Сталин: стажировка у штурвала

Заказать тома издания «СТАЛИН. ТРУДЫ», а также подписаться на издание целиком, вне зависимости от того, в каком регионе вы проживаете, можно, написав на электронный адрес sunlabour@yandex.ru или позвонив +7-967-132-48-63.

К выходу тома 16 издания «Сталин. Труды»

Изучение и систематизация тысяч архивных документов в процессе подготовки к изданию сталинских текстов позволяет наполнить полнокровным содержанием вехи биографии И.В. Сталина и ключевые этапы истории социализма в России. Эта работа начиналась в 30-40-е годы в стенах Института Маркса-Энгельса-Ленина, однако её итогам не было суждено воплотиться в научных трудах и стать достоянием широкой общественности. Помимо объективных препятствий (в первую очередь — невозможность обнародовать многие из государственных, дипломатических, военных документов), действовали и субъективные: равнодушие автора к подобным работам и аппаратно-бюрократические мотивы лиц, от которых не в последнюю очередь зависел труд исследователей.

Ныне этих преград нет. Но нет и Советского Союза. И необходимость в масштабном документальном освещении деятельности И.В. Сталина только выросла. Изучая стенограммы совещаний, черновые пометы, проекты решений, рукописи, резолюции, открываешь, мягко говоря, далеко не вполне изученного деятеля, — размышляющего, ищущего, борющегося, негодующего. И вместе с тем — массу вопросов. Поиск ответов ведёт к новым находкам и новым вопросам, раскрывая сложность эпохи и глубину личности. И эти сложность и глубина никак не совмещаются с сухой, статичной, абстрактной схемой, лишённой живых черт, данной раз навсегда, идеально подходящей для создания идола. Причём без разницы, — белого или чёрного. И тогда, и ныне культивирование идола позволяло ответственность за всё на свете связывать с одним звучным именем, недосягаемым в воображаемом неземном всемогуществе. И творить новую религию, будь то непогрешимость партии или бесчеловечность коммунизма, — кому как выгодно.

В сталинском фонде Российского государственного архива социально-политической истории отложилось немало не опубликованных до сих пор документов начала 20-х годов. Между тем год 1920 стал этапным и для страны, и для будущего генсека. На сжимающихся и догорающих фронтах Гражданской завершался разгром внутренних и внешних врагов, демонстрируя естественность и незыблемость Советской власти. Чему не помешали ни катастрофа под Варшавой, ни до основания подорванное народное хозяйство. Но сумев мобилизоваться в момент, когда стоял вопрос о жизни и смерти, надо было готовиться жить и строить на века. А это требовало перекройки всей работы — и идеологической, и национальной, и экономической, и кадровой. Возвратившись с фронта, Сталин с головой окунается в пучину проблем, требующих неотложного решения. И если минувшие два года стали для него необходимой школой оперативно-организаторского искусства, то годы с 1921 по 1924 заставили овладеть наукой ежедневного руководства всеми аспектами жизни громадной страны, смахнувшей с народной шеи ненасытных паразитов, но едва встающей на путь развития научно организованного социалистического общества.

Привлечение целых комплексов архивных источников даёт возможность в динамике анализировать стиль и качества Сталина-политика и руководителя, исследовать процесс накопления им опыта и овладения новыми навыками. И в его текстах и выступлениях встречаются явные к этому отсылки. Вот несколько характерных примеров, касающихся фронтовой работы.

«Хотел бы указать на опыт, который нельзя обойти молчанием»

Выступая на IV конференции КП(б)У в марте 1920 года с докладом об очередных задачах хозяйственного строительства Сталин провёл неожиданную параллель: «Я нахожу, что нужно ввести вместо военных курсы хозяйственные высшие, средние и низшие; если мы старались создать своих унтер-офицеров, которые в одно и то же время били врага и строили армию, то теперь нам придётся выдвинуть своих унтер-офицеров из рабочих снизу вверх, которые будут учить и убивать разруху, и строить новое хозяйство»^[1].

Здесь соединился сталинский взгляд на строительство Красной Армии (учитывая и «больную» тему военспецов) и модернизацию социальной структуры общества. Позже он не раз и не два вернётся к стратегической ставке на воспитание представителей трудящихся классов для полноценной замены представителей классов имущих на всех местах.

