Рынок труда в Южной Корее XXI века: на нижних этажах. Часть 2

Никто не знал точную скорость, c которой работали машины. Одна сотрудница, пробывшая там около 4-х месяцев, говорила, что на первых десяти машинах скорости установлены на «25», но это — просто «легенда». Почти никто из операторш не знал, где найти кнопку, регулирующую скорость. Максимальная, минимальная и средняя скорости были окутаны тайной. И потому машины обращались со всеми одинаково. Сотрудницы со стажем более полугода работали так же быстро, как и новичок наподобие меня. Машины ни между кем не различали.

 

Репортер Hankyoreh отправилась работать на фабрику при косметологической компании

 

Травматизм и заболевания

2 марта я работала на машине № 11, и конвейер остановили для технического осмотра. Когда я приподняла конвейерную ленту и потянула её вправо, средний и безымянный пальцы правой руки угодили в загиб ремня. Крик утонул в грохоте соседних машин. Плоть под ногтём безымянного пальца содрало примерно на 3 сантиметра, и кровь струилась по руке. Отвечавшая за машину женщина намотала мне на нее полрулона бинта, сконструировав импровизированный гипс. «Я точно так же поранилась в своё время. Заживёт примерно через три недели», — сказала она. С такой помехой на пальцах работать я стала еще медленнее, и целая насыпь из необработанных элементов красовалась на конвейере.

Сжалившись от этой картины, одна из сотрудниц сказала: «Я понижу скорость примерно на пять единиц». Именно тогда я впервые узнала о том, что у машин есть функция регулировки скорости, которую могут использовать операторы. Только руководитель группы и несколько человек, проработавших более полугода, знали, как настраивать темп работы машин.

Иногда я замечала, как по мере включения в работу находит скука, утомление от муторной рутины. Устранив методом проб и ошибок все посторонние движения, я начала работать руками, отключив голову — и в эти моменты, когда машина и я превращались в единое целое, стала как-то болезненно осознавать течение времени. Моя 22-летняя коллега Хиджин, увидев часы на моем левом запястье, однажды спросила: «Для чего у тебя часы? Тебе не мучительно наблюдать за временем?»

Но, конечно, такие истомы нечасто нам дозволялись. Как только мне начинало казаться, что я приспособилась, скорость машины немедленно наращивалась. Джин Сук-Хи, 45-летняя коллега, сказала мне однажды: «Я очень хорошо разбираюсь в этой работе, поэтому всегда делаю её на максимальной скорости. Раньше у меня было три виража, и рука не поднималась, когда машина бежала на «максимуме». В те дни мне достаточно было сделать один вираж, и я уже не могла пошевелить рукой».

12 марта в час ночи я присела в раздевалке, чтобы передохнуть после так называемого «обеда», и обнаружила кисту размером около 3 мм на своём правом запястье. Я выгнула запястье, и центр её выскочил наружу. Закончив в 9 утра работу, я пошла в клинику. Рядом с комплексом была клиника, специализировавшаяся исключительно на лечении рук, порезанных или разбитых в механизмах. Вздремнув в приемной, я направилась в кабинет врача. Мне объяснили, что это киста ганглия — состояние, возникающее от напряжения сустава. После непрерывного однообразного движения верхней части тела мои плечи, руки, запястья и пальцы — каждый сустав в моих пальцах — опухли от всех этих сжатий, разжатий и поворотов руки. В какой-то момент мобильник перестал распознавать отпечатки моих пальцев в процессе разблокировки. Что касается кисты, то она оставалась ещё в течение месяца даже после того, как я ушла с работы.

В ходе опроса 109 работников, занятых на производстве, 90% из них пожаловались на костно-мышечный симптом, сохранявшийся в течение как минимум недели (Worker 119 Project Group for Namdong Industrial Complex Rights, 2016). Заболевания опорно-двигательной системы — серьезная проблема, вызванная повторным неподобающим использованием каких-либо частей тела. Они поражают нервы и мускулы в плечах, нижних частях спины, руках и ногах. Когда я шла, истощённая, чтобы съесть свой обед, мои руки так сильно дрожали, что я едва могла зачерпывать рис. Руководитель группы, распределявший суп на станции питания, засмеялся и сказал: «О, ты медленнее черпаешь рис, чем я — суп».

