«Под именем и вывеской государства они ратуют за личные свои выгоды. Государство помогает богачам удержать то, что они приобрели путем мошенничества, оно помогает также угнетать бедняков»
Томас Мор
В начале XVI века не было еще ни фотографии, ни киносъемки. Мы не можем увидеть Томаса Мора, как видим людей, живших, к примеру, в конце XIX и тем более – в первой половине XX века.
И тем не менее мы знаем этого удивительного человека, английского лорда и создателя первой коммунистической утопии.
В 1526 году переселяется из Швейцарии в Англию и становится придворным живописцем знаменитый Ганс Гольбейн-младший.
Он написал в Лондоне много портретов – ему позировали и королевы Джен Сеймур и Анна Клевская, и принц Уэльский, и герцогиня Миланская, и сокольничий Чиземен.
Мы воспринимаем эти портреты именно как произведения искусства, как создание художника. Нам ничего не говорят эти люди, чьи имена стоят под портретами.
Кто бы и помнил о них, если бы не великий художник.
Но вот портрет Томаса Мора. Мы пристально всматриваемся в него, ибо знаем его книги. Удлиненное лицо, прямой нос, крепко и жестко сжатые губы. Мы не видим глаз, они опущены и сквозь очки смотрят в книгу. Человек серьезен, сосредоточен. Он в черной одежде, с цепью на шее. Ничего мелочного и мелкого в этом значительном лице. Тяжеловесные застежки на книге напоминают нам: это шестнадцатый век.
А вот Томас Мор – на старинной гравюре. Он сидит в саду на скамье со своим другом Петром и каким-то бородатым моряком.
Наивная старая гравюра, где перспектива чуть намечена. На деревьях развешаны гирлянды, и мальчик-слуга с длинными распущенными волосами несет сосуд с вином. Здесь Мор в богатой, расшитой одежде, повернувшись к моряку, властным движением руки как бы повелевает: «Говори дальше, старик».
Так каков же он был, этот человек?
Портрет Гольбейна и гравюру мы дополняем свидетельствами современников. Один из самых умных и проницательных современников Мора – Эразм Роттердамский – писал, что Томас Мор ласковый и приветливый человек. В устах образованнейшего гуманиста, язвительного автора книги «Похвала глупости», не склонного прощать людям их пороки, такая оценка чрезвычайно высока. Ведь Эразм прославился своими беспощадными нападками на церковный гнет и беззаконие имущих. Современный ему мир он заклеймил как «чумное смрадное болото».
Все могущество, которым Мор располагал, было обращено на благо государства, людей. Чем выше он поднимался по служебной лестнице, тем более стремился делать добро. Честный, добрый, привязанный к семье человек. Скромный, очень скромный, даже несколько отрешенный от жизни, равнодушный к славе и деньгам.
Так говорили современники о лорде-канцлере. Необычный человек, настоящее чудо! Особенно в век, когда люди, стоявшие гораздо ниже Мора на лестнице чинов, все эти многочисленные судьи и сборщики налогов, придворные всех рангов, считали своим правом поживиться за счет нижестоящих и главным образом за счет государства.
Воровство, казнокрадство, взяточничество, подкуп были обычным явлением среди знатных и имущих людей.
Поэт, мореплаватель, воин Вальтер Ролей, живший в том же столетии, что и Мор, и так же, как Мор, казненный по приказу короля, писал в стихотворении «Ложь»:
Скажи князьям: «Вы славу
Присвоили страны,
Счастливы не по праву,
Лишь подкупом сильны».
Томас Мор никогда никого не подкупал, никогда не присвоил ни пенса чужих денег – и был счастлив. В нем, в этом удивительном лорде-канцлере, жил дух умного, образованного ученого-гуманиста. И, кроме того, как это ни кажется странным, – дух английского простолюдина, того честного бедного малого, пастуха, скотобойца, охотника, ткача, наконец сельского священника – героя старинных баллад. Он лучше погибнет с честью, чем обидит невинного, ограбит слабого и беззащитного.
