Сталкер (рассказ)

Вытянувшийся вдоль берега затейливо изгибающейся Сузы, Крупянск жил обыкновенной жизнью обездоленной российской провинции. Пяток некогда знаменитых, а теперь хиреющих оборонных предприятий, Политех, десяток техникумов, новомодно перелицованных в колледжи, три гостиницы, вокзал, драмтеатр (втрое старше МХАТа) и обычные работящие люди.

Туго прикипала к городу спекулянтская плесень. Местный коммерческий банк, хоть и обеспечивал служащим зарплату вчетверо большую, чем на госпредприятиях, по московским меркам походил больше на средней руки обменник. Коммерция внедрялась в несытую жизнь крупянинцев с трудом. Нечего с них было взять, а какая тогда коммерция?..

Валерка родился и жил в Крупянске. Когда закончил школу, для Политеха силенок не хватило: учился усердно, но не блестяще, а на репетиторов у матери денег не было. Выбрал железнодорожный колледж. И хотя по началу сильно страдал, оттого что не прошел на машиниста и попал на ремонт автоматики путей, со временем проникся к этому делу уважением.

И Валерке очень повезло. Гораздо больше, чем многим его одноклассникам. Учиться ведь смогли далеко не все. И лень было, и трудно, да и работать скорее спешили. А какая в провинции работа? Кто поудачливей - сидел в ларьках и торговал пивом-шоколадками. Кто-то зацепился на рынке - чужаков на крупянский центральный рынок не пускали: у всех на памяти была "куликовская битва", когда местная крупянская братва "отоваривала" заехавших было азеров. Так что перехватить кой-чего можно было, только все равно чувствовалась за рядами русских торговок и кучками смолящих в перекур грузчиков чья-то нездешняя рука. Да кого это волновало - давали б жить.

Лишь двое из Валеркиного класса рванули "в люди": Стас Миронов уехал поступать в Москву (поступил или нет, было неизвестно, только назад Стас не вернулся), а Володя Кныш учился на третьем курсе Политеха. И это было понятно, оба в школе были отличниками, их еще тогда "ботанами" в глаза звали. Володя и Валерке помогал в Политех готовиться, зимними вечерами сражались они вдвоем с неуступчивыми логарифмами. Не помогло...

Володин звонок, раздавшийся субботним утром, Валерку удивил. Они давно уже не общались, так, при встрече привет-привет. И за дежурным "как дела?" Валерка почувствовал, что у Володи к нему какое-то дело и дело спешное.

- Валера, - начал Володя, когда через четверть часа они встретились в сквере, - ты хорошо знаешь территорию за вокзалом и депо?

- Да, мы там практику проходим, весной на уборку - пути чистить - гоняют. А что?

- Есть очень важное дело, только мне нужно точно знать. Если не уверен, лучше сразу скажи.

- Ну, спрашивай.

- На пути пройти можно?

- Проходная у деповских, от вокзала две остановки...

- Нет, мимо проходной?

- Можно, наверное... А что нужно-то? Ты тоже, знаешь, не темни.

- Короче так, нужно подойти к поезду, но не на вокзале, и так, чтобы никто не увидел.

- Это трудно... А что, на вокзале нельзя?

Володя встал с лавки и медленно пошел по скверу. Валерка встал за ним.

- Валер, дело такое... В общем, человек тут один. Надо ему надо уехать. Но на вокзал нельзя. Он не преступник никакой, но нельзя.

- Че, на счетчике, от братвы бегает?

- Нет... Словом, можно как-нибудь в поезд до или после вокзала попасть?

- А как ты попадешь, чудак, двери в вагонах открытыми не держат.

- Ну, а если, допусти, открыта дверь?

