Гарринча: праздник и трагедия «Радости народа»

Моё увлечение Бразилией началось ещё в детстве с прочтения замечательной книжки Игоря Фесуненко «Пеле, Гарринча, футбол». Удивительная, необычайно колоритная и сочная, полная контрастов и противоречий страна, где футбол – это национальная религия, а верховным богом в ней является, конечно, великий «король футбола» Пеле. Однако мне больше всего запала в душу трагическая история жизни Маноэла Франсиско дос Сантоса, более известного миру как Гарринча (1933–83)^[1].

Гарринча, признанный лучшим правым нападающим за всю историю футбола, представляет легендарную плеяду «би-кампеонов» – чемпионов мира 1958 и 1962 годов. В той команде бок о бок с Пеле и Гарринчей играли «чёрный принц» Дидú (человек, который, как считается, изобрёл невероятный «сухой лист» – кручёный удар с углового непосредственно в ворота), Марио Загало (заслуживший за своё трудолюбие на поле прозвище «Золотой муравей», позднее он стал чемпионом мира ещё и как тренер), Джалма и Нилтон Сантосы (не братья – однофамильцы), Вавá, Зито (не путать с Зико), Орландо, Беллини (капитан команды), голкипер Жилмар.

Про то славное поколение бразильского футбола говорили: «кудесники мяча» – настолько филигранной была их техника, настолько немыслимым, с виду просто противоречащим законам физики было то, что эти люди вытворяли с мячом. На чемпионате мира по футболу 1958 года первые три минуты матча СССР – Бразилия (0:2) французский журналист Габриэль Ано назвал «самыми фантастическими тремя минутами в истории мирового футбола». То был третий, решающий матч в группе, и тренер Висенте Феола, наконец-то – лишь под давлением общественности! – выставил на игру, подняв их со скамейки запасных, 17-летнего Пеле и 24-летнего Гарринчу. Бразильцы сразу же ринулись в атаку, и уже на 15-й секунде (!) Гарринча обыгрывает нескольких советских защитников и пушечным ударом бьёт в стойку ворот. Проходят какие-то секунды, и уже Пеле после передачи Гарринчи пробивает в штангу. Лев Яшин сражался, словно лев (простите за каламбур), но на 3-ей минуте он оказался бессилен после удара Вава – и тот забил с подачи всё того же Гарринчи.

Прославленный наш вратарь вспоминал о том поединке с бразильцами: «Нам сразу стало понятно, что самые высокие похвалы их мастерству не содержат ни капли преувеличения. Уже на первой минуте с виду нескладный Гарринча каким-то невообразимым финтом уложил на траву Кузнецова, промчался с мячом по краю и пробил так, что мяч, ударившись в стойку ворот, отлетел в центральный круг. Ещё через несколько секунд всё повторилось в точности: рывок Гарринчи, лежащий Кузнецов, удар в штангу, и мяч, отскочивший к середине поля»^[2].

Поразительный факт: целых восемь лет Бразилия не знала поражений – если только в её составе выходили на поле вместе, вдвоём Пеле и Гарринча. И если на чемпионате мира 1958 года заблистала звезда Пеле, то в 1962 году главным героем стал именно Гарринча. Пеле тогда получил тяжёлую травму, и в больнице товарищи пообещали ему: не грусти, мы выиграем этот чемпионат специально для тебя! Роль лидера взял на себя Гарринча. Он забил четыре гола и вошёл в группу футболистов (в их числе был и наш Валентин Иванов), ставших лучшими бомбардирами турнира.

По уровню своей одарённости, футбольного мастерства, культуры обращения с мячом Гарринча стоял вровень с Пеле. И это при том, что он был инвалидом с рожденья – одна нога у него была на 8 см короче другой! Он даже ходить нормально не мог – переваливался, словно утка. Оттого Гарринчу прозвали «Чарли Чаплином футбола». И ещё: «Великим хромым». Ибо когда этот инвалид выходил на поле, он преображался и творил чудеса. Ему ничего не стоило обыграть целую команду!