 

Образ жизни переворачивается на 180° каждый раз при перемене смен

Было 2:30 утра 6 марта, когда я начала зевать. Это был мой первый выход в ночную смену. Начала работать в 8:30 5-го марта; где-то по ходу дела прошла полночь. Пока я всматривалась в пакеты с масками, веки глубоко ввалились. Учитывая мой обычный режим сна, мне пришлось бы смотреть фильм или что-то такое, что бы не спать в столь поздний час. У меня оставалось почти шесть часов до «звонка».

У кого был опыт работы в ночную смену, те не спали всю ночь 4-го марта и успели поспать днем до прибытия 5-го. Не прободрствовав ночь накануне, я, естественно, не заснула днём перед сменой. К 4:30 утра недостаток сна уже преследовал меня с упорством коллекторского агентства. Голова клонилась прежде, чем я находила в себе силы противостоять этому. «Не сработает», подумала я. Я пыталась работать стоя, но теперь начинала западать спина. Где-то к 5:30 утра или около того я начала напевать песню «Like OOH-AHH» группы Twice, работая стоя.

Звуки песни разбивал на фрагменты шум машины. В какой-то момент моя правая рука коснулась той части конвейера, куда уже однажды попал мой палец. Когда я ощутила холод металла, боль того дня возвратилась ко мне как страшный сон, и глаза распахнулись. Но даже этого не надолго хватило. Кошмар превратился в сладкий сон, и я вяло кивнула. Когда у сталелитейщиков спрашивали, как часто они травмировались на работе или были на грани травмы, то показатель был в два раза выше у чередовавших смены, чем при фиксированных дневных графиках (Korean Metal Workers 'Union et al., 2013).

Стандарты образа жизни претерпевают сдвиг на 180 градусов в зависимости от «гудка»: утро становится вечером, и наоборот. В течение двух «ночных» недель я никогда не спала больше четырех часов в будний день. И это был не глубокий сон. Четыре часа сна днём качественно отличаются от четырех часов ночного сна. Если здоровый сон представить в виде сплошной линии между вчерашним днем и сегодняшним, то этот «кошачий» похож на размытую пунктирную между двумя периодами работы продолжительностью в день. Уходя со смены, коллеги говорили: «Увидимся завтра», а потом со смехом исправлялись: «Оп-с... Я имею в виду, увидимся позже».

И сон не единственное, чего мы были лишены. Также не было и общения. Специально для своих приключений в промышленном комплексе Инчхона я остановилась с подругой в Бучхоне. Когда я возвращалась с ночной смены, дом всегда был пуст. Было ближе к полудню, и в студии стояла тишина.

Я могла отправить подруге сообщение на KakaoTalk, но она, должно быть, была занята, потому что не отвечала в течение некоторого времени. Естественно, что мне пришлось отменить все свои обычные планы на будние вечера. Три встречи я отодвинула на воскресенье. Не будучи на той же временной шкале, что и мои друзья, мне пришлось отказаться от большего, чем я ожидала.

«Ан Хеджун[1] — это и вправду могло произойти?» В течение перерыва около полуночи 5 марта у меня создалось впечатление, что произошло какое-то большое событие, когда я пробегала список текстовых сообщений. Но прежде, чем я могла удовлетворить своё любопытство, мне уже пришлось вернуться к работе. Мобильники на полу не допускаются, и в раздевалке нет доступа в Интернет. Ты как будто бы отрезан от мира на полдня — с того момента, как прибудешь на фабрику в 8 часов вечера, и пока не вернёшься домой после 8 утра.

 

Примечания

  1. Ан Хеджун — бывший губернатор провинции Южный Чунчхон, которого арестовали за изнасилование.

Серия заметок: «Рынок труда в Южной Корее»