Сталин. Труды. Том 15
Том пятнадцатый издания «Сталин. Труды» охватывает период со второй декады июня по август 1920 года. Это были последние месяцы, когда И.В. Сталин работал на фронте, став активным свидетелем главных событий Гражданской войны того этапа, а именно — тяжелейшего поражения Красной Армии под Варшавой и её же ощутимых ударов по Врангелю в Северной Таврии.
Весна и лето этого года для Советской России прошли, прежде всего, под знаком войны с панской Польшей. Вялотекущий конфликт, питаемый захватническими устремлениями молодого хищника, вскормленного антисоветской Европой, тлел на наших западных границах больше года, пока в марте-апреле 1920-го не выплеснулся в виде открытой агрессии. За десять дней польско-петлюровские войска, отмобилизованные по линии от Бобруйска — Мозырь — Новоград-Волынский — Шепетовка — Каменец-Подольский, преодолевая сопротивление уступающих им частей Красной Армии, продвинулись на сотни километров вглубь территории советских Украины и России, овладев Коростенем, Житомиром, Фастовом, Бердичевым, Казатиным, Винницей, Ямполем. 6 мая советскими войсками был оставлен Киев.
Польский фронт был объявлен главным фронтом Советской Республики. Все её силы и средства решено было направить туда. Если поспешное контрнаступление Западного фронта, начатое в середине мая, захлебнулось, то действия 1-й Конной армии, охватившей киевскую группировку противника, привели в июне к перелому. За ним последовало освобождение Киева и стремительный откат польских агрессоров на запад, за Житомир и Ровно.
В июле стал очевиден просчёт Пилсудского и стоявших за его спиной западных спонсоров, рассчитывавших одним броском отторгнуть западные территории РСФСР, ослабленной многолетней войной. Но борьба с поляками давалась трудно, тем более что велась в неблагоприятных условиях. Особенно ясно эти обстоятельства дали себя знать именно для Юго-Западного фронта.
Нападение Польши, совершённое не без расчёта, имело цель создать критическую нагрузку на Советскую Россию, которая вела борьбу с врангелевскими войсками. Сконцентрировав в Крыму значительные людские и материальные силы, белогвардейцы продолжали оставаться для Советской России, хоть и не смертельной, но серьёзной угрозой. 25 июня И.В. Сталин сообщал В.И. Ленину: «Взятый нами в плен десятого июня на Крымском фронте боевой генерал Ревишин в моём присутствии заявил: обмундирование, орудия, винтовки, танки, шашки врангелевские войска получают главным образом от англичан, а потом от французов; с моря обслуживают Врангеля английские крупные суда и французские мелкие; топливо (жидкое) Врангель получает из Батума …; генерал Эрдели, интернированный Грузией и подлежащий выдаче нам, в мае был уже в Крыму…».
Даже после разгрома Деникина, Колчака и Юденича было бы опасной ошибкой недооценивать этот последний оплот антисоветских сил. «Пока Врангель цел, пока Врангель имеет возможность угрожать нашим тылам, наши фронты будут хромать на обе ноги, наши успехи на антипольском фронте не могут быть прочными, — утверждал Сталин в беседе с корреспондентом «Правды» 11 июля 1920 года. — Только с ликвидацией Врангеля можно будет считать нашу победу над польскими панами обеспеченной».
Белые в свою очередь, рассчитав момент, нанесли в начале июня внезапный удар в Северной Таврии. Отвлечение сил на борьбу с Польшей не позволило советским войскам удержаться на позициях. Корпус Слащёва, развивая успех, ворвался в Мелитополь. Войска Юго-Западного фронта, сражаясь одновременно на западе и на юге, оказались перед лицом двух опасных противников, разделённых в самом узком месте чуть более чем 300 км. К счастью, между Пилсудским и Врангелем отсутствовала координация: две крупнейшие на тот момент вооружённые антисоветские силы, как не раз случалось за годы Гражданской войны, имели несовместимые представления о постсоветских государственно-административных перспективах. Однако сам факт их одновременного наступления резко усложнил положение красных войск. Помимо этого существовала третья сила, активно действовавшая в нашем тылу — Махно. И если слухи о сговоре поляков с белыми подтверждения не получили, то активное, хотя и безуспешное успешное, заигрывание «чёрного барона» с «батькой» — исторический факт.
