(к 60-летию научно-фантастического романа А.Л. Колпакова «Гриада»)
18 сентября исполнилось 60 лет с начала первой публикации романа Александра Лаврентьевича Колпакова «Гриада».[1]
Книги с очень сложной судьбой. Книги, которой не повезло. И не просто «не повезло». На неё были вылиты ушаты грязи и гадости. Тут и упрёки в «литературной слабости» автора. И обвинения в антинаучности и безграмотности. И наконец, «главное преступление» – плагиат!
8 февраля 1961 года в газете «Комсомольская правда» было опубликовано письмо ученика 8 класса Юрия Романова, в котором он обвинил Александра Колпакова в том, что в романе «Гриада» целые куски якобы переписаны из романа Г. Уэллса «Когда спящий проснется». Обвинения подростка подхватил и даже раздул Генрих Альтов, учредив премию за худшее фантастическое произведение и назвав её «Гриадный крокодил». И понеслось … Жесткой критике роман Александра Колпакова подвергался не только со стороны официозной журналистики; долбали «Гриаду» и люди уважаемые, чей авторитет не подлежит сомнению – И.А.Ефремов, братья Стругацкие, Ариадна Громова...
Справедливости ради стоит сказать, что Колпакова есть за что поругать – и за легкомысленное обращение с фундаментальной наукой, и за неряшливый язык. Он, безусловно, не первоклассный писатель. А если учесть, что «Гриада» была одним из первых фантастических боевиков в нашей литературе, школы боевой фантастики у нас не существовало, то неудивительно, что писатель средней руки (а Колпаков, по-моему, именно таким и является) опирался на те немногие примеры, которые смог найти. К тому же раскавыченные цитаты в литературе уже не считаются чем-то ужасным, криминальным и т.п. Ведь если прошерстить всю мировую классику, и шире, всю мировую культуру, то подобных случаев можно набрать вагон и маленькую тележку. С таким же успехом можно было бы приписать Колпакову плагиат Достоевского. Ведь на Гриаде воплощён, по сути дела, мир Великого Инквизитора:
«Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. (...) Ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого. (...) Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла»[2]
Так почему же эта, казалось бы, рядовая, книга вызвала такой вал критики и даже ругани, причем, главным образом, со стороны «шестидесятнической» интеллигенции, поборников свободы слова и творчества?
В предлагаемой статье Александр Харламенко, познакомившись с романом, высказывает предположение, почему это могло произойти.
1. Книга и время
Советская фантастика конца 50-х – начала 60-х гг., и в первую очередь её представления о будущем, прочно ассоциируется с «Туманностью Андромеды» И.А. Ефремова и первыми произведениями братьев Стругацких. Лишь немногие вспомнят «Каллисто», «Каллистян» и «Гостя из бездны» Г. Мартынова. И почти никто – «Гриаду» А.Л. Колпакова. У тех же, кому название и фамилия что-то говорят, в памяти скорее всего всплывёт – из запасника далёкого детства или из недавнего рытья в Интернете – смутный образ книги и её автора, непременно со знаком «минус». Ведь это она дала название «Гриадному крокодилу» – самодеятельной «премии», присуждавшейся юными любителями фантастики за худшее произведение жанра. И её же автор вскоре после публикации был ошельмован как плагиатор и вообще бездарность из бездарностей, отодвинут на задворки литературы.
Однако с достопамятных времён «оттепели» утекло уже много воды, да немало и крови. Нам ли сегодня не знать, к чему приводят попытки юных энтузиастов, с подачи взрослых дядей, вершить безапелляционные суды в триедином амплуа прокурора, судьи и исполнителя приговора. В отличие от тогдашних наивных юнцов, у нас за плечами многое: и «великая пролетарская культурная революция» в КНР, и «пражская весна», и польская «Солидарность», и «перестройка» с последующей победой «демократии». В числе жертв лихих 90-х – и автор «Гриады», не вернувшийся из поездки к сестре в Туркменистан…
Сегодня нам едва ли надо объяснять, что не все ошельмованные таковы, какими их рисуют шельмователи. Что во все времена выходит немало посредственных и попросту бездарных опусов, которые шельмовать незачем – они без посторонней помощи погружаются в реку забвения быстро и навсегда. Что и сам увлекательный – для инфантилов – процесс «крытики» (как выражался один из моих преподавателей в МГУ) получает общественную известность лишь в тех случаях, когда причины, его обусловливающие, посерьёзнее действительных или воображаемых недостатков произведения и автора. По всему этому, прежде чем принимать «крытику» за чистую монету, стоит разобраться в предмете самостоятельно.
Сразу предупреждаю: не будучи ни литературоведом, ни культурологом, я не ставлю своей задачей анализ чисто художественных достоинств и недостатков «Гриады». Меня как философа по образованию, специалиста по истории общественной мысли, интересуют, во-первых, идейная направленность книги и, во-вторых, те аспекты общественно-политической атмосферы времени, с которыми она сопряжена. То и другое может объяснить несоразмерную, казалось бы, реакцию на появление «Гриады» со стороны определённых кругов советского общества начала 60-х гг. Думаю, и сегодня есть смысл разобраться: кто и зачем делал из «Гриады» и её автора некий жупел – в переносном и даже почти в прямом смысле этого слова, когда-то обозначавшего атрибуты первобытных обрядов, предназначенные для устрашения непосвященных. Когда мы это поймём, станет яснее: осталась ли «Гриада» в своем безвозвратно ушедшем времени или не менее, если не более, актуальна сегодня и завтра.