Правда, если всё же сравнивать его с Пеле, Гарринча со своей нестандартной манерой игры был ему полной противоположностью. К нему были неприменимы требования тактической дисциплины. Гарринча своей игрой ломал все шаблоны и тактические схемы, он делал всё вопреки тому, что написано в учебниках. Получив мяч, он не двигался без промедления вперёд, развивая атаку (как поступил бы Пеле и любой «правильный» футболист); нет, Маноэл останавливался, дожидаясь, пока к нему подбежит защитник, – и не важно, что за это время соперники выстраивают непроходимые оборонительные редуты! – и уже обмотав защитника, бежал вперёд. После чего он мог снова остановиться, чтобы отставший преследователь догнал его, – и ещё раз его мотануть! Так могло продолжаться очень долго, но в итоге следовал либо разящий удар по воротам, либо выверенный пас партнёрам с правого фланга. Умные тренеры, понимавшие, что имеют дело с незаурядной личностью, не пытались бороться со всем этим «безобразием» – они просто давали Маноэлу полную свободу действий на всей правой бровке, от своих ворот и до чужих, и даже запрещали всем остальным игрокам соваться на правый фланг – чтоб они не мешали там Гарринче.

Пеле – это идеал и эталон футболиста, на поле он умел делать ВСЁ. Любой технический приём он выполнял одинаково хорошо, на 5++. Гарринча тоже обладал отлично поставленным ударом и изумительным по точности пасом – он, подобно быстродействующему компьютеру, учитывал рост и скорость партнёра, чтобы точно отправить мяч в заданные координаты. На тренировках он указывал вратарю точку в воротах, куда полетит мяч, – и затем вгонял его именно туда! Своеобразие Гарринчи состояло в том, что в его арсенале был, по существу, всего один-единственный финт, которым он неизменно обыгрывал защитников. Этот финт внимательно изучали все соперники, к этому делу они подключали научно-исследовательские институты – учёные разбирали движения футболиста покадрово на замедленной киносъёмке, составляли всякие кинематические таблицы и т. п., после чего тренеры изобретали сотни «противоядий». Но ничего не помогало: Манэ, будто издеваясь, раз за разом обматывал своим знаменитым финтом защитников, и никто не мог его сдержать!

Он был способен в одиночку решить судьбу матча. Как-то после победной игры, в которой Гарринча был великолепен, в газете напечатали дружеский шарж: изображена была целая команда, 11 игроков, и всех одно лицо – лицо Гарринчи!

Человек с индейскими корнями, простой рабочий парень из провинциального городка (он вроде даже читать-писать толком не умел), Гарринча начинал свой путь в футболе в заводской любительской команде, представлявшей ткацкую фабрику, на которой он работал. Там его открыл какой-то залётный селекционер из популярного столичного клуба «Ботафого» (столицей Бразилии в то время был Рио), поражённый карнавалом его финтов. 19-летнего паренька пригласили в команду на смотрины…

9 июля 1953 года. Молодой провинциал стоит у кромки футбольного поля, робко переминаясь с ноги на ногу. Когда он появился на стадионе, все, кто был на трибунах (а в Бразилии даже на тренировки приходит немало народу), покатились со смеху: этот калека собрался играть в футбол! Тренер тоже посмеялся и сразу дал новичку невыполнимое задание: обыграть Нилтона Сантоса. Того самого – Нилтона Сантоса, лучшего в ту пору бразильского защитника, которого некоторые эксперты, вообще, считают лучшим левым защитником в истории футбола. Но Гарринча в своём захолустье не знал, кто такой Нилтон Сантос, он его просто взял и обыграл.

При этом вальяжно-самоуверенный звёздный футболист, который к тому же накануне малость перебрал, отмечая прощание с холостой жизнью, неуклюже упал, ногами кверху, и вся публика расхохоталась уже с него. Что было дальше – об этом Нилтон Сантос сотни раз рассказывал журналистам: «Все, кто был на стадионе, разразились хохотом. Все, за исключением этого субъекта, который спокойно продолжал вытворять чёрт знает что с остальными защитниками…». Под рёв трибун тот несколько раз обыграл всю команду и неотразимым ударом забил гол.

После тренировки ему говорят:

– Ты хоть знаешь, кого ты сегодня выставил клоуном?! Это же сам Нилтон Сантос! Нил-тон!!! Да без его согласия тут даже прачку на работу не возьмут!

– Да откуда ж я мог знать, кто он такой?! – пожал плечами Маноэл. – У себя дома я всегда мотаю одного Жоана, и он никогда не обижается!

 

К счастью, Нилтон Сантос не обиделся, напротив – он просил руководство взять самородка в команду. И безмерно гордился тем, что именно он стал первым «официальным» «жоаном» – так после того случая прозвали несчастных левых защитников всего мира, терроризируемых Гарринчей. Маноэл же всю жизнь был благодарен Нилтону и называл его не иначе как своим крёстным отцом в футболе.

