К 200-летию со дня рождения И. С. Тургенева (9 ноября)
Должен вам сознаться, что во время обучения в школе я не был прилежен в прохождении школьного курса литературы. В вопросах чтения я был «анархистом» – читал я всегда много, но читал я то, что мне было интересно, зачастую игнорируя всю «обязаловку». До сих пор мне снится кошмарный сон, как я прихожу в класс, не прочитав того, что было задано по русской или украинской литературе, и в страхе жду, что учитель спросит меня по содержанию непрочитанного мною произведения.
Теперь я жалею об этом, поняв с годами, как важно освоение богатых пластов классической литературы. Всё же, тем не менее, некоторые вещи произвели на меня сильное впечатление уже тогда – а ныне, в совсем другое время и при совсем других обстоятельствах, они проходят у меня новое глубокое осмысление, доказывая, как действительно может быть актуальным то, что написано 100 или 150 лет тому назад.
Одно из таких произведений – коротенькое «стихотворение в прозе» Ивана Сергеевича Тургенева (1818–83), которое мы в школе разучивали наизусть: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, что такой язык не был дан великому народу!»
Тургенев был выдающимся мастером русского слова, что сполна проявилось и в этих проникновенных строках. Он – настоящий виртуоз эпитета, и это очень тонко подмечено в «Энциклопедическом словаре юного филолога» 1984 года: эпитет Тургенева, музыкально и живописно отчётливый, противополагается там эпитетам других великих русских писателей – «более плотному» у Льва Толстого и «более резкому» у Фёдора Достоевского. А «глагол в прозе Тургенева и пушистый, и клейкий. “Пушистый” в том смысле, что в нём мягко даны оттенки – и много их вмещается в одном слове. “Клейкий” в том смысле, что он не прилагается к предмету, а входит в него и к нему пристаёт. И это – глагол, часто наделённый силой эпитета». То есть, глагол, передающий действия объекта, становится, наряду с прилагательными, средством дать ему исчерпывающую характеристику.
Откровением в русской литературе, начиная с «Записок охотника» (1847–52), стал тургеневский пейзаж, который не только поэтически передаёт красоту русской природы, перекликаясь с русскими пейзажистами XIX века, но и помогает раскрыть переживания героев. Пейзаж его живёт одной жизнью с людьми. С раннего детства, проведённого в имении Спасское-Лутовиново, вопреки, очевидно, тому зверству, которое мальчик видел и которому сам подвергался от своей деспотичной матери-помещицы, Иван Тургенев научился очень тонко чувствовать природу. Работая над статьёй, я случайно обнаружил у него маленькое чудесное стихотвореньице:
Слышу я: звенит синица
Средь желтеющих ветвей;
Здравствуй, маленькая птица,
Вестница осенних дней!
…
Иль беспечно распевает
И в тебе охота жить –
Та, что людям помогает
Смерть и жизнь переносить?
Вот читаю, смотрю в окно, где у меня стоит кормушка и копошатся яркие и весёлые птички, – и в самом деле, своим неунывающим оптимизмом эти крохотные создания помогают переносить и «смерть и жизнь», давая «охоту жить» даже тогда, когда кажется, что всё бессмысленно и надежды нет. Как же точно всё «схвачено»!
Язык Тургенева музыкален. Он же был тонким знатоком и ценителем музыки, писал статьи о ней, он лично общался с А. Г. Рубинштейном и А. Н. Серовым, с Ф. Шопеном и Ф. Листом. На тексты И. С. Тургенева только по состоянию на середину прошлого века было написано более 80 музыкальных произведений, включая 9 опер. Сам он создал на музыку своей возлюбленной Полины Виардо либретто четырёх оперетт – на французском языке, в стихах. И стихотворение в прозе про русский язык звучит у Ивана Сергеевича Тургенева как подлинный гимн родному языку.
Эти строки он написал под самый конец жизни. Смерть Тургенев встретил вне родины, во французском Буживале, причём это была мучительная смерть – писатель страдал раком спинного мозга. Значит, любовь к родному языку помогала ему также и выстоять, с честью перенести личные испытания, достойно встретить свой конец.