Организованная, маневренная, хорошо вооружённая бандитская масса, громившая в тылу Юго-Западного фронта склады и сельсоветы, казнившая коммунистов и активистов, пользовавшаяся сочувствием у мелкобуржуазной сельской массы, создавала серьёзные проблемы. Вкупе с активной диверсионной деятельностью польской разведки в ближнем и дальнем тылу РККА (только в мае-июне произошло несколько крупных взрывов на военных складах в Москве, Туле, Вязьме), положение требовало постановки жёсткой и эффективной контрразведывательной работы. «Налегайте на аппараты Чека и особотделы, истребляйте беспощадно шпионов, создайте условия невозможности существования в городе шпионов и прочей нечисти, — требовал Сталин 19 июня от херсонского ревкома, — установите в вашем районе суровый военный режим, зовите под знамена рабочих и крестьян, можете быть уверены, что Врангеля ждёт судьба Юденича».
В масштабах фронта этой работой с начала июня занимался новый начальник тыла — Ф.Э. Дзержинский. Под его руководством войска ВОХР гоняли махновские банды, прижимая их к расположению регулярных частей РККА. Всего горше «батьке» пришлось, когда «Гуляй-Польская вольница» угодила под «каток» 2-й Конной армии, выходившей в начале августа на исходные позиции перед деблокированием Каховского плацдарма.
Но одно дело бандит с обрезом и на тачанке, а другое — враг скрытый. Не раз и не два Сталин сталкивался с этим злом и в Царицыне в августе 1918-го, и в Перми в январе 1919-го, и, спустя полгода, в Петрограде. Громадную проблему создавало то, что хотя нападение Польши и являлось агрессией иностранного государства, но ещё несколько лет назад Польша была частью Российской империи. Поэтому в военном и административном аппарате не только в прифронтовой полосе, но и в центре страны многие служащие были этническими поляками, что позволяло польским спецслужбам вести масштабную разведывательную и подрывную работу. И советское руководство было вынуждено принять противодействующие этому меры. Приказ ВЧК № 75 от 10 июня 1920 года предписывал местным ГубЧК «принять меры к отстранению от ответственных должностей поляков, за исключением лиц, о которых будут представлены серьёзные гарантии президиумом Губкома. Усилить свою деятельность к выяснению отдельных лиц и групп, ведущих работу по подрыву красного фронта прямыми действиями или агитацией, и положить этой подлой работе суровой расправой конец».
Указание аналогичного содержания Сталин выпустил в рамках наркомата РКИ ещё 2 июня.
27 июня 1920 года на Западном фронте был издан приказ № 1393, предписывавший «в целях обеспечения безопасности тыла Красной Армии и борьбы с польским шпионажем, бандитизмом и контрреволюцией… выселить и перевести из пределов Западного фронта вглубь Советской России и заволжские губернии лиц… от 16 до 55 лет… советских, гражданских и военных учреждений всех поляков, по своему бывшему социальному положению и прошлому представляющих враждебный Советскому строю элемент», а также «лиц подозрительных, против которых не имеется определённых улик для привлечения к судебной ответственности: кулаков, не своим трудом обрабатывающих землю, лиц свободных профессий, не лояльных Советскому строю, лиц, не имеющих определённых занятий и источников к существованию».
2 июля 1920 года ВЧК постановила провести «охранные меры», подразумевавшие тотальную чистку «от подозрительных элементов» не только Москвы и области, но и самих органов, должных осуществлять как тщательную проверку вновь поступавших на работу лиц, так и проверку (в месячный срок) действующих сотрудников.