Смыслом жизни для Гарринчи было нести радость людям. Для бразильской бедноты футбол, в самом деле, – зачастую единственная радость в их беспросветной жизни, возможность хоть на 90 минут забыть о житейских проблемах, погрузиться в какой-то другой, лучший мир. Гарринча, сам из бедняков, прекрасно понимал это, он отлично понимал, какое общественное значение имеет его игра. И он всегда играл красиво, непринуждённо, себе и другим в удовольствие. Для Манэ футбол никогда не был тяжёлым трудом, выполняемым ради заработка, для него футбол являлся праздником, отрадой и наслаждением, средством самовыражения. За это он был любим болельщиками («торсидой», как говорят в Бразилии) как никто другой, даже больше, чем Пеле. Люди шли на стадионы специально, чтобы посмотреть на Гарринчу. «Радость народа» – этот присвоенный ему титул говорит сам за себя.   

Его популярность и слава выходили далеко за рамки футбола, он был, без преувеличения, фигурой государственного масштаба. На чемпионате мира 1962 года произошёл такой эпизод. В полуфинале чилийский защитник устроил за Маноэлом настоящую охоту, бил его безо всякой жалости по ногам. И в итоге добродушный, совершенно беззлобный Манэ не сдержался и вспылил: полушутя дал костолому пинка под зад! Судья показал ему красную карточку – несмотря на то, что Гарринча и его обидчик тотчас же помирились и даже обнялись в знак полного примирения.

На следующий день министерство иностранных дел Бразилии совершенно официально направило организаторам турнира ноту с дипломатичной просьбой не дисквалифицировать Гарринчу на финальный матч с Чехословакией. И – такое, наверное, произошло единственный раз в истории футбола! – дисквалификацию действительно отменили. Спортивные чиновники пришли к выводу, что удаление футболиста было несправедливым. Гарринча вышел на победный финальный матч.

Большой ребёнок, наивный и чистый, Гарринча вовсю чудил на футбольном поле, и его экстравагантные выходки вошли в легенды, передаваемые в Бразилии от отца к сыну, от деда к внуку. Вот один такой поразительный случай, для примера.

Последняя минута матча, счёт ничейный. Маноэл в очередной раз обыграл всю команду соперников, вышел один на один с вратарём, замахнулся и… не стал бить! Развернулся, побежал с мячом в обратном направлении. Ещё раз обыграл всю команду, снова вышел один на один и опять не стал бить. В это время на скамейке запасных уже бьётся в истерике тренер… А Манэ проделал весь этот цирк по третьему кругу, в третий раз вышел один на один и, наконец, протолкнул мяч между ног у вратаря. Через мгновенье судья дал финальный свисток, и разъярённый тренер выскочил на поле, посыпая нарушителя игровой дисциплины трёхэтажным матом:

– Ты почему сразу не бил?!!

– А? Что? Да я просто ждал, когда вратарь шире расставит ноги!  

 

Правда, в ответственных матчах он ничего такого себе не позволял.

На первенстве планеты 1962 года перед встречей с англичанами бразильские журналисты, дабы раззадорить Гарринчу, рассказали ему, что якобы есть в составе «грингос» некий защитник Флауэрс, который хвастает, что он лучше Гарринчи и не позволит ему себя пройти. Бесхитростный Манэ принял всё это за чистую монету:

– Хм, но как же я его узнаю? Как он выглядит?

– Ну, он такой долговязый и белобрысый.

– Да они все долговязые и белобрысые…

– Ну, так ты их всех и «уделай»!

 

И он их всех «уделал», расправляясь с англичанами оптом и в розницу! Манэ забил в той игре два гола и ещё выдал голевой пас. Один из голов, забитый головой, получился особенно красивым: невысокого роста (169 см) Гарринча перепрыгнул высоченных британских «беков», гордящихся своей игрой на «втором этаже».

Тренер англичан после игры заявил: «Четыре года я готовил своих парней к победам… Увы, я не предполагал, что нам придётся иметь дело с Гарринчей…». А его соотечественник, корреспондент Daily Mirror, отправил в редакцию телеграмму: «Лучшим игроком мира отныне является не Пеле, а Гарринча».

