Продолжим изучение архива Политбюро.
26 августа 1921 года Председатель Сибирского ревкома Иван Никитич Смирнов сообщал телеграммой в Москву:
«Предсовнаркома Ленину, Предреввоенсоветаресп Троцкому. Сообщаю: по дважды проверенным сведениям полковник Резухин убит своими восставшими частями, барон Унгерн 22 августа был окружён нашим авангардом и вместе со своим штабом взят в плен. Под сильным конвоем Унгерн препровождается в Новониколаевск, где предполагается предать суду отделения ВерхтрибВЦИК Сибири по обвинению в измене. Суд будет иметь большое политическое значение. Прошу Вашего заключения. № 999/в».
Сподвижник барона Р.Ф. ф-Унгерна Б.П. Резухин, казачий офицер русской императорской армии, назван полковником, поскольку Смирнову не было нужды вникать в производство в чины у белых: генерал-майором Резухин стал лишь в 1920 году. Сам Унгерн, предприняв весной и летом 1921 года безуспешные вылазки на территорию ДВР с целью возбуждения антисоветских выступлений, был вынужден готовиться к зимовью и попытался отвести части в Монголию. Фанатичный монархист, грезивший по некоторым данным возрождением государства Чингизидов, Унгерн утратил поддержку подчинённых, результатом чего и стали события, описываемые в телеграмме Смирнова.
В тот же день своё заключение по этому вопросу по телефону дал В.И. Ленин. Текст, судя по почерку, записан Сталиным. Вот он:
«Заключение Вл. Ил. прин (переданное по телефону) Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинений и в случае, если доказательность полнейшая, в чём, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять». На этом же листке имеются надписи: «В[есьма] Срочно. 26/VIII 21 г.», «Для письм[енного] отзыва членам пб. В. М[олотов] 26/VIII », «Исполнено 26/VIII 21. [инициалы неразборчивы]». Материалы Политбюро сохранили лишь письменное мнение Л.Д. Троцкого: «Бесспорно». О мнениях других его членов можно судить по тому, что Постановление ПБ, принятое 29 августа, дословно совпадает с ленинской запиской.
Некоторые исследователи ошибочно полагают, что решение суда над бароном было предопределено «телеграммой Ленина». Как видим, это не так, по меньшей мере, по двум причинам. Во-первых, это мнение не только Ленина, но целого Политбюро, согласившегося с Лениным. Во-вторых, из текста не вытекает никакой предопределённости. Наоборот, упор сделан на необходимость «проверки солидности обвинения» и требование «доказательности полнейшей». Приговор предопределило не мнение Ленина или постановление Политбюро, а то, что Унгерн был открытым врагом Советской власти, сражавшимся с оружием в руках за её свержение.
14 сентября 1921 года Георгий Васильевич Чичерин поставил перед Политбюро важный вопрос. «После принятия Центральным Комитетом тезисов о долгах, — писал нарком, — было условлено с тов. Красиным, что проездом через Берлин он примет меры для завязывания отношений с Лораном по этому вопросу…»
О чём идёт речь? Здесь необходимо коснуться предыстории вопроса.
Начиная с февраля 1921 года, НКИД неоднократно поднимает вопрос об условиях признания РСФСР царских долгов. Эта тема была в центре внимания на переговорах в Англии, которые вёл наш представитель Л.Б. Красин. Россия Советская, только что справившаяся с интервенцией и с содержавшимися на деньги интервентов белыми армиями, остро нуждалась в средствах на восстановление народного хозяйства. На Западе же от Красина в первую очередь требовали признания долгов России царской.
2 сентября 1921 года, отзываясь на обращения НКИД относительно переговоров о долгах, Политбюро постановило: «а) Принять предложения т. Чичерина. б) Поручить тт. Чичерину и Красину точно сформулировать предварительные условия, который должны быть указаны в устных переговорах с Ллойд-Джорджем…»
Через неделю, 10 сентября Чичерин сообщал: «Коллегия НКИД сошлась с т. Красиным на следующих тезисах о наших долгах: мы юридически признаём наши обязательства по долгам известным государствам и их подданным, за исключением военных долгов, на известных условиях платежа, т.е. с отсрочкой и рассрочкой, с принципиальным признанием обязательств противной стороны по нашим контрпретензиям, с конверсией наших займов и заключении с нами нового займа, при условии полного юридического признания Советского Правительства, заключения с нами окончательного мира и обязательства не поддерживать наших врагов и контрреволюцию и не вмешиваться ни в какой форме во внутренние дела советских республик…»
Бедствия хозяйственной разрухи усугубились трагедией голода. Как видно из перечисленных условий, при гарантиях мира, признания и невмешательства мы были готовы взвалить на себя колоссальное бремя, лишь бы тут же, немедленно приступить к восстановлению страны.
