Эшли Йейтс — соучредительница низовой организации, основанной в Фергюсоне, Millennial Activists United (MAU) (Объединение активистов-миллениалов). Родом из Флориссанта, штат Миссури, Йейтс была одним из первых массовых организаторов после полицейского убийства Майка Брауна 9 августа 2014 года в Фергюсоне, штат Миссури. В 2015 году она была делегаткой движения Black Lives Matter в Организации Объединенных Наций в Женеве, Швейцария.
Будучи одной из самых звучных активисток в авангарде восстания в Фергюсоне, Йейтс сделала большой вклад, который помог обеспечить ключевое лидерство новому поколению молодых борцов за свободу и черных аболиционистов. CNN ласково назвала Эшли «нарушительницей статус-кво», её мысли и критические высказывания о расизме и государственном насилии были отмечены в NPR, Democracy Now! Huffington Post и MSNBC (федеральные СМИ и СМИ штата).
Читайте интервью с Эшли об Ассате Шакур, лидерстве черной женщины и недавних жилищных преобразованиях в Окленде, Калифорния.
ЛЛ: Эшли, большое спасибо за то, что ты нашла время, и за твою готовность поговорить со мной. Хотя ты все еще связана с движением в Фергюсоне и Сент-Луисе, на самом деле ты теперь живешь в Окленде, штат Калифорния. Когда ты переехала в Окленд?
ЭЙ: Я переехала сюда в середине декабря 2014 года, вскоре после вынесения обвинительного заключения Даррену Уилсону. [В то время как полицейский Уилсон застрелил Майка Брауна.]
ЛЛ: Что привело тебя в Окленд?
ЭЙ: Было несколько факторов. Несколько личных ситуаций, которые случились со мной, дали понять, что моя жизнь кардинально изменилась после того, как я решила заняться Майком Брауном и Black Lives Matter, особенно в таких городах, как Фергюсон и Сент-Луис. Я поняла, что моя жизнь изменилась и она не вернется к тому, как всё было прежде. Я также знала, что мне было нужно некое пространство, чтобы залечить раны и вырасти.
Я также приехала в Окленд, чтобы найти связь с историей, а если точнее — с партией «Чёрных пантер». Я не была знатоком «Чёрных пантер», но я знала, что это город, в котором они были основаны. Я также мало знала о городе или о местных активистах. Он просто казался мне местом, где я могла бы учиться и расти, впитать историю организации движения.
Я пошла по другому пути, чем ожидала, но это стало и огромным благословением. В идеале я хотела быть такой: «Эй, отвези меня в любое место, где бывали "Чёрные пантеры"». Но ведь это не работает. Это просто идеализм какой-то. Мне потребовалось несколько лет, чтобы выстроить отношения с людьми, но город дал мне многое.
ЛЛ: В дополнение к полицейскому террору и государственному насилию в Окленде идёт еще одна серьезная борьба — против джентрификации и за доступное жилье. Каковы жилищные условия в Окленде, особенно у черного сообщества?
ЭЙ: Внутри Окленда существуют целые палаточные городки. Могу не задумываясь назвать, по крайней мере, шесть палаточных городков — общины бездомных людей! Хотя не могу сказать, что достаточно хорошо знаю город с этой стороны. Это неописуемо. Добавьте застройщиков и корпорации-миллиардеры, которые проворачивают свои сделки в закрытых судах и кабинетах высокопоставленных городских чиновников, — вы получите многоуровневую борьбу за то, чтобы просто оставить людям их жильё или прекратить выселение. Скорость, с которой происходит подобное, просто шокирует.
То, что происходит в Окленде, является прямым последствием развития Силиконовой долины и технической индустрии в целом. Представители этой индустрии прямо ответственны за происходящее, как если бы они буквально лично выбивали людей из собственных домов. И если я промолчу — это станет ещё одной несправедливостью для Окленда.
Эти отрасли производства и корпорации насильственно вытесняют людей, не замарав руки. Кроме того, некоторые из этих корпораций не платят никаких местных налогов. Они загребают огромные барыши, лишая бедняков жилья. Средняя стоимость аренды в Бэй Ареа[1] теперь составляет 3 000 долларов.
ЛЛ: Хочу убедиться, что правильно расслышал.. Я правильно понял, что средняя арендная плата в месяц в Области Залива — 3 000 долларов?!
ЭЙ: Извини, не хочу преувеличивать. Цифра, которую мы нашли в Форбс в прошлом году была 2 975 долларов. Я просто округлила её до 3 000. Но ведь это полный абсурд!
В прошлом году в Окленде я искала квартиру с двумя спальнями площадью от 900 до 1, 100 кв. футов[2]. Такие квартиры стоили 2 400 долларов в месяц. Только одна квартира, из тех, что я выбирала стоила 1 800 долларов. Люди в Окленде платят теперь более 2 000 долларов за квартиру-студию. Я не могу себе позволить такое дорогое жилье. Конечно же, в Окленде осталось много чёрных сообществ. Но джентрификация вытесняет и их. Они всё ещё есть в восточном Окленде.
