Свобода или смерть! Ко Дню национального восстания на Кубе

От редакции

 26 июля 1953г. — необычайно важная веха в героической истории Кубы. В этот день горстка храбрецов, вооруженных не столько огнестрельным оружием, сколько верой в свой народ, бросилась на штурм хорошо укрепленных крепостей в Сантьяго де Куба и Байамо. Из искр, высеченных из раскаленных солнцем и боем каменных стен Монкады, вскоре разгорится пламя революционной борьбы. Борьбы, в ходе которой придет понимание, что подлинная свобода и независимость возможны лишь на путях строительства социализма. 

26 июля 1953 года – это восстание против тирании Батисты, одной из самых жестоких в истории диктатур.

Мы предлагаем Вам главы из книги известного советского историка-американиста Л.Ю. Слёзкина «История Кубинской Республики», изданной в 1966 году. Здесь нет еще ставших хрестоматийными выводов. Даже за подробными сведениями о личности Фиделя автор адресует читателя к кубинскому изданию 1959 года. Наша страна и весь мир, только начинают «привыкать к мысли о том, что в Америке существует социалистическая республика». Но этим книга и ценна. 

Одновременно, мы поздравляем кубинский народ с Днем национального восстания! Народ, уже шесть десятилетий отражающий все атаки империализма на свою независимость, на свой исторический выбор – социализм!

Viva Cuba!

Слава героям Монкады!

Нет блокаде Кубы!

* * *

Государственный переворот 10 марта 1952 года

На рассвете 10 марта 1952 г. несколько автомобилей въехали в военный лагерь столицы «Колумбия». Из автомобилей вышли возглавляемые Батистой заговорщики. Офицеры гарнизона, принимавшие участие в заговоре, в соответствии с заранее составленным планом заняли главные пункты лагеря, арестовали, захватив врасплох, командиров, от которых ждали сопротивления. Солдаты, увлеченные демагогической речью Батисты, объявившего, что он спасает родину от политиканов и жуликов, подчинились заговорщикам. Так же неожиданно и быстро действовали заговорщики в крепостях Морро — Кабанья и Ла-Пунта, в Гаванском полицейском управлении, на военных кораблях. Завладев важнейшими военно-стратегическими пунктами столицы, заговорщики приступили к захвату главных административных центров, почты, телеграфа, контор крупнейших промышленных предприятий, помещений общественных организаций.

Извещенный о происшедшем, Прио (Карлос Прио Сокаррас – президент Кубы с 10.10.1948 по 10.03.1952 – Ред.) прибыл в президентский дворец. Собравшимся здесь корреспондентам он продиктовал воззвание к народу. В этом воззвании он призывал народ сохранить свою верность правительству и оказать ему поддержку в борьбе с мятежниками. Но когда представители Студенческой федерации пришли во дворец за оружием, им отказались выдать его. При первом известии о приближении вражеских танков президент бежал и укрылся в мексиканском посольстве. Мятежники овладели столицей.

 

Карлос Прио Сокаррас

 

Своей политикой правительство Прио оттолкнуло от себя народ. Коррумпируя профсоюзы и препятствуя деятельности прогрессивных организаций, оно одновременно лишило народ способности к быстрому и сплоченному сопротивлению силам реакции. Политические партии левой оппозиции оказались застигнутыми врасплох. Многих сдерживало высказываемое ранее американской прессой пожелание, чтобы Кубой правил Батиста, что говорило о его поддержке Соединенными Штатами^[1].

Попытка студентов Гаванского университета дать отпор мятежникам не пошла дальше упомянутых выше переговоров с Прио, созыва митинга и воззваний к народу по репродукторам, установленным на университетских зданиях. Мухаль (деятель Конфедерации кубинских трудящихся, КТК, чья, поддерживаемая правительством, работа вела к расколу организации. В дальнейшем сотрудничал с Батистой — Ред.) и его приспешники, захватившие с помощью правительства к тому времени руководство в КТК, поговорив о всеобщей стачке, разбежались. Сам Мухаль спрятался в американском посольстве. Разрозненные стачки, начатые отдельными профсоюзами, не могли быть действенным средством против армии, флота и полиции. В течение дня все вооруженные силы перешли на сторону мятежников, видя беспомощность правительства, которое не уважали, получив обещание, что их жалование будет значительно повышено. Государственный аппарат полностью контролировался вооруженными силами и людьми Батисты. Всем гражданским лицам было приказано под угрозой сурового наказания сдать оружие. Было издано специальное распоряжение, запрещавшее забастовки. Власть в республике перешла в руки возглавлявшего мятеж Батисты.

Как писал известный кубинский экономист и историк Рауль Сеперо Бонилья, «11 марта 1952 г. представители крупных собственников были уже в приемной дворца, чтобы приветствовать нового главу государства и поддержать атаку на демократические институты и политические свободы. Батиста, который не чувствовал себя еще прочно у власти, сделал важным сеньерам уступки в экономической области, освободив их от соглашения, заключенного ими с президентом Карлосом Прио о покупке «Феррокаррильес унидос»... Свержение Прио принесло им 13 миллионов» ^[2]

Иначе говоря, государственный переворот встретил немедленную поддержку кубинских латифундистов и крупной буржуазии, в интересах которых этот переворот и был произведен. Орган американских монополий «Уолл стрит джорнэл» писал в те дни: «Наши сахарные компании могут извлечь выгоды из нового положения, потому что военное правительство Батисты будет твердой рукой править рабочими». Радость американских сахарных магнатов по поводу произведенного на острове переворота отмечал также кубинский журнал «Боэмия». Гаванский корреспондент испанской газеты «Арриба» сообщил 12 марта 1952 г., что Батиста опирается «на поддержку экономических и военных кругов США, которые видят в нем сильного человека... способного гарантировать выполнение обязательств и удовлетворение американских военных требований в районе Карибского бассейна»^[3].

После того как сзаключил с Соединенными Штатами военный договор, Вашингтону, в соответствии с его тогдашней политикой в Латинской Америке, только и оставалось желать установления на Кубе «твердой власти», исключающей возможность антиимпериалистических выступлений, каждому из которых правящие круги США приписывали «коммунистический характер». Не смог ведь Прио Сокаррас решиться на посылку войск в Корею, на окончательное запрещение Народно-социалистической партии. Под давлением прогрессивных сил правительство Прио порицало милые сердцу Белого дома диктаторские кровавые режимы Трухильо, Самосы и Одриа в Латинской Америке, продало оружие прогрессивному правительству Гватемалы. На Кубе еще существовала конституция 1940 г., парламентский режим, хотя и сильно урезанные. Батиста, отказавшийся от игры в демократа, был знакомым Вашингтону Батистой, который «навел порядок» на острове после испугавшей американских империалистов революции 1933 г.

Народно-социалистическая партия первой, 13 марта 1952 г., опубликовала заявление, осуждавшее государственный переворот Батисты. В заявлении говорилось: «Империалисты янки способствовали государственному перевороту точно так же, как что было в Венесуэле, Перу, Боливии и т.д., где в результате переворотов к власти пришли антидемократические правительства. Эти правительства пришли к власти не в результате выборов, не по воле народа. Они опираются исключительно на силу оружия. Только государственный переворот мог избавить правительство Прио Сокарраса от полного разгрома силами широких народных масс. Однако государственный переворот не разрешает проблем, стоящих перед Кубой. Он привел к власти других людей, но по существу не затрагивает основ политики, которая вызывает глубокое недовольство народа, препятствует преобразованию нашей экономической структуры и мешает прогрессу нашей страны»^[4].

«Мы, — писал позже Блас Рока, — осудили государственный переворот и режим, установленный Батистой, без всяких оговорок и уступок, ясно показывая в то же время, какую роль сыграли в его подготовке различные общественные силы (американский империализм, крупные эксплуататоры, латифундисты и т.д.), а также люди, возглавившие его.

Занимать такую позицию было в то время нелегко по следующим причинам:

Во-первых, переворот 10 марта был направлен — правда, лишь внешне — против правящей группы, которая, хотя и вступила на арену политической борьбы с антиимпериалистическими лозунгами, однако за восемь лет своего пребывания у власти окончательно разложилась, примкнула к империализму, стала проводить политику раскола, унижения национального достоинства и коррупции в профсоюзном движении, навязав с помощью фашистских методов в руководство КТК Мухаля и его сообщников... Вначале многие рабочие не понимали сущность государственного переворота 10 марта, так как полагали, что благодаря ему они избавятся от правительства, проводившего против них кровавую политику репрессий. Находясь в решительной оппозиции по отношению к государственному перевороту, наша партия в первое время столкнулась с этими ошибочными представлениями трудящихся.

Во-вторых, правительство, сформированное Батистой в результате государственного переворота, всячески пыталось вначале создать видимость нормального положения и тем самым убедить общественность в том, что оно-де не будет предпринимать репрессий против трудящихся, всего народа, политических партий и т. д.

В-третьих, партия на определенных условиях поддерживала политику единого фронта с Батистой с конца 1938 и практически до начала 1946 г. ... Все это вызвало известные пробатистские настроения у определенной части народа и даже среди некоторых отсталых членов партии, политически недостаточно подготовленных, чтобы правильно оценить изменения, происшедшие внутри страны и в ориентации Батисты, который повернул в сторону реакции и пошел на безоговорочное подчинение империалистам ради того, чтобы удержаться у власти» ^[5]

Иллюзии, которые еще питали некоторые кубинцы в отношении целей государственного переворота 10 марта, рассеялись очень быстро, но этого времени оказалось достаточно, чтобы Батиста, используя неподготовленность народа к отпору, закрепился у власти. Только после этого он установил диктаторский режим, формально санкционированный изданием 4 апреля 1952 г. «Конституционного закона» («Конституционных статутов»)^[6]. С изданием этого закона рушились надежды тех, кто уповал, что «твердая рука», наведя «порядок», восстановит парламентский образ правления.

 

Батиста во время переворота

 

Конституционный закон, которым была заменена конституция 1940 г., передавал законодательную власть распущенного конгресса Совету министров, формально уполномоченному назначить президента. Этой функции ему выполнять не пришлось. Все было наоборот: Батиста сам себя избрал президентом и назначил по своей воле Совет министров, который утверждал диктуемые Батистой законы. Фиктивные прерогативы совета министров были фиговым листком диктатуры. Вместо конгресса был создан Консультативный совет из сторонников Батисты. Специальным декретом уничтожался избирательный кодекс 1943 г. Выборы, которые должны были состояться в 1952 г., отложили до июня 1953 г., а позже до ноября 1954 г. Желая обеспечить поддержку своей власти, диктатор повысил жалование армии и полиции, одновременно убрав всех возможных противников своего режима с государственных постов.