Чтобы поставить явление в систему координат, известных далеко не всем сегодняшним читателям, начну с обстоятельств и атмосферы рубежа 50-х и 60-х гг. XX века. Для советского общества и для всего человечества он стал всемирно-исторической «развилкой», несшей в себе разные тенденции и потенциальные перспективы. Социалистический лагерь, к которому принадлежала треть человечества, был ещё достаточно един и уже достаточно силён, чтобы эффективно поддержать остров Свободы под боком главной империалистической державы; но его силу и единство начинали подтачивать глубинные противоречия, толком не осознанные современниками. Уже распространился по миру «секретный доклад» Хрущёва на тему «культа личности Сталина», но по-прежнему главнокомандующий Великой Отечественной покоился в Мавзолее, к чьему подножию не так давно легли трофейные знамена третьего рейха, а город-герой на Волге носил имя, данное в его честь улицам и площадям по всему миру. Партия советских коммунистов официально сохраняла ещё ленинскую Программу 1919 года, но изменившийся мир требовал обновления ориентиров. В важнейшем аспекте мировоззрения – перспективном образе будущего – советскому обществу предстоял выбор, от которого не в последнюю очередь зависело, каким оно станет. Здесь пролегал важный, если не важнейший, фронт идейно-политической борьбы тех поворотных лет.
С учетом этого становится понятнее видная роль, которую начала играть научная фантастика, в СССР закономерно перешедшая от произведений «ближнего прицела» к широким «полотнам» более или менее отдалённого будущего. В мире второй половины XX века на её долю выпали функции прежних утопий и антиутопий, выражаемые на новом языке, свойственном времени научно-технической революции.
2. О чем рассказано в «Гриаде»
Посмотрим теперь, чем для современников, прежде всего молодого поколения, могла быть примечательна «Гриада». Поскольку книга давно стала библиографической редкостью, начну с краткого изложения сюжета.
Жители коммунистической Земли XXIII века, уже освоившие межзвездные трассы и овладевшие субсветовыми скоростями, пытаются установить прямой контакт с цивилизацией, которая, по расчетам, должна существовать на одной из планет весьма удаленной звезды. В далекое путешествие в пространстве и во времени – до возвращения должно пройти около миллиона земных лет – отправляются двое: инициатор проекта академик Самойлов и космолетчик Виктор Андреев.
С трудом достигнув планеты Гриада, путешественники действительно встречают там высокоразвитую цивилизацию антропоморфных братьев по разуму. Оба просто потрясены высочайшим уровнем техники гриан. Сначала землянам и в голову не приходит, что в обществе, достигшем столь огромной научно-технической мощи, может существовать какой-либо строй, кроме давно возобладавшего на Земле коммунизма. Но затем у Виктора, а с его помощью – и у увлеченного знаниями гриан Самойлова, открываются глаза.
Оказывается, Гриадой безраздельно правит немногочисленная верхушка (раньше сказали бы «каста», теперь скажут «элита»). Сами властелины планеты называют себя «Познаватели», и, действительно, им принадлежит монополия на жизненно важные для всей планеты знания. Полноправных гриан меньшинство; их обеспечивают всем необходимым «грианоиды» – потомки островных племен, которых предки гриан подчинили, пользуясь той же монополией на знания. Теперь грианоиды работают и живут в подводных индустриальных городах, добывая и перерабатывая ценное сырьё. Кроме них, в иерархию входят ещё две подчинённых касты. Одну составляют «эробсы», занятые тем же нелегким делом на соседних планетах, где условия для жизни ещё хуже, чем на дне океанов; другую – те из рядовых гриан, кто обслуживает «Познавателей» и осуществляет исполнительские функции в аппарате управления.
Получив возможность контакта с грианоидами, земляне узнают, что те не являются ни покорными рабами, ни одичавшими морлоками романа Уэллса. Грианоиды постепенно усваивают запретные знания и готовятся обойтись без господ. Но достичь свободы нелегко. В руках угнетателей – целый арсенал средств подавления, использующих те же грандиозные достижения науки и техники. Во всех городах грианоидов и эробсов уже сотни лет постоянно ведется трансляция официальной легенды о чуть ли не жертвенном служении «Познавателей» бывшим дикарям. Этой пропаганде уже мало кто верит, но она – лишь первая линия защиты «порядка». Информация о прошлом, хранящаяся на чем-то вроде электронных носителей, строго изолирована и к ней допускают по особому разрешению; материалы целых эпох, судя по пустым полкам хранилищ, вообще уничтожены. «Слуг» подвергают психологическому манипулированию; непокорных превращают в биороботов. Самое грозное оружие «Познавателей» – угроза отключить города грианоидов от планетарной энергосистемы и обречь на гибель (сразу вспоминаются нынешние «блэкауты» в Венесуэле и других странах). Пленниками «Познавателей» становятся и путешественники с Земли.
Как в античной трагедии, ситуацию из тупика выводят те, кто некоторым образом её туда и завёл, – «боги из машины». Подпольщики из грианоидов раскрывают землянам одну из главных тайн «Познавателей»: на уединённом острове находится поселение гигантов из другой Метагалактики, попавших на Гриаду после аварии звездолета. В мире «метагалактиан», включая звездолёт и его окрестности, время течёт намного медленнее, чем для гриан и землян, а миллионолетняя цивилизация гигантов колоссально опережает тех и других. Несколько веков назад именно экипаж метагалактиан снабдил гриан частью своих знаний, нуждаясь в помощи для ремонта и полагая, что те используют полученное лишь во благо. Но привело это только к олигархической власти «Познавателей». Теперь гиганты понимают, кому и чему служит данное ими могущество, и готовы помочь борцам за свободу.