Валерка задумался. На подъезде к Крупянску уже пятый год ремонтировали резервную линию. Резерв не резерв, а пока она была, по ней раз в два дня пускали проходящий ночью южный экспресс, шедший почти стык в стык с фирменным "Москва-Крупянск". А как ремонт начали, ерунда вышла: экспресс, и так стоявший в Крупянске 8 минут, еще на минуту стали останавливать за полкилометра перед вокзалом. Шуму из-за этого конвейера было! Думали не надолго: на год, ну на два. Ага! Полуразобранная резервная линия зарастала травой, а начальник узла с тоскою ждал, когда припрется в Крупянск какой-нибудь министерский и взмылит всем холку по первое число. Володя внимательно выслушал Валеркин рассказ. На том пока и расстались.

Заинтригованный Валерка шел домой и обдумывал разговор. Володя был парень хороший, не верилось, чтобы дело было нечисто. "Попал в историю...", - решил Валерка. И был отчасти прав.

* * *

За десять часов до этого разговора из московского поезда в Крупянский вокзал входил высокий молодой человек с небольшой сумкой через плечо. Не зная еще толком, когда и где придется сегодня ужинать, он выпил час назад поездного чаю, и уже пожалел об этом.

Мало того, что вода из титана была с привкусом, он к тому же обжег кипятком язык.

Он взглянул на часы в тот момент, когда сошел с вокзальной лестницы. И в это самое мгновение на его спину обрушился первый удар. Машинально наклонившись, он пробежал пару метров, чувствуя, как спину будто обожгло наискось от правого плеча. А навстречу, в узком пространстве между вокзальными ларьками, бежал спортивного вида, коротко остриженный парень. Макс инстинктивно понял, что этот бритый, и тот, кто бил сзади, - заодно. И тут же остро пожалел, что не послушался Иваныча, который еще в Москве предупреждал: "Иди из вагона почти сразу: всегда лучше быть в толпе..."

Между первым и вторым ударом прошла едва ли секунда. Судя по всему, нападавший пытался достать голову, но устоявший Макс непредсказуемо метнулся сначала в одну сторону, затем в другую, и удар пришелся вскользь. Макс, у которого на секунду потемнело в глазах, отчетливо услышал треск рвущейся куртки и почувствовал, как хрустнула ключица.

Думать было некогда, решение принял мгновенно: оборачиваться нельзя, время на поворот равно времени замаха и следующий удар придется в лицо; вперед бежать нельзя - бритый уже разворачивался для удара. Боковым зрением, так и не выпрямившись и продолжая бежать, Макс увидел щель между киосками. Споткнувшись о железную урну, он ввалился в эту щель. Падая лицом в вонючую темноту, зацепился сумкой за край киоска. Прежде чем лопнул плечевой ремень, он почувствовал, как тот впивается в переломанную ключицу, и заорал от боли. В тот же миг он ощутил резкий, жгучий удар по левой голени и услышал сзади матерную брань.

Упав на колени, он на мгновение замер, чумея от боли. Но в следующую секунду вскочил на ноги и, с трудом протискиваясь между железными стенками ларьков, рванулся вперед.

Внезапно он выскочил под световой конус фонаря и тут же услышал сзади: "Вот он, сука! Держи..." Но то ли его преследователи замешкались над упавшей урной, то ли сдуру оба толкнулись в узкий проем, только Макс, собрав все силы, успел скрыться в кромешной тьме ближайшего проулка. Бежал, сильно хромая, увязая в грязи: боялся, что на асфальте шаги будут слышнее.

Спустя минуту ощутил, что всю левую сторону груди будто стянуло железным тросом, стало трудно дышать, и боль в ноге становилась все острее. Первый подъезд был на кодовом замке, а дверь во второй оказалась приоткрыта. Упав в темноту, он сразу же попал левым плечом на перила и снова взвыл от боли. Но тут же, стиснув зубы, свалился на пол и толкнул ногой дверь. Замок сзади щелкнул, и по ушам ударила тишина.

* * *

Володя увидел Макса не сразу. Прошло минут семь после прихода поезда. Когда схлынул основной поток пассажиров, он заметил того, кого ждал. Приметы совпадали полностью, и Володя пошел ему навстречу. Кто-то грубо толкнул его сзади в плечо, и Володя увидел бритый затылок и крепкую фигуру бегущего. В следующее мгновение за спиной Макса мелькнула рука в темной перчатке, сжимающая узкий черный стержень, и Макс резко согнулся, метнувшись влево.

