Рынок труда в Южной Корее XXI века: измучены, но неспособны спать. Часть 3-4

Машина продолжает крутиться без устали – даже ночью. Кто-то сказал мне, что она стоит больше миллиарда вон (892 000 долларов США). Неподвижная машина – не более чем кусок металла. Чем дороже машина, тем сильнее желание крутить её 24 часа в сутки, 365 дней в неделю, чтобы «отбить» деньги. Дешевле гнать 10 машин 24 часа в сутки, чем 20 машин 12 часов в день. Это дешевле, хоть это и означает, что надо тратиться на сверхурочные. А рабочим, которым каждую копейку приходится считать, сверхурочная оплата – искушение, против которого не устоишь. Вот такая ситуация ущербного «обоюдного выигрыша» для рабочих и машин.

«Мы просто полежали», говорят женщины на заводе. Это означает, что они все пытались заснуть, хотя сон к ним никогда не приходил. 35-летняя Чой Соён полагается на затычки для ушей и маску для глаз. Под её квартирой устроила лавку какая-то предсказательница, и она не может спать без ушных вкладышей. У 25-летней Ву Едзи, другой временной работницы, недостаток сна, несмотря на темные занавески на окнах. Она шутит о том, как на вопрос «Ты спишь?» соседки по комнате, которая засыпает сразу, отвечает: «Да». Чой Цзисук, 43 года, запивает тарелку кислых кимчей бутылкой сои перед сном. В одном исследовании установили, что шесть из десяти рабочих-металлистов, выполняющих чередующиеся дневные и ночные смены, страдают от бессонницы («Отчет о расследовании нарушений сна», Корейский институт безопасности и здоровья труда, 2011 г.).

 

 

8-го марта Пак Миндзю, 45-ти лет, зевая, рассказывает: каждую среду сын, ученик начальной школы, заканчивает уроки рано и возвращается домой около часу дня. «Сын продолжал болтать о том, что случилось в школе, и я глаз не сомкнула», – улыбаясь, говорит Пак.

Дни и ночи меняются местами, и биология протестует через «самое слабое звено». Время обеда в 12-часовую ночную смену – 00:30. Пищеварительные органы, приспособившиеся посреди ночи отдыхать, получают порцию солёной жирной пищи наподобие жареной свинины с чёрной фасолью. Чон Сукхуэй не берёт блюдо, а несёт свою тарелку прямо к титану для воды, заливает рис водой, и выпивает кашицу. Другая женщина, – рассказывающая, что сидит на чередующихся сменах в течение десяти лет, – всегда держит у себя в шкафчике лимонную соду. Целый месяц я не видела, чтобы она хоть раз одела джинсы по размеру. Пак вместо обеда дремлет в раздевалке. Хроническое расстройство желудка для всех этих женщин – рутина.

«От работы в ночную смену моя кожа просто вспыхнула», - рассказывает Пак, которой иногда приходится наносить мазь на кожу – вместо макияжа – перед тем, как приступать к работе. 38-летняя Шин Дзи-э, постоянная работница, которую я встретила в Ансане (провинция Гёнгги), говорит, что у неё после шести месяцев ночной смены вышел из строя месячный период. «Знаешь, я всегда была совой. Но есть разница между тем, чтобы не спать ночь расслабившись, и не спать ночь на смене», – рассказывает она. Она советует мне не жить рядом с начальной школой, если я намереваюсь длительное время работать в ночь. В учебные часы её будят шумные дети за окном.

После того, как мы проглатываем блюда, раздевалка превращается в «игру минёра». Так много людей лежит в раздевалке (а кроме неё в перерыв практически некуда идти), что непросто пройти, не наступив на них. Расстелив коврик для йоги и небольшое одеяло на полу, я пытаюсь вздремнуть 15 или 20 минут. Но ничего, кроме обрывков сна, мне не удаётся из-за людей, постоянно извиняющихся за то, что проскальзывают мимо меня до своего шкафчика. Дзисук, которая лежит рядом, пытается шутить, глядя на потолок: «Каждая наша ночная смена – фактически, два будних дня: понедельник и вторник, потом вторник и среда, и так далее. Мне думается, что работа в ночь ускоряет процесс старения». Шутка остаётся без ответа, которого Джи-сук, как мне кажется, и не рассчитывала услышать.

 

 

Перерыв начинается с «пробежки»

 Как только перерыв, так у двери раздевалки образуется пробка. Учитывая, что служебный автобус привозит меня на смену в 8 часов вечера, рабочий день разделён на пять периодов: с 8:30 до 10:30, с 10:40 до 00:30, потом «обед», затем с 1:30 с 3:30 утра, с 3:40 до 5:30 и с 5:40 до 8:00. В основном нам предоставляется около 10 минут перерыва каждые два часа.