И это было в тот век, когда испанские и английские завоеватели тысячами истребляли доверчивых жителей Мексики, Кубы, островов Антильского моря. Когда по всей Европе горели костры инквизиции. Когда английский король открыто послал на смерть свою жену, чтобы жениться на другой женщине.
Быть человечным в этот век, да еще на посту лорда-канцлера, было поистине подвигом.
Конечно, Томас Мор был не единственным человеком с добрым и справедливым сердцем. Вера в справедливость жила в народе, она сказывалась в его песнях и балладах; она была свойственна и многим образованным людям того времени. Таким образом, в Англии была почва, взрастившая доброту и острое чувство справедливости у Мора.
Свое понимание справедливости он воплотил с наибольшей силой не только в своей удивительной книге, но и в жизни.
…Он родился в 1478 году в семье лондонского судьи, учился в одном из старейших университетов Европы – Оксфорде.
Могучий дух европейского Возрождения коснулся и Томаса Мора. Не случайно одним из учителей Мора был Эразм Роттердамский, преподававший в ту пору в Оксфордском университете. Многое восприняв от него, Томас Мор пошел дальше – он оказался гораздо смелее своего учителя, взгляд его острее проникал в глубь жизни.
Мор становится известным лондонским адвокатом; он разбирается в самых запутанных историях и всегда стремится быть справедливым. Слава его как разумного и опытного человека растет, его привлекают к королевскому двору, с ним советуются король и его министры, Мор поднимается на вершину служебной лестницы. Лорд-канцлер – это пост, примерно соответствующий главе правительства, премьер-министру.
У этого лорда-канцлера была еще и другая жизнь, другие мысли. Они не вмещались ни в строго определенную форму государственных бумаг, которые Мор скреплял своей подписью и королевской печатью, ни в его доклады королю и речи в совете.
Мор не бродил по полям зеленой Англии, не ночевал вместе с бродягами и нищими в придорожных канавах или на задворках таверн, приютившихся на развилках дорог. Его не били плетьми, он не прятался от королевской стражи, – наоборот, стражники отдавали честь, завидя карету лорда-канцлера. Мор не сгибался, чтобы втиснуться в затхлую каморку лондонского ремесленника, изнуренного шестнадцатичасовой работой.
Но через его руки проходили тысячи дел, жалоб, и сквозь желтизну бумаг и закорючки судейских параграфов он видел глаза бедняков. Сам он не говорил с ними. Между Мором и народом стояла стена. Но эта стена не помешала ему ощутить горе и нищету народа, проникнуть в мир народной ненависти и народных надежд.
Не приходилось Мору и пересекать океан на каравеллах. Самое его большое путешествие по морю – во Францию через пролив на старой неторопливой скрипучей посудине, а по суше – в карете по французской и нидерландской землям. Однако ветер далеких путешествий коснулся и его. В портах Томас Мор видел суда, только что пришедшие из Нового Света, разговаривал с купцами и с капитанами этих судов. Сплав латинской учености и жизненных впечатлений умного и чуткого человека воплотился в книге об Утопии.
Это единственная в своем роде книга. Ее полное название: «Золотая книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии». Напечатана она была в 1516 году в бельгийском городе Лувене.
Начиналась книга просто и бесхитростно, как начинались сотни историй того времени, полного ожидания новых открытий. Ведь каждый корабль, приходивший в антверпенский, лондонский, генуэзский, лиссабонский порты, привозил не только слитки серебра, пряности, драгоценные камни и невиданные растения, но и, самое главное, – новые сведения о неизвестных землях, народах, поселениях. Всего лишь двадцать пять лет тому назад был открыт Новый Свет. Каждый год карты заполнялись новыми именами – Молуккские острова, остров Порто-Рико. Всего лишь шестнадцать лет тому назад – в 1500 году – Кабраль достиг берегов Бразилии, 1513 год – Флорида, 1517 год – Мексика.