Володя замер. Закричала какая-то женщина. На секунду бегущий навстречу Максу заслонил его от Володи. Что-то происходило там, впереди. Грохнула упавшая железная урна. "Милиция! На помощь!"- закричал тот же женский голос. Володя, впавший было в ступор, очнулся и побежал вперед. Гремело какое-то железо. "Вот он, сука! Держи..." Володя подбежал к месту схватки. У проема между вокзальными ларьками на асфальте рассыпан мусор. Через проем, в свете отдаленного фонаря Володя увидел две бегущие фигуры. Он оглянулся и ринулся в проем. Последнее, что увидел краем глаза, - словно окаменевший милиционер на ступенях вокзала...

Проскользнув меж ларьками, Володя выскочил на освещенный пятачок. Шаги бегущих удалялись в сторону центра. Он бросился вслед за ними. Через квартал, на перекрестке он заметил впереди себя двоих, напряженно оглядывающихся по сторонам. "Потеряли!" - мелькнуло в голове, и он вжался в стену дома, скрывшись в тени.

По тому, как они тыркались, он понял - не местные. Грязно ругаясь, нападавшие повернули куда-то направо и исчезли в темноте. Володя тяжело дышал и пытался сосредоточиться. "Где же его искать?" Володя сообразил, что бежал сюда минут пять. "Далеко, они б его нагнали". Решил вернуться к вокзалу.

Внимательно оглядываясь, Володя шел по полутемной улице. Никаких признаков того, что всего несколько минут назад здесь пронеслась погоня. Место было немноголюдным. Московский поезд приходил в половине одиннадцатого, и уже давно стемнело. И Володе ни за что не удалось бы найти Макса, если бы не испачканные кровью ступени у одного из подъездов. Бритые слишком спешили, и, по счастью, этого не заметили. Осторожно зайдя в подъезд, Володя сразу заметил Макса. Тот был на грани сознания, но тоже увидел вошедшего человека. Макс вжался в стену, лихорадочно соображая, как спастись. И вдруг услышал пароль - первую фразу из Устава Красной молодежной гвардии. Свинцовая тяжесть охватила тело. Он заплакал.

* * *

То, что Макса вели прямо из Москвы, было ясно. На следующий день встали поздно: только к четырем утра, благодаря Володиной тетке, работавшей в больнице, Максу загипсовали плечо, зашили рваную рану на голени, констатировав трещину в кости. Добравшись до дома, Володя напоил Макса чаем (от еды тот отказался: его тошнило от потери крови) и уложил спать.

Родители, знавшие, чем занимается сын, понимали, почему он этим занимается. Они были бы рады, если бы Володя был простым студентом и не впутывался в "политику". Но они слишком хорошо знали, кого воспитали, и поэтому, пряча тревогу, старались хотя бы не мешать. Когда же Володина мать увидала на пороге белого как бумага, перепачканного Макса, опиравшегося на плечо Володи, лицо ее исказила внезапная гримаса. Она бросилась помогать, раздевать гостя, и дала волю слезам только тогда, когда дверь Володиной комнаты закрылась за ребятами.

Деньги Макс привез в целости. Писем из Центра обычно не писали, все что нужно, передал на словах. Володя ждал этих известий. Он, и четверо его бойцов давно уже задумали одно дело, но не были уверены в правильности своего замысла. Макс привез из Москвы добро. Текст листовки был утвержден, и деньги на печатание переданы. Конечно, по большому счету все это можно было бы сделать и не приезжая. Но, во-первых, Макс был в Крупянске проездом, дальше его путь лежал в Поволжье, где он должен был подключить к организации несколько новых групп; во-вторых, за последние две недели в Москве подверглись нападению уже трое членов штаба, и было принято решение удалить Макса из столицы.

Как выяснилось, запоздалое.

