15. Индонезийская контрреволюция как катализатор кризиса мирового социализма
Говоря о всемирных последствиях трагедии 1965 г., позволю себе аналогию между общественно-историческими и природными бедствиями. Миллионолетнее перемещение плит земной коры опоясало индонезийский архипелаг целой гирляндой огнедышащих гор, крупнейшей в мире по числу действующих вулканов и их разрушительному потенциалу. Последние два века отмечены минимум тремя сейсмическими гиперкатастрофами: взрывами вулканов Тамбора в 1815 г. и Кракатау в 1883 г., подводным землетрясением 2004 г. Каждая не только обрывала жизни сотен тысяч людей, в большинстве индонезийцев, но и серьезно затрагивала всю планету. Исполинские волны цунами, опустошив приморские равнины в радиусе тысяч километров, обходили, медленно угасая, Мировой океан. После взрывов верхние слои атмосферы заполнял вулканический пепел, задерживавший тепловые лучи. Современные нам ученые проводят параллели с малым оледенением или «ядерной зимой».
Разрушительности стихийных сил природы можно в известном смысле уподобить катастрофу, сотворенную в середине XX века человекообразными существами. И на этот раз всю планету сперва обошли «цунами», а затем накрыл «пеплопад», приведя, вместе с другими причинами, к всемирному реакционному «оледенению».
Международный масштаб разразившейся катастрофы намного превзошел влияние отдельно взятой страны. В индонезийском узле оказались стянуты все три главные прогрессивные силы XX века. С настоящим и будущим мирового социализма Индонезию связала ее роль в советско-китайских отношениях; с национально-освободительным движением – статус одной из ключевых стран «третьего мира», активно взаимодействовавшей со всеми его регионами; с судьбами международного коммунистического и рабочего движения – роль КПИ как крупнейшей легальной компартии капиталистического мира.
Еще в начале 20-х гг. Ленин считал решающим для перспектив мирового развития фактором единство страны Советов с пробуждавшейся Азией. В последней продиктованной им статье подчеркивается:
«Исход борьбы зависит, в конечном счете, от того, что Россия, Индия, Китай и т.п. составляют гигантское большинство населения… В этом смысле не может быть и тени сомнения в том, каково будет окончательное решение мировой борьбы. В этом смысле окончательная победа социализма вполне и безусловно обеспечена»1.
Даже Ильич не мог предвидеть, что спустя треть века горе-ученики, ссылавшиеся на него по любому поводу, поспешат прокукарекать о «полной и окончательной победе», но начисто забудут об установленных им условиях такой победы…
Осуществление ленинского завета требовало, прежде всего, единства социалистического развития СССР и КНР – крупнейших по территории и населению держав, имевших самую протяженную в мире границу. Перспективы же КНР не в последнюю очередь определялись классовой и национально-освободительной борьбой в странах Юго-Восточной Азии (ЮВА), тесно связанных с Китаем экономически, политически и культурно-исторически.
На протяжении веков, особенно в период маньчжурского ига (1644-1911), наиболее активные элементы китайского общества переселялись в ЮВА. Там получил наибольшее развитие китайский капитал, там же сложились первые отряды китайского пролетариата. Однако классовые противоречия долгое время маскировались преобладанием общенациональных задач. Ни общины хуацяо в целом, ни китайские буржуа не могли ассимилироваться в странах ЮВА. Европейские колонизаторы проводили политику «разделяй и властвуй»: с одной стороны, опирались на китайский капитал против местных националистов, с другой – натравливали на хуацяо местную реакцию, особенно в мусульманских Индонезии и Малайе. Китайская буржуазия объективно нуждалась в поддержке матери-родины, и это поддерживало ее патриотические чувства, побуждало помогать освободительному движению против международного империализма и его компрадорско-бюрократической опоры. В самих же странах ЮВА крупный китайский капитал выступал в качестве компрадорского, тогда как мелкобуржуазные слои и пролетариат из хуацяо активно участвовали в национально-освободительной борьбе.
Без этой специфики «эмигрантского» капитала, сохранявшего кровные связи с родиной, вряд ли стал бы возможен союз Компартии Китая с частью национальной буржуазии как в ходе революции, так и в рамках народно-демократического строя. Но оставался открытым вопрос: что станет с этим союзом в среднесрочном плане, будет ли он обращен против империализма или против социализма? Ответ истории во многом зависел от того, какие классовые силы возьмут верх в главной базе китайского капитала – ЮВА, какая его тенденция – компрадорская или национальная – возобладает, на какую чашу весов в Китае ляжет его немалый вес. Решающим же звеном ЮВА и географически, и экономически, и политически была Индонезия.
Сухартовский переворот знаменовал победу компрадорской тенденции над национальной. Диктатор и его окружение были тесно связаны с крупнейшими кланами буржуазии хуацяо. В то же время режим был враждебен национальному самосознанию местных китайцев и их связям с исторической родиной. Дипломатические отношения с КНР были надолго прерваны, организации китайской общины распущены, людей даже заставляли менять имена на индонезийские. Китайские общины Индонезии, да и других стран региона, оказались на положении заложников фашиствующей реакции.
