Программа Коммуны
Особенность парижского восстания, которое началось 18 марта 1871 года, состояла в том, что у рабочего класса Франции не было на тот момент ни революционной теории, ни политической организации[1]. Отсюда туманный характер программы Коммуны, которая была опубликована лишь 19 апреля, и стала результатом компромисса различных фракций революционной партии, которые ограничились в этом документе общими словами о гражданских и политических свободах.
В «Декларации к французскому народу» не содержалось призыва к классовой борьбе против эксплуататоров. Прудонисты видели Францию федерацией свободных коммун, одним из которых был и Париж. Напротив, в воззваниях ЦК Национальной гвардии и ЦК 20 округов призывали к организации единой федерации коммун, которые управлялись бы центральным органом, созданным для решения экономических и политических задач[2].
Открытая революционерами форма – коммуна – должна была прийти на смену централизованному полицейско-бюрократическому государству. Однако, отрицая аппарат угнетения, анархисты хотели видеть Парижскую Коммуну не государством рабочих, а муниципалитетом, основанном на принципах местного самоуправления. Как считает социолог Александр Тарасов, эта позиция привела к отказу от вооруженного похода на Версаль, что с неизбежностью привело к изоляции революционного Парижа от всей остальной страны[3].
Согласно прокламации ЦК Нацгвардии – а именно эта военная революционная организация, созданная из ополченцев, стала центральным органом восстания 18 марта – местные выборы должны были проходить в демократической, единой и неделимой республике. Но с этим не согласились анархисты, по мнению которых бланкисты и республиканцы навязывали таким образом Франции гегемонистские законы Парижа. В итоге Совет разделился на федералистов и централистов – что также нанесло Коммуне большой политический вред.
Слабость программных документов Коммуны объясняется тем, что среди работавших над ней коммунаров было немного социалистов. По мнению Ленина «Коммуна не была настоящей, чистой диктатурой пролетариата в смысле чисто социал-демократического состава ее членов и характера ее практических задач». Члены Интернационала составляли в ЦК Нацгвардии меньшинство, а большинство замененных на комиссии министерств оставалось за мелкобуржуазными демократами, которые выступали за «осуществление демократической, а не социалистической диктатуры, проведение «программы-минимум»[4].
Логично, что программа Коммуны оставила в стороне задачу строительства социалистического общества. Хотя в статье «Революция 18 марта» в Journal official ЦК Нацгвардии сообщил о переходе власти в Париже в руки пролетариата, не все революционеры были готовы выступить против буржуазии. Некоторые из них рассуждали о примирении классов и гармонии классовых интересов, призывая к «свободе, равенству и солидарности»[2]. Именно поэтому коммунары отказались от политики экспроприаций и не стали брать под свой контроль банки – за что их впоследствии обвинили в пассивности и неопределённости политических целей. Революционный Петроград существенно отличался в этом смысле от Парижа 1871 года.
«Ремесленный мелкобуржуазный характер старого, отчасти и нового Парижа совершенно чужд Петербургу, средоточию самой концентрированной промышленности в мире. Последнее обстоятельство чрезвычайно облегчало нам задачи агитации и организации, как и установление советской системы» — писал об этих различиях Лев Троцкий[5].
Впрочем, несмотря на то, что партия большевиков старалась избежать ошибок парижан, они все равно повторились. Критикуя сентиментальный гуманизм парижских революционеров, Троцкий признает его и у своих товарищей, которые отпустили под честное слово генерала Краснова, позволив тому собрать белую армию на Дону.
Первые декреты
Первый декрет Коммуны заменил армию всеобщим ополчением вооруженного народа, избавив крестьян от «налога крови и источника всех госналогов и долгов» и упразднив «независимую полицию и ее головорезов»[6]. Приказы версальцев, включая армейское командование, объявлялись недействительными.
Революция также похоронила институт парламентаризма. Революционная власть одновременно стала и законодательной и исполнительной – «работающим учреждением»[7]. Министерства сменили комиссии: исполнительная (высший орган Коммуны, который включал делегатов от всех комиссий), финансовая, военная, юстиции, общественной безопасности, продовольственная, труда и обмена, внешних сношений, общественных служб, просвещения.