В ноябре 1923 года на заседании Военно-научного общества, выступая среди первых конармейцев (Сталин был инициатором и непосредственным участником создания Первой конной, это подтверждено документально) так охарактеризовал роль конницы на фронтах Гражданской войны и новаторские методы её применения красными. В отличие от белогвардейской конницы наша была «ездящей артиллерией и ездящей пулемётной командой», чему белые «впоследствии стали учить своих кавалерийских руководителей, вроде Мамонтова, Покровского и других». При этом без пехотной поддержки конница расковала быть втянутой в несвойственный её позиционный бой. «Бывают случаи, — говорил Сталин, — когда конница налетает на противника, разбивает его, потом противник получает помощь, коннице нужно отойти, а её нечем прикрыть, тут необходимо иметь пехоту как подсобную единицу». Помимо всего, война породила новые рода оружия, среди них — авиацию. «Хотел бы, товарищи, кончая свою речь, указать на один опыт, который нельзя обойти молчанием. Я имею ввиду тот опыт, который нам удалось приобрести в боях с белыми, у которых много было аэропланов, которыми они нагоняли террор». С опорой на авиационную поддержку «можно было бы производить разведку», держать «связь между передовыми рядами и штабом конницы», иметь «возможность наносить сильные удары противнику,… собираться нашей коннице в кулак, отгоняя неприятельские аэропланы»^[2].

Итак, использование скорости конницы для маневра огнём на поле боя и тесная взаимоувязка всех видов и родов оружия как в наступлении, так и в обороне. Очевидно, оперативное мышление, отмеченное у Сталина спустя два десятка лет Жуковым и Василевским, возникло не на пустом месте.

В июле 1924 года в ходе обсуждения на Оргбюро ЦК принципа единоначалия в РККА Сталин не понаслышке описывал типичные ситуации командного руководства: «Нельзя допустить двоевластия в армии. Да его и не бывало никогда на деле. Дело обычно сводилось к тому, что либо командующий подчинял себе комиссара, проводя тем самым единовластие, либо комиссар подчинял командующего, становясь сам фактически единовластным командующим. Там, где этого не происходило, мы имели хроническую сколку и паралич в командовании».

Возникает вопрос: к какой из двух категорий относит Сталин собственное «комиссарство»? Ответ тут же: «Если тов. Белов так спокойно говорит о комиссаре, то это, видимо, потому, что он подчинил себе комиссара, либо бог ему помог, дав хорошего комиссара, тактичного, умного, опытного, с которым работать легко»^[3]. Как известно, принцип единоначалия был введён в Красной Армии в марте 1925 года.

К оперативным принципам планирования и ведения боевых действий Сталин обратился при подготовке брошюры о стратегии и тактике большевиков летом 1921 года. Результаты этих разработок воплотились в ряде статей и выступлений. Впервые познакомиться с этими сталинскими материалами можно будет в готовящемся к публикации томе 17 издания «Сталин. Труды».

«Тов. Троцкий не знает партии»

Но это было уже прошлое. Настоящим для Сталина стало участие в задуманной и проводимой В.И. Лениным коренной реформе партийного аппарата. Внимательное изучение документов 1921–22 годов показывает, что создание Секретариата ЦК и назначение Сталина на пост генерального секретаря партии осуществлено не просто с согласия Владимира Ильича, но проделано фактически им самим, последовательно и целенаправленно. В августе 1922 года работавший под непосредственным сталинским руководством Амаяк Назаретян писал Серго Орджоникидзе: «Коба меня здорово дрессирует. Прохожу большую, но скучнейшую школу… Ильич имеет в нём, безусловно, надёжнейшего цербера, неустрашимо стоящего на страже ворот Цека РКП. Сейчас работа Цека значительно видоизменилась. То, что мы застали здесь — неописуемо скверно. А какие у нас на местах были взгляды об аппарате Цека? Сейчас всё перетряхнули. Приедешь осенью, увидишь…»

Почему ленинский выбор пал именно на Сталина сегодня можно только гадать. Их деловые и личные взаимоотношения, отразившиеся в сохранённых документах, вряд ли дают полное об этом представление, слишком многое осталось «за кадром». Но исходя из задач наведения жёсткого порядка в партаппарате и создания безусловного идейного и организационного центра тяжести в ЦК и Политбюро вокруг ленинского плана строительства социализма — Ленин попал «в яблочко». Переписка с обкомами, региональными бюро и национальными ЦК 1921 года показывает насколько в целом неряшливо и подчас безответственно велись дела, начиная с беспорядка в работе с секретными документами и заканчивая прямым игнорированием местными работниками указаний ЦК об отзыве и новых назначениях. В ряде республиканских ЦК и региональных бюро поднимал голову национальный уклон. Учитывая стержневую роль партии в структуре нового государства — на чём настаивал Ленин, и эта точка зрения нашла наглядное выражение в решениях X съезда РКП(б) — не приходилось удивляться тому, что изъяны в работе парткомов транслировались на советские органы, а это тормозило и искажало фундаментальные инициативы центра, будь то нэп, кампания по борьбе с бюрократизмом и сокращению штатов, реформа финансов, борьба с голодом, хозяйственное и политическое объединение советских республик.