Макс был не намерен задерживаться. Ему было неловко обременять Володиных родителей, особенно было жаль его маму, слишком очевидно болевшую за сына. Но Володя настаивал на нескольких днях отдыха: "Куда ты с таким плечом!"

Все радикально переменилось, когда Володя, возвращаясь утром после встречи с Валеркой, заметил в конце двора спортивного кроя фигуру, торчащую на лавке у детской площадки.

* * *

План Валерки, о котором Володя сообщил в Москву, был принят. Не составило большого труда договориться с проводником, тот уже не раз провозил на юг посылки с газетами. На этот раз условились так: как только поезд встает на семафоре перед Крупянском, в тамбуре седьмого вагона справа по ходу движения откроется дверь, и Макс сможет попасть внутрь. Билет для него был куплен в Москве и передан проводнику вместе с двумя тысячами рублей, в которые последний оценил свои услуги. Дело зависело от того, кто сможет провести Макса к путям. У Володи не было выбора. Он снова позвонил Валерке.

* * *

Начальник Крупянского ГУВД полковник Зворыкин люто ненавидел московских. Он приходил в ярость от того, с каким столичным гонором язвительно подчеркивалось его провинциальное положение. При этом полковник, разумеется, не видел никакого противоречия между этим своим чувством и главной мечтой, которую пронес через всю службу: самому стать одним из таких московских.

Телефонограмма о прибытии в Крупянск двух "внештатных сотрудников" вкупе с прилагаемыми приметами и требованием "контролировать их действия со стороны, не вмешиваясь по мере возможности" взбесила Зворыкина. При всем равнодушии к букве закона, необходимом всякому служащему в российском МВД, а тем более занимающему в нем руководящий пост, он с нескрываемой брезгливостью относился к использованию "горилл". Зная об этом столичном поветрии, прививавшемся не без потворства "чекистов", он жестко пресекал подобную практику в своем управлении. Ему было понятно, когда за неотработанные бабки вышибали мозги какому-нибудь депутату, или местный "король рынка" устраивал автомобильную аварию своему партнеру. Эти сами шли на такую жизнь, знали, зачем и за что. Но когда перед ноябрьскими праздниками он вдруг получил установку из центра демонстративно "отработать" "радикальную" красную оппозицию, это ему совсем не понравилось.

Такой приказ относился к категории самых неудобных, потому что при любом раскладе мог в итоге выйти боком. Потому-то тертый калач Зворыкин, заложившись, где мог, и, похерив московские рекомендации, исполнение которых при огласке могло стоить ему не только поста, но и кое-чего похуже, после попытки красных развернуть знамя попросту направил на площадь ОМОН. Этим и приказывать ничего было не нужно.

Когда ОМОНовцы начали валить студентов на асфальт и выбивать из них дурь, Зворыкин мысленно послал по матушке "оперативных гениев" из московских кабинетов - "Внучата Зубатова, етить...", - и отвернулся от окна. Никакой особой жалости к юным безмозглым романтикам он, конечно, не испытывал. Просто глядя на щуплых подростков, околачиваемых налитыми ветеранами чеченских кампаний, он вдруг вспомнил своего семнадцатилетнего Сережку, о поступлении которого в московский Институт МВД только на прошлой неделе удалось договориться со старым корешом, доросшим в столице до ХОЗУшного генерала. Дело было лишь за десятью тоннами зеленых, но это проблема решаемая...

И теперь эта телефонограмма. Она, чувствовал Зворыкин, ничего хорошего не сулила.

Гром грянул субботним утром. Происшествие на вокзале угодило во все криминальные сводки. Дикий, нетипичный для Крупянска случай привлек всеобщее внимание, сюжет о нем крутили уже в дневных местных новостях.

Местный рупор президентского движения "Легион" моментально перевел стрелки на городских лимоновцев. И зря, потому что лимоновцев в Крупянске было всего человек семь. Да к тому же их "геноссе", 24-летний автомеханик, загремевший на шумной акции в Москве, уже год дожидался суда в одном из столичных изоляторов. Да и не ясно было, зачем нацболам это: больше походило на месть или предупреждение.