Европа жадно следила за каждой вестью из неведомых стран, из другого мира, только что открытого, еще загадочного и притягательного. Одно из самых ярких и красочных описаний путешествия за океан содержалось в письмах флорентийца Америго Веспуччи. Его письма к Лоренцо Медичи и Пьетро Содерини были переведены на многие языки и занимали умы всех просвещенных современников. Это были самые новые, самые свежие и удивительно яркие рассказы человека, который назвал виденные им страны «Новым Светом». Хотя этот Новый Свет был открыт Колумбом, назван он был по имени Америго Веспуччи – Америкой. Карта новых земель, вышедшая в Кельне, так и называлась: «Терра (то есть земля) Америка».
Среди многих книг о подлинных путешествиях появляется небольшая книжка «Утопия». Повествование ведется в ней от первого лица.
Томас Мор встречает во Фландрии, в Антверпене своего друга Петра, и тот знакомит его с моряком Рафаилом Гитлодеем, португальцем, участником путешествий Америго Веспуччи.
Все естественно и правдоподобно, с достоверными, даже бытовыми деталями.
Вот храм девы Марии, где был на богослужении Мор, вот он идет в гостиницу и встречает Петра. Вот моряк, бородатое лицо которого опалено зноем. Плащ свешивается с его плеча. Это и есть Гитлодей. Мор наделяет моряка некоторыми качествами, которые, по его мысли, должны привлечь к фигуре рассказчика особое внимание. Гитлодей не просто моряк, соратник Америго Веспуччи. Это человек любознательный. Он оставил имущество братьям и пустился в долголетнее плавание «из желания посмотреть мир». Гитлодей образован. Он знает латынь и греческий, интересуется жизнью природы и философией, поэтому суждения его, человека бывалого и знающего, заслуживают глубокой веры.
«Ваши овцы… обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города»
Томас Мор
Таким образом, по всему своему строю, по завязке, по облику действующих лиц книжка Мора воспринималась как достоверный рассказ очевидца. Не удивительно, что многие читатели «Утопии» – современники Мора – поверили в полную реальность государства утопийцев, где Рафаил Гитлодей прожил якобы пять лет.
Чувство полной реальности описанного Томасом Мором усиливается и тем, что из двух частей беседы первая была целиком посвящена современному строю жизни европейских стран, и прежде всего – Англии.
Рафаил Гитлодей, обращаясь к Мору и Петру, рассказывает им о чудовищных несправедливостях, царящих в странах Старого Света. Португальский моряк говорил: «Ваши овцы… обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города».
Что мог рассказать чужеземец лорду-канцлеру Англии о его собственной стране? Конечно, это голос самого Мора, голос, полный тревоги и неподдельной боли за людей.
В Англии шестнадцатого века быстро развивается шерстяная и текстильная промышленность. Овечьим стадам становится тесно на старых пастбищах. Каков же выход? Расширить луга, пусть овцам будет привольно. Больше лугов – больше овец – больше денег у их владельцев. На первый взгляд все естественно и правильно. Но… но ведь на земле живут люди, крестьяне-арендаторы. Веками они пашут свой клочок земли, разводят огороды и сады. Значит, прочь крестьян с этой земли, огородить ее для овец. Тысячи крестьян остались без своих пашен и огородов. Так овцы «съели» людей.
Состоятельным людям даже в голову не приходило думать о судьбе обездоленных крестьян. «Раз это мне выгодно, значит, это правильно и разумно», – рассуждали они. Но Томас Мор смотрел на все другими глазами. «Когда согнанные, ограбленные крестьяне потратят все, что имели, – спрашивал Мор, – то что им остается делать, как не воровать и попадать на виселицу или скитаться и нищенствовать?»