Грианоиды поднимают восстание. Терпя поражение, «Познаватели» решают вырвать «корень зла» – уничтожить звездолёт метагалактиан. Гигантам, вынужденным защищать от гибели свой корабль, укрывшихся там землян и большинство жителей приютившей их планеты, приходится пустить в ход свои самые могучие силы. Защитники корабля уничтожают пошедшее на безумный штурм воинство «Познавателей». Дорогой ценой Гриада обретает свободу, а земляне – возвращение на родную, но ставшую во многом незнакомой, планету.
3. Однозначность или альтернативность?
Уже по краткому резюме «Гриады» можно уловить первый момент, способный вызвать у многих современников психологический и даже мировозренческий дискомфорт. Несколько поколений советских людей воспитывались на идее линейного прогресса, однозначно устремленного к коммунизму и ограниченного на данный момент лишь уровнем производительных сил и объёмом создаваемых материальных благ. Считалось самоочевидным, что именно такая и никакая иная перспектива будущего адекватна марксизму-ленинизму. Такое представление, при поверхностном восприятии исторических свершений начала и середины XX века, не в последнюю очередь питало новый вариант «головокружения от успехов». Ещё на XX съезде КПСС была озвучена идея непосредственного перехода СССР к «развернутому строительству коммунизма». Поражение «антипартийной группы», в один год с запуском первого спутника, воспринималось как посрамление маловеров, полагавших, что в СССР заложены лишь основы нового общества. В 1959 г. XXI съезд провозгласил «полную и окончательную победу» социализма. В атмосфере эйфории начиналась разработка третьей партийной Программы.
И вдруг появляется произведение, где – не в пример только что прогремевшей «Туманности Андромеды» И.А. Ефремова – показано: уровень овладения силами природы, присущий не то что XX, но и будущим векам, не порождает светлого будущего сам по себе, автоматически. И главное даже не в угрозе гибели разумной жизни в ходе ядерной войны или иной катастрофы (такое было и в романе Ефремова). Сам процесс развития цивилизации (уничтожение, понятно, развитием не является) обнаруживает характер принципиально альтернативный. Оказывается, что на сопоставимом по уровню материально-техническом фундаменте в принципе могут базироваться качественно различные общественные организмы.
На наш сегодняшний взгляд, «открытия Америки» в этой идее нет. Классики марксизма-ленинизма во многих произведениях уже приходили к аналогичному видению проблемы, и подтверждений их правоты мы находим тем больше, чем глубже познаём историю человечества. Если бы развитие производительных сил «железно» обусловливало смену формаций, то правы были бы проповедники социал-демократического реформизма; но в данном случае уместны слова: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить». Вообще говоря, устаревающие производственные отношения и надстройка, если они в силу стечения исторических случайностей не устранены своевременно, способны серьезно модифицировать развитие общества, в том числе и самих производительных сил. Это может на целые эпохи подорвать предпосылки выхода за пределы «изжившей себя» формации. Если бы дело обстояло иначе, человечеству, пожалуй, и не требовалось бы революций …
Видеть историю также и под другим углом, в известном смысле отстраненно, людям второй половины XX века пришлось учиться заново. Это было объективно необходимо, но методологически и психологически крайне сложно
Но адекватно осознать эту суровую истину оказалось не под силу, как ни парадоксально, людям самого революционного века земной истории. Под непреоборимым воздействием его побед и поражений, взлётов и трагедий, исторический процесс несколько десятилетий воспринимался, так сказать, изнутри его и слитно с ним. Отсюда психологическая потребность в однонаправленности прогресса. Эпохи «бури и натиска» всегда были склонны к установкам типа фатума стоиков, догмата о предопределении или лапласовского детерминизма. Психологически это понятно: в грозные времена следовать долгу лучше всего с уверенностью в неизбежности конечной победы дела, от которого себя не отделяешь. Видеть историю также и под другим углом, в известном смысле отстраненно, людям второй половины XX века пришлось учиться заново. Это было объективно необходимо – иначе, как мы теперь знаем, сковывается развитие научно-философской теории и сбивается прицел стратегического предвидения, – но методологически и психологически крайне сложно. И поныне, после многочисленных и суровых уроков истории, процесс обучения всё ещё далёк от завершения.
4. Модель развития планетарной цивилизации
При поверхностном прочтении «Гриады» может показаться – и тенденциозным «крытикам» в самом деле казалось, – что автор поддался влиянию канонов западной фантастики. В ней хоть пруд пруди космических войн и чужих миров, при немыслимом техническом уровне слишком похожих на настоящее и/или прошлое Земли. При поспешном восприятии «Гриады» сквозь эту призму становилось «все ясно» – автор «не наш человек»; отсюда и установка на поиски плагиата. Однако внешнее сходство зачастую обманчиво: кит и дельфин вовсе не рыбы, а Солнце не ходит вокруг Земли.
Вчитавшись повнимательнее, нетрудно убедиться, что Колпаков отнюдь не произвольно уподобляет порядки фантастической планеты земным прообразам, от которых, как всякий человек своего времени, не может не отправляться. Он следует, более или менее осознанно, первому правилу историко-материалистической методологии: начинать с реконструкции условий развития разумной жизни в конкретной природной среде, а затем – возможностей и необходимости преобразования данной среды общественным трудом.
Естественно-исторические условия Гриады во многом отличны от земных. Её расположение относительно своей звезды и наклон оси вращения к плоскости орбиты таковы, что одно полушарие почти непригодно для жизни, а год равняется многим земным годам. В сезоны сильнейших «туманов и бурь», налетающих из оледеневшего полушария, древним обитателям приходилось укрываться в пещерах, а сколько-нибудь развитому обществу необходимы сложные защитные сооружения. Понятно, что в столь экстремальных условиях, как бы воспроизводящих в утрированном виде Анды или Тибет, обществу гораздо больше и стадиально раньше, чем в среднем на Земле, требовалось централизованное выполнение общих жизненно важных функций. Этими функциями, будь то проектирование и руководство совместными работами, создание и охрана страхового фонда жизненных средств и т.д., на начальных этапах цивилизации всегда и всюду руководил господствующий класс, на чем, собственно, и основывается его возникновение (перечитаем «Анти-Дюринг» Энгельса).