ЛЛ: Не так давно ты ездила за границу, в Рио-де-Жанейро. С какой целью ты посетила Бразилию? Что ты там узнала?
ЭЙ: Забавная история произошла с этой поездкой в Бразилию, до сих пор не могу осознать, как всё это могло со мной произойти. Из ниоткуда вдруг пришел e-mail с приглашением на эту конференцию. Когда я связалась с отправителем, возник языковой барьер, но стало ясно, что меня пригласило бразильское правительство на их первую общегосударственную по вопросам расизма и расовых предрассудков в отношении чёрнокожего населения страны.
Сама конференция длилась неделю. Все расспрашивали и хотели как можно больше узнать о движении Black Lives Matter в Соединённых Штатах. Меня спрашивали о Фергюсоне и Балтиморе, о наших стратегиях сопротивления и организации низового массового движения. Мероприятие было очень мощным и политическим, но также и культурным, полным музыки и искусства. Я стала единственной представительницей движения из США.
У меня также была возможность пообщаться с ребятами из фавел — аналогом нашего гетто, американских трущоб. Это сообщества, которых принудили жить в наиболее неприспособленных для жизни частях города и страны — на склонах холмов и в высокогорье — и бедняки были вынуждены создавать собственную инфраструктуру в этих районах. Мы говорим об афро-бразильских общинах, являющихся прямыми потомками африканских пленников, которые довольно долгое время процветали в высокогорье.
Конференция началась сразу после Чемпионата Мира по футболу, и фавелы всё ещё патрулировались отрядами полицейского спецназа. Им приказали «расчищать улицы» ради безопасности международных мероприятий, чтобы город особо привлекательно выглядел в глазах приезжих.
Процесс «уборки улиц» продолжался несколько месяцев. Застройщики приезжали в фавелы и выгоняли людей из домов. Тех самых — и в прошлом нежелательные сообщества. Но теперь, когда люди жили там десятилетиями, там были установлены водопровод, канализация и фундаменты, не говоря уже о великолепном виде, открывающемся из окон домов — фавелы стали объектами интереса для богатых и строительства их роскошного жилья.
Стать свидетельницей происходящего — очень сильное чувство. Это помогло мне рассмотреть многое в истинном свете. И стало напоминанием того, почему важно создавать международные отношения, чтобы учиться друг у друга.
Кое-что еще я узнала, когда была там, что в добавок к Израилю, Бразилия также стала местом тренировки американских органов правопорядка. Я имею в виду полицейский департамент Лос-Анджелеса, ФБР и Чикагского полицейского департамента, которые также летали туда, чтобы делиться тактиками и информацией с бразильскими властями и государственной полицией. Очевидно, что мы не должны игнорировать подобное международное партнёрство, которое увековечивает наше угнетение, как локально, так и глобально. Если наши угнетатели организовываются глобально, мы также должны объединяться на международном уровне ради нашего освобождения.
ЛЛ: Я также хотел спросить у тебя о футболке, пользующейся дурной славой - «Assata taught me» - «Ассата научила меня». Она стала форменной одеждой движения. Откуда пришла идея использовать такой простой и одновременно сильный лозунг? Что для тебя значит фраза «Ассата научила меня»?
ЭЙ: Сразу после убийства Майка Брауна мы сформировали небольшой отряд на улице Уэст-Флориссант. Не хочется так говорить или проводить подобную аналогию, но когда вы воюете, вы должны сформировать отряд помощи выживающим. И у нас были такие группы людей, с которыми вы могли бы встретиться или связываться в течении дня. Просто, чтобы убедиться, ели ли ребята, безопасно ли добрались домой.
На одном из тех первых встреч нашего отряда после обсуждений, мы поняли, что нам нужно будет название. Мы решили остановиться на MAU (Millennial Activists United — Объединение активистов-миллениалов). Даже футболки тогда напечатали, а люди, участвующие в других митингах начали носить их, и нас это немного расстроило. Я, например, переживала, что это были в основном люди, с которыми мы не были даже лично знакомы, и они будут носить наше название, наши имена — и при этом эти люди будут вовлечены в разные виды деятельности, активизма, будут делать все, что им вздумается. В такие моменты начинаешь задумываться об истории государственного насилия в отношении организаций освобождения чёрнокожего населения, и такая перспектива с футболками MAU мне не нравилась. А ведь национальные СМИ нас уже демонизировали.
На спине футболок MAU была цитата Ассаты Шакур. Мы стали закрывать наши вечера с этой цитатой, вынесли её на улицы. Мы отобрали ее на встречах Black Lives Matter с нашей прекрасной активисткой — Сестрой Малкией (Сирил) из Center Media Justice, именно она — та, кто вытащила эту фразу и сделала её молитвой для всего Западного побережья.