Но Гарринча остался в легендах не только своими фантастическими голами и бесподобными трюками, он остался в легендах также своим благородством, своим истинно рыцарским отношением к соперникам. В современном футболе принято: если игрок другой команды получил травму, следует выбить мяч за пределы поля, чтобы дать возможность оказать медпомощь. А соперник потом возвращает мяч. Но мало кто знает, что изобрёл этот приём «фэйр-плэй» никто иной, как Гарринча.

Известна даже точная дата: 27 марта 1960 года. «Маракана», матч «Ботафого» – «Флуминенсе». Защитник, пытаясь выбить мяч, неудачно упал, подвернув ногу. Мяч отскочил в штрафную площадь к Гарринче, тот уже готов был забивать гол, но тут он боковым зрением увидел, что несчастный катается по траве, корчась от боли. И тогда Гарринча, как ни в чём не бывая, развернулся и выбил мяч за боковую.

Футболист «Флу» приготовился вводить мяч из аута, но тут он на мгновенье замешкался. Как пишет И. Фесуненко, «это была счастливая секунда: он понял, что обязан ответить должным образом на этот поступок Гарринчи». И соперники вернули мяч игрокам «Ботафого». Со временем поступать так, как поступил в том эпизоде Гарринча, стало принято в Бразилии, а затем и во всём мировом футболе.

Благородство Гарринча проявлял не только на футбольном поле. Это был в высокой степени щедрый, отзывчивый и бескорыстный человек. Поднявшись из самых низов общества, многого добившись в жизни, заработав немалые деньги, он не зазнался и не оторвался от народа. Гарринча помогал материально беднякам, откликался на просьбы знакомых и незнакомых ему людей, он часто давал в долг – и забывал, что ему должны. И при этом «звезда» долго ещё жила в какой-то хибарке – не доходили руки до того, чтобы приобрести себе приличный, большой дом.

После победы на мировом первенстве 1958 года Маноэл приехал на побывку в родной городок Пау-Гранде – там был объявлен по такому поводу выходной (в т. ч. и на фабрике, где Манэ когда-то работал), начался карнавал. А на следующий день он зашёл в бар («ботекин» по-бразильски), где он в юности пил пиво с друзьями – и часто в долг; и, достав пачку долларов, расплатился по долгам всех его завсегдатаев.

Один случай очень хорошо характеризует натуру этого человека. Команда приехала на игру в какой-то провинциальный городок – ну, типа того, в котором вырос сам Гарринча. А там напротив гостиницы располагались два бара. И почему-то, по какой-то непонятной то ли прихоти судьбы, то ли традиции такой, один из тех двух «ботекинов» был всегда полон народу, а второй, соседний, вечно пустовал.

Гарринча, увидев эту картину, сделал следующий «финт». Он вышел из отеля, перешёл на другую сторону улицы, заглянул на порог переполненного бара. Там он осмотрелся по сторонам – и тотчас же вышел, перейдя в соседний, пустой бар. Его хозяин вскочил, от неожиданности выронив из рук полотенце. Маноэл заказал ему чашечку кофе, выпил, без слов похлопал буфетчика по плечу, расплатился и вышел.

В том, переполненном «ботекине» все разговоры, естественно, велись лишь об одном – о предстоящей игре, об участие в ней великого Гарринчи. И вдруг, на тебе, бац: стоит сам Гарринча, собственной персоной! Должно быть, посетители попросту впали в ступор, в оцепенение, а когда они пришли в себя и поняли, что произошло, всей гурьбой рванули в соседний бар. Очевидец вспоминал, что через пять минут прежде пустовавшее заведение было заполнено людьми под завязку, а его владелец трясущимися от волнения руками прибивал гвоздями к стене стул, на котором сидел великий Гарринча. Отныне ему была обеспечена безбедная старость. Маноэл же подвёл итог всей этой истории: «Так-то оно справедливее будет, не правда ли?»

Слишком многие люди злоупотребляли добротой и щедростью Манэ и без зазрения совести эксплуатировали его простодушие, его наивность и неграмотность. Владельцы клуба «Ботафого» попросту обманывали его: они зарабатывали на нём миллионы – ведь болельщики ходили специально на Гарринчу! – а платили ему намного меньше, чем игрокам куда более низкого уровня. Задурив его красивыми речами и сладкими обещаниями, подсовывали ему контракты, и Гарринча, не читая и не вникая, подмахивал бумажки, обрекая себя на настоящее футбольное рабство.