Пожалуй, мы сегодня не согласимся с некоторыми суждениями Колпакова, отражающими уровень исторической науки его времени, скажем, о непременно определяющей роли труда рабов в древнем строительстве. Но это не более чем частности, явно не удовлетворявшие и автора «Гриады»: в неясные современной ему науке вопросы он избегал углубляться, ссылаясь на опустошенные «Познавателями» архивные полки. Да это и не имело принципиального значения для решаемых в книге задач.
Естественно-исторические условия Гриады вполне убедительно объясняют необычайно раннее возникновение и особое могущество касты предков «Познавателей», совмещавшей, судя по земным аналогам, функции жречества и чиновничества, не успевшие обособиться друг от друга. Проясняется, также с учетом многих земных аналогов, происхождение и положение подчинённых каст (которые, как специально поясняет автор, рабами не являются). Но эти условия сами по себе не могут объяснить, как устройство общества, адекватное энеолиту, максимум бронзовому веку, смогло дожить до века космического. Через полтора десятилетия после «Гриады» похожую ситуацию смоделирует Г. Мартынов в «Гианее» и найдёт по-своему убедительное объяснение такому исключению, подтверждающему правило. Но Колпаков писал в другое время, на другом уровне развития научно-фантастического жанра и следовал, как мне представляется, несколько иному «социальному заказу».
5. «Боги из машины» и пределы «догоняющего развития»
Опять-таки на первый взгляд может показаться, что автор пошел по проторенному ещё древними пути наименьшего сопротивления, введя в трагедию «богов из машины». Метагалактиане даже внешне обрисованы под стать гигантам или, скорее, титанам древней мифологии. Но, разумеется, функции, выполняемые ими в произведении, совершенно иные.
Прежде всего, весь облик метагалактиан не оставляет ни малейшего сомнения, что истоки их грандиозной «метацивилизации» могут быть только коммунистическими и никакими иными. Этим Колпаков ставит принимаемую им альтернативность истории в общеисторические рамки, недвусмысленно отмежевываясь от её безбрежной абсолютизации, столь распространенной в западной, а впоследствии и в отечественной фантастике. У автора «Гриады» альтернативность не только проистекает из относительности любого «абсолюта», но и сама относительна – идея, как мне представляется, глубоко диалектическая и делающая честь философской культуре автора.
Однако, при мировоззренческой чёткости этих пределов исторической альтернативности, их пространственно-временные масштабы столь грандиозны, что любители фраз о скорой победе коммунизма должны были воспринять нарисованную в книге картину едва ли не как пощечину. Автор ни в малейшей мере не развенчивает коммунистический идеал, наоборот, стремится его отобразить во всем величии и почти волшебном очаровании. Но пусть видит имеющий глаза, говорит он нам, как ещё далека наша Земля от метагалактического неба…
«Боги из машины» выполняют в произведении Колпакова и иную функцию. В своем-то мире они никакие не боги, даже в переносном смысле, а лишь попавшие в непредсказуемую переделку космические «стажёры» (потрясающая перекличка с ещё не опубликованной повестью Стругацких!). Но в мир Гриады они приносят такие научно-технические знания, которых на собственной основе там возникнуть никак не могло. Кстати, делают они это не из сочувствия к невзгодам аборигенов и не из стремления ускорить их развитие, как станут поступать «прогрессоры» будущих произведений Стругацких, а в силу суровой необходимости – иначе не выжить самим и не обогатить свой мир новыми знаниями, которые могут оказаться необходимыми. Но всё дальнейшее развитие Гриады, хочет этого кто-либо или нет, оказывается необратимо иным, чем до контакта – не с высокоразвитым обществом в целом, даже не с уполномоченными им «прогрессорами», а всего лишь с горсткой бедолаг-стажёров, несущих, однако, свою цивилизацию с собой и в себе, как это и свойственно общественным существам. Лично мне такая модель межпланетного контакта представляется более согласной с историческим материализмом, чем любое неомиссионерство.
Симптоматично, что на Гриаде, имевшей в пригодном для жизни полушарии всего один материк плюс несколько архипелагов, фактор «разности исторических потенциалов» частей света, на Земле тысячелетиями развивавшихся в почти полной изоляции, ранее почти отсутствовал. Тем с большей силой он должен был проявиться с прибытием метагалактиан, когда вся планета выступила как огромный исторический «изолят».
Проблема «догоняющего развития» для современников автора особо актуализировалась распадом колониальной системы, ставившим большинство человечества, как тогда представлялось, перед выбором дальнейшего пути – капиталистического или социалистического, но в обоих случаях мыслимого как «догоняющий». Да и развитие стран социализма, включая СССР, воспринималось как «догоняющее» по отношению к «развитым» капиталистическим странам.