Индонезийская катастрофа явилась для КНР как крупным внешнеполитическим поражением, так и источником внутриполитической угрозы. Ее взаимодействие с капиталом хуацяо из источника силы грозило превратиться в источник слабости. «Умеренное» крыло руководства КНР, связанное с китайской буржуазией ЮВА, стало уязвимее для давления империалистической реакции. В то же время индонезийский пример показывал, что разочарование и озлобление масс, прежде всего молодежи, могут быть обращены против народно-демократического строя. Надо ли удивляться, что радикальные круги КНР поспешили сделать на родине то, что не удалось в Джакарте: нанести «умеренным» превентивный удар аналогичными методами, дав эмоциям молодежи выход не вправо, а «влево».
Параллельно с подавлением индонезийской революции развернулась «великая пролетарская культурная революция» в КНР. Прослеживаются явные параллели. В обоих случаях сверху открывали «огонь по штабам» – партийному и государственному аппарату. В качестве ударных сил использовали вначале учащуюся молодежь, затем – часть крестьян и рабочих. По миновании надобности «массовку» задвигали подальше, а на авансцену выходила армия. Подобное сходство не могло не тревожить руководство СССР – помнится, Брежнев публично говорил:
«Какая же это пролетарская революция? Это больше похоже на подавление пролетарской революции… Это больше похоже на реакционный военный переворот».
Конечно, в истории, как и в природе, сходство зачастую обманчиво. Результаты двух процессов указывают на коренное классовое различие: Компартия Индонезии и режим Сукарно подверглись уничтожению, тогда как Компартия Китая и КНР пережили «культурную революцию». Однако и в Китае буржуазно-националистические круги, вынужденные пока отказаться от атаки на власть, сумели отвести от себя удар и даже взять реванш, разжигая антисоветскую кампанию. Наша страна, не сумев помочь друзьям в Индонезии, получила «свистопляску» вокруг своего посольства в Пекине, затем – кровопролитие на границе, наконец – многолетний «второй фронт» холодной войны, во многом предрешивший ее исход.
Симптоматично, что президент США Р. Никсон, едва вселившись в Белый дом, огласил внешнеполитическую доктрину «перехода от эры конфронтации к эре переговоров». В ее названии содержалась явная перекличка с Сукарно, не раз заявлявшим об «эре конфронтации». Именно в эту доктрину Никсона вписались его пекинский и московский визиты, ставшие вехами дальнейшего разъединения и «приручения» двух ведущих стран социализма.
В том же плане логическим продолжением индонезийской трагедии стала камбоджийская. Началась она в 1970 г. с проамериканского военного переворота сухартовского образца. Через пять лет Пномпень был сдан по приказу Г. Киссинджера «красным кхмерам», ставленникам правой прозападной фракции в руководстве КНР, сразу же развернувшим против Вьетнама и подлинных коммунистов своей страны террористическую войну, будто скопированную с сухартовской. Другой формой террора, уже мирового масштаба, было насаждение легенды о «радикально-коммунистической» природе полпотовщины. Что с того, что палачи Камбоджи, разбитые вьетнамской армией и своим народом, еще более десятилетия вели против них войну с территории проамериканского Таиланда, в союзе с недобитыми проамериканскими путчистами, оружием и на деньги как КНР, так и всего империалистического мира. Не зря же они именовали свой режим «Демократической Кампучией»! Мало кто распознал под черной формой «красных кхмеров» реинкарнацию боевиков Тан Малаки. Как бы порадовались постановщики кровавого спектакля, узнай они, что в сегодняшней России находятся молодые «революционеры», почитающие Пол Пота как святого…
Обострение советско-китайского конфликта облегчило США эскалацию агрессии против Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. Число ее жертв сопоставимо с индонезийским геноцидом, а начало лишь на несколько месяцев (считая с тонкинской провокации – на год с небольшим) ему предшествует. Если предварительный и начальный этапы агрессии относятся к международным предпосылкам сухартовского переворота, то продолжалась она методами, апробированными в Индонезии. ЦРУ при руководящем участии того же Колби разработало и осуществляло «план «Феникс»», нацеленный на истребление южновьетнамских коммунистов. Конечно, здесь это не могло пройти до конца: партизаны, кроме поддержки народа, располагали надежным тылом. В непосредственном плане дело интервентов было проиграно. Но и трактовка агрессии как стопроцентно провальной представляется односторонней. Ее режиссеры посылали молодых американцев в джунгли Индокитая не ради сайгонских и прочих марионеток. Им требовалось, прежде всего, на десятилетия вбить клин между СССР и КНР, а также прикрыть военной силой стабилизацию капитализма в большей части Юго-Восточной Азии. Этих стратегических целей они добились.