Возле него постоянно толклось множество народу – в особенности политики, делавшие себе на «дружбе» с «би-кампеоном» предвыборную рекламу. Но когда умер отец Маноэла, на похороны не пришли даже владельцы клуба, которых Манэ пригласил. Приехали только Нилтон Сантос и ещё пара товарищей по команде…

Однако самое страшное началось, когда у Гарринчи обнаружилась серьёзная травма ноги. Врачи вынесли приговор: артроз. Порекомендовали три месяца отдыха. Но как раз в это время команда отправлялась в доходное турне по Европе, и хозяева клуба заявили Гарринче, что ни о каком отдыхе сейчас и речи быть не может. Надо деньги зарабатывать! И он играл на уколах, а после матчей его на руках переносили из автобуса в гостиничный номер, потому что боль уже не позволяла ему ходить.

После возвращения из поездки выяснилось, что беда даже и не в артрозе, а в надрыве мениска. Маноэлу сделали операцию. Он снова хотел и мог играть, однако руководство «Ботафого» пришло к выводу, что Гарринча уже стар и он уже не тот. Пора от него избавляться – как от «отработанного материала»! Футболиста продали в клуб «Коринтианс» из Сан-Паулу. На там он не прижился. Болельщики шли на него – но это был, в самом деле, уже не тот Гарринча. Всё чаще не «проходил» его знаменитый финт, всё чаще его освистывали трибуны. Руководство команды пеняло ему, что ты, мол, не отрабатываешь вложенные в тебя деньги! И однажды Гарринча не выдержал и уехал домой. За это боссы «Коринтианса» добились того, что на него наложили дисквалификацию: два года запрета на участие в официальных матчах.

Но надо было как-то зарабатывать на жизнь – тем более что появились какие-то непонятные люди, которые стали требовать у него какие-то налоги (пока он был «звездой», Манэ и не ведал, что это такое – налоги!); и Гарринча стал наниматься на участие во всяких товарищеских матчах, стал ездить по городам и весям как артист футбольного балагана. Началась долгая эпопея с блужданиями его по разного рода второразрядным командам, включая коллективы из соседних, куда менее развитых в футбольном отношении стран. Однако даже на таком уровне Манэ не оправдывал возлагавшихся на него надежд. И опять: свист трибун, всяческие унижения. Был даже случай – после проваленного матча Гарринчу забросали яйцами и помидорами.

Его «добивала» пресса. Журналюги соревновались в хлёсткости заголовков: «Прощай, Гарринча!», «Горький конец», «Гарринча – печаль народа». Дошло до того, что редактор какой-то газеты решил назвать материал о футболисте «Гарринча умер…», но репортёр, побывавший у Маноэла в гостях, всё же настоял на том, чтоб его материал назвали «Спасибо, Гарринча…». Величайшим унижением для Манэ стало то, что, когда в 1968 году Бразилия с помпой отмечала десятилетие первой её победы на чемпионатах мира, его, одного из главных героев того первенства, забыли пригласить на торжественные мероприятия! Маноэл стоял в очереди с обычными болельщиками, чтобы купить билет на матч сборной Бразилии со сборной ФИФА.

Гарринча держался с достоинством. Однажды какой-то наглый репортёришка спросил его с ехидцей, как, мол, чувствует себя освистанный «би-кампеон». И Манэ спокойно ответил ему: «Мы, профессионалы, являемся, в общем-то, клоунами. Мы выходим и работаем на потеху публике, которая платит деньги, чтобы посмеяться, глядя на наши победы или поражения. И когда клоун работает хорошо, ему аплодируют, а если он работает плохо, его оскорбляют… Такова жизнь!»

Однако, на самом деле, он очень тяжело переживал ситуацию. Гарринча впал в депрессию и забросил тренировки, набрал лишний вес, у него начались проблемы с алкоголем и наркотиками – а слабость к спиртному у него возникла ещё с детства. Однажды он даже попытался покончить самоубийством – надышался угарного газа.