«Роль, которую отводили батистовской тирании ее вдохновители, состояла в том, чтобы препятствовать подъему народного и национально-освободительного движения, обеспечить интересы сахарных трестов, усиливать империалистическое господство путем предоставления новых обременительных концессий. Она должна была покровительствовать американским экспортерам, хотя это и вело к истощению валютных запасов, осуществлять рекомендации, содержавшиеся в плане Траслоу^[7] и направленные против интересов трудящихся, усилить огосударствление профсоюзов посредством установления обязательного профсоюзного взноса, вмешательства в дела профсоюзов, назначения «сверху» их руководящих органов и пропаганды идеологии подчинения американскому империализму, идеологии антикоммунизма»^[8].

Батиста пошел по пути диктатора Мачадо ^[9]. Прежде всего, были запрещены прогрессивные издания и радиопередачи оппозиционных партий, а также демонстрация «вредных» фильмов. Как во времена Мачадо, начались покушения на жизнь оппозиционных журналистов. Случайно спасся от подложенной бомбы Хесус Мелон Рамос (22 июля 1952 г.), который в качестве члена одного из гаванских муниципалитетов запретил митинг сторонников Батисты из Партии объединенного действия. Было совершено нападение полиции на типографию газеты ортодоксов «Ла Калье», так как в ней должна была появиться заметка о Чибасе. В течение августа 1952 г. многие журналисты были арестованы. Подверглись жестокому избиению сотрудники газеты «Пренса либре» Марио Кучилан Соль и Мартин Льиральди. Попытка некоторых журналистов организовать забастовку работников прессы не увенчалась успехом из-за страха перед репрессиями.

4 мая 1952 г., согласно установившейся традиции, в Гаване должно было состояться торжественное собрание в честь 50-летия провозглашения республики. В президиуме собрания были Элиас Энтральго, Хорхе Маньяч и другие видные представители университета. Но как только открывший собрание Энтральго начал говорить, группа хулиганов из юношеской организации Партии объединенного действия прервала оратора и устроила скандал, сорвав собрание. Диктатуре было неугодно выслушивать речи о том, ради какой республики кубинцы боролись в начале столетия.

В 1953 г. налеты на редакции и типографии, аресты и избиения стали обычным явлением. В своем усердии полиция «перехватила через край», ее агенты жестоко избили английских и американских корреспондентов (3 февраля 1953г.). Была насильственно прекращена всякая деятельность партий и организаций, выражавших в какой-нибудь форме недовольство установлением диктаторского режима; запрещались все мероприятия, наводящие на мысль о его незаконности (вечера памяти событий 1933г., памяти Чибаса, театральные представления о Марти и т.д.). Была совершена провокация в отношении известного кубинского поэта Н. Гильена (март 1953г.). Полиция подделала присланный ему чек на получение гонорара с тем, чтобы арестовать его при получении денег в банке как «мошенника». Словом, делалось все, чтобы зажать народу рот — деспотизм и тирания не терпят даже относительной свободы слова. Контроль над мыслями был возложен на министерство информации, созданное в день переворота. Рост неграмотности, обнаружившийся на Кубе еще в 1943г., достиг в 1953г. 23,6% (считая с 10-летнего возраста)^[10].

После мартовского военного переворота начались массовые увольнения рабочих на предприятиях, в сентралях, на транспорте. Большинству рабочих была снижена заработная плата. Это было сопряжено со всеми видами преследований — за любое выражение недовольства, а зачастую без определенного повода — «для острастки». Собрания разгонялись, и их участники оказывались за решеткой. Празднование 1 Мая и рабочие демонстрации были запрещены. Всеми способами затруднялась деятельность профсоюзов, если они не отказывались от своей задачи хоть минимальной защиты прав рабочих и не выражали покорной преданности режиму диктатуры. «Исчезновения», избиения и убийства из-за угла рабочих активистов было систематическим занятием полиции и завербованных ею агентов и бандитов. В то время как стачки подавлялись, обычными стали локауты, организуемые предпринимателями, и правительство неизменно становилось на сторону хозяев. В этом черном деле правительству усердно помогало руководство КТК, по-прежнему возглавляемое Мухалем, который вскоре после 10 марта стал главным подручным Батисты в подавлении рабочего движения.

«При мухализме руководящие органы КТК, федераций и большинства профсоюзов превратились в пособников и прислужников американского империализма, продажных правительств и тирании, стали инструментами дезориентации, раскола, дезорганизации. Руководство КТК превратилось при мухализме в руководящий центр штрейкбрехеров, которых использовали всякий раз, когда трудящиеся предпринимали выступления против тирании или против своих необычайно тяжелых условий жизни и труда. Мухалистские элементы, поставленные правящими кругами к руководству КТК, федераций и отдельных профсоюзов, щедро вознаграждались за свое предательство миллионами песо, которые приносил фашистский профсоюзный обязательный взнос, постами для них самих или их родственников в пенсионных кассах, Кассе рабочего материнства и других государственных и полугосударственных учреждениях, «подарками» со стороны предпринимателей и т. п. Они жили, как богачи, и многие из них сколотили крупные состояния...

Одновременно с усилением деятельности мухалистов активную работу по проникновению в профсоюзы стала проводить ХОК (Католическая рабочая молодежь). Она привносила в них теорию классового сотрудничества, защищала капитализм при помощи им же предоставленных средств, проповедовала антикоммунизм, выступая тем самым на стороне американского империализма»^[11]. 

Гнет диктатуры, невыносимый в городе, в деревне приобрел форму еще более жестокую, поскольку обычный здесь произвол помещиков был теперь откровенно санкционирован государственной властью. Вот что 21 марта 1952 г. рассказывала одна из газет о произволе батистовского экс-полковника Хосе Элеутерио Педрасы: «На обширных латифундиях этого кровопийцы и отставного вояки жестоко эксплуатировались сотни крестьян... Педраса, прибегая к методам террора, которые господствовали в политике государства, закрыл путь из Сан-Педро-де-Майабон; и сотни гуахирос, которые использовали этот путь для перевозки своих фруктов и тростника, оказались совершенно отрезанными от рынков и клиентов. На своих 960 кабальериях, приобретенных на нечестно добытые деньги в первую батистовскую эру, Педраса держал небольшой военный пост из 8 солдат, которые охраняли его жизнь и добро, поддерживали порядок, защищая его от недовольства угнетаемых и оскорбляемых им крестьян»^[12]

 

Правительство Батисты пыталось внедрить на Кубе такую же дискриминацию, как на юге США. Большинство безработных составляли негры. В стране существовало много предприятий и учреждений, где негры вообще не имели права работать.

 

Режим Батисты, как пишет советский исследователь 3. Петрова, «был самым антинегритянским в истории Кубы». «Правительство Батисты пыталось внедрить на Кубе такую же дискриминацию, как на юге США. Большинство безработных составляли негры. В стране существовало много предприятий и учреждений, где негры вообще не имели права работать. Ни в банках, ни в магазинах готового платья не было служащих-негров. Негры не допускались на высокие общественные посты. В министерствах нельзя было найти ни одного негра среди высокопоставленных чиновников, между тем как должности швейцаров и подметальщиков, казалось, были созданы специально для них. Почти не было негров в дипломатическом корпусе, в судебных трибуналах, университетских советах и среди преподавателей университетов. Аналогичное положение можно было наблюдать и в армии — негров не было в числе армейских чиновников, а также в некоторых частях армии, как, например, авиации. Кубинские негры никогда не имели равного с белыми представительства в государственных органах. При поступлении и обучении в высших учебных заведениях помимо экономических трудностей негры встречали целый ряд других препятствий, специально создаваемых администрацией этих заведений. В крупных городах существовали целые кварталы, где домовладельцы отказывались предоставлять им комнаты. Так же, как и в США, негры подвергались дискриминации в различных общественных местах: в театрах, кино, на транспорте. Существовал целый ряд парикмахерских, кафе и других общественных заведений, где негров не обслуживали; негры и белые не имели права танцевать вместе; во многих католических семьях смешанные браки считали осквернением религии»^[13].

На Кубе не было уголка, где бы ни ощущался гнет диктаторского режима, где человек мог не бояться за свою жизнь, где он мог апеллировать к закону. Полиция и армия терроризировали страну. Особенно свирепствовала Служба военной разведки (СВР). Ее сокращенное название (по-испански «SIM») стало на Кубе синонимом слов: произвол, насилие, беззаконие, пытка.

Чем дальше, тем больше режим Батисты напоминал режим Мачадо, а потом он перешагнул рамки злодеяний «антильского Муссолини», достигнув степени зверства, еще не виданной на острове даже во времена испанского генерала-карателя Вейлера. Автор книги «Куба — концентрационный лагерь» писал в те годы: «Как в 1896 г., когда губернатор и генерал-капитан острова Кубы Валериано Вейлер диктовал свои знаменитые «указы о реконцентрации», так сегодня узурпатор и генерал мошенников, Фульхенсио Батиста, диктует декреты и приказывает убивать.

Куба была нацией, имевшей печальную привилегию быть первой в мире, испытавшей антигуманные методы, которые в последнюю войну назывались «концентрационными лагерями» и которые использовали нацисты для уничтожения народов стран, подвергшихся вторжению...

Так пытался «усмирить» кубинцев Вейлер, так позже Гитлер пытался «усмирить» демократические страны. Так теперь Фульхенсио Батиста пытается «усмирить» Кубу»^[14].

В своей внешней политике Батиста придерживался крайне реакционной ориентации, идя по стопам Соединенных Штатов. Вскоре после переворота Батиста заявил, что он «противник коммунизма», что его правительство направит свои усилия на борьбу против «коммунистического проникновения» и, «если Соединенные Штаты Америки, подвергнутся нападению или будут втянуты в войну с Советским Союзом, Куба будет воевать на стороне США»^[15]. Батиста установил тесные отношения с латиноамериканскими диктаторами Самосой, Трухильо, Одриа и испанским диктатором Франко. Батиста подтвердил свою верность военному пакту с США, одобрял войну США в Корее. Его дипломатические представители поддерживали все антидемократические и агрессивные акции США, голосовали в ООН и в Организации Американских государств против независимости Пуэрто-Рико, стремились изменить в реакционном духе межамериканское право о политическом убежище.

Кубинские власти спровоцировали разрыв дипломатических отношений с Советским Союзом, незаконно прервав связь советской миссии в Гаване с правительством СССР, не допуская на Кубу советских дипкурьеров. Отношения были прерваны 3 апреля 1952г. В августе того же года полиция разгромила помещение Института кубино-советской дружбы^[16].

Как во времена Мачадо, Соединенные Штаты своим признанием и поддержкой режима Батисты санкционировали все совершаемые им преступления и становились их соучастниками. Особенно активно в пользу Батисты выступал бывший посол на Кубе, крупный делец и агент сахарных, медных и нефтяных монополий Спрейль Брэден ^[17]. Американец Эдмунд Честер, получив за это огромную сумму, написал книгу, прославлявшую диктатора. Посетив в 1954 г. Кубу, вице-президент США Никсон произнес речь, в которой называл Батисту главным защитником принципов свободы и демократии. Как признает американский историк А. Томас «Позиции Батисты упрочились благодаря поддержке Соединенных Штатов, выразившейся в быстром признании его правительства и применении пакта о военной взаимопомощи, заключенного между Кубой и Соединенными Штатами в последние дни режима Прио»^[18].