12-го марта нам раздают новую рабочую одежду. Вместо белых антистатических нарядов – униформа с голубой верхней и нижней частями, тоже антистатическая; и наряду с ней – темно-серая, которую мы должны носить, не будучи в рабочей зоне – например, в коридоре или в кафе. Старым правилом было снимать наш антистатический наряд, прежде чем покинуть раздевалку; но теперь, сняв рабочее снаряжение, мы должны надевать темно-серую форму. Нам нужно покинуть раздевалку, чтобы пройти в туалет или выпить немного воды из титана, и требуется три минуты, чтобы сменить рабочий костюм; ещё три минуты на туалет, и три на то, чтобы поменять одежду обратно на рабочую. Особенно раздражены курильщики: чтобы «подымить», им надо подняться через два этажа на крышу. Пока курят, приходится поглядывать на часы.

 

Неуклюжее и неэффективное трудовое законодательство

Тем не менее, ситуация была не так уж плоха по сравнению с заводом, в котором я работала в феврале, – предприятием в Ансане (провинция Гёнгги), производящим печатные платы. Там обеденный перерыв был вообще «обрезан» – десять минут перерыва утром, 40 минут на обед и 10 минут во второй половине дня. Ужин составлял всего 30 минут – а это означает, что, проглотив еду и выкурив сигарету, ты уже должен быть на рабочем месте.

Когда обед сократили с часа до сорока минут, Дзи-э даже заинтересовалась трудовыми правами. «Закон гласит, что работникам на 8-часовой смене должен быть разрешён отдых в течение не менее одного часа. Это не дало мне оснований жаловаться», – сказала она. «Минимум», предусмотренный законом, всегда оказывается «максимумом» на работе.

Каждый день начальник смены постукивала по плечу и спрашивала, остаётся ли кто-нибудь сверхурочно. «Сверхурочные?» спрашивает она, – или иногда «Давайте сделаем сверхурочное». Если всемогущий начальник сказал «давайте», а не «как насчёт», то уже трудно сказать «нет». В объявлении о работе говорится, что сверхурочные и работа в выходные дни не являются обязательными, но если заводу поставлен крайний срок, то свободного выбора остаётся мало – если только полностью не пропустишь работу.

 

 

Нормализация сверхурочных

Я прекрасно знала, что если уйду я, то в конце концов кому-то другому всё равно придётся «дорабатывать за сачка». Ещё одна причина, по которой не уйти от сверхурочных, заключается в том, что в 5:30 утра – когда смена официально заканчивается – автобус-«челнок» до метро не ходит. Единственный альтернативный вариант – идти пешком 10 минут до остановки общественного транспорта, там ждать автобус, и после путешествия с двумя пересадками – отнимающего в общей сложности от 40 до 50 минут – добраться до станции метро.

Еще одна причина заключается в том, что работа обычные 8 часов в день при наличии выходных означает в месяц 208 часов и 1 573 770 вон (1 404 доллара США). Это чуть больше половины от 2,68 миллиона (2 391 доллара США) - прожиточного минимума для семьи из четырёх человек в 2017 году, составляющего 60 процентов от медианного дохода. В результате работники поставлены перед выбором: выполнить два с половиной сверхурочных часа в утреннее время и заработать 30 120 вон (26,87 долл. США) дополнительно (7 530 вон х 150% х 2,5 часа + 7 530 х 50% х 0,5 часа), или уйти в 5:30 на поиски общественного транспорта только лишь для того, чтобы добраться до своего чёрного, как смоль, жилища чуть пораньше. Нет никаких сомнений в том, что именно они выберут, но оба варианта оставляют желать лучшего.

То же самое можно сказать и о прогулах. Не прийти на работу без предварительного уведомления означает потерять не только дневной заработок, но и более чем 300 000 вон (267 долларов США), полагающихся за выходные дни, плюс премиальные и «доплату за посещаемость» в соответствии с «Законом о трудовых стандартах» и правилами для рабочего места. Для кого-то это – ежемесячная арендная плата за жильё, для кого-то – за школу для ребёнка. Вот почему все эти женщины так стремятся появиться на работе, даже если больны настолько, что едва способны встать с кровати.

 

 

9 марта, когда нам пришлось идти домой «вовремя», потому что не было никакой дополнительной работы, одна женщина сказала: «Если я не воспользуюсь этим шансом расслабиться, то когда у меня ещё будет такой шанс?» Вскоре, правда, она ушла на поиски компании, которая предложила бы ей больше сверхурочных и работы в выходные дни.