К началу 70-х гг. диктаторские режимы, подобные сухартовскому и тесно с ним взаимодействовавшие, установились в Малайзии, Сингапуре, Таиланде, на Филиппинах. С точки зрения господствующего класса, они успешно справились с задачами «борьбы с коммунизмом»: сумели сбить рабочее и крестьянское движение, стабилизировать капиталистический строй, радикально «очистив» его от мешавшей монополиям демократии.
История нелегко расставалась с революционной альтернативой капиталистической стабилизации. В середине 70-х гг., после победы народа Вьетнама, в других странах региона активизировалось партизанское движение, руководимое коммунистами. «Революция гвоздик», потрясшая Португалию, вывела из исторической летаргии ее колонию между ЮВА и Австралией – Восточный Тимор. Эту небольшую страну, исторически связанную с Индонезией, еще Сукарно мог бы освободить, как Индия освободила Гоа и другие португальские анклавы, но предпочел не нарушать колониальных границ, к которым апеллировал в ирианском вопросе. Когда же до забытого всеми острова долетели искры революции, Сухарто немедля побудил своих тиморских ставленников ратовать за присоединение к Индонезии, а эпигоны Тан Малаки выступили за вхождение в состав Австралии. Но те и другие даже совместно не могли противостоять Революционному фронту за независимость Тимора (ФРЕТИЛИН). В конце ноября 1975 г. патриоты провозгласили Народно-Демократическую Республику Восточный Тимор. Стоило СССР и его союзникам признать молодую республику и взять ее под защиту, как Анголу, – антифашистское сопротивление в Индонезии, еще не до конца подавленное, разгорелось бы вновь, и во всей ЮВА ситуация развивалась бы иначе. Но из стран социалистического содружества независимый Восточный Тимор признала одна Куба. Генерал-диктатор мог улыбаться: ему дали возможность увенчать стабилизацию своего режима «маленькой победоносной войной», стоившей жизни каждому третьему тиморцу и округлившей капитал «семьи» почти половиной земельного фонда острова, перспективной на нефть и газ.
Эпилог индонезийской катастрофы имел и более широкие последствия. Именно в дни вторжения Сухарто в Восточный Тимор генерал-губернатор Австралии, казалось лишь символически представлявший главу Британской империи, совершил небывалое – сместил премьера-лейбориста Гофа Уитлема, не желавшего уступать генералу-диктатору нефтеносный остров. «Бархатные» перевороты в Австралии и одновременно в Новой Зеландии ослабили позиции лейбористов во всем Содружестве, способствовали последующей «тэтчеризации» Великобритании. Несколько лет спустя стало известно, что свержение Уитлема было секретной операцией ЦРУ. Премьер-лейборист проявлял заинтересованность в экономических отношениях с СССР, летом 1975 года нанес визит в Москву. Правым кругам Лондона и Вашингтона требовался прямой контроль над страной-континентом, крупным экспортером минерального сырья и продовольствия, без которой экономические «санкции» против СССР и других неугодных стран были бы проблематичны. Немало значили и окопавшиеся в Австралии «диаспоры» бандеровцев и усташей. Обоим факторам предстояло сыграть не последнюю роль в крушении европейского социализма. Поистине, бумеранг всегда возвращается… По иронии истории, едва Сухарто покинул сцену, в 1999 г. именно австралийские войска по решению Совбеза ООН заняли опустошенный восток Тимора и «гарантировали» его суверенитет, даже с правительством ФРЕТИЛИН, – теперь это ничем не грозило «мировому сообществу».
Контрреволюционное кровопускание создало в ЮВА условия для своего рода «столыпинской реформы» регионального масштаба. Вкупе с северными соседями, уже прошедшими сходный путь (Япония) или вступившими на него (Южная Корея, Тайвань, Гонконг), страны ЮВА составили новый «субцентр» системы мирового капитализма, наиболее динамичный ввиду максимальной эксплуатации трудящихся. «Компьютерная революция» вряд ли могла бы осуществиться в те сроки и в том классовом варианте, которые исторически состоялись, если бы не баснословно дешевые руки сингапурских, филиппинских, малайзийских, таиландских работниц, ценою зрения и нервов собиравших микросхемы, ставшие для «соловьев перестройки» воплощением превосходства капитализма над социализмом.
Одной из движущих сил ускоренного развития «субцентра», а тем самым – и всей мировой капиталистической экономики, стала буржуазия хуацяо. Ей принадлежала важнейшая роль и в том, что КНР с конца 70-х гг. ориентировала свои «четыре модернизации» на сотрудничество с капиталистическим миром (до сих пор ведущими иностранными инвесторами в Китае выступают «зарубежные соотечественники»). Все это во многом помогло империализму перехватить у социализма историческую инициативу.
<<< Предыдущая глава | Следующая глава >>>
Оглавление
1. Ленин В.И. Лучше меньше, да лучше /ПСС, т. 45, с. 404.