Эта поддержка оказывалась не даром. Батиста шел точно в колее американской политики. Он создал американцам невиданно привилегированные условия для экономической эксплуатации острова. Американский историк А. Томас, заканчивая в своей книге изложение кубинской истории 1955 годом, сделал вывод, что «экономика Кубы, покоившаяся на сахаре, главным потребителем которого являлись США, осталась зависимой от ее великого северного соседа»^[19]. Этот вывод верный, но неполный.

Возвращение к системе квот, навязанное Кубе США, вынуждало кубинское правительство, которое регулировало сахарное хозяйство^[20], принудительно ограничивать посадки тростника и производство сахара. При благоприятной в те годы рыночной конъюнктуре, при участии Кубы в Лондонском соглашении 1953 г.^[21] объем и стоимость кубинского экспорта сократились^[22]. Как и прежде. являясь главным покупателем кубинского сахара, Соединенные Штаты тормозили в то же время развитие сахарной промышленности Кубы, покупая у нее почти исключительно сахар-сырец (на долю рафинада приходилось всего около 12,5%)^[23].

Ограничение сахарного хозяйства немедленно сказывалось на кубинских трудящихся. Касаясь объявленного в начале 1955 г. сокращения работ на сахарных плантациях, влиятельный кубинский журнал «Боэмия» писал, что, не затрагивая существенно интересов латифундистов, это сокращение «вредит всем другим: колонам, — потому что уменьшает размеры их производства; рабочим, — потому что означает для них меньшее число рабочих дней в году, уменьшение их заработка на 7,35%, потерю оплаты одного дня в неделю за переработку и, кроме того, перспективу безработицы...»^[24]. Комментируя официальные данные о безработице, подпольная газета коммунистов «Респуэстас» писала в мае 1956 г.: «Средняя цифра безработицы из месяца в месяц превышает намного 8,4% (о которых говорят официальные представители)... В мертвый сезон имеется более полумиллиона безработных, а порой более 700 тыс., т.е. третья часть официально числящейся рабочей силы»^[25].

Ища выхода из создавшегося положения, правительство Батисты заключило в 1955г. выгодное соглашение с Советским Союзом о продаже ему более 400 тыс. т сахара. При этом пришлось преодолеть сильное сопротивление Вашингтона, тем более циничное, что в Соединенных Штатах в то время готовились к новому сокращению кубинской квоты. И действительно в 1956 г, в Соединенных Штатах был принят закон, который устанавливал для Кубы квоту в 29% (от ежегодного роста потребления сахара в США). Это означало для Кубы снижение экспорта за период действия закона (5 лет) в размере 2,5 тыс. т сахара, или сокращение доходов на 240 млн. долларов^[26], а следовательно дальнейшее ухудшение экономической конъюнктуры и положения трудящихся.

Режим диктатуры служил тому, чтобы при всех условиях были высокими доходы крупных фирм^[27], чтобы свободно могли действовать на Кубе американские монополии. Правительство Батисты передало в руки американских компаний права на все возможные нефтяные запасы страны. Невиданно льготные концессии на разработку минеральных удобрений получили американские компании «Moa бай» и «Фрипорт салфэр». «Кюбэн телефон компани» (филиал «Америкэн телефон энд телеграф») было разрешено более чем на 100% повысить тарифы за пользование телефоном. «Кубана де электрисидад» получила от кубинского правительства субсидию в 12 млн. долларов, а американская скотоводческая компания «Кинг рэнч» — концессию более чем на 1000 кабальерий земли^[28]. Всевозможные льготы получили и многие другие американские компании. Американские инвестиции, достигавшие в период правления аутентиков в 1946г. — 553 млн. долларов, а в 1950 г. -  642 млн., при Батисте возросли еще больше: до 686 млн. в 1953 г. и до 717 млн. долларов в 1954 г. ^[29]

Усердное осуществление Батистой «плана Траслоу» давало американским предприятиям значительные выгоды за счет регулярного снижения заработной платы, общая сумма которой в 1952 г. составляла 719,8 млн. песо, а в 1954 г. — 616,4 млн. песо^[30]. В 1958г. капиталисты Соединенных Штатов контролировали 80% кубинских предприятий общественного обслуживания, 90% шахт и рудников, 90% животноводческих хозяйств, все предприятия по очистке и распределению нефти (вместе с «Ройал датч шелл») и 40% сахарной промышленности^[31].

Итак, жестокая политическая диктатура была неразрывно связана с усилением экономической зависимости Кубы от США, с тяжелым положением кубинских трудящихся. Американский империализм, теряя многие позиции на мировой арене — в результате национально-освободительного движения в Азии и Африке, конкурентной борьбы с капиталистическими странами Европы, роста влияния социалистического лагеря, — стремился возместить свои потери за счет подвластных ему стран Латинской Америки и особенно за счет наиболее зависимой от него Кубы. Неэквивалентному торговому обмену, дальнейшему проникновению и хозяйничанию в кубинской экономике, поддержке диктаторского режима сопутствовала политика морального разложения и национального унижения кубинцев. «Иностранное влияние через посредство всех видов пропаганды, через посредство печати, журналов, сообщений, реклам, кинофильмов, книг было таким сильным, что черты кубинского национального характера были почти стерты, и кубинцы были бессильны противостоять этому»^[32]. Богатые американцы сделали из Кубы увеселительный остров, где позволяли себе то, на что не решались у себя дома. Казино, притоны, публичные дома, ночные клубы, предназначенные для американцев, одновременно втягивали в орбиту азарта и порока немалое число кубинцев.

 

Первые выступления против режима диктатуры

Народ, прошедший большую политическую школу революции 30-х годов, добившийся демократической конституции, создавший многочисленные прогрессивные организации и политические партии, не мог смириться с возвращением к худшим кровавым периодам своей истории, с унижением и безудержной эксплуатацией. Борьба с диктатурой была очень трудна, требовала от народа множества жертв. Но эта борьба не прекращалась с 10 марта 1952 г.

Уже говорилось о неудавшейся попытке студентов организовать сопротивление захвату власти заговорщиками Батисты, о стихийных рабочих забастовках, о протесте Народно-социалистической партии — в условиях, когда еще далеко не все могли предвидеть, во что выльется государственный переворот, и немалое число людей видело в нем «очистительное» начало. 4 апреля, в день опубликования «Конституционного закона», против него выступили виднейшие политические деятели и юристы — сторонники конституции 1940 г., считавшие, что с введением этого закона «оказались уничтоженными элементарные правовые гарантии»^[33]. Рамон Сайдин. Карлос Маркес Стерлинг и еще более 20 политических деятелей, членов конгресса и юристов апеллировали к Трибуналу конституционных и социальных гарантий, добиваясь от него признания действий Батисты антиконституционными. Они шли дальше. В поданном ими документе говорилось: «Военный переворот 10 марта 1952г., а также правительство де факто, им установленное и поддерживаемое, не имеют юридической основы... Акты, предшествующие перевороту и достигшие кульминации во время военного переворота 10 марта 1952 г., по своей сущности незаконны и носят преступный характер. Подобные акты предусмотрены существующими кодексами социальной защиты и военных преступлений, а потому делают наказуемыми всех и каждого — виновных в совершении указанных преступлений, а также их соучастников»^[34].

Под давлением диктатора Трибунал конституционных гарантий отклонил апелляцию.

Среди аутентиков и ортодоксов нашлись люди, которые постарались пристроиться к режиму диктатуры, но в основном Кубинская революционная партия и Кубинская народная партия выступили против него под лозунгом восстановления конституции 1940г. При этом в обеих партиях произошло похожее деление: на сторонников борьбы за проведение «честных свободных выборов» и сторонников немедленной организации саботажа, террористических актов и восстаний. При сходности деления в нем было и различие. Сторонниками немедленных действий у аутентиков являлись главным образом старые политики, недавно отстраненные от власти и желавшие вернуть ее себе. Возглавлял этих людей живший за границей Прио Сокаррас. У ортодоксов сторонниками немедленных действий оказались молодые люди, желавшие не восстановления режима, существовавшего до 10 марта 1952г., а создания в республике прогрессивного демократического строя, каким он им мыслился по словам Чибаса. Организовать борьбу за проведение «свободных» выборов стремились: часть аутентиков во главе с Грау Сан Мартином и умеренные ортодоксы — главным образом из старых политиков — во главе с Карлосом Маркесом Стерлингом. Они хотели восстановить положение, при котором у них появились бы шансы на получение власти «конституционным путем». 2 июня 1952 г. в Монреале (Канада) оппозиционеры договорились об объединенных действиях. Старые политики старались избежать активного участия народа в борьбе против Батисты, искали себе поддержку у правительства Соединенных Штатов, что обязывало соглашаться с привилегированным положением американского капитала на Кубе, с антикоммунистическими акциями американских империалистов, антипатии которых к коммунизму они, как правило, разделяли.

Народно-социалистическая партия, действовавшая полулегально, выступила с программой «Демократическое разрешение кубинского кризиса». В программе говорилось, что «изменения, которые необходимо было провести, не только касаются политической и административной сферы, но и носят главным образом социально-экономический характер; что борьба против батистского режима неотделима от борьбы за ликвидацию полуколониального положения Кубы и обусловливавшего его империалистического гнета»^[35]. Речь шла о создании после свержения диктатора народного представительного правительства, способного провести давно необходимые для страны преобразования и прежде всего аграрную реформу, добиться освобождения страны от иностранного господства, ввести демократические порядки и вызволить народ из нищеты. Выдвигая эту программу, коммунисты «не ослабляли борьбу за удовлетворение самых непосредственных насущных требований трудящихся и достижение единства всех народных сил и всех прогрессивных элементов, противостоящих тирании»^[36].