Коммуна достаточно успешно решала жилищный вопрос. 9/10 парижан были освобождены от долгов по квартплате – сначала за 3 квартала, а затем навсегда. Пустующие дома перешли к пострадавшим от артобстрелов гражданам, а 24 апреля пустующую жилплощадь передали всем нуждающимся парижанам. Наконец, 16 апреля Совет отсрочил на три года платежи для торговцев и ремесленников по всем долгам.
Коммуна достаточно успешно решала жилищный вопрос. 9/10 парижан были освобождены от долгов по квартплате – сначала за 3 квартала, а затем навсегда.
Второй декрет Коммуны провозглашал выборность, сменяемость и ответственность чиновников. 31 марта их жалование приравняли к зарплате квалифицированного рабочего (15 франков в день, или до 6 тыс. в год), очистив госслужбы от карьеристов и бюрократов. При старом порядке на содержание сорока государственных чиновников тратилось больше, чем на пособия для 15 тысяч бедняков[8]. Годовая плата 17 чиновников мэрии составляла 42,3 тысяч франков, а 9 чиновников Коммуны получали всего 3,5 тысяч – причем, последние не имели казенных квартир, привилегий, слуг[2].
Саботаж и аресты
Контрреволюционеры тоже не демонстрировали единства – в помещении старинного версальского театра, где заседало правительство Тьера, едва не доходило до столкновения. Вплоть 26 марта левые из Национального Собрания хотели откупиться от восставших в Париже муниципальными выборами, а крупные промышленники, напротив, выступали за сворачивание демократических прав и свобод, чтобы держать рабочих в узде. Военщина, остатки дворянской знати и духовенство обвиняли Тьера в нерешительности, грозя заменить его на принца из Орлеанской династии. Но уже вскоре контрреволюционеры повели организованную и очень активную пропаганду против восставших, которым приписывались самые кровавые зверства и изменническое пособничество врагам Франции. Коммуну активно обвиняли в тайном сотрудничестве с оккупировавшими страну пруссаками. Больше того, ее противники называли Маркса бывшим секретарем Бисмарка, намекали на то, что революционеры получили немецкое золото и заявляли, что Интернационал «находится под руководством, между прочим, русских»[9].
Часть старых чиновников, которые были приняты Коммуной на службу, оказалась шпионами и диверсантами. Так, Тронсен-Дюмерсан ежедневно информировал Версаль о действиях революционеров[10], и, в результате, Тьер получил подробный план выстроенных коммунарами баррикад. Крупнейшим актом контрреволюционной диверсии стал взрыв пороховой фабрики 17 мая, в результате которого пострадали около 50 человек. Общественность ответила на этот инцидент проектом реорганизации революционнго трибунала, но он не нашел поддержки у большинства. Комитет общественного спасения издал постановления против контрреволюции, а Коммуна выпустила специальный декрет против изменников. Но было уже слишком поздно.
2 апреля начался военный период Коммуны, которая выпустила декрет о заложниках, подготовленный в интересах самообороны. За каждого расстрелянного пленного революционеры обещали казнить трех заложников, общее число которых составляло около 200 человек. Однако, несмотря на расстрелы группы высокопоставленных реакционеров, массовых казней так и не последовало. Коммунары вообще не тронули основную часть бонапартистских милитаристов, спекулянтов и духовенство, а комиссия юстиции не открыла государственные архивы – чего опасались все дипломаты Европы, и не опубликовала документы Счетной палаты. В одном из контрреволюционно настроенных монастырей нацгвардейцы обнаружили орудия пыток и запертых в клетках женщин – причем, одна из них провела в ней около десяти лет, – а в другой церкви были найдены скелеты. Но расследования ничем не закончились[10].