Но главное для Тургенева: «тягостные раздумья о судьбах моей родины». У великого писателя патриотизм, концентрированно выраженный в любви к родному языку, органически сочетался с открыто критическим отношением к общественным порядкам в своей стране, с ненавистью к угнетателям искренне любимого им народа.
«Тягостные раздумья», однако, вели дворянина Тургенева к противоречиям во взглядах, к непоследовательности либерала. В 1860 году он порвал с редакцией революционно-демократического «Современника», поскольку ему, по выражению В. И. Ленина, «претил мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевского». А с Некрасовым они, вообще, до конца остались врагами. В молодости Иван Тургенев прошёл и через репрессии царизма, через арест и ссылку – между прочим, повесть «Муму» им была написана в 1852 году под стражей! – однако позднее, опять-таки, по Ленину, его «…тянуло к умеренной монархической и дворянской конституции».
Каждый роман Тургенева, поскольку в них писатель поднимал злободневные темы русской общественной жизни, вызывал бурную полемику. Целая серия статей о Тургеневе – статей, написанных его близким другом Белинским, Добролюбовым, Чернышевским, Писаревым, Воровским, – она сама по себе сделалась классикой русской литературной критики, которую моё поколение тоже учило в школе. О нём жарко спорили, но никто не мог отрицать правду жизни в произведениях Тургенева, реалистическое отображение в них действительных противоречий. Сам писатель сформулировал свою задачу в литературе так: «Точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни – есть величайшее счастье для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными симпатиями» [выделено мной – К. Д.]. Общественно-политические противоречия он выразил в форме споров своих героев: «детей» и «отцов», «нигилистов» из числа разночинцев и «лишних людей» из дворян. «Жизнь есть не что иное, как побеждаемое противоречие», – утверждал Тургенев. Белинский же отметил у молодого Тургенева «дар наблюдательности, способность верно и быстро понять и оценить всякое явление действительности».
Стихотворение в прозе про русский язык я учил ещё в советской школе, когда языковых проблем у нас не существовало. Во всяком случае, я не обращал никакого внимания на то, на каком языке говорят окружающие меня люди и на каком языке написаны вывески на магазинах и кафе. И тогда я не мог понять, как русский язык способен помочь в раздумьях о судьбах родины, о том, «что совершается дома».
Теперь же наступил такой момент, когда и мне – человеку, родившемуся и всю жизнь прожившему за пределами родины моих предков, не имеющему там даже родни, но желающему сберечь до конца свою «русскость» невзирая на давление государственной машины, – русский язык вправду стал опорой и поддержкой. Ибо в моей стране русский язык законодательно низводится до такого положения, когда им будет «великодушно позволено» пользоваться разве только в семье, на кухне.
В XXI веке в толерантной ко всяческим меньшинствам Европе возрождены самые худшие средневековые практики национально-культурной ассимиляции, проводимые под лозунгом формирования «политической нации». Разумеется, всё это возможно только лишь в условиях полного преобладания в обществе настроений филистерства, приспособленчества к навязываемым порядкам. Будем говорить откровенно: большинство людей – это безвольные, начисто лишённые достоинства обыватели, которым абсолютно безразлично, на каком языке им говорить, в какую церковь ходить, каким героям поклоняться, – как начальство им укажет, так они и будут поступать. У меня есть несколько знакомых, которые и в семье теперь тоже говорят по-украински, хотя никто их к этому не принуждает и никто их никак не контролирует. Просто они решили, что их детям выгоднее быть украинцами. И, можно быть уверенным, внуки их русский язык совершенно уже забудут.
А по другую сторону границы мы видим людей, которые кричат на ток-шоу, что якобы никакого украинского языка не существует или что он был придуман в «австро-венгерском генеральном штабе», что украинский язык неполноценен, а вся украинская литература, в отличие от русской, – убогая, хуторянская. Эти господа лишь льют воду на мельницу украинских националистов, действуют с ними заодно.