Зворыкин понял сразу - это дело рук не местных.

Уже днем, в половине одиннадцатого из управления позвонил дежуривший по городу заместитель, и просил, если возможно, прибыть на службу.

В приемной дожидался начальник Восточного РОВД, положивший на стол рапорт сержанта Жадова, дежурившего на привокзальной площади минувшим вечером.

* * *

Семен Жадов был и рад этому дежурству, и не рад. Дело в том, что в полдень он отвел жену в роддом. Это был очень жданный и желанный ребенок. И Семен сполна ощутил, что такое тревога за близкого человека, когда ты не в состоянии помочь. Дежурство заставляло жить в привычной колее, занимать свое внимание тысячью бессмысленных мелочей, и от этого было легче.

И все же мягкое похлопывание по плечу вывело его из какого-то подобия оцепенения.

- Браток, что же ты! - Перед ним стоял приземистый парень, очень плотного сложения. - Там на перроне женщину обижают...

Мягким ежиком торчали у незнакомца коротко остриженные волосы. Забавный курносый нос шел к озорным огонькам темных глаз. Незнакомец бросил недокуренную сигарету и легко сбежал по лестнице на площадь.

Жадов заспешил через зал ожидания к поездам, но, пройдя полпути, остановился. Что-то его насторожило, и он повернул назад.

На площади послышался женский крик, а затем: "Вот он, сука! Держи..."

Когда Семен выскочил к выходу на площадь, над нею висело ощущение чего-то разразившегося несколько мгновений назад. Цепкий взгляд сержанта тотчас уловил и вжавшуюся в киоск женщину, и рассыпанный мусор, и худощавого парня, который перед тем как заскочить в щель между ларьками оглянулся и посмотрел Семену прямо в глаза.

* * *

Обычная история - разгильдяй на посту. Но Жадов настаивал на том, что бритый совпадает по описанию с ориентировкой, пришедшей в телефонограмме о внештатных сотрудниках из Москвы. Второго, с которым встретился глазами в последний момент, сержант запомнил плохо и описать не смог.

- Да-а-а. Ну и где этот идиот? Зовите его сюда.

- В роддом поехал, товарищ полковник.

- ???

- У него ночью сын родился.

- Черт знает что! Папаша... Ладно, с этим потом. Все, свободны.

Вызвав начальника пресс-службы, Зворыкин потребовал у секретаря выяснить, кто обеспечивает оперативное сопровождение по злосчастной московской телефонограмме. Пока он объяснял холеному подполковнику, чье сытое лицо регулярно излучало на местном телеканале оптимизм в связи с неизменным ростом процента раскрываемости, что в ближайшие сутки тот под свою ответственность обязан все отрицать и выкручиваться как умеет, секретарь выяснил, что за московских "внештатных" ответственен майор Худяков. Майор оповещен и выехал на работу.

Разговор с Худяковым был коротким. Да, тот ждал появления этих людей. Они позвонили около полуночи и назвали условную фразу. По их просьбе он "пробил" одну фамилию в Крупянске - Кныш. Их поселили на конспиративной квартире - "объекте А". Где они сейчас, он не знает. Время для контрольного звонка - 16.00.

- Значит так, Худяков, чтобы этих... в общем, чтобы после ноля часов их духу в городе не было.

- Но, товарищ полковник…

- Никаких "но". Выполнять. Об исполнении доложишь мне лично. Свободен.

Зворыкин прекрасно понимал, чем рискует, отдавая такой приказ. Но еще лучше он понимал то, что с каждым часом он все определеннее превращается в дурацкую крышу для каких-то отморозков, которые бог весть что еще могут натворить. А пешкой в чужих партиях полковник Зворыкин быть не любил и не хотел.

Реакция не замедлила. Подняв трубку зазвонившего аппарата оперативной связи, Зворыкин услышал:

- Николай Иванович, добрый день, Емцов говорит.