В книге Колпакова, едва ли не впервые в отечественной фантастике, показано, что взаимодействие обществ, находящихся на качественно различных уровнях развития, отнюдь не обязательно ведет к «догоняющему развитию» ранее отставших. И чем больше разрыв, тем менее вероятен такой, относительно благоприятный, вариант асимметричного взаимодействия. Даже для восприятия самих знаний, выработанных более высокой цивилизацией, может попросту не хватить потенциала обучающихся, как детей своего общества (в чем убеждается на собственном опыте академик Самойлов). А уж для того, чтобы превратить кое-как усвоенное в «догоняющее развитие» целого общества, последнее должно быть внутренне готовым к подобному рывку. Иначе может статься – как и произошло несколько веков назад на Гриаде, – что усвоение, с неизбежностью фрагментарное, научно-технических достижений «гостей» не откроет «хозяевам» путь в грядущее, а надолго перекроет его, чудовищно усилив возможности сил реакции консервировать своё господство и подавлять всякое сопротивление. Так в ходе встречи полтысячелетия назад Восточного и Западного полушарий Земли, развивавшихся до этого в почти полной изоляции, было положено начало образованию мировой колониальной системы. Да и в годы её крушения хрущёвское руководство СССР с лёгкостью необыкновенной выдавало дипломы «некапиталистического пути», подчас заодно со Звездой Героя Советского Союза, режимам и деятелям, запятнавшим себя антикоммунистическим террором.
В книге не однажды возникает тема наивной доверчивости на грани самообмана, проявляемой людьми коммунистического «послезавтра» при встрече с уже забытыми угрозами и опасностями «предыстории человечества». Так ведут себя по прибытии на Гриаду земляне, а до них – метагалактиане. Надо сказать, что эта же мысль посещала в те годы и других советских фантастов – И. Ефремова, Г. Мартынова, ранних Стругацких. Видно, в самой атмосфере времени было разлито что-то, предварявшее поистине фантастическую доверчивость младших советских поколений сначала к западным радиоголосам и самиздату, потом к трелям «соловьев перестройки» – то, что в одном из лучших телефильмов 70-х гг. будет точно названо «неготовностью к встрече со злом».
6. «Тачечники и архитекторы»?
Самая же существенная, и в то же время самая оригинальная, идея книги Колпакова указывает на главный механизм становления олигархии «Познавателей». «Мощность» этого механизма весьма повысили естественно-исторические условия и возвёл в степень контакт с метагалактианами, сделав планету как бы лабораторией его действия; но в принципе он не является монополией Гриады, а имеет общеисторический характер. Для марксизма этот механизм отнюдь не нов; имя ему – общественное разделение между умственным и физическим трудом, в эксплуататорском обществе создающее между людьми этих видов труда целую пропасть.
Почти полтора века назад Ф. Энгельс, беспощадно высмеивая «социалитет» Е. Дюринга, особо подчеркивал недопустимость перенесения в будущее одной из самых архаичных черт настоящего – производственной и социальной противоположности «тачечников и архитекторов». Разумеется, его мысль не сводилась к необходимости механизации погрузочно-разгрузочных работ (хотя и эта элементарная задача не только игнорировалась Дюрингом, но не была как следует решена и в СССР, где вплоть до 80-х гг. большинство трудящихся было занято ручным трудом низкой степени механизации). Ф. Энгельс ставил вопрос намного шире: «Старый способ производства должен быть коренным образом перевёрнут, и прежде всего должно быть уничтожено старое разделение труда».
Если новое общество в силу объективных и/или субъективных причин запаздывает с решением этой фундаментальной задачи – оно развивается на неадекватном базисе, а значит, остаётся исторически обратимым. Малопривлекательный для людей труд волей-неволей приходится «материально стимулировать», что тянет за собой все «рыночные» атрибуты. Именно так случилось с ранним социализмом XX века. Эта же негативная тенденция проявлялась в снижении внимания к проблеме общественного разделения труда со стороны общественных наук и искусства.
Автор «Гриады» одним из первых в советской фантастике не только попытался поставить эту проблему во весь угрожающий рост, но и заметил новый поворот суровой диалектики истории: «старое разделение труда», как ни парадоксально, получает «второе дыхание», если новейшие достижения науки и техники используются не для гуманизации труда и всей жизни трудящегося большинства, а для дальнейшего усиления господства мёртвого труда над живым.
В книге Колпакова ярко показано, что эксплуататорское общество в принципе может освоить автоматическую технику, но только очаговым образом, только на тех направлениях, где это необходимо для воспроизводства господства меньшинства над большинством; к автоматизации всей производственной системы это общество неспособно в принципе. Гриада, где рядом с чудесами гравитационной техники уживается полурабский труд грианоидов и эробсов, – грозное предупреждение сегодняшним землянам.
О незаурядной прозорливости Колпакова свидетельствует и то, что он уже в конце 50-х гг. вполне отдает себе отчет в неспособности эксплуататорского строя обеспечить достойное разумных существ пользование главным, по Марксу, богатством общества – свободным временем. Чем станут его заполнять индивиды, «освобождаемые» от труда развитием техники и эксплуатацией неполноправного большинства, но отчуждённые олигархией от общественных дел и не воспитываемые для развития человеческих задатков, автор предсказал абсолютно точно: наркотиками. Вдыхание галлюциногенного газа на Гриаде является вполне легальным видом досуга «Познавателей» – для этого отведены «Острова отдыха». Действо дано в восприятии Виктора, ставшего его свидетелем: «Газ оказывал на них странное действие: их тела конвульсивно извивались, глаза безумно блуждали, а на всегда бесстрастных лицах было написано невыразимое наслаждение… «Вот она, сверхвысокая культура! – думал я… И её создали существа, овладевшие высотами науки и техники? В чем же дело? Где истоки этого уродливого искажения?» [3]
Нынешняя международная кампания за легализацию марихуаны не стала бы для Колпакова неожиданностью. Разве что он не предвидел парадов под радужными флагами – тоже своего рода наркотика. Да ещё проявил избыток оптимизма, полагая, что процессы разложения затронут лишь олигархию и привилегированных обывателей, эксплуатируемые же сохранят положительные черты классического пролетариата.