Экономические преобразования
Захватив министерства и ведомства, коммунары нашли в них сторожей, швейцаров и полотеров – поскольку, согласно директиве Тьера, большинство чиновников перебрались в Версаль. Управлять общественными делами пришлось практически без буржуазных специалистов. Освободившись от их влияния, Коммуна провела ряд социалистических мер – сократила жалование высшим госслужащим и повысила зарплату низшим. И, несмотря на все трудности, революционеры в короткий срок доказали возможность выполнять управленческие функции без участия профессиональных бюрократов.
Однако социолог Александр Тарасов считает, что коммунары провалили решение социально-экономических вопросов, проводя на деле не социалистическую, а чрезвычайно умеренную популистскую политику. Анархисты ставили во главу угла обмен, а не производство – а главное, они не добились введения рабочего контроля на фабриках, не смогли обеспечить сокращения продолжительности труда и введение минимальной зарплаты – она была утверждена только 13 мая и лишь на военных заводах и у ткачих. Кроме того, прудонисты из финансовой комиссии отказались контролировать банковскую деятельность, что нанесло огромный ущерб восстанию.
«Дело было не только в анархистских иллюзиях вождей. Сами воззрения прудонистов были отражением стихийных умонастроений той среды, от лица которой говорили эти «представители парижского пролетариата». Тогдашние парижские рабочие выглядели совсем не так, как по нынешним представлениям должен выглядеть пролетариат», – напоминает об этом Тарасов[3].
Столичное производство по-прежнему обслуживало аристократов и бюрократию, поставляя на рынок мебель, дорогую одежду, предметы роскоши. В Париже не было шахт, заводов, крупных ткацких фабрик – но зато было много ремесленников, что определяло мелкобуржуазные настроения большинства местных жителей.
Они не добились введения рабочего контроля на фабриках, не смогли обеспечить сокращения продолжительности труда и введение минимальной зарплаты
«Прудонизм как раз и был таким мелкобуржуазным учением, к тому же – по сравнению с другими вариантами анархизма – чудовищно патриархальным и нереволюционным. Неразвитость капитализма и слабая классовая дифференциация между пролетариями и ремесленниками в Париже просто обрекли прудонизм на массовый успех. Не случись в 1871 г. революции, влияние прудонизма по мере экономического развития Франции само собой сошло бы на нет. Но в условиях революции оно стало фатальным фактором» – отмечает этот фактор Александр Тарасов.
Продовольственная комиссия победила голод к концу марта – несмотря на блокаду версальских войск[2]. Подешевели картофель и хлеб, к маю снизились цены на основные рыночные продукты, а глава комиссии мелкобуржуазный демократ Виар предлагал отбирать магазины у спекулянтов и строить государственный лавки.
16 апреля рабочие ассоциации начали брать под свой контроль брошенные владельцами фабрики – хотя в случае их возвращения оговаривались условия компенсации. Производство постепенно восстанавливалось. Декрет 20 апреля отменил «отдаляющий от общества и семьи» ночной труд булочников, а собственникам магазинов пригрозили конфискацией выпеченного ночью хлеба. 27 апреля были ликвидированы 29 видов штрафов для рабочих, маскировавших собой снижение зарплаты. 3 мая на Луврских оружейных мастерских был установлен рабочий контроль – их руководство стало выборным и сменяемым. На следующий день социалист Пьер Везинье предложил реквизировать крупные предприятия – опять-таки, с выплатой возмещения хозяевам, – но его план не успели рассмотреть из-за стремительного наступления версальских войск[2].
1 мая Комиссия труда и обмена подготовила проект ликвидации ломбардов – «как очага ростовщичества», но в итоге он был отклонен, и только 12 мая в Париже началось возвращение заложенных бедняками вещей. Созданная Синдикальными палатами «Комиссия по обследованию и организации труда» выявила эксплуатацию швей, а также снижение расценок рабочим, занятым на производстве военного обмундирования. 13 мая заказы передали рабочим ассоциациям, а старые подряды пересмотрели. В то же время, коммунары так и не поддержали предложение социалиста Лео Франкеля, требовавшего введения 8-часового рабочего дня. Вопрос об этом поднимался дважды, и дважды отклонялся мелкобружуазными делегатами.