Временное агентство, в котором я работала, в объявление о приёме на работу включает следующую формулу: «(женщина) 1 573 770 вон [1 404 доллара США] базовый заработок + премия (100 процентов) + выплата за безупречную посещаемость + зарплата за праздничные дни + сверхурочные (150 процентов) + работа в выходные дни (150 процентов) + работа в поздние часы (50 процентов)».

«Отвечая всем этим критериям», – говорится в объявлении, – «вы можете забрать домой 3 миллиона вон (2 766 долларов США) в месяц». Это - сумма, которую можно было бы заработать, работая сверхурочно, накапливая по 10,5 часов каждый день и работая по выходным дням, таким образом набрав 303 часов (по состоянию на март).

Между 27-м февраля и 18-м марта я работала в выходные и набирала как можно больше сверхурочных, за исключением четырех дней. За это время я получила в общей сложности 1450 долл. США, в которые вошли два оплаченных выходных дня и девятидневное пособие на утреннее питание.

 

Прощальная вечеринка с чашкой лапши быстрого приготовления

В последнюю ночную смену 16-го марта женщины-работницы приносят по чашке раменской лапши. «Ночная смена заканчивается сегодня, верно? Нам нужно отпраздновать с раменом», – говорит Хуэй-сук, 45 лет. Горячий суп оказывает чудотворное воздействие на расстроенный желудок - но суп, который нам подавали на ужин, всегда был теплым. С лапшой быстрого приготовления смешивают баночку консервированного тунца. Довольно простой способ отпраздновать конец ночной смены. Комната наполнилась звуками поедаемой лапши.

Женщины рассказывают истории о фабриках, на которых они работали раньше, и успокаивают себя тем, что «здесь, по крайней мере, лучше».

«По крайней мере, мы можем сидеть. Тем женщинам, кто управляет машиной, приходится всё время стоять». «Последняя фабрика, над которой я работала, была на грани развала. Это место кажется приличным - по крайней мере, оно чистое». «Знаете ли, женщинам, работающим на заводе по производству запчастей, приходится отвечать за десяток машин. Им даже приходится по очереди идти на обед».

По мере того, как женщины делятся своим личным опытом, всё это в конечном итоге звучит так, как будто рассказы их направлены только на самих себя.

По прошествии почти двух недель с тех пор, как мои ночь и день поменялись местами, зевота начинается всё позже и позже. Качество сна тоже постепенно улучшается. Я чувствую, как мое тело приспосабливается к новому графику. Но на следующей неделе нам придется снова начинать работу в 8:30. Это бесконечный цикл дневных и ночных смен. Миндзю, проработавшая почти год на двухсменном рабочем месте в команде из трёх человек, советует, как быстро «перевести» биологические часы: «После ухода с ночной смены в субботу утром сделайте всё возможное, чтоб до вечера не спать, а затем спите до воскресенья».

Это означает как-то справиться с бодрствованием более 30-ти часов, - с пятничной пополудни до субботнего вечера. Когда в тот день женщины менялись в раздевалке, распространился неподтвержденный слух: «Я слышала, что на следующей неделе они собираются запустить конвейер на предельной скорости. Похоже, есть заказ, который мы должны выполнить. Снова завинтят гайки».

Когда мое тайное задание, рассчитанное на месяц, должно было вот-вот закончиться, я попрощалась с женщинами на работе и покинула завод. Как будто знакомые с такого рода прощанием, женщины делают несколько неловких шуток: «Дайте нам знать, если услышите о хорошей работе», - но не спрашивают ни о каких деталях.

Временное агентство не отвечает на звонок, и я посылаю им текстовое сообщение: «Что-то случилось, и поэтому я скорее всего не смогу выходить на работу со следующей недели. Никто не ответил мне, когда я позвонила, поэтому отправляю текстовое сообщение». Ответ пришёл через полчаса: «Вам нужно сдать униформу начальнику смены или руководителю бригады. Если вы этого не сделаете, у вас вычтут из заработной платы». Не было никаких вопросов о том, почему я ушла; никаких попыток задержать меня подольше. Процесс ухода столь же быстр, как и процесс найма.

«Твак, твак, твак... Твак, твак, твак...» В тот вечер мне приснился знакомый звук. Пакеты с масками для лица плюхались на конвейер и вываливались на рабочий стол. Это не мешало конвейерной ленте продолжать вращаться. Как и во сне, ленточный конвейер был похож на полоску Мёбиуса, уходящую в бесконечный круговорот дневных и ночных смен. Я выполнила свое секретное задание и спрыгнула с трассы, у которой нет конца. Я думала о том, пошли ли женщины в день получки есть рыбу на пару, как они планировали. Что у них было – середина ночи, или середина дня? Я только что хотела отправить им сообщение, но остановила себя в тот момент, как только добралась до мобильного телефона.

Перевод: часть 3, часть 4

Серия заметок: «Рынок труда в Южной Корее»