Но главное не в этой дани своему времени, а в том, в чем автор «Гриады» его опережает. Книга беспощадно показывает, чем закончит любая «просвещённая меритократия», «правление наиболее способных», во что выродятся наука и искусство такой цивилизации. Лишь только у гостей с Земли проходит первое восхищение знаниями и мощью владык Гриады, взору открываются симптомы загнивания и упадка, постигающего рано или поздно любую монополию. С момента установления её господства отбор её «менеджеров» начинает идти отнюдь не по творческим или даже деловым способностям, а по готовности удерживать это господство любыми средствами.
Закономерно, что после нескольких столетий всевластия «Познаватели» остались такими лишь по названию. Давно утратив способность к развитию научного знания, равно как и к ответственному и эффективному управлению общими делами, они лишь по инерции имитируют прошлое. Именно из утраты действительного содержания жизни, а также из постоянного подавления естественных человеческих чувств, проистекает и пристрастие к наркотикам – примета упадка всех общественных формаций. Таков неизбежный финал прогресса в его отчужденно-антагонистической форме, означающей во многом регресс для большинства и чреватой поэтому общим регрессом и гибелью.
7. Против миражей «власти учёных»
«Гриада» даёт развёрнутую художественную критику одной из форм апологии такого прогресса, а именно сциентистско-технократической утопии. Эту разновидность утопического сознания, известную со времён «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона, нередко путали с утопическим социализмом и коммунизмом. Но это поистине «две утопии», как в своё время писал, хоть и по иному поводу, Ленин. Каждая из них прозорливо предвосхищала объективные тенденции общественного развития и закономерные характеристики будущего. Но между собой они различаются принципиально, прежде всего социально-классовой направленностью, пусть не вполне осознанной. Коммунистическим идеям, даже в незрелом виде, свойственна установка на «полное всестороннее развитие всех членов общества за счет всего общества» (В.И. Ленин) – именно всех и именно всего. Утопии же сциентистско-технократические – в полной мере продукт доминирующей в домарксистской мысли тенденции «к разделению общества на две части, одна из которых возвышается над обществом».
При любом общественном строе интеллигенция остаётся на положении «спецов», выполняющих волю господствующего класса
Научно-техническая революция XX века, не сопровождавшаяся адекватным развитием революции социалистической, обусловила не только «ренессанс» сциентистско-технократических идей, но и известное социальное воплощение этой тенденции. Верхушке научно-технической интеллигенции – как в центрах мировой капиталистической системы, так и в странах социализма – стало всерьёз казаться, что она одна, подобно персонажам древних мифов, держит в руках ключи от «ада» и «рая» для всего человечества. Разумеется, это было иллюзией: при любом общественном строе интеллигенция остаётся на положении «спецов», выполняющих волю господствующего класса. Но даже иллюзия обратного становится в ядерно-космический век, особенно в неустойчивых политических ситуациях, дополнительным источником угрозы для всего человечества.
Среди проблем, поднимаемых автором «Гриады», есть одна, в связи с которой он подвергает критике не одних гриан, но и землян описываемого им светлого будущего. Эту проблему всего лаконичнее можно выразить известной «дефиницией» Нильса Бора: «Наука – это удовлетворение собственного любопытства за счёт государства».
Мысль датского физика, хоть и не лишённая самоиронии, выражала от имени своего профессионального сообщества как возросшее уважение его роли в обществе, так и претензию на особое в нём положение. Эмоционально эта мысль трогает каждого, кому доводилось испытывать высокое наслаждение от самого процесса познания. Но этим проблема никак не исчерпывается. На протяжении XX века наука, в первую очередь естествознание, пережила, можно сказать, свой внутренний «промышленный переворот». Из ремесленного типа занятия отдельных мастеров и подмастерьев она превратилась в гигантскую сферу общественного производства, ведущуюся на средства всего общества и дающую результаты, положительные и/или отрицательные, тоже для всего общества. Ученый, которому волей общества или класса доверена колоссальная мощь, созданная коллективным трудом десятков миллионов людей, не вправе вести себя как средневековый алхимик или даже натуралист Нового времени, рисковавший только своей жизнью. Применять прежние представления о свободе и ответственности исследователя к этой новой сфере объективно обобществленного производства – все равно, что прилагать меры безопасности, достаточные в лаборатории XIX века, к современной АЭС. Увы, и здесь общественное сознание людей нередко отстаёт от их общественного бытия.
Проблему «удовлетворения любопытства» советская фантастика поставила уже в 50-е гг. Показательно, что один и тот же мотив, экстраполирующий мысль датского физика XX века на коммунистическое будущее, появляется и в «Туманности Андромеды» И. Ефремова, и в произведениях Г. Мартынова, и в книгах молодых Стругацких. У всех них люди будущего, движимые жаждой познания, безоглядно расходуют энергетические ресурсы будущей Земли на исследовательские суперпроекты, исход которых весьма проблематичен. Более того: буквально ради «удовлетворения любопытства» они рискуют жизнью экспедиций, а подчас и целых планет. Практически не чувствуется авторской критики такого поведения – напротив, оно так или иначе оправдывается. Отчасти здесь отразилась молодежная «романтика» тех лет, зачастую прикрывавшая собой неорганизованность и попросту безответственность тех, кто обязан был наладить порученное дело и отвечать за безопасность людей. Вместе с тем, сказалось и нарастание сциентистско-технократической тенденции, которой авторы, особенно молодые, прямо-таки любуются. В «Гриаде» мы встречаем одну из первых разработок этой темы, причем наиболее критическую.