Народно-социалистическая партия прилагала все усилия, чтобы поддерживать связи с рабочими массами, помешать установлению полного господства мухализма в профсоюзах. При участии коммунистов рабочее движение, замершее после 10 марта 1952г., к июню того же года активизировалось. В июне в стране началась стачка текстильщиков, а в последующие месяцы бастовали пекари, портовые рабочие, рабочие сахарной промышленности и другие, протестуя против снижения заработной платы и нарушения трудовых соглашений. В январе 1953г. борьба продолжалась. «6-го не работали пять маршрутов «Омнибус алиадос». Провели забастовку рабочие консервной фабрики «Индустриас руралес», протестуя против отказа хозяев выплачивать жалование, предусмотренное законом. 11-го объявили стачку артисты шоу (ревю). 17-го объявили стачку рабочие прачечных и красильных, выступая против сокращения 15 товарищей из прачечной «Аркон». В тот же день руководители гаванского профсоюза аптекарей в связи с невыполнением закона о 40-часовой рабочей неделе объявили о прекращении работы в этой отрасли торговли. 23-го состоялась забастовка на фабрике «Харсиас» (Матансас) в знак протеста против тяжелого положения рабочих на плантациях хенекена: из-за массовых увольнений и сокращения заработка у остающихся еще на работе»^[37]. Стачечное движение продолжалось и в остальные месяцы 1953г., но оно было разрозненным и, как правило, не приносило успеха, подавляемое властями, подрываемое мухалистами. Последние на словах иногда поддерживали требования рабочих, но препятствовали различными способами развитию борьбы за осуществление этих требований и во всех случаях стремились лишить рабочее движение всякого политического содержания. Хозяева предприятий, пользуясь поддержкой властей, бездеятельностью профсоюзов и режимом террора, за первые годы диктатуры лишили трудящихся значительной части добытых ими ранее прав.

Утратили многие из своих прав и студенты. Они не сумели отстоять автономию университетов, существование значительной части своих организаций. Крестьяне были задавлены террором властей и произволом помещиков.

К 1953г. Батисте удалось закрепить свою власть, которая опиралась внутри страны на очень узкую социальную базу. Ее составляли латифундисты и крупные капиталисты, связанные с американскими трестами, подкупленные офицерство, полиция и чиновничество. На сторону Батисты перешли лидеры КТК, часть либеральной и демократической (преемница консервативной) партии, став союзниками батистовской партии ОПД, завершив тем свой реакционный путь поддержкой кровавой диктатуры. Так же как и Мачадо, Батиста очень быстро утратил последние черты политического деятеля, превратившись в прямого слугу американских хозяев и тирана, утверждавшего свою власть только насилием.

Усиливавшееся с каждым месяцем народное недовольство этой властью еще не стало силой, способной объединить различные политические и социальные группы в многослойный, но достаточно мощный таран, способный, как это случилось в августе 1933 г., сначала расшатать, а потом разбить диктаторский режим. Попытки вести с ним борьбу средствами террора, как это практиковалось в 30-е годы, не приносили успеха. Взрывы бомб служили, правда, напоминанием о том, что есть люди, готовые в борьбе с несправедливостью идти на смертельный риск. Но последующие массовые репрессии были слишком дорогой ценой за мужество, которое таким образом становилось почти равносильно провокации. После каждого взрыва ищейки Батисты рыскали по всем углам и немалое число тайных групп заговорщиков попадало в руки палачей.

В момент, когда значительная часть аутентиков и ортодоксов пыталась организовать обреченную на неудачу борьбу за «честные выборы»; когда стихийное рабочее и студенческое движение еще не имело в себе сил действенно противостоять диктатуре; когда Народно-социалистическая партия в неимоверно трудных условиях еще только начинала свою деятельность по мобилизации и организации рабочих масс на борьбу против диктатуры; когда взрывы бомб террористов звучали стоном отчаяния, а не угрожающим сигналом, группа молодежи, в основном ортодоксы, возглавляемая молодым талантливым адвокатом Фиделем Кастро Рус, решила начать против диктатуры вооруженную борьбу.

 

Фидель Кастро. Подготовка восстания

Фидель Кастро Рус родился 13 августа 1926 г. близ Сантьяго (провинция Ориенте) в плантатора^[38]. Учился в католической школе, а потом в иезуитском колледже Белен (Гавана). В 1945 г. он поступил в Гаванский университет на факультет права. Смелый, сильный, хороший друг Фидель пользовался любовью своих товарищей-студентов. Педагоги видели в нем талантливого юриста. Он рано встал на путь революционной борьбы. В 1947 г. Фидель принимает участие в подготовке военной экспедиции, которая должна была высадиться в Доминиканской республике и начать борьбу против диктатора Трухильо. Участников экспедиции, готовых к отплытию, окружает полиция. Фидель, не пожелавший сдаться, бросается в воду и избегает ареста, переплыв широкую бухту. В апреле 1948 г. Фидель в Боготе. Он в рядах демонстрантов, протестовавших против империалистической политики США.

В стенах университета, хранившего славные революционные традиции, Фидель Кастро принимает активное участие в студенческом движении. Вначале он — председатель корпорации студентов-юристов, потом вице-председатель студенческой федерации университета и, наконец, председатель этой федерации. Отдавая много сил и энергии общественной деятельности, Фидель в то же самое время прекрасно учится, много читает, с увлечением изучает труды Хосе Марти и других видных деятелей Освободительного движения на Кубе, знакомится с идеями научного социализма. Политические симпатии Фиделя на стороне Чибаса. Он становится его последователем и членом партии ортодоксов. Фидель — активный участник «Движения молодежи столетия», движения, которое возникло в связи со столетием рождения Марти, и было направлено в защиту идей Апостола, против диктатуры.

В 1950 г., окончив университет и приступив к юридической практике, Фидель все свои знания отдает защите народных прав, борьбе против всех проявлений несправедливости. Молодой адвокат становится известным и завоевывает большую симпатию простых людей. Партия ортодоксов выдвигает его кандидатом в члены палаты представителей конгресса на выборах 1952 г. Но 10 марта этого года произошел государственный переворот. Фидель был первым, кто обратился в гаванский Трибунал конституционных гарантий, обличая незаконность действий заговорщиков, их антинародные цели. В своей апелляции он настаивал, ссылаясь на существовавшие юридические нормы, чтобы главные участники заговора во главе с Батистой были сурово наказаны.

Безрезультатность апелляции к закону, неверие в действенность тактики, принятой руководителями ортодоксов в Монреале, а также тактики индивидуального террора, привели Фиделя к мысли о необходимости вооруженной борьбы против диктатуры.

Организация такой борьбы в условиях полицейской слежки и террора была чрезвычайно трудна. В апреле 1953 г. полиция выследила, арестовала и подвергла жестоким пыткам Рафаэля Гарсиа Барсену и Эву Хименес, замышлявших организовать нападение на военный лагерь «Колумбия». Полная конспирация была первым условием организации вооруженной борьбы. В целях той же конспирации было необходимо возможно дольше ограничивать число людей — участников выступления. К этому обязывали и трудности, связанные с их вооружением. Оружие нужно было искать, идя на смертельный риск, на его приобретение требовались большие деньги^[39].

Учитывая эти обстоятельства, Фидель решил создать сравнительно небольшой боевой отряд, способный совершить нападение на одну из казарм. Успех такого нападения, по замыслу Фиделя, решил бы важные задачи. Этот успех помог бы разбить оцепенение и страх, внушаемые Народу регулярной армией, которая на протяжении десятилетий жестоко подавляла все революционные выступления, доказал бы возможность действенной борьбы с этой армией. Успех нападения дал бы в руки восставших запасы оружия. В условиях ненависти к режиму тирании, он послужил бы сигналом ко всеобщему восстанию, а добытое в бою оружие — вооружению первых примкнувших к нему людей. Насколько такой план был многообещающим, настолько же он был и опасен. Восставшим предстояло встретиться с хорошо вооруженными и обученными солдатами в охраняемых казармах. Но опасность не пугала Фиделя. Он готов был идти на смерть ради того, чтобы разбудить народ к борьбе против диктаторского режима. Он нашел достойных соратников — самоотверженных молодых революционеров, людей «очень скромного достатка: студентов, чиновников, рабочих и специалистов средней квалификации...»^[40]

Из многих юношей, желавших принять участие в вооруженной борьбе^[41], Фидель отобрал около 150 человек. Среди заговорщиков были две женщины: Мельба Эрнандес и Айдее Сантамария. Штаб отряда составляли: Абель Сантамария (брат Айдее) — главный помощник Фиделя, Хосе Луис Тасенде, Ренато Гитарт, Антонио Лопес Фернандес, Педро Мирет и Хесус Монтане. Оружие покупали у частных лиц, подделывали разрешения на его покупку в магазинах. В конце концов удалось собрать необходимый минимум, состоявший из винтовок и револьверов всевозможных систем, вплоть до малокалиберных, и одного ручного пулемета «браунинг». Обучались стрельбе в университетском тире и в укромных местах за городом.

 

Вид на казармы Монкада с воздуха

 

В сентябре 1952 г. было принято предварительное решение о восстании. Объектом нападения Фидель избрал казармы «Монкада», расположенные в Сантьяго де Куба — столице провинции Ориенте. Они были расположены более компактно, чем подобные столичные казармы «Колумбия». Меньше был гарнизон «Монкады». Это давало больше шансов на успех нападения небольшого отряда. И в то же время, как говорил Фидель, «Монкада», «вторая по величине и важности военная крепость республики; а так как у нас было мало боеприпасов, то мы предполагали взять «Монкаду» без единого выстрела; я предупредил товарищей, что кровь должна пролиться только в случае крайней необходимости. План состоял в том, чтобы проникнуть в лагерь неожиданно и занять его; военная психология такова, что солдат реагирует только на приказ или выстрел, а в остальных случаях пассивен и неспособен к нападению. Поэтому мы хотели избежать выстрелов. Кроме того, в Ориенте началась война за независимость, это провинция — наиболее способная к восстанию. Мы хотели повторить вторжение с востока острова на запад...»^[42]. С той же целью было решено выступить одновременно в Байамо, — где раздался первый призыв к борьбе за независимость в 1868 г. После взятия «Монкада» предполагалось, раздав захваченное оружие народу, занять главные пункты города, перерезать железнодорожные пути, ведущие в Ориенте, изолировав эту провинцию и сделав ее базой последующего большого наступления на запад.

Центральным местом сбора отряда, готовившегося к нападению, стала небольшая усадьба «Сибоней», расположенная недалеко от Сантьяго, снятая якобы для разведения птиц. Было время красочного и шумного июльского сантьягского карнавала, что помогало заговорщикам производить разведку (она была возложена на Ренато Гитарта), сосредотачиваться и свозить оружие, не вызывая подозрений. Ночью 25 июля 1953 г. Фидель отдал приказ о выступлении в 5 часов 15 минут следующего дня и поставил конкретные боевые задачи (одновременно с нападением на казармы «Монкада» группа повстанцев должна была атаковать казарму в г. Байамо). После этого он сказал, обращаясь к своим соратникам: «Товарищи, через несколько часов мы можем победить или быть побежденными. Но знайте, наше движение все равно восторжествует. Если мы завтра победим, скоро осуществится то, о чем мечтал Марти, если окажемся побежденными, наши действия послужат примером для народа Кубы, и из этого народа выйдут новые люди, готовые поднять знамя и идти вперед, готовые умереть за Родину. Народ поддержит нас в Ориенте и на всем острове. Молодежь столетия Апостола, как в 1868 и в 1895 г., здесь в Ориенте мы первые призовем: «Свобода или смерть!».