Новое ответственное положение Сталина от него самого требовало не только работоспособности, выдержки и такта. Этих качеств, помноженных на авторитет ЦК, достало бы при общении с парткомами деятелю и с меньшей хваткой. Между тем, ключевая проблема обозначилась в Центре и состояла в оппозиционных ленинским взглядах на будущее партии и РСФСР.

Источником такой оппозиции стал Л.Д. Троцкий, непрестанно критиковавший и концепции Ленина, и пути их воплощения в жизнь. При этом сам Лев Давыдович, эксплуатируя наработанный с 1917 года авторитет, с одной стороны, претендовал на вторую (по меньшей мере) роль в партии и государстве, с другой — старательно избегал погружения в практическую хозяйственную деятельность. Избранная Сталиным тактика — обеспечение равенства всех деятелей перед законом в лице процедуры, т.е. соблюдения порядка обсуждения и постановки вопросов в ЦК и Политбюро и обязательности проголосованных решений, дала ожидаемый эффект. Такое равноправие при явном перевесе сил в пользу Ильича систематически оставляло троцкистов в подавляющем меньшинстве и лишало это направление всяких перспектив в борьбе за влияние в партии.

Успех этой тактики Ленин застал ещё будучи «в строю», нет оснований говорить о каком-то «сталинском произволе» и т.д. Вообще, разногласия между Лениным и Сталиным, определёнными силами старательно выпячиваемые, превращённые в некий жупел, не просто преувеличены, а прямо-таки раздуты. Это особенно заметно, если те же споры вокруг монополии внешней торговли и принципов объединения республик рассматривать в контексте десятков других, не менее принципиальных тем, по которым в ежедневной практике обмена мнениями эти двое были вполне единогласны. Чего нельзя было сказать о Троцком, чьи мнения и поступки давно вызывали нескрываемое раздражение Ильича.

Мог Сталин не сдюжить? Наверное, мог, как и всякий человек. Его предшественнику на секретарстве В.М. Молотову, также стороннику Ленина, элементарно не хватило политического веса и жёсткости в проведении решений. Троцкий был очень не простым оппонентом, это теперь всё выглядит гладко. Однако, в итоге выдержки не хватило именно ему. Сталин же демонстрировал образцовую беспристрастность и несокрушимую логику, действуя строго на основании устава и принятых решений и постоянно апеллируя к партийным массам. Его выступления в открытой полемике с троцкистами той поры вызывают ассоциации с речами блестящих правоведов, раз за разом не оставляющих от оппонентов «камня на камне», только в роли судьи здесь выступает партия. И раз за разом на публичные приглашения Сталина к оппонентам опровергнуть его слова, отстоять свою правоту, объяснить свой очередной разворот на 180^о бесстрастные стенограммы фиксируют тишину в зале, то есть капитуляцию. (К сожалению, многие сталинские выступления начала 20-х годов, в первую очередь на пленумах ЦК, до сих пор не опубликованы. Они обязательно войдут в очередные тома издания «Сталин. Труды».)

Если эта неуязвимость толкала экспансивных критиков ленинской линии к внепартийным шагам, прямо нарушавшим не только партийную процедуру, но и партийную этику (вместо трудной, ежедневной, систематической работе по защите и продвижению в партии своих идей), при чём тут Сталин?

«Практик должен обязательно заняться и теорией»

Это фраза из неопубликованного письма Сталина Демьяну Бедному 27 августа 1924 года. К Сталину-теоретику отношение ныне более чем сдержанное. Даже в левой среде его теоретический вклад принято квалифицировать как столь же декоративный, сколь и бессодержательный атрибут культа, несопоставимый по качеству с ленинским наследием. Думается, что дать ему настоящую оценку смогут только практики, ибо теория ради теории, вне поверки её реальным опытом, не имеет шансов выйти за рамки умозрительных упражнений. В конце концов, сила учения Маркса доказана именно доказательной практикой, перевесившей век назад и перевешивающей и поныне мегатонны её «убедительных» ниспровержений.