Вот, например, описание старта гравитонного корабля с Луны: «Молодой оператор радиоцентра восторженно передавал по мировой радиосети: «Из подлунного города нам сообщают, что вся планета содрогается; ощущение такое, будто Луна вот-вот расколется… Зарегистрировано заметное смещение Луны с орбиты». Но страдает не только спутница нашей планеты, где, кстати, живет немало землян. Достается и самой колыбели человечества: «На Земле разразилась магнитная буря необычайной силы. По Мировому океану прокатилась приливная волна десятиметровой высоты!.. К счастью, жертв и разрушений не было». Вот уж поистине есть основания для восторга! Самойлов делает глубокомысленный вывод: «Теперь ясно, что старты следующих гравитонных кораблей необходимо производить подальше от системы Земля-Луна».[4] Да неужели это нельзя было уяснить с самого начала, не подвергая родную планету десятиметровым цунами?
И ради чего весь риск и все жертвы? Ради того, чтобы информацию из глубин Вселенной получили далекие потомки? Где гарантия, что все привезённое героями-гравилетчиками потомки не откроют сами, найдя для этого более эффективные и менее опасные пути?
Но на этом критика «удовлетворения любопытства» не останавливается. Её кульминационный пункт открывает первую главу второй части книги – носящую характерное название ««Золотой век» на Гриаде», – определенно задавая идейный тон всему дальнейшему. Здесь автор прибегает к приёму, без которого не обошёлся почти никто из русских писателей, – пересказу сна героя. Под влиянием затянувшихся дискуссий Самойлова с грианскими коллегами Виктору является зловещее видение: «Как будто меня посадили в клетку, сплошь унизанную острыми зубьями. Стараюсь сжаться в комок, но зубья грозно надвигаются. Оказывается, это не зубья, а ряды тензорных уравнений, на языке которых академик «слагает стихи» о своем любимом тяготении. Они обвиваются вокруг меня, словно удавы, и душат… душат… Задыхаюсь, пытаюсь крикнуть… Все пропадает, но тяготение усиливается. Что такое? Вокруг меня – океаны ослепительно-белого огня. Где же клетка? «Мы уже не в клетке – смеется неведомо откуда взявшийся Петр Михайлович и подмигивает левым глазом, – мы на поверхности белого карлика. Я специально прилетел сюда: здесь прекрасная естественная лаборатория для изучения тяготения. Чувствуешь, какая гравитация? В миллион раз сильнее, чем на Земле». Чудовищная сила тяжести прижимает меня к раскалённой почве и неудержимо влечёт к центру звезды. Я чувствую, что сейчас буду раздавлен в блин и… просыпаюсь в холодном поту». [5]
Образы сна поистине грозны. Клетка с зубьями перекидывает мостик то ли к застенку инквизиции в рассказе Эдгара По, то ли к ацтекским преданиям о деспотии, предварявшей пришествие «белых богов». Душащие героя удавы – прямая отсылка к Лаокоону, единственному из троянцев, кто поверил предостережению Кассандры и пытался предостеречь сограждан, за что принял вместе с сыновьями мученическую смерть. Огненные океаны ассоциируются со всепланетной ядерной катастрофой, которой всерьёз опасался тот же Нильс Бор. Чудовищная сила тяжести – образ, общий с повестью «Путь на Амальтею», второй в трилогии ранних Стругацких, которая вся проникнута мотивом предостережения. Но в романе Колпакова все это «нанизано» на совершенно особый стержень.
Автор «Гриады», можно сказать, открытым текстом предостерегал молодых современников от того, чем грозит обернуться «удовлетворение любопытства», доведенное до логического предела и соединенное с технической мощью космических масштабов. Это грозит миру либо самоуничтожением, либо «золотым веком» типа грианского, в итоге тоже чреватым гибелью. Никакие «возвышенные» мотивы не оправдывают безответственных игр с судьбой человечества. Страсть к познанию ради познания, оторванная от общественного долга и лишенная нравственных регуляторов, в наше время не менее разрушительна, чем столь же отчуждённая от большинства общества страсть к богатству или власти. Таков вывод, к которому автор подводит читателя.
8. «Довлеет дневи злоба его»
Откуда в «Гриаде» такая нескрываемая полемичность, такая интенсивность тревоги и предостережения, нарочитая заострённость критики, подчас переходящей в едкий сарказм? Невольно возникает впечатление, что столь накалённая критика должна была иметь конкретного адресата. В кого же нацелены её стрелы? Молодым читателям «Гриады» и ещё более юным «крытикам» автора это было неизвестно. Лишь теперь мы можем попытаться аргументировать ответ на этот вопрос, в то время внятный лишь немногим посвящённым.
За последние два десятилетия некоторую – хотя, разумеется, неполную – огласку получили секретные прежде сведения о бурной деятельности академика А.Д. Сахарова, предшествующей его обращению в диссидента-пацифиста. Именно он в конце 50-х – начале 60-х гг. был автором целой серии проектов «чудо-оружия», типа вызываемых ядерными боеприпасами чудовищных волн, которые смыли бы с лица земли прибрежные города США. К сожалению, в советском руководстве того времени, видимо, поддались соблазну разом устранить значительное еще отставание от США по ядерным вооружениям, не счиатясь с тем, что «чудо-оружие» и в прежние-то времена не решало исход исторических битв, а уж при разрушениях масштаба планеты вообще теряет рациональный смысл.
Вершиной этой деятельности будущего пацифиста стало испытание сверхмощной термоядерной бомбы на одном из островов Новой Земли. Согласно недавним публикациям, ни сам академик, ни его коллеги толком не представляли возможных последствий своей игры с природой, не были даже уверены, что испытание не приведет к катастрофическим последствиям для СССР, а то и для всей планеты. Образ их действий можно сравнить только с тем, что предлагал в те годы Соединенным Штатам геростратовски прославившийся Герман Кан – автор идеи «машины для вызова конца света». Но тот был всего лишь дилетант-футуролог – по возможностям его с Андреем Дмитриевичем не сравнить. Чудовищен контраст этих возможностей с безответственным инфантилизмом мотивации – на уровне недоросля, подкладывающего откопанный боеприпас в костер – «вот ка-ак жахнет!»