Несмотря на принимаемые меры, чекистам не удалось в полной мере вскрыть и обезвредить подпольные структуры Польской военной организации (ПОВ), имевшей на Украине, в Белоруссии и во многих городах России (включая Киев, Москву и Петроград) свои ячейки, члены которых продолжали трудиться в наркоматах, военных комиссариатах, штабах и даже особых отделах. В результате польская военная разведка имела обширные данные об оперативных планах, дислокации и действиях частей и соединений Красной Армии.
Отдельный вклад в получение ценных сведений о противнике, причём не только военного, но и политического характера, внесла польская секция шифров. Налаженный радиоперехват и поставленная дешифровальная служба позволили польским специалистам вскрыть все основные советские шифры, использовавшиеся как в переписке фронтового, армейского и дивизионного звена, так и на линиях связи фронтов с РВСР и Кремлём. Этому способствовали недостаток квалификации советских криптографов той поры, небрежность при шифровании и использовании шифров, подчас приводившие к их немедленной компрометации. Ряд действующих шифров попали в руки врага на поле боя.
Поэтому, читая почти каждый документ в этом томе, будь то приказ или телеграмма в ЦК, с большой долей вероятия следует полагать, что его содержание с задержкой в день-два было известно в Варшаве.
Но не польские агентура и радиоперехват стали главной причиной того, что В.И. Ленин в политическом отчёте ЦК РКП(б) на IX Всероссийской конференции РКП(б) 22 сентября 1920 года назвал «гигантским, неслыханным поражением». Сам Ильич полагал, что главная ошибка советского руководства кроется в области, смежной между политикой и стратегией.
Во-первых, в отличие от наступлений Колчака, Юденича и Деникина, когда Советская Россия вела оборонительную войну против Антанты в лице отмобилизованных, снабжённых и вооружённых агентов Антанты, польское наступление в апреле 1920 года (тем более наглое, что за три месяца до этого Москва предложила Варшаве заключить мир на крайне выгодных для поляков условиях) дало РСФСР возможность начать войну наступательную. «Теперь мы сказали: мы теперь покрепче стали и на каждую вашу попытку наступления мы будем отвечать контрнаступлением, чтобы вы знали, что вы рискуете не только тем, что вы просадите несколько миллионов…, но что вы рискуете тем, что за каждое ваше выступление будет расширяться область Советской республики».
Во-вторых, воспользовавшись ситуацией, Советское правительство решило помочь советизации Литвы и Польши.
В-третьих, сознавая ключевую роль Польши в «Версальской» послевоенной Европе, советское руководство попыталось в ходе справедливой войны, загоняя агрессора в его логово, «прощупать штыком» (выражение В.И. Ленина) не только готовность Польши к социальной революции, но и «прощупать» готовность рабочих крупнейших империалистических стран — Англии, Германии, Франции в солидарности с Советской Россией подняться на совершенно новую ступень революционного действия.
Таким образом, мотивы Советского правительства, решавшего летом 1920 года сколь решительны должны быть наши ответные шаги на польскую агрессию, определялись целым комплексом факторов международной политики и теории социальной революции (в отличие от плоских и ущербных объяснений, принятых в буржуазной исторической литературе).
Взвешивая плюсы и минусы военного поражения, в сентябре 1920 года Ленин выступил против предложения Сталина образовать комиссию по изучению этого вопроса, фактически взяв на себя всю ответственность за политическую и стратегическую ошибку.
Сталин в эти месяцы находился вне Москвы и не мог принимать непосредственного участия в выработке ключевых решений. В исследовательской литературе, посвящённой роли Сталина в польско-советской войне, прослеживаются две ярко выраженные тенденции.
«Защитники» Сталина (термин этот, конечно, условный) акцентируют внимание на его публичных выступлениях и деловой переписке периода июля-августа 1920 года, ища подтверждения тому, что Сталин был против попытки советизации Польши, стремясь, таким образом дистанцировать его от ошибочного (по их мнению) решения ЦК (а некоторые авторы — и от ленинской политики в целом). Между тем материалы настоящего тома не дают нам возможность трактовать позицию автора однозначно, однако позволяют увидеть не только мнение Сталина о перспективах мировой революции летом 1920 года, но и обнаружить зачатки тех методов национальной политики, которые получат своё наиболее полное развитее гораздо позднее.