Мор увидел главное: люди хотят работать, они, как он писал, «самым пламенным образом предлагают свой труд, но его никто не нанимает».
По чудовищно лицемерным кровавым законам человека бьют, мучают, бросают в тюрьму за то, что он бродяга.
Мор беспощаден в своем анализе.
Он называет виновников. Это знатные аристократы и аббаты. Они тунеядцы, ибо ведут праздный образ жизни и их существование не приносит никакой пользы обществу. Они стремятся к роскоши и тратят средства, созданные трудом других. В погоне за золотом они в своих имениях превращают все пашни в пастбища, подчас ради этого разрушая целые селения. Лишь храмы, ядовито замечает Мор, сохраняются этими милыми людьми – не для молитвы, конечно, а для свиных стойл.
Богатые бездельники – эта «ненасытная и жестокая язва отечества» – пользуются всеми благами жизни. Люди же, занятые трудом, люди, без которых общество просто не может существовать, живут в условиях, которые не вынесет скот. Скот хоть по крайней мере регулярно кормят и у него есть крыша над головой. И такой порядок – если вообще, конечно, его можно назвать порядком – охраняется государством, то есть правителями, чиновниками, армией, полицией… «Я могу клятвенно утверждать, – говорил Мор, – что они (процветающие ныне государства) являются не чем иным, как заговором богачей». «Под именем и вывеской государства, – продолжал Мор, – они ратуют за личные свои выгоды. Государство помогает богачам удержать то, что они приобрели путем мошенничества, оно помогает также угнетать бедняков».
Нужно было обладать большой смелостью и честностью, чтобы сказать это.
Нужно было отрешиться от своего положения, поставить себя на место несчастных и беззащитных людей.
В то время как другие писатели и ученые его времени восхваляли государство, называли его творением божьим, объявляли всякую власть данной богом, а силу – служанкой закона, Мор сказал о несправедливости существующего порядка жизни.
Томас Мор не только увидел и понял несправедливость. Он увидел ее главную причину.
Этой главной причиной, корнем зла Мор назвал частную собственность. Именно такой вывод вложен в уста португальского моряка Рафаила Гитлодея.
Послушайте, что он говорит: «Впрочем, друг Мор, если сказать тебе по правде мое мнение, так, по-моему, где только есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел».
И дальше: «…Я твердо убежден в том, что распределение средств равномерным и справедливым способом и благополучие в ходе людских дел возможны только с совершенным уничтожением частной собственности, но если она останется, то и у наибольшей и наилучшей части человечества навсегда останется горькое и неизбежное бремя скорбей».
Даже если бы «Утопия» закончилась на этом и Мор не написал ничего больше, все равно его имя осталось бы в веках – ведь это было написано за четыреста лет до великой русской революции.
Но «Утопия» не закончилась на этом.
Мор рассказал здесь об обществе, где люди свободны от несправедливости.
Рафаил Гитлодей говорит о нем как о явлении реальном – так, как рассказывали в то время о жизни на только что открытых островах Гаити, Реюньоне, Святого Маврикия, Филиппинах. Тем более был поразителен контраст между привычной формой и совершенно новым, невиданным содержанием.
…Далеко-далеко к западу от Европы раскинулся остров Утопия. По своей территории он примерно равен Британии. Там расположено государство, состоящее из пятидесяти четырех больших городов. Все города его отстоят друг от друга не менее чем на двадцать четыре мили. В то же время ни один из них не удален настолько, чтобы нельзя было добраться до него пешком за один день.
Все города равны. И по размерам полей, окружающих их (не меньше двадцати квадратных миль), и по языку, и по учреждениям, и по законам – города равны. В пригородах расположились деревни с удобными домами. В деревенской семье не менее сорока человек, возглавляют ее пожилые опытные люди – отец и мать, а во главе каждых тридцати семейств – один руководитель – филарх.
На острове Утопия нет частной собственности. По существу это коммунистическое общество.