Подполковник Емцов был первым замом начальника областного управления ФСБ.

- Николай Иванович, что же это Вы? Не посоветовавшись, бросаетесь в крайности. Так можно коллегам из центра операцию сорвать.

- Вашим коллегам из центра нужно думать, кого они выбирают для своих операций. И кто, собственно, будет здесь за эти операции отвечать?

- Не горячитесь, Николай Иванович. Давайте так. Ребята побудут в городе до завтра, обязуются сидеть тихо. Ну, а коль уж что... это будет не Ваша забота, Ваше верхнее руководство все проблемы уладит. Идет?

Зворыкин и не ожидал услышать ничего другого. Перед ним возник образ заместителя министра, которого, исходя из чрезвычайно развитой манеры не принимать никаких самостоятельных решений и думать лишь о том, как бы прикрыть свою ж..., звали за глаза не иначе, как "фанера в штанах". Этот "уладит проблемы", так уладит, - век помнить будешь!

- Нет, товарищ подполковник, не идет. У меня в городе шляются два уголовника. И чтобы Вам было понятнее, сообщаю, что в случае их... исчезновения, я немедленно объявлю план-перехват по городу и области. Точными приметами мы, слава богу, располагаем. Всего хорошего.

Положив трубку, полковник Зворыкин почувствовал нехорошее ощущение под ложечкой и отчетливую нетвердость рук. Откинувшись на спинку громадного кожаного кресла, он закрыл глаза. Он знал, что был прав.

* * *

Было восемь вечера. До выхода из дома с учетом времени на дорогу оставалось часа полтора. А "пост" во дворе и не думал сниматься. Гориллы, как в карауле, сменялись раз в два часа, и надежды выйти незамеченными не было никакой. Но больше всего, как это ни парадоксально, ребята боялись не налетчиков, в конце концов, собрать в городе для прикрытия человек пять Володя мог бы. Боялись как раз милиции: завяжется потасовка, а что дальше? Конечно, местные менты вроде не такие отмороженные, как московские. Но времена-то меняются...

Макс до конца не понимал, чего они добиваются. Чтобы запугать, не имело смысла тащиться за ним из Москвы. Взять у него было нечего. "Закрыть" его таким способом - трудно и накладно: не за драку же сажать. И чем больше он вникал в ситуацию, тем определеннее для него становилась единственная версия: его просто хотели изувечить, превратить в инвалида. А может и хуже.

Другая, тоже весьма неприятная мысль, касалась того, кто мог знать о его отъезде в Крупянск. Как не крути, а посвященных в это товарищей в организации было немного. Сейчас думать об этом вовсе не хотелось, но сделать это было нужно и в самое ближайшее время.

Отъезд срывался. Тогда Володя предложил вариант: Макс одевается в его плащ, и выходит первым. А он, Володя, в максовой куртке рвет из подъезда и бежит в противоположную сторону. Он все тут знает, ему не составит труда увести и закрутить их на окраину города. Проблема была в том, чтобы Макс не выдал себя хромотой. А скрыть ее было трудно: ближе к вечеру все раны как по команде заныли, и Макс был вынужден лечь и, отвернувшись к стене, закусить губу, чтобы никого не тревожить стонами.

Володя упал духом и, стоя у окна, напряженно вглядывался в силуэт человека, вальяжно развалившегося на лавке во дворе. Отвратительное чувство бессилия, как во время акции, когда омоновские берцы безнаказанно избивают лежачих, наступают на руки и норовят пнуть в лицо, охватило его, вызывая во всем теле дрожь животной ярости. Сами собою сжались кулаки. В этот момент из темноты на детскую площадку шагнул второй и, не садясь, стал что-то говорить сидящему. Закурили. Было видно, что они приблизительно одинакового роста, с мощными загривками, короткими толстыми руками.

Прошло несколько минут. Потом сидящий поднялся, и оба медленно, словно бы нехотя, исчезли в проеме арки, выходящей на улицу.

Володя замер. Что это значит? Время - 20.55. Подождав минут десять, Володя осторожно спустился во двор и прочесал окрестности. Все было чисто. Гориллы смылись.