Обращение Сталина к теории вызвалось именно практикой и вытекало из всей большевистской традиции, так как марксизм был для Ленина и его соратников не красивой обёрткой для личностных устремлений, но руководством к решению глобальной задачи освобождения трудящихся. И если революционер не может разъяснить цели и способа её достижения в самой неподготовленной рабочей аудитории, — что-то здесь не так. Забавно читать у противников большевиков о «митинговой заразе» и «облапошивании» ленинцами «простаков». Про облапошивание, наблюдая зомбоТВ, мы знаем не понаслышке. А сокрушительный проигрыш антисоветских сил в 1917 году говорит в пользу содержания ленинских лозунгов, отвечавших реальным народным интересам. Проигравшему, конечно, остаётся лишь оправдываться. Впрочем, мы уклоняемся от темы.

Если в 1920 и 1921 году Сталин не выходит в попытках обобщений за рамки анализа исторического опыта стратегии и тактики большевиков, то скоропостижный отход Ленина от дел и необходимость отстаивания его концепции на высшем уровне заставляют Сталина заняться теорией всерьёз. В отличие от Троцкого, Сталин чётко различал масштаб ленинской фигуры и уровень его последователей. «Что хочет сказать этим Преображенский? — спрашивает Сталин с трибуны XIII партконференции за считанные часы до смерти Ленина. — Что Ильич выше своих учеников? Но разве кто-либо сомневается в этом? Разве есть у кого-либо сомнение, что Ильич в сравнении со своими учениками выглядит Голиафом? Если речь идёт о вожде партии, не о газетном вожде с кучей приветствий, а о настоящем вожде, то вождь у нас один — тов. Ленин. Именно поэтому говорилось у нас не раз, что при настоящих условиях временного отсутствия тов. Ленина — нужно держать курс на коллегию».

«Ленин мог допускать любой перегиб палки и любую неточность, — писал Сталин спустя полгода в упомянутом выше письме Демьяну,— ибо он имел возможность при необходимости одним жестом выправить все и всякие перегибы, как непререкаемый авторитет… Теперь, когда у нас нет Ленина, от нас требуется исключительная точность лозунгов и директив»^[4].

Отстаивая ленинский курс на ключевую роль союза рабочего класса с крестьянством, определяя точное соотношение между партией, рабочим классом и Советской власть и принципы разрешения национальных проблем в едином многонациональном пролетарском государстве, Сталин в свойственной ему манере, тщательно вырабатывает основы руководящей теории — ленинизма. Следуя ленинской традиции, формулирует базовые положения в выступлениях по практическим вопросам, нащупывая научную, лишённую субъективизма и волюнтаризма основу принимаемых здесь и сейчас решений. Количество выступлений растёт месяц от месяца, эта сторона его деятельности становится всё более интенсивной. Что это, попытка восполнить отсутствие Ленина? Отнюдь нет, невосполнимость этой потери Сталин подчёркивает непрестанно. Но в партии нет иного способа разъяснять, доказывать, популяризировать принципы, которые должны в итоге стать партийной политикой, планом работы, основой идейного единства. И «оппозиция» проигрывает здесь по всем статьям.

* * *

В интереснейший период начала 20-х годов в результате ежедневной колоссальной руководящей практики и работы над собой Сталин становится государственным и политическим деятелем нового масштаба. Попытка самостоятельного рассмотрения его как реорганизатора партаппарата, как теоретика, как архитектора СССР, как специалиста по национальным и международным вопросам, как борца за единство партии не исторична, ибо речь идёт о взаимосвязанных сторонах единой деятельности и единой личности. Механическое вычленение того или иного тематического среза из общей картины лишает явление контекста, открывает возможности для додумывания и произвольных толкований. Сколько их уже было, вольных и невольных! (Ярким примером этого является ещё более вульгарная концепция, подчиняющая все сталинские поступки «борьбе за власть»). В рамках издания сталинских текстов, появляется возможность изучать вопрос на основе консолидированного документального комплекса, возникает уникальный шанс выявить не вскрытые доселе органические связи, пронизывающие разные аспекты сталинской деятельности, вычленить её ключевые установки, проанализировать успехи и поражения в становлении первого в мире государства рабочих и крестьян.