли из него. С конца 50-х гг. они вновь принимали участие в его работе.Союз справедливых — тайная организация немецких рабочих и ремесленников, возникшая во второй половине 30-х гг. XIX в. в результате раскола демократически-республиканского Союза отверженных; позднее приобрела интернациональный характер. Общины Союза имелись в Германии, Франции, Швейцарии и Англии. Постепенное сближение руководителей Союза с основоположниками научного коммунизма привело к вступлению Маркса и Энгельса в Союз справедливых. В начале июня 1847 г. в Лондоне состоялся конгресс Союза, на котором он был реорганизован и получил название Союза коммунистов. — Ред. ↩
  22. — Лиону Филипсу. — Ред. ↩
  23. Имеется в виду первая всемирная торгово-промышленная выставка в Лондоне, происходившая в мае-октябре 1851 г. — Ред. ↩
  24. Работа К.Маркса «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов» (см. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 423—491) вышла в свет в Базеле в январе 1853 г., причём вскоре большая часть тиража книги была конфискована при попытке переправить её через баденскую границу. В марте-апреле 1853 г. она печаталась в США в газете «Neue England Zeitung», выходившей в Бостоне, а затем там же отдельной брошюрой. В октябре-декабре 1874 г. работа была перепечатана в немецкой социал-демократической газете «Volksstaat» и вскоре вышла в Лейпциге отдельным изданием.Кёльнский процесс коммунистов (4 октября — 12 ноября 1852 г.) — провокационный процесс 11 членов Союза коммунистов, организованный прусским правительством. Семеро подсудимых были приговорены к заключению в крепости сроком от трёх до шести лет. — Ред. ↩
  25. Речь идёт о Луи Бонапарте, избранном 10 декабря 1848 г. президентом, а 2 декабря 1851 г. в результате государственного переворота провозгласившем себя императором Франции под именем Наполеон III. — Ред. ↩
  26. «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс писал в декабре 1851 — марте 1852 г. Работа должна была печататься в журнале «Die Revolution», издававшемся И.Вейдемейером в США, но ввиду прекращения выхода журнала не была опубликована и вышла отдельной книгой в мае 1852 г. Из-за отсутствия средств Вейдемейер не смог выкупить у владельца типографии б`ольшую часть тиража. — Ред. ↩
  27. Речь идёт о книге: Szemere B. Graf Ludwig Batthyаny, Arthur Gоrgei, Ludwig Kossuth: Politische Charakterskizzen aus dem Ungarischen Freiheitskriegе. — Hamburg, 1853 (Семере Б. Граф Людвиг Баттяни, Артур Гёргей, Людвиг Кошут. Наброски политических характеристик деятелей венгерской освободительной войны. — Гамбург, 1853). Рукопись книги была отредактирована Марксом. — Ред. ↩
  28. — «New-York Daily Tribune». — Ред. ↩
  29. Речь идёт о серии статей К.Маркса «Лорд Пальмерстон» (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 9. С. 357—425), две из которых были в ноябре 1853 г. перепечатаны в газете «Glasgow Sentinel». — Ред. ↩
  30. Памфлет Маркса «Рыцарь благородного сознания» (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 9. С. 497—527) был написан в ноябре 1853 г. в ответ на клеветническую статью А.Виллиха «Доктор Маркс и его „Разоблачения”», напечатанную в газете «Belletristisches Journal und New-Yorker Criminal-Zeitung» 28 октября и 4 ноября 1853 г. Книга вышла в январе 1854 г. — Ред. ↩
  31. — кочевой жизни. — Ред. ↩
  32. Имеется в виду ломбард. — Ред. ↩
  33. — «The Jersey Independent». — Ред. ↩
  34. — буквально: священная дорога. — Ред. ↩
  35. Имеется в виду австро-итало-французская война в апреле-июле 1859 г., развязанная Наполеоном III, стремившимся под флагом «освобождения Италии» к территориальным захватам и укреплению бонапартистского режима во Франции. — Ред. ↩
  36. В 1858 г. принц-регент Вильгельм (с 1861 г. — прусский король Вильгельм I) призвал к власти умеренных либералов; в буржуазной печати этот курс получил название «новой эры»; на деле же политика Вильгельма была направлена на укрепление позиций прусской монархии и юнкерста. — Ред. ↩
  37. — охотно. — Ред. ↩
  38. — В. и Я.Гримм. «Храбрый портняжка». — Ред. ↩
  39. Памфлет К.Маркса «Господин Фогт» являлся ответом клеветническую брошюру бонапартистского агента К.Фогта «Мой процесс против „Allgemeine Zeitung”» (см. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 14. С. 395—691). ↩
  40. — Фридрих-Вильгельм IV. — Ред. ↩
  41. Принц-регент Вильгельм (с 1861 г. — прусский король Вильгельм I). — Ред. ↩
  42. — Макса Фридлендера. — Ред. ↩
  43. — Эстер Козель. — Ред. ↩
  44. — Лиону Филипсу. — Ред. ↩
  45. — Антуанеттой Филипс. — Ред. ↩
  46. — «Капитала». — Ред. ↩
  47. Речь идёт о поездке Ф.Лассаля в 1861 г. в Италию, где он встречался с Гарибальди и Мадзини (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 30. С. 211—212). — Ред. ↩
  48. «Великими мужами» Маркс и Энгельс иронически называли лидеров немецкой мелкобуржуазной эмиграции после поражения революции 1848—1849 гг., которые выступали с нападками против пролетарских революционеров, выдвигая авантюристические, псевдореволюционные лозунги. — Ред. ↩
  49. Партия прогрессистов — прусская буржуазная партия — была создана в июне 1861 г. Выступая за объединение Германии под главенством Пруссии, находилась в то же время в оппозиции к правительству Бисмарка и требовала созыва общегерманского парламента, создания сильного либерального министерства, ответственного перед палатой депутатов. Лассаль в своих публичных выступлениях критиковал прогрессистов как партию, выражающую интересы буржуазии. Партия существовала до 1884 г., когда объединилась с левым крылом национал-либералов в свободомыслящую партию. — Ред. ↩
  50. 30 августа 1864 г. Ф.Лассаль был смертельно ранен на дуэли румынским дворянином Янко Раковицем. — Ред. ↩
  51. 23 февраля 1865 г. Маркс и Энгельс направили заявление в редакцию газеты «Social-Demokrat» о прекращении сотрудничества с ней (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-изд. Т. 16. С. 79). В связи с с поднятой Швейцером клеветнической кампанией против Маркса и Энгельса в марте 1865 г. Маркс написал второе заявление с подробным изложением причин отказа от сотрудничества в этой газете (см.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-изд. Т. 16. С. 86—89). ↩