* * *

В полдень Валерка позвонил на узел. Назвав дежурному свою фамилию, номер группы в колледже и начальника практики, спросил разрешения пройти в здание управления за якобы забытыми во время практики вещами.

Идя по территории депо и пристально вглядываясь в пространство между внешним бетонным забором и путями, он никак не мог понять, что заставляло его делать все это. Сказать, что у него просто не хватило сил отказать Володе, было нельзя. Ничто в общем-то не мешало отказать. Однако он поперся сюда, чтобы найти подходящий проход, а вечером, будто вор или диверсант, пойдет снова, чтобы помочь сесть в проходящий поезд совершенно незнакомому человеку. Чувство грядущей опасности разливалось холодком адреналина, и Валерка вдруг поймал себя на том, что это ему немного приятно. "Дурак!" - сказал он себе и показал на проходной билет учащегося с вложенной картонкой временного пропуска.

* * *

Как и было условлено, в 22.20 они встретились на автобусной остановке. Володя коротко представил их друг другу. Макс отметил про себя, какой щуплый парнишка этот Валерка. Валерка же сразу уловил, что Володин товарищ с трудом двигается, придерживая правой рукой левую. Будучи старше ребят лишь на три года, из-за своей немощи Макс показался Валерке гораздо взрослее.

Володя остался на остановке, а Валерка повел Макса по скверику, с которого они вскоре свернули в заросли акации, густо обрамлявшие бетонный забор депо.

Все прошло подозрительно гладко. Втиснувшись в щель между стоявшими под углом плитами, первые 10-15 метров они ползли: слишком сильное было освещение. Максу, с его одной рабочей правой, эти несчастные метры показались километрами. Потом шли, пригнувшись, вдоль путей. Один раз отсиделись в канаве, пропуская путевую бригаду.

В 22.55, как и было запланировано, они заняли позицию рядом со штабелем бетонных шпал, сквозь который затейливо вытянулась к небу едва ли не двухметровая полынь. Через десять минут показался южный экспресс. Больше всего Валерка боялся, что нужный вагон окажется слишком далеко от них. Макс слабел на глазах, и было не ясно, что делать, если придется метров двести бежать вдоль насыпи. Да и ни к чему тут было бегать. Но им повезло снова. Седьмой вагон прокатился мимо них и замер метров за пятьдесят. Почти сразу, пока они еще не успели подбежать, зачернел проем распахнувшейся двери, и ребята увидели протянутую вниз руку...

* * *

Ухватившись за протянутую руку, Макс изо всех сил напрягся, чтобы не вскрикнуть от боли. Втянутый в тамбур, он буквально повис на втащившем его человеке. "Эва, парень, ты того, не раскисай..." - услышал он, привалившись к стене. Потом тот же голос крикнул кому-то "Принимай!", и рядом с Максом захлопнулась дверь. Через минуту, опираясь на приземистого проводника, - широкоплечего мужика, лет пятидесяти, почти без проседи, - Макс шел по коридору в сторону купе. Товарищи подсуетились: полка была нижняя. Макс, не раздеваясь, вытянулся на ней и почти сразу забылся. Последнее, что мелькнуло в его голове: сегодня годик сыну, Федюшке. А он даже не смог поздравить Лену. Мобильник вырубил сразу же, в подъезде, когда оторвался от горилл, и вполне обоснованно боялся включать его, пока недостанет новой sim-карты. А просить Володю, когда тот разговаривал с Москвой, было неудобно. Ну, ничего, потом, потом...

* * *

Подсадив Макса, Валерка инстинктивно оглянулся налево и направо вдоль поезда, и вдруг услышал сверху: "Принимай!". На него надвинулась черная сумка, и едва он успел подхватить ее, выкрикнув: "Постойте! Это ошибка! Я...", дверь захлопнулась. Через секунду поезд дернулся и покатился в сторону вокзала.