Нельзя любить свой язык, если ты не уважаешь языки других народов, если ты не испытываешь к ним искренний интерес, желание их изучать, вникать в их строй. Такая однобокая любовь носит сугубо «политический характер» – язык при такой «любви» служит не более чем политическим инструментом национального и классового господства и угнетения. И ни о каком глубоком овладении богатствами родного языка – в сопоставлении его с другими языками – не может при этом быть и речи. Потому как у таких людей отсутствует само понимание, что такое культура!
В мире насчитывается примерно 3000 языков. Среди них нет «высоких» и «низких» языков. Каждый язык не только концентрирует в себе духовное богатство того или иного народа, его исторический опыт и всю его вековую мудрость, но он и адекватно отражает его общественное бытие. В одном из папуасских языков имеется целая сотня слов, обозначающих стрелу. Но каждый из этих синонимов имеет свои нюансы: это – разные виды стрел, для разного употребления. Потому что племя это живёт охотой, и у него есть общественная потребность обозначить всё многообразие предметов и действий, необходимых для ежедневного добывания пищи. Однако вовсе нельзя говорить о том, что на оном языке невозможно сформулировать, положим, теорию относительности А. Эйнштейна – грамматические и лексические средства любого языка, при выработке соответствующей терминологии, позволят сделать это.
В русском языке, как известно, шесть падежей. В английском их всего два, а во французском и вовсе нет такой грамматической категории – падежи имелись в старофранцузском языке, но они в процессе развития исчезли ещё в Средние века. Зато в венгерском языке насчитываются 22 падежа, а в дагестанских языках число их достигает сорока и более! Должно быть, в таких сложных и необычных для нас грамматических конструкциях выражается строй мыслей указанных народов, даже самое их мироощущение. И необычность, с нашей точки зрения, грамматического строя этих языков не может служить основанием считать их «неправильными».
Иван Сергеевич Тургенев даёт нам замечательный пример того, как можно и нужно любить родной язык и свой народ, любя и уважая другие народы и языки. Он жил «на две страны» и являлся одновременно и русским патриотом, и западником. Тургенев не отрицал самобытности русского народа, но и видел в Западе источник прогрессивных на то время общественных идей. «…я никогда не признавал той неприступной черты, которую иные заботливые и даже рьяные, но малосведущие патриоты непременно хотят провести между Россией и Западной Европой…», – писал он. Увлёкшись Гегелем, он в Берлинском университете изучал классическую немецкую идеалистическую философию – заодно с классическими языками. А там, кстати, в те же годы учился его одногодок Маркс – может, и пересекались они где на лекциях или в кружке? И книги Маркса в библиотеке у Тургенева вроде бы были…
Тургенев стал своего рода связующим звеном между русской и европейской литературой, он дружил с Флобером, Золя, Гюго. Он был чрезвычайно популярен на Западе и оказал большое влияние на многих европейских писателей. «Учитель, все мы должны пройти вашу школу!», – признавалась в любви и уважении к Тургеневу Жорж Санд. А Джон Голсуорси писал о «Муму», что «никогда в искусстве не было нарисовано более волнующего протеста против тиранической жестокости».
Дружеские отношения Тургенев поддерживал и с Тарасом Шевченко, а после смерти последнего «продвигал» за границей публикацию его произведений. В 1876 году Тургенев опубликовал «Воспоминания о Шевченко». Кроме того, он перевёл на русский язык рассказы Марко Вовчок и напечатал их со своим предисловием. То-то во Львове ещё задолго до событий 2014 года улицу Тургенева переименовали в «Героев УПА» – так разве ж знают и помнят ярые поборники украинского языка и лицемерные поклонники Тараса Григорьевича про тёплые отношения «того клятого москаля» Тургенева с Украиной и с лучшими представителями её культуры?!
Со своей стороны, Тургенева переводили на украинский язык Иван Франко и Леся Украинка. Иван Франко посвятил ему статью «Іван Сергійович Тургенєв».
Н. А. Некрасов – до разрыва с Тургеневым, в 1855 году – писал, что Тургенев способен «дать нам идеалы, насколько они возможны в русской жизни». И его слова о русском языке должны давать не только пищу для раздумий о судьбах родины, но и духовную силу, чтобы бороться и стоять за правое дело до конца.