Что же в этом обществе привлекает наибольшее внимание Мора, и в чем великие преимущества жизни утопийцев?
На все эти вопросы можно ответить всего одним словом, очень кратким и емким – труд. Именно труд, его характер, его обязательность, его влияние на людей более всего и привлекают внимание Томаса Мора.
Это очень существенно. Почему?
Сами идеи счастливого, справедливого общества, где будет полное равенство людей, возникли задолго до Мора.
По-своему эти мечты отразились в народных сказаниях, в песнях, в народных утопических представлениях о счастливой стране. Во Франции народ пел о стране Кокаль, в Англии – о стране Кокайн. Народ вкладывал в представление об этих странах свою мечту о земном рае, о сказочном изобилии, веселье, вечном лете. Это было своеобразным протестом против тощих религиозных поучений и тягучих рассказов о небесном рае с его скучным и постным благоразумием. В английской старинной балладе говорилось:
Пускай прекрасен и весел рай,
Кокайн гораздо прекрасней край.
Народные представления о счастливом крае ярко, с необычным для Западной Европы буйным размахом выразил в одной из своих картин Питер Брейгель. Этот нидерландский художник, которого современники не случайно прозвали «Мужицкий Брейгель», так воплотил представления народа о счастье: крыши домов из пирога, жареные поросята с вилками в боку носятся по улице, клецки падают прямо с неба…
Во всех этих народных песнях и легендах главное – полное изобилие в еде и одежде, веселье, уничтожение всего неприятного и злого, вплоть до таких земных и конкретных зол, как змеи и болота.
Но о труде – ничего.
Это не удивительно. Не то чтобы народ не умел или вообще не любил трудиться. Тончайшие изделия средневековых ремесленников – столяров, чеканщиков, ювелиров, – храмы и дворцы, построенные золотыми руками мастеров, – это воплощение народного умения.
Но труд был подневольным. Труд основной массы крестьян и подмастерьев – это проклятье, это каторжный, изнурительный, однообразный труд, который не возвышал, а принижал и изматывал человека.
С утра до ночи работая, люди были полуголодными, они ютились в жалких и тесных лачугах. Понятно, что их представление о счастливой жизни связывалось не с трудом, а с достатком в еде и одежде.
О труде почти не говорилось в ранних коммунистических учениях, в призывах различных еретических сект средневековья. Там проповедовались общность имущества, равенство в одежде и пище, осуждалось богатство. Это было равенство потребления, но не равная обязанность трудиться.
Томас Мор впервые заговорил о справедливом и счастливом обществе, где главное – труд. Общность потребления занимает у него второстепенное место. Люди могут питаться как хотят: в общественных столовых или в семье. Это не главное.
А вот трудиться обязаны все. У всех мужчин и женщин острова есть общее занятие, от которого не избавлен никто, – земледелие. Ему учатся с детства. Учатся уже в школе. Дети играют на полях и в то же время работают. А работа на поле – это одновременно и физические упражнения.
Никто из людей не привязан навечно к городу или к деревне. Каждый, кто пробыл в деревне два года, переселяется в город. Его место займет новый человек из города.
Кроме земледелия, которым занимаются все, каждый еще изучает какое-либо ремесло. Это может быть прядение шерсти, или выделка льна, или обработка камня, металла, дерева.
Каждый вырастает, учась отцовскому ремеслу. Но это не значит, что он пожизненно привязан к нему. Любой человек может переменить занятия.
Главное то, что сам труд стал иным. Он перестал быть тяжелым, непосильным бременем. Такой тяжелый труд, пишет Мор, превосходит даже долю рабов, но подобную жизнь и ведут рабочие повсюду, кроме утопийцев. При таком труде люди утомляются подобно скоту. О каком же развитии этих людей может идти речь?
Утопийцы трудятся по-другому. Они работают шесть часов: три часа до полудня и три часа после обеда и послеобеденного отдыха.