Сталин определённо был на стороне наступательного характера действий против польского агрессора, это чётко прослеживается в его телеграммах в центр в июле 1920 года, когда вопрос разгрома Польши казался предрешённым. При этом он смотрел на войну с панской Польшей как на войну классовую. «Внушите командирам, комиссарам, а также всем без исключения бойцам, что мы идём вперёд для освобождения крестьянина-труженика от польского пана, — писал он в директиве 1-й Конной армии «О поведении в занятых селениях и городах бойцов Конноармии», — что наша война есть война освободительная. Пусть командиры, комиссары и красноармейцы в каждом селе, в каждой деревне свергают власть помещиков на глазах у крестьян, пусть объявляют на сходах крестьян «волю» и передачу панских земель мужикам, пусть демонстративно выметают из сёл дворянскую нечисть, — это подымет настроение у крестьян и облегчит наше продвижение вперёд».
Однако Сталин, не разделяя «бахвальства и вредного для дела самодовольства… некоторых товарищей», который «кричат о “марше на Варшаву”» считал, что продвижение Красной Армии в северо-западном и западном направлениях неизбежно столкнётся с объективными трудностями. «В отличие от тыла Колчака и Деникина, тыл польских войск является однородным и национально спаянным, – писал он в ещё мае 1920 года. — Отсюда его единство и стойкость. Его преобладающее настроение — “чувство отчизны” — передаётся по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твёрдость. Отсюда стойкость польских войск. Конечно, тыл Польши не однороден (и не может быть однородным!) в классовом отношении, но классовые конфликты ещё не достигли такой силы, чтобы прорвать чувство национального единства и заразить противоречиями разнородный в классовом отношении фронт». В национально-классовом отношении он считал более перспективным юго-западное направление, а именно Галицию. Это чётко прослеживается по результатам расследования измены бывших галицийских бригад, указаниям в отношении пленных-галичан, установке на освобождение Львова с целью «отдать галицийским украинцам, выгнать оттуда поляков и помочь угнетённым украинцам-галицийцам создать своё независимое государство, пусть даже не советское, но благоприятное (благожелательное, дружественное) к Р.С.Ф.С.Р. Это подымет революционный дух галицийских крестьян в тылу у поляков и подорвёт силы Польши, что нам выгодно, как знаете это сами».
И, конечно, главным мотивом всех сталинских публичных выступлений, всей его военной и политической переписки лета 1920 года остаётся призыв помнить об «угрозе с юга», о Врангеле — главном и потенциально очень опасном, по мнению Сталина, операционном направлении для Красной армии.
Якорь «Обличители» Сталина прямо и безусловно ставят ему в вину отказ от выполнения приказа главкома С.С. Каменева о передаче Первой конной армии на Западный фронт, что якобы и послужило одной из главных причин поражения под Варшавой. Данное мнение опирается на слухи, возникшие непосредственно в августе 1920 года, Сталин тогда же на них отреагировал. Но слухи, в отличие от фактов, установленных раз и навсегда, живучи, сколько их не опровергай, и всегда найдётся тот, кому они на руку. Поэтому спустя девять лет (!) бывший командующий Юго-Западным фронтом А.И. Егоров в работе «Львов-Варшава» вновь был вынужден возвращаться к теме «невыполнения фронтом категорической директивы главкома», справедливо квалифицируя её как легенду «о роковой роли Юго-Западного фронта в 1920 г.» и «сказку казарменную». И далее, с документами в руках, Егоров эту легенду опроверг.
Но и сейчас, спустя сто лет, байка о «невыполнении» и «роковой роли» распространена широко. В этой связи можно лишь вспомнить классика:
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют —
И вот общественное мненье!
Март 2019 года