«Вы знаете план восстания,— продолжал Фидель,— его выполнение связано с несомненной опасностью и тот, кто выступит отсюда этой ночью, должен сделать это совершенно добровольно. Еще есть время подумать. Некоторые все равно должны остаться из-за нехватки оружия. Те, кто решили идти, сделайте шаг вперед»;^[43].

Все, ранее решившие участвовать в штурме «Монкада», сделали шаг вперед^[44]. Была отдана команда садиться в автомобили. Перед тем, как двинуться в путь, Фидель напомнил: «Убивать только в случае необходимости. Задача состоит в том, чтобы захватить посты неожиданно». Из «Сибонея» вышло 26 автомобилей.

 

Штурм казарм «Монкада»

Вперед, кубинцы,

Наш героизм оценит Куба.

Мы — солдаты,

Мы Родину идем освобождать.

Диас Картайя

 

На рассвете 26 июля 1953 г., когда Сантьяго был полностью поглощен забавами карнавала, стараясь забыть гнетущую тяжесть тирании Батисты, раздались выстрелы, которые нельзя было спутать с треском хлопушек и фейерверков. Отряд Фиделя Кастро штурмовал казармы «Монкада».

Бой начался в 5 часов 15 минут, когда автомобиль Фиделя, направляясь к месту атаки, неожиданно столкнулся с военным патрулем внешней охраны казарм. Атаку начали два других отряда. Они захватили Гражданский госпиталь и Дворец правосудия, прилегавшие к казармам^[45]. Несмотря на то, что момент внезапности был упущен, несмотря на то, что отряд в 50 человек заблудился в незнакомом городе, восставшим удалось проникнуть в одно из зданий казарм («Пост № 3») и принудить к сдаче находившихся там солдат. Но смелый штурм был остановлен бешеным огнем поднятых по тревоге и перепуганных солдат: заговорили два десятка пулеметов, сотни автоматов и винтовок. Повстанцы сражались героически. Но их силы и боеприпасы постепенно иссякли, 10 человек было убито, многие тяжело ранены. Фидель отдал приказ об отступлении. Отходили небольшими группами по 8-10 человек. Шестеро прикрывали отход. После двух с лишним часов неравного боя (150 против 2 тысяч) стрельба прекратилась.

18 человек во главе с Фиделем сумели достигнуть высоты Гран- Пиедро в горах, прилегающих к Сантьяго. Их окружили правительственные войска. Голод и жажда вынудили повстанцев предпринять попытку выйти из окружения, разбившись на группы по два-три человека. Некоторым это удалось, но большинство было захвачено солдатами. 1 августа на рассвете были взяты в плен Фидель и два его товарища, когда изнеможенные, они спали, спрятавшись от преследователей. От немедленной жестокой расправы их спас лейтенант Сарриа, знавший Фиделя по университету ^[46].

Неудачной оказалась начатая также 26 июля в 5 часов 15 минут атака повстанцев на казарму в Байамо. Атакующие, потеряв 11 из 27 человек, рассеялись по окрестностям города. Большинство из них было позже схвачено и убито. 

В то время как Фидель и его товарищи, отступившие в горы, еще сражались, на территории казарм «Монкада» началась расправа над сдавшимися и захваченными в плен повстанцами. Солдаты и офицеры зверски пытали и убивали пленных. Полковник Рио Чавиано, командир гарнизона Сантьяго получил личный приказ Батисты за каждого убитого солдата (они потеряли 17 человек) убить 10 повстанцев — пусть сдавшихся, раненых и прекративших сопротивление^[47]. Этот приказ выполнялся с хладнокровной жестокостью в течение 26-29 июля. Только пяти раненым удалось избежать смерти благодаря мужеству военных врачей Посады и Томайо Сильвейры, которые не позволили озверевшей солдатне стащить их с госпитальных коек. Остальные раненые были убиты, как и другие пленные. В поисках новых жертв убийцы рыскали повсюду, преследуя тех, кому удалось бежать. Резня приняла такой ужасный и отвратительный характер, что в дело вмешался архиепископ, пытаясь прекратить избиение. Всего было убито 70 раненых и сдавшихся повстанцев. Председатель апелляционного суда Мануэль Уррутия нашел в себе мужество подтвердить акт медицинской экспертизы, говоривший о том, что пленные подвергались пыткам.

Во время пыток пленным «предлагали сохранить жизнь, если они откажутся от своих взглядов. От них требовали ложных свидетельских показаний о том, что якобы Прио дал им деньги. И, поскольку они отказывались, возмущенные таким предложением, их продолжали подвергать жестоким пыткам. Их истязали, выкалывали им глаза, но ни один из них не выдал своего страдания, ни один из них не застонал: даже когда их лишали половых органов, они оставались в тысячу раз более мужчинами, чем все их палачи, вместе взятые... Так как они не могли сломить стойкость мужчин, то решили испытать храбрость женщин. С окровавленным человеческим глазом в руках сержант и несколько солдат ворвались в камеру, где находились наши подруги — Мельба Эрнандес и Айдее Сантамария,— и, обращаясь к последней, сказали: «Это глаз твоего брата, если ты не скажешь того, что он не захотел нам сказать, мы ему вырвем и второй». Она, больше всего любившая своего отважного брата, ответила с достоинством: «Если вы вырвали у него глаз и он вам ничего не сказал, я тем более не скажу вам ничего». Позже они вернулись снова и зажженными сигарами жгли ей плечи. Наконец, взбешенные ее молчанием, они сказали Айдее Сантамария: «У тебя уже нет жениха, потому что мы его убили». А она снова невозмутимо ответила им: «Он не убит, потому что умереть за родину —  значит жить». Никогда еще имя кубинской женщины не было связано со столь высоким актом героизма и достоинства.

 

Мельба Эрнандес и Айдее Сантамария

 

Они не пощадили даже тех, кто был ранен в бою и находился в одной из больниц города...

На рассвете пленных группами вывозили на грузовиках из крепости в Сибоней, Ла Майа, Сонго и другие места. Там их, связанных и избитых, высаживали из машин, чтобы убить в пустынных местах, а потом представить это дело так, будто эти люди убиты во время боя. Это происходило в течение нескольких дней, и не многие из тех, кто был захвачен в плен, остались в живых»^[48].

Зверства палачей Батисты вызвали возмущение жителей Сантьяго. Боясь восстания, военное командование установило в городе осадное положение. Войсками были заняты общественные и административные здания, подвергались проверке все автомашины в городе, на всех углах стояли патрули.

21 сентября 1953 г. в Сантьяго начался суд над участниками штурма казарм «Монкада», их сообщниками и людьми, схваченными по подозрению или просто попавшимися под руку. «Более ста человек очутилось на скамье подсудимых, оказавшись под дулами пулеметов и ружей сотни солдат, которые с примкнутыми штыками совершенно бесстыдно заполнили зал, где должно было вершиться правосудие. Большинство обвиняемых не имело никакого отношения к данному делу. Они в течение многих дней находились в предварительном заключении, .подвергались всевозможным издевательствам и оскорблениям в застенках, принадлежавших органам, осуществлявшим репрессии. Другая часть обвиняемых — их было меньшинство — была полна решимости с гордостью заявить о своем участии в борьбе за свободу, была готова с невиданной самоотверженностью сделать все, чтобы снять тюремные оковы с той группы людей, которых с бесчестными целями привлекли к этому процессу»^[49].

В ходе первого допроса обвиняемых и свидетелей Фидель Кастро, которому было разрешено как адвокату вести дело защиты, своими вопросами сумел обличить преступления батистовских солдат и офицеров. Ему удалось сразу же опровергнуть подстраиваемое обвинение повстанцев в «бандитизме». На вопрос прокурора, на что он, Кастро, малоизвестный молодой человек, рассчитывал, полагая, что его поддержит народ («тем более народ, столь недоверчивый и столько раз обманутый как народ Кубы?»), Фидель отвечал: только на то, на что рассчитывали другие борцы за освобождение народа — на любовь народа к свободе. Думая смутить этим руководителя повстанцев, прокурор спросил его, возможно ли. что Абель Сантамария читал труды В. И. Ленина? «Очень возможно,- отвечал Фидель,- так как мы читаем всякие книги, а кого совершенно не интересует социалистическая литература, тот — невежда»^[50].

Поведение Фиделя и его товарищей превращало суд над ними в суд над Батистой, его сатрапами и военщиной. Боясь широкой огласки, судебные и тюремные власти под давлением полковника Рио Чавиано, действовавшего по приказу диктатора, лишили Фиделя возможности выступать на суде. Вначале его хотели отравить, но узнав об этом, Фидель не принимал пищи. Тогда он был объявлен больным. Через Мельбу Эрнандес Фидель сумел передать суду письмо, в котором разоблачал действия тюремщиков и, в частности, писал: «Если для сохранения моей жизни мне нужно уступить хотя бы крупицу моих прав или моей чести, я предпочитаю тысячу раз расстаться с жизнью: справедливые слова из глубины пещеры значат больше, чем ¡целая армия»^[51].

Не сговариваясь, как один, на суде мужественно держались все товарищи Фиделя. Пройдя пытки и тяжелые допросы, ожидая жестоких приговоров, они не отступали от своих революционных убеждений, смело бросали обвинения своим мучителям и судьям.

6 сентября суд, который контролировался диктатором через его военных ставленников, вынес решение: на 13 лет заключения были приговорены Рауль Кастро, брат Фиделя, и еще три человека; остальные обвиняемые — 23 человека  — на срок от 10 до 3 лет тюрьмы; на полгода тюремного заключения — Мельба Эрнандес и Айдее Сантамария. 

Фиделя и трех его раненых товарищей судили отдельно. 16 октября был произнесен приговор. Фидель был осужден на 15 лет, а остальные на 10 лет тюрьмы. В день суда Фидель произнес свою знаменитую речь «История меня оправдает», речь, которая стала манифестом борьбы всех борцов против тирании Батисты. Заканчивая свою речь, Фидель оказал:

«Знаменитая французская Декларация прав человека и гражданина оставила грядущим поколениям следующий принцип: «Когда правительство нарушает права народа, восстание является для народа самым священным его правом и самой важной его обязанностью». Если один человек захватит власть, он должен быть приговорен к смерти свободными людьми. ...Как оправдать наличие у Батисты власти, которую он захватил вопреки воле народа, нарушив и предав законы республики?.. Мы родились в свободной стране, которую нам завоевали наши отцы, и скорее наш остров опустится в море, чем мы согласимся быть чьими-то рабами!...

Я заканчиваю речь в свою защиту. Но я не поступлю так, как поступают все адвокаты, которые просят свободы для подзащитного. Я не могу просить ее, когда мои товарищи еще страдают на острове Пинос в позорном заточении. Пошлите меня к ним разделить их судьбу. Ведь понятно, что честные люди должны либо погибать, либо сидеть в тюрьме, если в республике президентом является преступник и бандит...