Томас Мор не только впервые выдвинул идею сокращения рабочего дня, но и обдумал такой сложный вопрос: а куда девать остальное время?
Ведь не для того же сокращаются часы работы, чтобы люди бездельничали, спали целыми днями, тратили драгоценное время впустую. Не мог этого допустить Мор, ученый и разумный человек, мечтавший о лучшей жизни людей.
Бездельничая, человек тоже опускается до уровня животного; притупляются не только мускулы его, но и ум, память, сообразительность. Значит, надо искать другой выход. И хотя при жизни Мора все это было совершенно невыполнимым и казалось отвлеченной мечтой, он думает и о свободном времени людей. О разумном использовании этого времени.
Главное – приобретение новых знаний. Кроме того, игры, музыка, общение людей – разговоры и споры. Характерно, что из числа игр и развлечений Мор решительно исключает азартные игры, вроде игры в кости, а также охоту, развивающую, по его мнению, низменные инстинкты.
Таким образом, совершенно новое в этих рассуждениях состояло в том, что все не только работают (в век Мора тысячи и тысячи людей, не трудясь, жили за счет других), но и имеют доступ к образованию, к науке (в век Мора образование было доступно лишь немногим, а миллионы жили в темноте).
Лекции, беседы, игры – все, что составляло привилегию меньшинства, Мор делает всеобщим достоянием.
Но Мор не только мечтатель, он человек трезвого государственного ума. Он предусматривает и вполне понятное сомнение: если люди работают только шесть часов, то, быть может, они производят мало продуктов и товаров? «Нет, – отвечает он сам на эти раздумья. – Утопийцы производят вполне достаточно предметов первой необходимости». Почему? Да потому, что трудом заняты все. Работают женщины – половина всего населения. У других народов труд женщин расходуется неразумно, а богатые женщины вообще не трудятся. Праздную толпу в других государствах образуют священники и монахи, владельцы поместий, все их слуги, или, как яростно пишет Мор, «весь этот сброд ливрейных бездельников». Сюда же относятся «крепкие и сильные нищие, предающиеся праздности под предлогом какой-либо болезни». Таких было очень много на дорогах Европы – это не лишенные крова труженики, а профессиональные нищие, то есть бездельники и спекулянты, ничуть не лучшие, чем знатные господа и их лакеи.
Лишь очень небольшая часть людей освобождена в Утопии от ежедневного физического труда. Но отнюдь не от труда вообще. Это должностные лица – сифогранды или филархи. Главное их занятие состоит в заботе о том, чтобы никто не сидел праздно.
Кроме того, по выбору народа и по тайному голосованию должностных лиц, от занятий ремеслом освобождаются ученые, приносящие пользу народу.
На острове Утопия ученые не решают бесполезные вопросы. Никто из них не занимается таким вздором, как гадание по звездам, предсказание судьбы человека. Зато на острове хорошо знают пути движения небесных тел, наблюдают их через специальные приборы, точно знают положение Солнца, Луны и других планет в различные времена года и суток. (Все это было написано за сто лет до создания телескопа.) Утопийцы умеют предсказывать дожди, ветры. Они могут предвещать изменения погоды, что очень важно для земледелия.
И философия на острове Утопия занята не отвлеченными и далекими от жизни людей рассуждениями, а вопросами, близкими людям. Главный из них – что такое счастье человека, в чем оно состоит.
В Утопии – жизнерадостный, светлый взгляд на мир, не такой, как в мрачных церковных проповедях, которые все время угрожают человеку страшными муками, требуют от него покорности и терпения. Любые удовольствия церковь объявляет грехом. Она стремится превратить человека в робкое, запуганное существо. Утопийцы же считают, что человек счастлив тогда, когда все делает с удовольствием, с радостью, легко. В основе его жизни – физический труд, а затем свободное время для духовного развития, для образования, для общения с другими людьми… «В этом, – говорит Томас Мор, – по их мнению, заключается счастье жизни». Можно не сомневаться, что Мор был согласен с этим мнением утопийцев!