Тем временем подходил к концу срок дисквалификации, и Гарринча всё-таки взял себя в руки и вернулся к тренировкам. Тренировался упорно, до седьмого пота (за три месяца сбросил 12 кг лишнего веса!). Он бегал и поднимал тяжести, работал с мячом – и всё это в 40-градусную жару! Тренировался Манэ с какой-то яростью и фанатизмом – чему свидетелем стал Игорь Фесуненко. В беседе с ним Гарринча с ностальгией вспоминал свои игры против сборной Советского Союза, а особенно – товарищеский матч 1965 года в Лужниках: «Меня тогда так хорошо встретили, хотя я вышел-то минут за пятнадцать до конца и ничего не успел показать…»

К слову сказать, Лев Яшин вспоминал, какие тёплые отношения сложились у наших с бразильцами в 1958 году: «Ходили друг к другу в гости, играли в пинг-понг, в бильярд, просто болтали на некоем футбольном эсперанто, где мимика и жесты легко заменяют слова. Ребята они оказались приветливые и свойские, а с их знаменитым вратарем Жильмаром мы просто подружились, если применимо это слово к отношениям с человеком, с которым говоришь на разных языках».

Гарринча искренне верил, что сумеет восстановить свою наилучшую форму и ещё обязательно вернётся в большой спорт. Он снова выйдет на газон легендарной «Мараканы», и дрогнет соперник, когда увидит мяч в ногах у великого Гарринчи! И переполненная чаша стадиона взорвётся от восторга, когда Манэ своим знаменитым неподражаемым финтом в десятитысячный раз обыграет очередного «жоана».

И ведь, что поразительно, однажды ему таки удалось совершить возвращение! Когда 30 ноября 1968 года состоялся «второй дебют» Гарринчи на «Маракане» (в футболке команды «Фламенго»), болельщиков пришло намного больше, чем было отпечатано билетов, – матч был какой-то проходной, ничего не решавший, и никто и подумать не мог, что он может вызвать такой ажиотаж. Однако торсида жаждала увидеть «воскресшего из пепла» 35-летнего уже Гарринчу! Рио охватило настоящее безумие: закрылись магазины и рестораны, мегаполис встал в чудовищных пробках – все автомобили, все люди двигались в одном только направлении; с перебоями работала и перегруженная сеть пригородных электричек. Не сумев взять штурмом билетные кассы, возбуждённые толпы под крики «Даёшь Гарринчу!» начали с боем прорывать полицейские кордоны, и администрация стадиона приняла единственно верное решение: открыть ворота для всех желающих. Вероятно, в тот вечер был установлен недосягаемый мировой рекорд посещаемости для футбольного матча – при официальной вместимости тогдашней «Мараканы» в 200 тыс. чел. люди сидели в проходах, везде, где только можно было приткнуться. На трибунах болельщики развернули гигантский транспорант: «Гарринча – радость народа! Бразилия приветствует тебя!». Это было невероятное проявление человеческой любви.

Все смотрели только на Гарринчу. Из 22-х человек на газоне существовал единственно он, все остальные были никому не интересны, и их никто попросту даже не замечал. И вот, наконец, наступил тот самый момент, который все ждали: мяч прилетел на правый фланг, к Гарринче. Весь стадион вдруг утих, замер, затаив дыхание… и через секунду взорвался, подобно вулкану, от восторга! «…случилось то, что я не берусь описывать, – повествует в своей книге Игорь Фесуненко. – Я до сих пор не понимаю, почему от этого вулканического, термоядерного рёва стадион не рухнул, не провалился под землю, не рассыпался на куски».

В перерыве захромавшего Гарринчу заменили. В раздевалке он просто рыдал от счастья. Журналисты ордой набросились на него, чтобы взять у него интервью, и услышали: «Я счастлив сейчас больше, чем десять лет назад – в Швеции. И больше, чем в Чили, где мы стали “би-кампеонами”. Я никогда ничего подобного не испытывал. Я счастлив не потому, что играл. А потому, что доказал им, что ещё могу играть, что мой футбол ещё не умер… Я рад, что торсида меня не забыла, потому что наша торсида – это самая великая торсида в мире. И ради её уважения, ради её признания каждый из нас пойдёт на любые жертвы…»

После ухода кумира с поля матч стал никому не интересен, и публика начала собираться у входа в раздевалки. И «Радость народа» снова, как когда-то, обитатели фавелл носили на руках, исполняя на народных музыкальных инструментах самбу и скандируя десятком тысяч глоток: «Оле-оле, Манэ Гарринча ещё лучше, чем Пеле!»