Но перед судом остается еще один очень важный вопрос: дела 70 убитых, самое жестокое массовое убийство, которое мы когда- либо знали. Ответственные за это еще ходят на свободе, держа оружие в руках, а это постоянная угроза для жизни граждан. Если на них не падет вся тяжесть закона, будь то по трусости или потому, что этому воспрепятствуют, и против этого не выступят все судьи, мне остается только пожалеть о вашей чести, пожалеть о беспрецедентном случае, о том, что такое пятно пало на судебную власть.

Что касается меня, я знаю, что тюрьма будет для меня тяжелым испытанием, более тяжелым, чем для кого-либо. Она полна для меня угроз, низости и трусливой жестокости. Но я не боюсь тюрьмы, так же как не боюсь ярости презренного тирана, который отнял жизнь у 70 моих братьев!

Вы можете меня осудить! Это не имеет значения! История меня оправдает!»^[52].

Находясь в тюрьме на острове Пинос, Ф. Кастро не прекращал борьбы. Написанный им там «Манифест к нации» проник на волю через стены тюрьмы и тайно распространялся борцами против тирании. Его содержание, правда, в очень урезанном виде, передал по радио комментатор станции «Восточная волна» Луис Конте-и-Агуэро. В манифесте говорилось: «Кровью моих убитых братьев пишу я этот документ... Почему смело не осуждены страшные пытки и массовые убийства, жестокие и неистовые, лишившие жизни 70 юных пленников в течение 26, 27, 28 и 29 июля? Это обязательный долг живых и не выполнить его — позорное пятно, которое никогда не удастся смыть. История не знала подобного зверства ни во времена колонии, ни во времена республики. Я понимаю, что террор парализовал сердца долгим молчанием, но нельзя больше терпеть всеобщее молчание, которым трусость прикрыла эти ужасные преступления. Обличить преступления — в этом заключается долг. Это страшное оружие. Это шаг вперед на пути к революции...

26 к убинцев еще имеют силу, чтобы умереть, и кулаки, чтобы бороться! Вперед на завоевание Свободы!^[53]»

Стремление Фиделя обличить преступления диктатуры, не дать забыть о страшной жестокости палачей жертв «Монкады» было тем более оправданным, что июльские дни как бы провели грань между жестоким террором первых полутора лет правления Батисты и невиданным по своей жестокости и разнузданности террором последующих лет его правления. Кровь замученных жертв июльских дней сделала кубинского вурдалака ненасытным.

С 26 июля по всей стране проходили массовые аресты. Компартия была объявлена вне закона. Ее газета «Натисиас де ой» была закрыта. В переполненных тюрьмах томились аутентики, ортодоксы, коммунисты, участники «Движения молодежи столетия», люди, не принадлежавшие ни к каким партиям и организациям — все, кто когда-то был в оппозиции, кто подозревался полицией во «вредных» мыслях или в возможном сочувствии героям «Монкады» (многие были брошены в тюрьмы, не зная и не подозревая о готовящемся восстании). Людей пытали и убивали — в тюрьмах и домах, во время арестов и допросов. Беззаконие было санкционировано отменой на 90 дней конституционных гарантий и введением в августе 1953 г. Закона об общественном порядке, предусматривавшем самые драконовские меры против всякой критики диктаторского режима, против всякой попытки рассказать народу подробности июльских событий в Сантьяго.

Могло показаться, что отчаянная и смелая попытка овладеть казармами «Монкада» не принесла ничего, кроме жертв и усиления правительственного террора. Герои штурма не нашли поддержки у жителей Сантьяго. Их подвиг не вылился в народное восстание. Они были разбиты в бою. Многие из них погибли. Тем не менее 26 июля 1953 г. — важнейшая веха в истории Кубы. Этот день стал истоком освободительного движения, получившего позже название «Движения 26 июля». В значительной мере в зависимости от отношения к событиям этого дня стали более или менее явно размежевываться политические силы, одни, смыкаясь теснее с диктатурой, другие более или менее решительно выступая против нее. Многие, особенно среди молодежи, увидели в Фиделе Кастро вождя, который знает, чего он хочет, и не колеблясь готов решительно и до конца бороться с диктатурой, которого не страшит смерть и который верен чувству боевого товарищества.

Программа «Движения 26 июля», объединявшего вначале главным образом молодежь из среды интеллигенции и мелкой буржуазии, складывалась из кубинской революционной традиции, проникнутой идеями Марти, и избирательной платформы ортодоксов. Главная цель движения состояла в восстановлении конституции 1940г. и проведении в жизнь содержащихся в ней прогрессивных статей. Проследить начальные идейные основы «Движения 26 июля» можно по «Манифесту революционеров Монкада» (уничтоженному властями из боязни его убеждающей революционной силы), по речи Фиделя на суде, по его «Манифесту к нации» и письму, упоминавшемуся радиокомментатором Конте-и-Агуэро. Во всех этих документах говорится о намерении воплотить «неосуществленную мечту Марти», в них отвергаются всякие связи восставших со старыми политиканами и империализмом («с грязной коррупцией прошлого»), провозглашается намерение установить власть ортодоксов («сначала временно, а потом посредством всеобщих выборов»). При этом, высказанные в самом общем виде идеи «Манифеста революционеров Монкады» получили уже более конкретное определение в речи Фиделя на суде, а более концентрированное — в «Манифесте к нации».

В этом манифесте говорилось: «(Восстановление конституции 1940 г., сразу же после ее появления оказавшейся в неподходящих условиях, было первым пунктом нашей программы. Овладев столицей Ориенте, мы бы декретировали пять основных законов глубокого революционного содержания, которые имели бы целью: предоставление мелким колонам, мелким и малоимущим арендаторам земли в вечное владение — при возмещении государством тех, у кого земля будет отобрана; предоставление рабочим права на участие в распределении прибылей; предоставление колонам права на 55% загружать своим тростником сахарные заводы (эти меры, естественно, должны согласовываться с динамичной и энергичной политикой государства, непосредственно вторгающегося в дело создания новых отраслей промышленности, мобилизуя большие резервы национального капитала, разбивая сопротивление, организованное мощными интересами)^[54], Кроме того, было бы объявлено о снятии с постов всех представителей судебных, административных, муниципальных, провинциальных и национальных властей, которые изменили конституции 1940 г., присягнув статутам. Наконец, был бы издан закон, которым конфисковалось бы все имущество всех расхитителей за все время (республики) — после тщательного расследования».

Это была по существу программа буржуазно-демократической, антифеодальной и антиимпериалистической революции, сигнал к которой был дан 26 июля 1953 г., сигнал, заглушенный пулеметным огнем батистовских солдат и последующими репрессиями тиранического режима. Но сигнал все же был услышан и, если не поднял людей на борьбу, то нашел отклик в их сердцах и вызвал, если не страх, то озабоченность у правящей верхушки.

 

Узаконенная диктатура. «Движение 26 июля»

Диктатор, подавив июльское восстание 1953 г., именно после него начал проводить меры, которыми хотел «узаконить» свое правление. Было объявлено о проведении в 1954г. президентских выборов. Для выдвижения собственной кандидатуры Батиста создал Национально-прогрессивную коалицию, в которую вошли: Партия прогрессивного действия, Либеральная партия и Радикально-демократический союз. Аутентики — сторонники Прио и ортодоксы бойкотировали выборы. Грау Сан Мартин и поддерживавшие его аутентики выступили как оппозиция.

Кубинский журналист Пераса, склонный идеализировать роль Гpay, тем не менее писал в те дни: «Политическое положение не могло быть хуже. Ортодоксы жестоко спорили между собой. Аутентики и демократы-конституционалисты нападали на режим де факто, одновременно критикуя избирательную политику Грау Сан Мартина. Последний с неоправданной наивностью проповедовал путь к урнам... Группы, враждебные оппозиции, считали старого Гpay оппортунистом, предателем, который сговорился с диктатором устроить избирательный фарс... Батиста превратился в честолюбивого маньяка, испытывающего паническое чувство только от одной мысли, что он может лишиться власти»^[55].

Перед лицом разброда антибатистовских сил и стремления Батисты остаться у власти Народно-социалистическая партия, действовавшая в подполье, выступала за установление единства «всех сил, выступавших против тирании с более или менее демократических и прогрессивных позиций»^[56]. Партия призывала к созданию Демократического фронта национального освобождения. «Призывая к организации такого фронта, партия подчеркивала, что его основой должен быть тесный союз рабочего класса и крестьянства. Главная цель объединения всех антидиктаторских сил -  борьба за создание правительства Демократического фронта, в котором были бы представлены рабочий класс, крестьянство, мелкая городская и национальная буржуазия, а также все другие прогрессивные слои. Руководящая роль в таком правительстве должна принадлежать рабочему классу.

Основными требованиями разработанной Народно-социалистической партией программы Демократического фронта национального освобождения являлись: осуществление аграрной реформы, которая покончила бы с латифундиями и бесплатно передала землю крестьянам и сельскохозяйственным рабочим; национализация предприятий коммунального обслуживания, принадлежащих иностранным монополиям; всестороннее развитие кубинской экономики, в особенности национальной промышленности, и защита ее от империалистической конкуренции; повышение жизненного уровня трудящихся, снижение цен на предметы народного потребления и повышение зарплаты, помощь безработным; обеспечение демократических свобод и демократизации вооруженных сил; искоренение расовой дискриминации; уважение социальных завоеваний трудящихся и профсоюзной демократии; проведение независимой внешней политики, основывающейся на мире и мирном сосуществовании, поддержании дипломатических и торговых отношений со всеми странами мира, в том числе с Советским Союзом, Китайской Народной Республикой и другими странами социалистического лагеря»^[57].

Однако в условиях диктатуры и трудностей работы партии в подполье при нежелании руководителей антибатистовских группировок достигнуть единства, нельзя было думать о реальном выполнении столь далеко идущей программы. Учитывая, что, протестуя против режима Батисты, многие будут стихийно голосовать за Грау, НСП выдвинула лозунг: «Голосуем против!» Коммунисты разъясняли при этом, что «голосование за Грау не приведет к нужным результатам, и призывали голосовать не за Грау, а против Батисты, понимая, что в тех условиях единственно возможным способом голосовать против Батисты было отдать свой голос Грау» ^[58].

Лозунг «Голосуем против!» объединил подавляющее число избирателей. Но в 'последний момент Грау «перед лицом насилия», как он писал в своем обращении к народу^[59], снял свою кандидатуру, освободив Батисте поле деятельности для избирательных махинаций. Грау уподобился поддужному коню, который помогает разбегу более резвого, а потом сходит с беговой дорожки. Хотел он того или не хотел, он помог диктатору. Не имея соперников, расставив у избирательных участков военные посты, вынуждая избирателей силой идти к урнам, подтасовывая результаты голосования, Батиста добился собственного «избрания». Это произошло 1 ноября 1954 г., а 2 февраля 1955 г. он принял власть фактически от самого себя, а формально от подменившего его на время избирательной кампании Моралеса Кастильо.

