Кто и зачем взывает сегодня к призраку нацизма

22 июня 2017 года Польский сейм утвердил поправки в закон о запрете пропаганды коммунизма или другого тоталитарного строя, предусматривающий снос памятников советской эпохи и мемориалов в честь Красной армии. Уже прозвучала официальная реакция Российской Федерации, отразившая встревоженность российской стороны и обещание не оставить этот шаг «без реакции» (видимо, какой-то ещё, пока не озвученной).

В этой связи представляется крайне важным сформулировать предельно ясную позицию, касающуюся лично каждого гражданина РФ и любой другой части бывшего СССР, чьи деды и прадеды не щадили себя в борьбе с фашизмом.

За освобождение Польши от гитлеровской оккупации отдали жизни 600 тысяч советских воинов. В одном строю с бойцами и командирами Красной Армии за освобождение Родины сражались 330 тысяч польских патриотов. Памятники их совместному жертвенному подвигу квалифицированы сегодня польскими властями как «сувениры ушедшей тоталитарной эпохи, а не знаки памяти и уважения» (прямая цитата из телерепортажа). Это сознательно, с явным расчётом сделано именно 22 июня, в 76-ю годовщину вероломного нападения гитлеровского рейха на Советский Союз. Фактически, этот антисоветский и антироссийский шаг является шагом солидаризации постфактум с гитлеровскими агрессорами.

Может быть, польские министры и депутаты сошли с ума? С каких пор выражение публичных симпатий гитлеровскому нацизму стало хорошим тоном? Особую извращённость этому профашистскому выпаду придаёт тот факт, что по количеству людских потерь во Второй мировой войне Польша занимает одно из лидирующих мест, уступая лишь СССР и Китаю. И это могло бы озадачить, если бы не одно «но». Постмодернистская империалистическая ревизия истории XX столетия, напрочь отрицающая какую-либо конструктивную роль СССР и объявляющая его не иначе, как тоталитарным двойником гитлеризма, столь же «объективна» и в отношении к предвоенной Польше, на самом деле отрыто с 1934 года провоцировавшей Германию на нападение на СССР. Не говоря уже о действиях «польского правительства в изгнании» в 1940–1945 годах.

Нынешняя Варшава, отрекаясь от советского прошлого и занимая последовательно антикоммунистическую позицию, оказывается в довольно неловком положении в плане исторического выбора стороны конфликта во Второй Мировой войне. Напомним, что если в соединениях антигитлеровской коалиции сражалось около полумиллиона поляков (и в армии Андерса, отказавшейся сражаться за свою родину, и в Красной Армии), то в рядах вермахта польских граждан насчитывалось без малого миллион[1]. Отнюдь не в качестве курьёза уместно напомнить, как в личной беседе с И.В. Сталиным представитель эмигрантского правительства в Москве Ромер в феврале 1943 года предлагал план широкомасштабной агитации польских граждан на оккупированных территориях вступать в вермахт, дабы потом, загадочным образом организовывать их массовый переход через линию фронта. Резонные замечания оппонента относительно невыполнимости данного плана (как нашим бойцам отличать среди солдат противника «своих» и т.п.) наталкивались на одно лишь польское упрямство. До тех пор, пока уставший от шляхетской болтовни Сталин не сказал:

«За всё время войны нам пришлось встретиться только один раз с польской частью: при наступлении на Москву в 1941 году на стороне немцев сражался так называемый польско-литовский батальон. Дрался он жестоко и был уничтожен Красной Армией»[2].

На совести «лондонского правительства» кровавая варшавская авантюра августа 1944 года, когда в целях недопущения освобождения Варшавы советско-польскими войсками в городе было поднято обречённое на провал гражданское восстание, обернувшееся тысячами бессмысленных и преимущественно гражданских  жертв.

Ноги реабилитации коллаборационизма растут из военных и послевоенных лет, когда немецко-фашистские захватчики предпочитали сохранять в оккупированных странах собственность в руках национальной буржуазии, что толкало её на путь пособничества гитлеровцам. При том, что коммунистическое подполье вело бескомпромиссную борьбу с оккупантами до конца. В результате в 1944-45 годах водораздел между пособниками и соучастниками нацистских преступлений с одной стороны и патриотическим национально-освободительным движением с другой подчас носил отчётливо классовый характер. Ныне, когда в этих странах реставрирован капитализм, стоит ли удивляться тому, что власти питают к коммунистам большую ненависть, чем к нацистам?

Но для чего именно сегодня на востоке Европы культивируется эта пакостная терпимость к нацистским преступлениями и их исполнителям, выражаемая в реабилитации национал-эсэсовцев, всяких местных нацистов-бандеровцев и противопоставлении нацизма коммунизму, разумеется, не в пользу последнего? Из истории хорошо известны примеры использования этого отребья «цивилизованным Западом» против «большевистского варварства». Черчилль ещё до штурма Берлина вынашивал план «Немыслимое», собираясь руками пленённых и перевооружённых дивизий вермахта загнать «красного медведя» в его берлогу. Американцы же целиком взяли под крыло нацистскую разведку, «организацию Гелена», с агентурой, паролями и явками, оборотив это оружие фашизма против вчерашнего союзника.