Итак, ученые на острове – это не замкнутая каста, свысока смотрящая на народ, они трудятся вместе с другими людьми. А если, пишет Мор, кто-либо из этих лиц обманет возложенную на него надежду, то его удаляют обратно к ремесленникам. И наоборот, нередко бывает, что рабочий, много занимаясь наукой в свободное время, достигает хороших результатов. Его освобождают от ремесла и продвигают в разряд ученых.
И это написано в век, когда грамотный человек среди ремесленников, и особенно крестьян, был величайшей редкостью. Какую силу мечты и веру в людей нужно было иметь, чтобы в ту пору писать о рабочих, которые в свободные часы занимаются наукой!
Итак, счастье жизни в интересном, свободном труде по душе, в новых знаниях, позволяющих лучше увидеть и понять мир, в веселой и дружной атмосфере, которая окружает человека. Как не похоже это на мир людей Старого Света!
Утопийцам непонятно, как можно считать себя выше другого человека, благороднее его только потому, что на тебе платье из более тонкой шерсти. Можно гордиться умом, талантом, мастерством, но чтобы гордиться более красивым платьем, – для этого надо иметь поистине овечьи мозги…
А как быть с золотом, которое испокон веков было символом богатства, силы и власти? Странный, блестящий и чуть тусклый металл, делающий человека несчастным или счастливым, порождающий войны, преступления, превращающий отца и сына, сестру и брата в смертельных врагов. Золото в кольцах и брошках, золотые дукаты и гинеи в сундуках, золоченые эфесы шпаг и золотое шитье камзолов. Золото в век Мора жило таинственной, как бы самостоятельной жизнью. Казалось, не люди владеют им, а оно цепко и властно держит людей в своих лапах, в браслетах-кандалах, в бусах-ошейниках…
Через сто лет после выхода «Утопии» Томаса Мора другой великий англичанин, Вильям Шекспир, пишет трагедию «Тимон Афинский», герой которой так говорит о золоте:
Тут золота довольно для того,
Чтоб сделать все чернейшее – белейшим,
Все гнусное – прекрасным, всякий грех –
Правдивостью, все низкое – высоким,
Трусливого – отважным храбрецом…
Золото, продолжает Тимон,
Из-под голов больных подушки вырвет.
Да, этот плут сверкающий начнет
Разбойников почетом окружать,
Отличьями, коленопреклоненьем,
Сажая их высоко, на скамьи
Сенаторов…
Все это видел и Мор, живя в Англии и путешествуя по Франции.
Именно поэтому в Утопии с золотом и с драгоценными камнями поступили совершенно необычным образом. Не могут же разумные люди в разумном и справедливом обществе ползать, как дикари, перед золотыми или алмазными побрякушками.
Железо ценится у них несравненно выше золота, это честный, рабочий металл. Из него делают полезные вещи. А золото? Из него утопийцы изготовляют ночные горшки, урны, всевозможные сосуды для отбросов.
Кроме того, если человек опозорит себя каким-либо преступлением, то в уши ему вдевали золотые диски, на пальцы натягивали золотые кольца, на шею вешали золотую цепь, а на голову надевали золотой обруч. Так и ходил в золоте преступник. Один вид золота вызывал у людей воспоминание о чем-то неприятном, они брезгливо передергивались.
Из золота ковали цепи и для рабов. Рабов? В справедливой Утопии? Здесь что-то не то.
И все же рабы в Утопии были. Мор трезво смотрел на людей и не считал, что они все превратятся в ангелов. Среди них – пусть это будут одиночки – могут оказаться и преступники, отравляющие жизнь другим, нарушающие законы общества. Как же быть с ними? В современной Мору Англии людей не то что за серьезные преступления, а за мельчайшие провинности клеймили, били, вешали. Причем суд вершили не только слуги короля, но и некоторые из владельцев поместий и замков. Мор же решил этот вопрос куда более гуманно. За самые тяжелые преступления человека обращают в раба, надевают золотые цепи – и пусть он выполняет неприятные и тяжелые работы.