Начав свое новое правление. Батиста объявил о намерении восстановить конституцию 1940 г. Уступая всеобщему требованию и надеясь смирить этим ненависть народных масс, правительство весной 1955 г. издало закон об амнистии. Были освобождены герои штурма казарм «Монкада». Идти дальше Батиста был не способен. Обещание восстановить в полной силе конституцию 1940 г. фактически не выполнялось. Выполнить его — означало поставить под угрозу режим диктатуры, который не изменился после президентских выборов 1954 г.

Предвидя, что сохранение диктаторского режима при растущем недовольстве народа может повести к взрыву возмущения, которое будет нелегко контролировать, а также желая вернуть себе политическое положение, которого они лишились при диктатуре, представители старых партий организовали Общество друзей республики, ставившее своей целью восстановить в стране парламентский режим. Председатель Общества, Косме де ла Торриенте 3 июня 1955г. обратился к правительству и всем партиям с призывом прийти к полюбовному соглашению, результатом которого явилось бы восстановление норм конституции 1940 г.

НСП понимала опасность и неизбежный провал предпринимаемой попытки и то, что желаемый Торриенте компромисс не принесет действительного облегчения народу. В подпольном издании НСП «Респуестас» от 31 декабря 1955г. говорилось: «Внимание, кубинцы! Внимание, рабочие, студенты, мужчины и женщины! Внимание, оппозиционеры! Осудим попытку бросить камень в народ со стороны господ консерваторов из президентского дворца и неотступно будем поддерживать и усиливать борьбу масс, народный протест, который уже вынудил Батисту маневрировать и который единственно только и может заставить его отказаться от власти»^[60].

Батиста вовсе не хотел разделять власть с кем бы то ни было. Призыв Торриенте не возымел никакого действия. Более того, видя, что формальная легализация диктатуры фальшивыми выборами не реабилитирует его перед народом, Батиста с новой силой обрушил на страну жестокий террор. Еще не успел высохнуть кровавый след прежних преступлений, как земля Кубы вновь была залита кровью истинных патриотов. И как нередко бывает в истории, жестокость и преступления тирана вселяли в него самого страх перед народом, страх, который толкал на еще большую жестокость и преступления. Смерть грозила каждому, кто осмеливался в какой-либо форме сказать «нет» диктатуре. Находились смельчаки, делавшие отчаянные попытки взяться за оружие. Так, 29 апреля 1956г. группа юношей во главе с Рейнольдо Гарсиа хотела повторить подвиг героев «Монкады». Но их плохо подготовленная попытка захватить казарму Гонкуриа (Матансас) потерпела неудачу. Они были рассеяны еще на подходе к казарме, а затем схвачены и убиты.

НСП стремилась сплотить разобщенные силы рабочего класса, мобилизовать его на всеобщую стачку, которая, как в 1933 г., могла бы стать отправной точкой и первым решающим ударом по диктатуре, ударом, за которым последует народное восстание, как в 1933 г. Воплощая в жизнь свои намерения, НСП после трудной и опасной подпольной работы и подготовки сумела организовать в декабре 1955 г. мощную всеобщую стачку рабочих сентралей, стачку, увенчавшуюся победой.

Отмечая героизм тех, кто с оружием в руках пытался свергнуть тирана, НСП считала, что этот героизм не может принести успеха, поскольку заговорщики не имеют связи с народными массами, а народные массы не организованы и не способны поддержать и расширить локальное выступление группы смельчаков.

НСП активно участвовала в кампании за амнистию героев 26 июля. Однако, исходя из идей порицания путчизма, как средства политической борьбы, видя безрезультатную до сих пор гибель заговорщиков и последующее усиление репрессий со стороны правительства, НСП не одобряла деятельности изолированных боевых групп повстанцев, считая, что она несет ненужные жертвы, отвлекает народные массы от организованной борьбы, провоцирует усиление репрессий.

30 июня 1956 г. подпольный орган Народно-социалистической партии писал: «НСП, будучи марксистской партией, представляет себе восстание масс как результат процесса, продолжительность которого зависит от зрелости сил... Иначе говоря, когда НСП говорит о забастовках, мертвых городах, о комбинации экономической и политической борьбы и о народном восстании, в которое должно все это вылиться в конечном счете, она не бросает народ на авантюру, а указывает путь, которым следует идти. Каждое действие должно отвечать обстоятельствам, а не быть импровизацией или принуждением, не принимающим в расчет реальность»^[61]. Далее указывалось, что партия настаивает на проведении всеобщих демократических выборов, но так как рассчитывать на это в условиях диктатуры нельзя, то следует готовиться к новому «12 августа», т.е. к свержению режима Батисты.

Свержение Батисты мыслилось по примеру 1933г.: в результате всеобщей забастовки, созревшей и подготавливаемой в ходе экономической и политической борьбы трудящихся, в первую очередь рабочего класса, против диктатуры. Для решения этой основной задачи партия направляла свои усилия на работу среди профсоюзов, поддерживая профсоюзное единство и одновременно разоблачая клику Мухаля, т. е. стараясь превратить КТК в боевую организацию рабочего класса. Для этого коммунисты создавали «Комитеты защиты требований рабочих», которые возглавили значительное число рабочих забастовок. В 1955г. была созвана Национальная конференция комитетов защиты. На конференции присутствовало 200 делегатов. Был избран Национальный комитет. Несмотря на то, что ему приходилось работать нелегально, именно при его участии была организована упоминавшаяся крупная забастовка сахарников в декабре 1955г.

Другой тактики придерживались участники «Движения 26 июля», руководителем которого был Фидель Кастро. Освобожденный вместе со своим братом Раулем и другими участниками штурма «Монкады», Фидель вынужден был вскоре покинуть Кубу, где он все время находился под угрозой быть убитым из-за угла наемным убийцей. Эмигрировав в Мексику, Фидель приступил к организации новой боевой группы, которая должна была возобновить вооруженную борьбу против Батисты, подав новый сигнал к всенародному восстанию. Задача была нелегкой, так как подавление восстаний 26 июля 1953г. и 29 апреля 1956г. во многих убило веру в действенность тактики изолированного военного выступления. За деятельностью заговорщиков следила мексиканская полиция, тайные агенты Батисты. Были провалы, аресты, конфискации оружия. Но Фидель не падал духом. Он вел усиленную пропаганду в пользу начатого дела и в Мексике, и во время специальной поездки в США, посылал эмиссаров в страны Латинской Америки. Он организовал сбор средств для снаряжения военной экспедиции на Кубу. Созданные в Мексике боевые группы из молодых эмигрантов-кубинцев под руководством участника гражданской войны в Испании республиканца генерала Альберто Байо обучались военному делу. Военная подготовка сочеталась с политическими занятиями, которые заключались, как писал один из участников, «в обсуждении и изучении самых насущных кубинских проблем -  политических, социальных и экономических; в анализе косвенных и непосредственных причин трагедии, которую переживала наша родина и т.д. и т.д.»^[62].

Почти три года шла напряженная идеологическая, пропагандистская, материальная и военная подготовка экспедиции в тяжелых условиях конспирации. Но вот настал момент, когда Фидель объявил во всеуслышание: «В 1956г. мы будем свободными или умрем как мученики!» Это означало, что экспедиция будет скоро осуществлена. К этому времени «Движение 26 июля» развернуло свою подпольную работу и на Кубе, где у него было много сторонников, особенно среди молодежи, так как тирания Батисты становилась все более нестерпимой, и находилось все больше людей, желавших активно участвовать в свержении Батисты. Среди руководителей «Движения», действовавших на Кубе, наиболее решительными и талантливыми помощниками Фиделя были Франк Пайс и Пепито Теи. Они готовили восстание, которое должно было быть приурочено к моменту высадки на Кубе экспедиции Фиделя.

Привлекательность «Движения 26 июля» в значительной мере объяснялась тем, что оно ставило задачу немедленного свержения Батисты. В этом движении участвовали люди различных политических убеждений, люди без определенных убеждений, но страстно желавшие покончить с диктатурой. Программа же движения была достаточно объемна и радикальна, чтобы вместить идеи самых широких слоев народа. За восстановление конституции 1940 г. выступало подавляющее большинство кубинского народа, большинство народа хотело воплощения в жизнь ее статей о ликвидации латифундий и защите национальной экономики. По сути дела программа «26 июля» пугала лишь клику Батисты, его приспешников в армии и государственном аппарате, а также латифундистов и капиталистов, связанных с американскими монополиями, американских империалистов — тех, кого вполне устраивал существовавший на Кубе режим. Более или менее отчетливо Фидель и его ближайшие соратники понимали, что свержение Батисты и восстановление конституции 1940 г. не являются гарантией освобождения Кубы от ее внутренних зол и ига империализма. На одном из митингов в Нью-Йорке Фидель говорил: «Кубинский народ не хочет простой смены правительства. Куба страстно желает радикальных перемен во всех областях общественной и экономической жизни. Народу нужно нечто другое, чем абстрактная свобода и демократия… Нет большей трагедии, чем трагедия человека, способного и желающего работать и который голодает из-за отсутствия работы»^[63]. В какие формы должны вылиться будущие перемены, руководители «Движения 26 июля» представляли себе не очень ясно. Но они прежде всего хотели свергнуть Батисту любым возможно более скорым путем, считая таковым военное выступление своих боевых отрядов, которое, как они надеялись, поднимет весь народ. Они верили, что, победив Батисту, они найдут средства и формы для преобразования страны и ее освобождения от империализма.

«Движение 26 июля» и Народно-социалистическая партия были на Кубе главными революционными и передовыми силами борьбы против диктатуры, силами, ориентировавшимися на широкое народное антибатистовское движение. Одни рассчитывали главным образом на стихийный порыв народа, вызванный их немедленной и отчаянной инициативой. Другие направляли свои усилия на подготовку организованного выступления народа, в первую очередь рабочего класса, когда созреют условия для такого выступления. Одни в случае свержения Батисты, для своих дальнейших действий предполагали найти средства и формы главным образом в ходе будущих преобразований. Другие полагались на свои теоретические положения, наметив заранее определенную тактику свержения диктатуры, а также цель, средства и формы проведения будущих преобразований.

НСП и «Движение 26 июля» действовали раздельно. Но одновременно они дополняли друг друга. Для свержения диктатуры и дальнейшего переустройства страны нужна была смелая инициатива молодежи Фиделя и организация масс, к которой стремились коммунисты. И если вспомнить положения из документа коммунистов «Демократическое разрешение кубинского кризиса» и приведенный отрывок из речи Фиделя в Нью-Йорке, то мы увидим сходство в главной цели восстания — свержение Батисты, но не с простой заменой правительства, а с введением одновременно коренных преобразований. В главном коммунисты и участники «Движения» действовали в одном направлении. Дальнейшая борьба должна была объединить их.