Валерка растерялся, и так и стоял с непонятной сумкой посреди насыпи, пока не догадался оттащить ее вниз к штабелю, у которого они с Максом только что ждали поезда. "Черт возьми! Что это еще за дела?" - шепотом сам с собой говорил он. Расстегнув молнию, Валерка нащупал бумажную обертку, в которую было завернуто что-то прямоугольное. Он, конечно, не мог знать, что какой-то идиот, узнав о внезапной оказии, решил заодно подбросить в Крупянск пачку очередного номера газеты Красной молодежной гвардии, предназначавшуюся Володе и его бойцам.

Он решил ее бросить. "Я не нанимался тут по ночам еще и сумки какие-то таскать! Почем я знаю, что в ней? Попадись я сейчас, кому потом докажешь, что это не мое! Эх, Володька, Володька, черт бы тебя побрал вместе с твоими дружками!.."

Но, поразмыслив, Валерка решил все же сумку взять. А если найдут ее завтра? Обязательно ведь найдут! И потом как-нибудь выяснят, что ни кто-нибудь, а именно он, Валерка Карпов таскался тут ночью по путям... Эх-ма!..

Подхватив сумку и проклиная все на свете, Валерка двинулся обратно. Почти добравшись до забора, он лег на землю и пополз, прижимаясь под слепящим светом мощных прожекторов. Когда дополз до щели в заборе и собирался уже вылезать наружу, взгляд его остановился на автомашине, стоявшей почти напротив щели и людях, молча куривших перед капотом. Это была милицейская ПГ - патрульная группа, будто нарочно караулившая Валерку у забора.

Мгновенно втянув голову обратно, Валерка дернулся в сторону от щели и тут же скатился в какую-то ложбину. В ложбине стояла холодная сентябрьская вода. Медленно, чтобы не плескать в тишине, Валерка выбрался из грязной лужи и лег на сухие листья у самого забора. Единственное, что осталось сухим, была голова. И чертова сумка.

Сжавшись в комок, неимоверными усилиями стараясь не дрожать в голос и не выдать себя яростным стуком зубов, Валерка время от времени выглядывал в щель: не убрались ли еще менты. Голова была почти пуста, даже раздражение на Володьку и его дружков растворилось в зверском холоде.

Есть такая порода людей, которые не подводят просто потому, что не могут себе этого позволить. Валерка ничего не знал ни о Максе, ни о двух "гладиаторах", которым было поручено вырубить Макса так, чтобы больше к нему не возвращаться. Он не знал ничего про Красную молодежную гвардию и про группу Володьки, которая готовила листовки к первой за минувшее десятилетие

крупной забастовке на Крупянском вагоностроительном заводе. И уж тем более он ничего не знал о полковнике Зворыкине, на которого областным руководством ФСБ уже была возложена ответственность за срыв важного оперативного мероприятия.

И все же он считал себя обязанным дотащить эту чертову сумку. Он лежал, прислонившись спиной к куче листьев и ни за что бы, конечно, не поверил, что когда спустя три часа менты уедут и он выберется наружу, где его встретит встревоженный Володька, он, Валерка, будет ощущать себя не идиотом и неудачником, а едва ли не героем-партизаном, принесшим в отряд важные сведения. Откуда-то из зарослей на той стороне дороги вынырнут две тени, оказавшиеся незнакомыми парнями. Быстро оценив обстановку, один из них сбросит куртку и стянет с себя свитер, в которые быстро переоденут Валерку. Другой нацедит в дымящуюся крышку термоса бальзам из темной бутылочки. Володька будет торопить товарищей короткими фразами, не забывая бросать пристальные взгляды вдоль улицы.

От раздражения не останется и следа. Все с тревогой будут думать: а как там едет товарищ, хромающий на левую ногу и придерживающий левую руку правой?

И уж совсем не поверил бы Валерка, если бы кто-нибудь сказал бы ему, что не пройдет и года, как в городской ячейке Красной молодежной гвардии на самых ответственных участках появится надежный боец, известный товарищам по кличке Сталкер...

Михаил Суров