Трудно не видеть сходства фактов деятельности будущего «отца русской демократии» с художественной тканью «Гриады». Как сам образ ученого-фанатика, в своей одержимости не считающегося с жизнями людей и даже всего человечества, так и ряд конкретных деталей – гигантские цунами, магнитная буря, огненные океаны, угроза взрыва целой планеты – явно перекликаются с сахаровскими прожектами «чудо-оружия». Перекликаются и фамилии академиков – вымышленного Самойлова и реального Сахарова. Только будущее у них оказалось разным. Самойлов, хоть и с опозданием и только под влиянием Виктора и грианских подпольщиков, пришёл всё же к борьбе против олигархии «Познавателей», пытавшейся привлечь земного ученого на свою сторону. Его вероятный прообраз сделал противоположный выбор: потеряв возможность продолжать игры в разрушение планеты, закончил свой путь теоретиком и практиком установления на Земле транснационально-олигархического аналога грианского «золотого века».
С учетом всего этого напрашивается гипотеза, позволяющая в первом приближении разобраться в общественном значении «Гриады», по-видимому и определившем её судьбу. Вообще говоря, без подобного рода «ангажированности» невозможно представить историю культуры. Тут можно вспомнить древнюю мудрость: «Довлеет дневи злоба его», а можно и процитировать классика минувшего века: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Вопрос лишь в том, на чьей стороне находятся автор и его творение, какую идею, какое дело они отстаивают.
Поскольку основные идеи книги Колпакова навеяны закрытой в то время информацией, автор был так или иначе вхож в среду, ею располагавшую. Судя же по идейной направленности произведения, автор сознательно выполнял социально-политический «заказ» определённых кругов советского руководства. Эти круги, видимо, пытались противостоять технократической тенденции, сопутствовавшей как антинародному дрейфу власти, наметившемуся внутри страны, так и внешнеполитическим шараханьям от угроз «чудо-оружием» до иллюзий «дружбы с Америкой».
Перечислю основные, на мой взгляд, события, которые должны были служить вехами этой борьбы – визит Н.С. Хрущёва в США осенью 1959 г.; поездка К.Е. Ворошилова в КНР весной 1960 г.; вторжение 1 Мая 1960 г. в советское небо американского самолета U-2 и срыв встречи четырёх держав на высшем уровне; последовавшая через несколько дней замена К.Е. Ворошилова на посту главы Верховного Совета СССР Л.И. Брежневым; начало китайской стороной, в те же первые дни мая, публичной полемики с советским руководством и отзыв из КНР советских специалистов, явившие миру конфликт великих социалистических держав.
Все эти события вместились в те несколько месяцев, на которые пришлась публикация «Гриады». Исход их, неблагоприятный для людей и идей, ради которых книга создавалась, предопределил и тенденциозную «крытику», и долгое забвение.
Нам остается хотя бы теперь, спустя шесть десятилетий, постараться извлечь уроки и из незаурядного произведения, и из событий, сопряженных с его созданием. Ибо тот, кто не помнит прошлого, обрекает себя и других на его повторение.
Примечания
- (Первая публикация: А. Колпаков. Гриада. Н.Ф. повесть/ газ. «Пионерская правда», 1959, №№ 75-104 (18 сентября — 29 октября)// рис. Л. Смехова) ↩
- Чем вам не гриадская «Служба Тысячелетней Гармонии»?"«Братья грианоиды! – говорилось в одном тексте. – Товарищи по труду – эробсы! Привет вам от ваших братьев Познавателей, безропотно несущих свое тяжкое бремя по накоплению и применению знаний о Великом Многообразии! До нас дошли слухи, что какие-то невежественные грианоиды и эробсы распространяют в вашей среде предания и легенды первобытных веков. Не верьте им! Остатки диких суеверий прошлых эпох, говорящие, что Познаватели вас угнетают, что они якобы насильственно удерживают вас на Сумеречных Равнинах и в Космосе и некогда закрыли доступ к высшим знаниям вашим предкам, сами являются порождением дикости и невежества. Гармоничный Распорядок Жизни Гриады, установленный на заре времен нашими общими братьями предками, является высшей, совершенной Тысячелетней Гармонией, и мы – ее служители. Развитие законов Великого Многообразия неизбежно и гармонично привело нас к Золотому Веку, в котором каждый занимает извечно предназначенное ему место. Грианоиды потому находятся на Сумеречных Равнинах, что они всегда там жили, это их естественная среда. На поверхности Гриады они не смогут жить, будут болеть и вымирать. Эробсы вообще никогда не были на Гриаде, они извечно жили там, где живут и работают сейчас, – каждая группа на своей планете.Не верьте сеятелям суеверий и предрассудков, погрязшим в бездне невежества! Вылавливайте их и передавайте служителям Кругов Многообразия!Братья! Думайте все время о ваших товарищах по труду – Познавателях, задыхающихся от непосильного умственного труда. Это тяжелое бремя взвалили на нас наши общие предки. Как мы завидуем вашему безмятежному существованию на блаженных просторах Сумеречных Равнин, в успокоительном свете «подземных» городов! Как хотели бы мы быть на вашем месте! Увы, это невозможно: ваши старшие братья – Познаватели, благодаря которым вы пользуетесь всеми благами жизни, обречены на вечный безрадостный умственный труд!»" https://www.litmir.me/br/?b=170732&p=29 ↩
- https://www.litmir.me/br/?b=170732&p=33 ↩
- https://www.litmir.me/br/?b=170732&p=9 ↩
- https://www.litmir.me/br/?b=170732&p=23 ↩