---

Примечания

1. Есть данные, что сотрудники американского дипломатического и военного представительств участвовали в организации заговора Батисты (К. Обыден.Куба в борьбе за свободу и независимость.М., 1959.стр. 30; Б. Рока. Куба — свободная территория Америки. М., 1961, стр. 10). ↩
2. R. Cepero Bonilla. Obras históricas. La Habana, 1963, p. 314. ↩
3. С. Гонионский. Латинская Америка и США. М., 1960, стр.261. ↩
4. С. Гонионский. Латинская Америка и США. М., 1960, стр.262-263 ↩
5. Б. Рока. Куба — свободная территория Америки. М., 1961, стр. 11-12 ↩
6. «Constituciones de la República de Cuba», p. 243 ↩
7. «Рекомендации Траслоу» («план Траслоу») — план «оздоровления» экономики Кубы, разработанный в 1950 г. комиссией Международного банка реконструкции и развития (МБРР) во главе с президентом Нью-Йоркской фондовой биржи Ф. А. Траслоу. План исходил из того, что «оздоровить» экономику Кубы можно было за счет, во-первых, большего подчинения ее американским корпорациям (в т.ч. путем приватизации государственного сектора и продажи приватизированных предприятий североамериканцам) и, во-вторых, за счет снижения до уровня 1940 г. заработной платы рабочих сахарной промышленности. Так как предполагалось, что последняя мера встретит со стороны рабочих массовый отпор, «рекомендации Траслоу» предлагали создать на Кубе мощное объединение предпринимателей, чтобы те выступали против рабочих единым фронтом, и изменить трудовое законодательство, что позволило бы снижать зарплату без всяких оснований и так же без оснований увольнять рабочих. – Ред. ↩
8. Б. Рока. Основы социализма на Кубе, стр. 126. ↩
9. Подробно о террористической политике Батисты в 1952—1953 гг. см.: A. Azсuу. Cuba: campo de concentración. México, 1954. ↩
10. Е. Roig de Leuchsenring. Males y vicios de Cuba republicana. La Habana, 1961, p. 164. ↩
11. Б. Рока. Основы социализма на Кубе, стр. 174—'175 ↩
12. А. Аzсuу. Op. cit., р. 183. ↩
13. З.Петрова. Американский империализм и общественная жизнь Кубы в период диктатуры Батисты. «Куба». Историко-этнографические очерки. М., 1961 стр. 410—411. ↩
14. А. Аzсuу. Op. cit., р.9. ↩
15. К. Обыден. Указ. соч., стр. 32.  ↩
16. С. Гонионский. Латинская Америка и США. М., 1960, стр.264-265. ↩
17. А. Аzсuу. Op. cit., р.291-292 ↩
18. E. Chester. A sergeant named Batista. N. Y., 1954. ↩
19. Там же, стр. 508. ↩
20. «Правительственная политика вмешательства практически затрагивает все стороны сахарной промышленности. Правительство устанавливает дату и размеры сафры, квоты продукции для инхенио и колонов, квоты для продажи сахара на трех рынках — мировом, американском и местном,- регулирует цены сахарного тростника, фиксирует заработки сельскохозяйственных рабочих и рабочих инхенио и непосредственно торгует сахарными заводами, а порой и значительной частью продукции сахара. Сахарная промышленность — огромный картель, управляемый государством. Конкуренция ограничена существующим (монополистическим) объединением. Невозможно основать новые инхенйо. Но это не социалистическое обобществление, потому что собственность принадлежит не государству, а частным лицам, хотя правительство с некоторого времени выполняет функции, которые соответствуют функциям предпринимателя. Правительство не использует, а злоупотребляет этим контролем.Существующий режим не изобрел и не усовершенствовал порочную систему спекуляции сахаром и сахарными заводами. Но поистине никогда сахарная политика не отвечала столь полностью интересам спекулянтов, как политика, проводимая людьми, совершившими и поддержавшими мятеж 10 марта» (R. Cepero Bonilla. Obras históricas. La Habana, 1963, p. 309—310). ↩
21. По состоявшемуся соглашению между сахаропроизводящими странами Куба получила право вывозить на сахарный рынок 2,25 млн. т сахара (на деле вывозилось меньше — подробнее см. R. Серег о Bonilla. Op. cit., p. 349). В США Куб а вывозила в 1951-1958 гг, в среднем около 2,9 млн. т («La posición del azúcar», p. 30). ↩
22. Экспорт сахара, составлявший в '1952 г. 7,2 млн. т, в 1953—1954 гг. упал приблизительно до 5 млн. т, а стоимость экспорта с 1951 по 1954 г. Уменьшилась на 55% (Я. Машбиц. Экономика Кубы на подъеме, «Куба», Истооико-этнографические очерки. М., 1961, стр. 80). ↩
23. Там же. ↩
24. «Bohemia», 30.1 1955. ↩
25. «Respuestas», 12.V 1956 ↩
26. R. С е р е г о Bonilla. Op. cit., p. 427.  ↩
27. В 1955 г. объявленные официально, а следовательно, сильно преуменьшенные, доходы, например сахарной компании Манати, составили 115 тыс. песо, компании Вертиентес — 856 тыс. песо, а компании «Гуантанамо шугар»— 1 200 тыс. песо («Respuestas», 4.II 1956).«Прибыли американских монополий на Кубе составляли от 20 до 40% на вложенный капитал, т. е. срок окупаемости не превышал 3—5 лет. Только за 1957—1958 гг. прибыли монополий достигли 200 млн. долларов» (А. Ефимов, А. Анчишкин. Куба планирует свою экономику. М., 1963, стр. 8). ↩
28. К. Обыден. Куба в борьбе за свободу и независимость. М., 1959.стр. 32-33; С. Гонионский Латинская Америка и США. М., 1960, стр. 262. ↩
29. Примечательно, что рост инвестиций шел главным образом не за счет вложений капитала в сельское хозяйство (около 30%) и другие виды производственной деятельности, а за счет вложений в сферу обслуживания (несколько менее 50%), где контроль американцев распространялся на 90% всех предприятий («Investment in Cuba», p. 100; R. Smith. The United States and Cuba.1917-1960. N.Y. 1963. p/167). ↩
30. К. Обыден. Куба в борьбе за свободу и независимость. М., 1959.стр.33. ↩
31. H. Matthews. He Cuban Story. N.Y., 1961. А.Ефимов, А. Аничишкин. Куба планирует национальную экономику. М., 1963, стр. 8. ↩
32. Ф. Кастро. Речи и выступления. М., 1960, стр. 423. ↩
33. A. Lапсiку Sánchez. Elecciones у administración еl la República. La Habana. 1952. ↩
34. «Recurso de inconstitucionalidad establecido ante el tribunal de garantías constitucionales y sociales por más de veintoicinco ciudadanos contra la Ley constitucional de 4 de abril de 1952... bajo la dirección der dr. Ramón Saydin y Márquez Sterling». La Habana, 1953; Си. также: «Adhesión del dr. José Portuondo y de Castro al recurso...» La Habana, 1953. ↩
35. Б. Рока. Куба — свободная территория Америки. М., 1961, стр.18. ↩
36. Там же. ↩
37. A. Azсuу. Cuba: campo de concentración. México, 1954, р. 180. ↩
38.  Подробнее биографию Фиделя Кастро см.: С. Rodríguez Могеjon. Fidel Castro. Biografía. La Habana, 1959. ↩
39. Оружие,— рассказывал позже Фидель Кастро,— было приобретено ценой беспрецедентных в истории республики жертв с нашей стороны» (Ф. Кастро. Речи и выступления. М., 1960, стр. 18; см. также: П. Мирет. Группа поистине героическая. «Куба», июль 1965). Будущие участники восстания отдавали для приобретения оружия все имеющиеся у них средства, иногда до последней копейки. ↩
40. М. Rojas. Moncada, t. 1. La Habana, 1960, p. 36. ↩
41. Всего подготовку прошло 1200-1400 человек. ↩
42. Ф. Кастро. Речи и выступления. М., 1960, стр. 44-45.Такое вторжение было осуществлено генералом Масео во время войны за независимость. ↩
43. М. Rojas. Moncada, t. 1. La Habana, 1960, p.95-96. ↩
44. Весь отряд состоял из 153 человек (27 из них должны были действовать в Байамо), включая двух женщин (Айдее Сантамария и Мельба Эрнандес). ↩
45. Гражданский госпиталь захватил отряд под командой Абеля Сантамария (21 человек), Дворец правосудия занял отряд брата Фиделя — Рауля Кастро (10 человек). ↩
46. За это он был уволен из университета ↩
47. Генерал Мартин Диас Тамайо объявил офицерам сантьявского гарнизона: «Позор для армии, что ее потери в три раза превосходят потери нападавших. Батиста, Табернилья, Угальде Каррильо и другие высшие офицеры после совещания решили, и мы разделяем это мнение, что нужно дать незабываемый урок. Хочу сообщить вам, что Совет министров только что отменил действие 25 статьи (конституционных статутов). Этим я хочу сказать, что закон теперь снимает ответственность за жизнь пленных» (A.. Azсuу. Cuba: campo de concentración. México, 1954, p. 105—106). ↩
48. Ф. Кастро. Речи и выступления. М., 1960, стр. 62-63. ↩
49. Там же, стр. 17. ↩
50. М. Rojas. Moncada, t. 1. La Habana, 1960, p.45, 60. ↩
51. М. Rojas. Moncada, t. 2. La Habana, 1960, p.24. ↩
52. Ф. Кастро. Речи и выступления. М., 1960, стр.89-92. ↩
53. «Mártires del Moncada». La Habana, 1965, p. 7—16; М. Rojas. Moncada, t. 1. La Habana, 1960, p.102—115; A. Azсuу. Cuba: campo de concentración. México, 1954, р.117—123. ↩
54. Подразумевается: интересы капиталистов и помещиков, иностранных империалистов. ↩
55. С. Peraza. De Madrid a la Habana con elecciones. Triple A La Habana, 1954, p. 27—28. ↩
56. Б. Рока. Куба — свободная территория Америки. М., 1961, стр. 38. ↩
57. К. Обыден. Куба в борьбе за свободу и независимость. М., 1959.стр.43. ↩
58. Б. Рока. Куба — свободная территория Америки. М., 1961, стр. 44. ↩
59. A. Lancí s. El proceso electoral de 1954. La Habana, 1955, p. 112. ↩
60. «Respuestas», 31.XII  1955. ↩
61. «Respuestas», 30.VI  1956. ↩
62. F. Sánchez Amaya. Diario del Granma. La Habana, 1959, p. 19; см. также: «От Сьерра-Маэстры до Гаваны». М., 1965, стр. 5-8. ↩
63. J. Arnault. Cuba et le marxisme. Paris, 1958, p. 66, ↩