Однажды вечером, я была в кофейне с Джамилёй Лемье (журнал Ebony Magazine). Я рассказывала ей о цитате Ассаты и о том, что нам нужны футболки с популярным месседжем движения, но без символики MAU. И как-то в процессе беседы фраза «Ассата научила меня» засела у меня в голове. Конечно, это не оригинальная фраза, но я почувствовала, что она будет резонировать с людьми. Кто может быть лучшим символом сопротивления, если не Ассата — из Нью-Джерси Тёрнпайк, брошенная в тюрьму, живущая в изгнании на Кубе? Её жизнь — реальная история легенды чёрного женского движения.
Там же, в кофейне, мы и придумали дизайн футболки, а Джамиля помогла выбрать шрифт, потому что я до чёртиков требовательная ко всему. Мне хотелось чего-то сильного, простого и откровенного. После того, как Джамиля помогла мне преодолеть свои сомнения, мы сказали «Вот теперь-то хорошо выглядит», загрузили всё на сайт Teespring и ушли.
Я надеюсь, что люди, когда носят эти футболки, чувствуют себя полномочными, чувствуют свою принадлежность нашему сообществу. Надеюсь, они также чувствуют участие в сопротивлении, связь с корнями и не стыдятся того, что они чёрные. Мы не просто носим имя Ассаты Шакур. Мы носим имя Black Liberation Army (Армия чёрного освобождения).
ЛЛ: Говоря о воительницах, когда мы говорим о движении Black Lives Matter, мы также должны и сказать о решающей роли лидерства чёрных женщин. Что это для тебя — быть чёрной женщиной на передовой? А в твоём случае ещё и женщиной с квир-идентичностью?
ЭЙ: Я воспринимаю это весьма чувствительно, по крайней мере по целому ряду причин. Говорю так из-за всего этого внимания и недоразумения вокруг интерсекционализма — специфично, а с точки зрения политики идентичности — даже больше. Мало кто знает, но после убийства Майка Брауна в Фергюсоне, именно MAU были первыми, кто хоть что-то говорил в контексте происходящего и о «квир-движении» одновременно. Определенно, мы были первыми защитниками этой особой точки пересечения, выходящей из движения в Фергюсоне.
Мы много слышим том, что сеть Black Lives Matter становится более связанной с квир и женщинами — но именно мы, MAU, были первыми, кто поднял эти вопросы. Вы можете проверить, всё, что я говорю, звучало в интервью, которое мы сделали с Дарнеллом Муром и The Feminist Wire. Мы специально сделали то интервью, чтобы дополнить рассказы опытом, пережитым нами.
В то время, большинство мейнстримных СМИ были сосредоточены на истории наших двух братьев, Тэфе По и Тори Расселе, которые, кончено же уважаемые ребята, но всё же они мужчины. Но в этом нет их вины. Мы обожаем Тэфа и Тори! Это не попытка очернить их, просто подтверждение того, как главные СМИ работают в этой стране.
Мы живём в очень патриархальном обществе. А MAU были также очень активны в массовом уличном движении, и люди шли за нами, как за чёрными женщинами. Вот почему так важно поднимать и наш нарратив. И хотя СМИ этого не поняли, Тэф и Тори были главными в озвучивании нашего нарратива. В то время, по крайней мере 50% организации составляли квир-женщины. Нам просто не хотелось, чтобы этот факт остался неучтённым.
Я думаю, что то интервью в Feminist Wire помогло создать новый прецедент о том, что это — проделывать такую работу в виде почитания наших предков, но также и почитания ошибок, которые мы совершали, и исправлением совершенных ошибок. Было время, когда такие ребята как Байярд Растин и Марша П. Джонсон не могли бы бороться, как это делаем мы сегодня, из-за особенностей того времени и той политики. Часть из моих обязанностей как чёрной квир-женщины — сбросить этот покров, чтобы можно было созидать без него.
И как нам говорить о сопротивлении, не упоминая Стоунуольское восстание? Как нам говорить о движении чёрного освобождения, не вспоминая о Джеймсе Болдуине? Невозможно! Я не могу представить себе движения без чёрных людей квир-идентичности, и не важно, говорим мы о 1965-м или 2014-м.
В отношении чёрных женщин в целом мы отталкиваемся от этого нарратива со времен Гарриет Табмен и Иды Б. Уэллс. Позор, что чёрным женщинам приходится ждать приглашений к столу, который мы же помогли создать. Соландж (Ноулс) сказала бы, что мы заслужили своё место за этим столом. Да мы заслужили несколько мест! Без чёрных женщин не было бы никаких мест, ни стола, не было бы ничего!
ЛЛ: Большое тебе спасибо, Эшли, что ты согласилась поговорить и поделиться своим опытом. Ты удивительный боец за свободу. Salute to you, Sis!
ЭЙ: Спасибо, Лэмонт! Будем на связи и продолжим борьбу!
Ламонт Лилли, живущий в Северной Каролине активист, в 2016 году был кандидатом в вице-президенты Рабочей партии мира. В 2015 был американским делегатом на международном форуме Справедливость Палестине в Бейруте, Ливан. Также организатор и журналист движения.
Перевод Светлана Лихт
By Lamont Lilly posted on July 20, 2017
Примечания