Итак, золото на рабах и преступниках, жемчуга и алмазы – игрушки у самых маленьких детей.
Однажды в Утопию из другой далекой страны прибыло посольство. По обычаям старого мира послы решили поразить скромных и сдержанных утопийцев своими богатствами, ослепить нарядами. Они, как ядовито замечает Мор, были скорее гордыми, чем умными. И вот три посла и сто сопровождающих лиц вступили на улицы утопийского города. Важно, как петухи, шествовали они в шелках и в парче, увешанные золотом и драгоценными камнями.
Стоявшие вдоль улицы утопийцы удивились, почему у этих рабов такие тонкие золотые цепи, ведь они же могут убежать.
Томас Мор приводит такой характерный разговор маленького мальчика со своей мамой, когда они смотрели на главного посла с блестящими камнями на шляпе:
«– Вот, мама, какой большой остолоп, а он все еще возится с блестящими камушками, как мальчишка…
– Молчи, сынок, это, наверно, посольский шут».
Когда Мор писал это, он, верно, мысленно видел бесконечные вереницы английских вельмож, надутых и разряженных, проходящих по улицам свободной Утопии.
Конечно, жизнь утопийцев – это не идеал. Нам через века это отчетливо видно. И ремесленная техника, и религия, которая сохранилась, хотя и утеряла былую власть, и рабы – все это лишь подтверждало, что самый дальнозоркий и ясновидящий человек – а Мор был им – неизбежно остается сыном своего века.
Но, отмечая все эти слабости Мора, мы должны судить его Утопию не по тому, чего он не знал, а по тому, что он дал нового сравнительно со своими предшественниками.
А Мор, приоткрыв завесу будущего, рассказал людям о другом мире, разумном и справедливом. Он был первым утопистом-коммунистом
…Мор был честен не только в мыслях, но и в делах. Король Генрих VIII потребовал, чтобы Мор, его близкий советник, одобрил и поддержал своим авторитетом его нечестные и лицемерные поступки.
Генрих VIII многие годы считался послушным сыном католической церкви. За свою книгу, обращенную против критиков церкви, он даже получил от папы римского титул «защитника веры». Но король решил снова жениться. Для того, чтобы взять в жены придворную даму Анну Болейн, он должен был развестись со своей прежней женой. А развод мог разрешить только глава католической церкви. Папа римский не дал Генриху VIII такого разрешения. Тогда король решил порвать с Ватиканом, заставил английское духовенство утвердить этот развод и признать его, Генриха VIII, единственным главой английской церкви.
Томас Мор не был таким уж ревностным сторонником католической веры.
Но Мор не мог пойти на сделку со своей совестью и отказался признать законными дела короля. Он считал, что служит стране и закону, а не капризам короля.
А дальше события шли, вернее катились, по наезженной колее. Ложное обвинение, тюрьма, смертный приговор.
Измученный, больной человек, вчерашний лорд-канцлер просит сопровождающего офицера: «Пожалуйста, помогите мне взобраться на эшафот, а сойти вниз я уже сумею сам». Офицер задрожал: этот смертник еще может шутить.
А Томас Мор уже говорит палачу: «Ты мне окажешь неизмеримую услугу. Храбрей, парень, смотри не осрамись. Ударь без промаха». В последний раз он взглянул вокруг: серые непроницаемые стены Тауэра, за которыми привычной жизнью жил Лондон.
И быть может, промелькнуло в последнюю минуту перед его взором и видение южного моря и далекого острова, где нет богатых и бедных, жестокости и невежества, где не убивают невинных людей только за то, что они говорят правду.