Коммуна старалась дать работу всем трудоспособным гражданам, одновременно обеспечивая нетрудоспособных пособиями. Вдовы погибших во время войны солдат должны были получать 600 франков в год, дети до 18 лет – 365, а раненые солдаты – 300 франков. Если павший в бою помогал другим своим родственникам, им также переводили 100-800 франков. Пособия и пенсии успели получить более 100 человек[11]. При этом, декрет Коммуны уравнивал «законных» и «незаконных» жен убитого революционера, одинаково признавая детей от их связи. Воспитание сирот обеспечивалось за счет Коммуны. Кроме того, облегчалась процедура развода и вводился институт гражданского брака. Благотворительные бюро под контролем церкви упразднялись, а для искоренения нищенства выдавались пособия – вместе с лекарствами, которые можно было бесплатно получить в специальных аптеках.
Реформы в сфере образования и культуры
Декрет 2 апреля упразднил государственную поддержку церковников, сломив «силу попов»[12] – как сообщников монархистов и духовных угнетателей народных масс. Финансирование 69 католических и 42 церквей других вероисповеданий, а также более 100 различных монастырей было прекращено – и теперь их должны были сдавать верующим в аренду. Собственность церкви национализировали, и «жандармы в рясах» покинули школы. В классах запретили распятия, изображения мадонн, а принадлежащие церковникам изделия из драгметалла были отправлены на Монетный двор. Духовенство ожесточенно сопротивлялось этой антиклерикальной политике – его представители проводили активную пропаганду против революционеров, и прятали в храмах оружие, предназначенное для их противников. Коммунары переименовали ряд улиц и площадей с монархистскими и церковными названиями, а также срыли часовню, построенную ролялистами в искупление казни Людовика XVI.
Коммуна старалась сделать школу демократичной и доступной для бедных французов – ведь более трети детей вообще не имели никакого образования. 21 мая комунары вдвое увеличили жалование учителям, выровняв при этом зарплаты мужчин и женщин – а главное, они всерьез готовились ввести первое в мире всеобщее бесплатное начальное образование.
В революционном Париже работали 7 концертных залов, музеи, парки, библиотеки, цирк. Во дворце Тюильри для рабочих выступали поэты, певцы, композиторы, к восставшим примкнула часть творческой интеллигенции: Поль Верлен, Эжен Потье, Оноре Домье и др. Глава новосозданной Федерации художников (более 100 работников искусств) Гюстав Курбе «приводил музеи Парижа в нормальное состояние» и открыл их для публики. Коммунары бережно охраняли искусство – однако, при этом, решительно разрушили Вандомскую колонну, видя в ней символ милитаризма и шовинизма. Впоследствии, после поражения Коммуны, Курбе заставили выплатить за ее восстановление свыше 300 тысяч франков – чтобы разорить художника, который умер в изгнании.
Особенной популярностью в рабочей среде пользовались театры, которые перешли в руки артистов, освободив их от «отношений вынужденной проституции». Впрочем, идею независимости работники театров понимали по-своему. Так, созданная Федерация артистов «собиралась давать благотворительные концерты в пользу раненных обоих борющихся лагерей»[9] и мало сочувствовала коммунарам. Скованные многолетней цензурой артисты, прежде всего, желали «свободы искусства». Их не брали в армию – и уже вскоре Федерация стала прибежищем уклонистов.
Провинция осталась пассивной
Республиканские лозунги – антиклерикализм, свобода предпринимательства, доступ к образованию – оказались в городах Франции популярнее социалистических[9]. Влияние имели радикалы и бакунисты. Провинциальные Коммуны не имели массовой поддержки, а революционеры были лишены связи с городскими рабочими[9]. Фактически страна была разделена на придерживающуюся консервативных взглядов деревню и промышленные города, где доминировали сторонники республиканских идей. Провинциальная мелкая буржуазия отказалась от союза с рабочими, и фактически поддержала власть Тьера, что в значительной мере позволило Версалю быстро одержать победу в гражданской войне в провинции.