13 сентября, за день до описываемых событий, Политбюро постановило: «Указать НКИД, что неофициальные переговоры о долгах можно вести не только с Англией, но и с Францией, по возможности отдельно, как и с каждым другим государством».
Советской дипломатии удалось сорвать опасную авантюру, добившись своевременной огласки
А теперь вернёмся к чичеринскому письму 14 сентября.
«Однако, как раз теперь, — продолжает нарком, — мы выступили с разоблачением французской попытки задушить нас руками Польши и Румынии. Если мы как раз в этот момент вступим в контакт по данному вопросу с Лораном, это будет понято Французским Правительством как успешный результат попытки давить на нас польскими и румынскими ультиматумами…»
Речь идёт об ультиматуме, к объявлению которого Советской России в самом начале сентября 1921 года французы побуждали польское правительство. Обязуясь в случае начала новой польско-советской войны включиться в неё на стороне поляков, да ещё и привлечь к этому делу Румынию. Но советской дипломатии удалось сорвать опасную авантюру, добившись своевременной огласки.
И вот теперь, когда, казалось, забрезжил свет на пути к налаживанию торговых отношений, в дело вмешивалась большая политика.
«Мы де испугались, — констатирует Чичерин и предостерегает, — завязывание контакта по данному вопросу в такой обстановке может крайне неблагоприятно отразиться на дальнейшем ходе этих переговоров. Коллегия НКИД считает поэтому безусловно необходимым немного выждать, например, недели две, прежде чем начинать с Лораном эти разговоры».
Пометы на письме Чичерина:
Молотовская: «В[есьма] срочно: Сейчас же опросить по телефону членов пб»
Далее — «Ленин - за» — зачёркнуто.
«Калинин – за»
«Сталин – против, Каменев – против (за прежнее постановление ПБ)».
Затем иная формулировка:
«Оставить постановление ПБ (п. 2 от 13/IX ) в силе. За это — Ленин, Сталин, Каменев, Молотов».
Осознание необходимости в безотлагательном получении ресурсов для помощи голодающим и подъёма экономики возобладало над дипломатическим расчётом. Обоснованным, трезвым, но лишь расчётом, а в борьбе с голодом медлить было нельзя. В тот же день, 2 сентября, когда ПБ приняло решение о расширении переговоров, было также решено: «указать Наркомвнешторгу на необходимость максимально быстрой продажи драгоценностей на возможно более выгодных условиях…»
Между тем, самим фактом непризнания РСФСР, шантажа её царскими долгами и угрозой новой войны Запад наглядно демонстрировал то, что сегодня хорошо известно как «санкции», — политическое, экономическое и военное давление на оппонента, оказавшегося в безвыходной ситуации. В результате даже сверхэнергичных усилий Советского правительства в борьбе с голодом оказалось недостаточно (ниже мы приведём данные из материалов к протоколу Политбюро № 87-а, несмотря на то, что они уже неоднократно ранее публиковались).
26 декабря 1921 года в ЦК на имя В.М. Молотова направляется телеграмма из Управления милицией НКВД РСФСР. «Политсекретариат Управления милиции Республики сообщает Вам для сведения копию телеграммы за № 213, полученной из Самары сегодня, 26 декабря:
“Доношу, что [в] Бузулукском уезде [на] почве голода началось людоедство: [в] Ефимовской волости женщина зарезала свою десятилетнюю дочь, часть которой съела. [В] Андреевской волости гражданин начал есть труп умершей женщины. Людоеды задержаны. Голод [в] Самарской губернии принимает ужасные размеры. 23 декабря 1921 года. № 39. Начсамгубмилиции Суров”
Начполитсекретариата милиции Республики (подпись)».
В связи с цитированной телеграммой Верховный Трибунал ВЦИК обратился в Политбюро за директивой о целесообразности возбуждения судебных дел о людоедстве и убийстве с целью людоедства.
Мнения членов Политбюро:
«Совершенно очевидно, что людоедство возникает на почве голодного психоза. Тут не суд нужен, а предупредительные меры, как в отношении буйнопомешанных. Троцкий»
«Не отрицая наличия элементов психоза в людоедстве, вместе с тем считаю вероятным, что в случае безнаказанности этого рода преступлений (особенно убийства с целью людоедства) будет расти число случаев злоупотребления, использования этого рода “психоза” в целях наживы, мести и пр. Поэтому предлагаю: признать уголовно-наказуемыми людоедство и убийство с целью людоедства, поручив НКЮ выработать соответствующий проект декрета или циркуляра. Сталин»
«Не судить, а изолировать как больных без суда. М. Калинин. За Молотов, Л. Каменев». Это последнее мнение и стало п. 4. постановления Политбюро от 30 декабря 1921 года.
Почитать все "Заметки на полях издания «Сталин. Труды»" вы можете по тегу «Заметки на полях»