Поэтому нового в этом нет ничего. Если только не учитывать факт, что Советского Союза давно нет, и прежний мотив для использования нацистских садистов и извращенцев, равно как их прямых и идеологических отпрысков, кажется утраченным. Действительно, какое отношение к величию и подвигам Великой страны Советов имеет нынешняя Россия, которая уже четверть века кается за несуществующие грехи, первая и громче других поддерживает концепцию людоедского коммунистического тоталитаризма, позорит клеветой и беспамятством своих великих героев? Дело, видимо, в том, что этот «очистительный процесс», так бурно начавшийся в начале 90-х годов прошлого века, слегка притормозил. Действительно, его нельзя считать вполне завершённым, пока генерал Власов официально не объявлен национальным героем, а полицаи и прочие пособники гитлеровцев – благородными борцами со сталинизмом. И такие предложения давно звучат. Но довести дело до конца, в масштабах всего общества пока не удаётся. Вот на Украине всё вышло как нельзя лучше, проблема решена вполне (если не считать «небольших» проблем на востоке страны и затаившееся под страхом бандеровского террора население).

Весь вопрос упирается в незавершённость того, что изящно называлось ельцинистами «демократическими реформами». Случись всё, как надо, глядишь Россия и у себя давно приняла бы подобный польскому закон, и дело декоммунизации шло бы и здесь полным ходом и тотально. А не как сейчас, точечно, с подачи попов и в ознаменование векового юбилея «величайшей трагедии» (то есть, Великой Октябрьской социалистической революции). И ведь понятно, что завершить сегодня этот процесс не может помешать российской власти никакая политическая сила внутри страны, никакой социальный слой или класс. Ведь ясно, захоти они вынести Ильича из Мавзолея – вынесут и глазом не моргнут, и никаких протестов и манифестаций не испугаются (да их и не будет). Проблема глубже.

Российский олигархат в начале 2010-х годов заглянул в глаза большого империалистического брата, мучимого на пике мирового кризиса неутолимой алчностью, и ясно увидел там свою незавидную судьбу a la Милошевич, Саддам и Каддафи.

Отсюда, по всей вероятности, столь внезапная и истовая, хотя и шизофренически избирательная, любовь к подвигам предков и трепетное отношение к патриотизму. И сколь бы ни был формален и виртуален этот ход, его обратная связь через души людей, измученных беспардонной ложью и публичным поруганием святынь, превратилась в реальный фактор духовной силы общества. Оно, уже ограбленное «эффективными собственниками» и не менее эффективными министрами (которые, притом, и не думают останавливаться), подставило плечо далёкому от всякой социальной справедливости государству. И классовый инстинкт западных «партнёров» безошибочно уловил знакомые нотки в риторике и почерк в действиях (невзирая на то, что эти нотки и почерк скорее имитация, чем реальные сигналы). Старые методы немедленно пущены в ход. В конце концов, не нужно забывать о том, что и сам гитлеризм стал в решающей степени таким же порождением перепуганного большевизмом Запада, взращённый и взлелеянный на его, Запада, деньги и при его откровенном попустительстве.

Сам собою напрашивается вывод: косвенная (как в Польше) или прямая (как на Украине) идеологическая реабилитация нацизма будет педалироваться вновь и вновь, до тех пор, пока из «русского медведя» до последней капли не выдавят саму память о советском периоде его истории. То, что при этом необратимо уродуется сознание самих европейцев, махинаторов нисколько не тревожит (как ни тревожила судьба десятков миллионов немцев, переживших третий рейх и оставшихся с этим навсегда).

Наверняка отыщутся доброхоты, которые скажут: «Вот и прекрасно! Избавляемся, наконец, от тоталитарного наследия, и все будут довольны!» Таким можно привести в пример Украину, у которой «уже почти получилось» (как у той лошади, которую цыган не жрать учил).

Главная проблема – наша проблема – в осознании того, что с утратой последней капли, последнего грамма того, что они зовут «тоталитарным», «совковым» и пр., Россия, по-видимому, просто перестанет существовать как государство. Просто потому, что пережив беспримерный ужас войны с фашизмом, мы как общество, как народ больше никогда не сможем быть прежними и не смеем предать эти космических масштабов жертвы, в которые обошлась Победа. Этот закалённый в горниле Истории сердечник стал основой нашего сознания и нашего дыхания. Вынь его – народа ни станет.

А потому всем, что осталось в нас порядочного и возвышающегося над рыночно-потребительским организмом, мы, ты и я, лично должны каждый день восставать против любой формы реабилитации нацизма, с каким бы умным и отстранённым видом, с каких бы трибун и телеэкранов она ни производилась. Приравнивание же героев-освободителей к нацистским преступникам — одна из таких форм. И всякий, кто готов рискнуть сыграть в такую игру, живи он в Варшаве, Вашингтоне, Киеве или Москве, должен понимать, что он тут же пристраивается к кочегарам Освенцима, палачам Бабьего Яра, сжигателям Хатыни, мастерящим галантерею из человеческих кожи, волос и ногтей.

Это их выбор. Нам же нельзя забывать про свой, ибо безо всякого преувеличения это выбор между жизнью и смертью..