Но, увы, всего этого праздника хватило лишь на пару-тройку матчей. А потом снова дали о себе знать возраст и старые травмы, и всё вернулось на круги своя: неудачные игры, недовольный свист трибун, просиживание на скамейке запасных, переходы из команды в команду – с понижением в классе. К нему снова вернулась депрессия, и он всё чаще и всё сильнее топил горести в виски и кашасе. Двукратный чемпион мира неуклонно скатывался с Олимпа на самое дно футбольного мира.

Гарринча пытался поиграть в Европе – в Италии и Франции, но ничего у него там не получилось. Он даже сыграл один матч за коммунистический ФК «Ред Стар» из Парижа – впрочем, эта команда никогда не входила в число ведущих во Франции.

В отличие от прагматичного, предприимчивого Пеле, Гарринча не накопил себе сбережений на старость. Он зарабатывал неплохие по тем временам деньги, но катастрофически не умел ими распорядиться: частью он их спустил впустую, да ещё и проиграл в азартные игры, а частью раздал. Он ведь не ради денег играл, он жил только футболом и жил одним только сегодняшним днём, совсем не задумываясь о том, что же будет завтра, когда придётся окончательно повесить бутсы на гвоздь.

Беды Маноэла усугубили его сложные и беспорядочные отношения со слабым полом: у Гарринчи было несчётное множество жён и любовниц, которые родили ему 11 (прописью: ОДИНАДЦАТЬ!) дочерей (по другим сведениям, у него всего было не менее 14-ти детей). Естественно, все они требовали алиментов, но взять с бывшей «звезды» уже было нечего: Манэ сам нуждался в финансовой помощи. В своё время Гарринча помог многим людям, но теперь, когда он нуждался сам, помощи ждать ему было особо неоткуда: друзья, поклонники, меценаты – все отвернулись от него.

Серьёзная помощь пришла к нему, пожалуй, лишь однажды. В 1973 году для него организовали прощальный матч: сборная Бразилии – сборная мира (приехали и советские футболисты – Евгений Ловчев и ещё кто-то). Гарринча отыграл полтайма и заплаканный ушёл в раздевалку. Для него, жившего футболом, сам уход из спорта явился великой трагедией. Все сборы от матча передали ему: на эти деньги Маноэл расплатился с долгами, что-то дал своим дочерям и купил себе автомобиль и дом.

Впереди его ожидала ещё долгая и мучительная агония. И. Фесуненко в книге 1970 года описал лишь самое начало процесса падения «би-кампеона», но он, видимо, хорошо понимал – или предчувствовал, – насколько трагическим будет его конец. Главу книги, посвящённую Гарринче, Фесуненко назвал «Горькая “радость народа”».

А конец истории, в самом деле, был очень печален: великий футболист, при участии которого сборная Бразилии проиграла всего один матч, кумир миллионов, на которого буквально молились болельщики, самый популярный человек в стране, в друзья которому набивались политики и прочие знаменитости, умер от цирроза печени, не дожив до 50-ти лет, – умер в нищете и одиночестве, и только после его смерти Бразилия вспомнила своего героя. Триста тысяч человек пришли на его похороны, люди плакали и просили у него прощения. «Он всю жизнь был большим ребёнком и умел играть в одну-единственную игру – футбол», – сказал в прощальной речи Нилтон Сантос. А на могильный камень легла содержательно-ёмкая эпитафия: «Здесь покоится тот, кто был радостью для народа, – Манэ Гарринча».

В свете печальной истории жизни Гарринчи стоит ли удивляться тому, с какой лёгкостью бразильский народ позволил расправиться с бывшими президентами страны Лулой и Дилмой Руссефф, в правление которых миллионы, если не десятки миллионов бразильцев были вытянуты из нищеты? Увы, народ, вообще, слишком часто имеет короткую память, слишком часто и легко он забывает своих героев.

Однако… герои всё равно рано или поздно возвращаются – если только они настоящие герои, конечно. И Гарринча после непродолжительного забвения навеки остался в памяти и сердцах любителей футбола. Его, конечно, запомнили вовсе не тем несчастным, опустившимся полустариком, каким он стал в конце жизни. Нет, он запомнился таким, как на фотографии, в обнимку с Пеле: простой парень с честным и открытым лицом. Гарринча был настоящим романтиком и рыцарем футбола, и в этом заключалась его трагедия, это его и сгубило: ибо романтизм и рыцарство несовместимы с законами и духом профессионального спорта, да и буржуазного общества в целом. Но, может, этот неграмотный колченогий бразильский парень просто опередил намного своё время, быть может, он играл в футбол будущего?

 

---