Наиболее активным провинциальным революционерам, которые базировались в Марселе, также не хватало решительности в своих действиях. Как и в Париже, они не взяли под свой контроль банковские ресурсы, не приняли необходимых мер для обороны, и уже 4 апреля генерал Эспиван с 6-тысячной армией занял портовый город. В результате последовавших за этим репрессий отни революционеров были убиты и ранены, а еще большее число людей оказалась в казематах замка Иф и тюрьмах9.
Крестьяне также не поняли и не поддержали Коммуну – что особо отмечал Ленин[13]. В целом они враждебно относились к землевладельцам и аристократам из Национального собрания, но еще не видели «естественного союзника и вождя в городском пролетариате, призванном ниспровергнуть буржуазный порядок»[14]. Многие крестьяне верили, что революционеры насильно сгонят их вместе с землей в ассоциацию или вообще отделят Париж от остальной Франции. Условия возделывания земли, социальная разобщенность, экономическое расслоение и влияние духовенства делали французскую деревню пассивной. Однако среди сельских батраков нашлись сочувствующие Коммуне – и в апреле по стране прошли крестьянские восстания, численность которых, правда, была повсеместно не высока[9].
Коммунары могли бы исправить эту ситуацию, ликвидировав ипотечный долг крестьян (14 млрд. франков) и предоставив дать землю 3 миллионам безземельных[11], остановить непопулярный набор в армию, от которого откупались богатые, снизить налоги, обеспечить защиту от ростовщиков и предоставить образование для крестьянских детей. 10 апреля социалистка Андре Лео обратилась к сельским труженикам с лозунгами: «Земля – для крестьян, орудия труда – для рабочих, работа – для всех»[9]. Но этого было мало, поскольку социалистическая пропаганда не велась до 1870 года в деревне, а в дни Коммуны революционные газеты редко попадали в провинцию, что позволило версальцам удалось перетянуть деревню на свою сторону. Это разительно отличалась от более позднего опыта большевиков, которые предприняли самые серьезные меры для того, чтобы повести за собой деревенскую бедноту.
* * *
Конечно, все эти факторы нисколько не умаляют выдающегося значения Парижской Коммуны. Однако, о них не следует забывать в дни ее памятных дат – чтобы актуальный опыт великих революционеров прошлого сыграл практическую пользу для будущих выступлений социалистов, не позволив им вновь наступить на старые грабли своей истории. Тем более, что сейчас на парижских улицах опять строятся баррикады.
Примечания
- М. Шури. Париж был предан. Истоки Парижской коммуны //М.: Издательство иностранной литературы, 1961. ↩
- Парижская Коммуна 1871 г. под ред. Э.А.Желубовской, А.З.Манфреда, А.И.Молока, Ф.В.Потемкина. Т. 1. М.: Издательство АН СССР, 1961. ↩, ↩, ↩, ↩, ↩
- А.Тарасов. Мать беспорядка. ↩, ↩
- В.И. Ленин. Парижская коммуна и задачи демократической диктатуры. ↩
- Л. Троцкий. Терроризм и коммунизм. ↩
- Маркс К. Первый набросок «Гражданской войны во Франции» // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т.17 – М.: Государственное издательство политической литературы, 1960. ↩
- В. И. Ленин. Государство и революция. ↩
- П. Керженцев. История Парижской коммуны 1871 г. М.: Соцэкгиз, 1959. ↩
- Парижская Коммуна 1871 г. под ред. Э.А.Желубовской, А.З.Манфреда, А.И.Молока, Ф.В.Потемкина. Т. 2. М.: Издательство АН СССР, 1961. ↩, ↩, ↩, ↩, ↩, ↩
- П. Лиссагарэ. История парижской коммуны 1871 года. ↩, ↩
- М. Шури. Парижская коммуна в свете неизданных документов архива префектуры полиции. М., Наука, 1966. ↩, ↩
- Маркс К. Гражданская война во Франции // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Т.17 – М.: Государственное издательство политической литературы, 1960. ↩
- В. И. Ленин. Доклад о деятельности совета народных комиссаров 11(24) января 1918 года. ↩
- К.Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. ↩