&description=Луис Карлос предупреждал, что избирательная кампания свелась к борьбе двух олигархических групп: «Нами управляет меньшинство...»&image=https://prometej.info/media/thumbnail/images/articles/lui-karlos-prestos_poster.jpg&noparse=true){kind=link}
«Рыцарь надежды» пытался создать независимую от альянса военно-политическую организацию. 25 мая 1930 г. он обратился «к страдающему пролетариату городов, угнетенным трудящимся фазенд и плантаций, бедняцким массам и в первую очередь к подлинным революционерам». Луис Карлос предупреждал, что избирательная кампания свелась к борьбе двух олигархических групп.
«Нами управляет меньшинство. Оно владеет средствами производства и имеет поддержку иностранных империалистических центров. Мы выступаем за аграрную и антиимпериалистическую революцию, которую осуществят самые широкие массы населения».
Престес подчеркивал, что народное правительство обеспечит первоочередные интересы трудящихся: 8-часовой рабочий день, защиту труда женщин и подростков, социальное страхование, право на забастовку, свободу собраний и профессиональной организации. Но в Коминтерне и КПБ дала себя знать болезнь «левизны»: союз с Престесом объявили мелкобуржуазным уклоном, А. Перейра был отстранен от руководства КПБ. В Аргентине произошел реакционный переворот, Престеса арестовали, ему угрожали расстрелом, затем выслали в Уругвай.
Проиграв по официальным данным выборы, Либеральный альянс в октябре 1930 г. начал руками тенентистов восстание. Был пущен слух, что его возглавляет «Рыцарь надежды». Народ, веривший героям колонны, встречал восставших как освободителей, гарнизоны переходили на их сторону, нередко рабочие сами свергали старую власть. В ноябре 1930 г. режим кофейных плантаторов пал. Варгас триумфально въехал в президентский дворец. В правительство вошли тенентисты, но ключевые позиции занял блок промышленной буржуазии с частью латифундистов. В интересах национального капитала были отменены таможенные пошлины между штатами, введены протекционистские тарифы. Пришлось узаконить профсоюзы, 8-часовой рабочий день, право на отпуск, но на практике мало что выполнялось. Уже в ходе восстания рабочих разоружали, сопротивлявшихся расстреливали, коммунистов арестовывали и высылали. Прессе запретили употреблять слово «коммунист». С одобрения правительства сколачивались отряды фашистов. Престесу предложили вернуться по амнистии, но было ясно, что это ловушка. В марте 1931 г. Луис Карлос обнародовал «Открытое письмо к моим бывшим товарищам». Он окончательно порывал с буржуазным лагерем и становился на сторону пролетариата:
«Враги революции понимают, что главная опасность – коммунизм. Поэтому они борются с ним всеми силами и средствами, начиная с самых подлых и кончая самыми преступными. Но им не удастся добиться того, чтобы трудящиеся массы города и деревни не объединились вокруг своей классовой партии – партии коммунистов, которая приведет их к победе».
В связи с ростом революционной роли Латинской Америки Коминтерн в конце 1930 г. организовал Латиноамериканский лендерсекретариат (региональный отдел). Революционер-интернационалист Артур Эверт, специально посланный в Монтевидео к Престесу, сообщил, что это крупный политический деятель, тяготеющий к марксизму. Было принято решение пригласить Престеса с семьей приехать в Советский Союз – «не для того, чтобы порвать с революцией в Бразилии, но для того, чтобы увидеть строительство социализма, принять в нем участие, поучиться опыту сильнейшей КП Коминтерна, добиться того, чтобы стать коммунистом и вернуться обратно не только готовым отдать свои силы на службу революции, но и вооруженным теорией марксизма-ленинизма». 7 ноября 1931 г. Луис Карлос с матерью и сестрами прибыл в красную Москву.
«Педро Фернандес из Уругвая» был принят инженером в Центросоюзстрой – один из трестов Наркомата тяжелой промышленности. Он отказался от положенных иностранным специалистам закрытых распределителей, зарплаты в валюте и прочих привилегий. Вместе с советскими товарищами выезжал на заводы, проводил инспекционные проверки, участвовал в работе конструкторских бюро, заседаниях фабзавкомов, трудился на субботниках. На «вечерах интернациональной смычки» общался с рабочими заводов и фабрик, в составе международных рабочих делегаций побывал в Ленинграде, Киеве, на Днепрострое и в школе-коммуне А.С. Макаренко. Сердце его было навеки отдано Стране Советов.
Самые товарищеские отношения сложились с секретарем ИККИ Д.З. Мануильским. По его рекомендации «Фернандес» стал внештатным сотрудником Института мирового хозяйства и мировой политики АН СССР, исследовал политическую борьбу в Бразилии и аграрный вопрос. С разрешения ИККИ он, формально еще не коммунист, участвовал в обсуждении проблем региона на Секретариате Коминтерна, в пленумах ИККИ вместе с Э. Тельманом, П. Тольятти, М. Торезом. Но руководитель лендерсекретариата Скалов (Синани) – в прошлом меньшевик, участник антисоветских мятежей, только в 1919 г. перешедший на сторону красных, – продолжал борьбу с «престизмом». Скалов и его выдвиженцы в КПБ тормозили прием Престеса в партию. Пришлось по предложению Мануильского подать заявление о вступлении в ВКП(б), но прием новых членов приостановили на время партчистки. После неоднократных требований ИККИ, летом 1934 г. КПБ приняла Престеса в свои ряды.
С родины шли тревожные вести. Варгас, как и следовало ожидать, вступил с союз с открытыми врагами революции. Тенентисты расколоты и оттеснены от власти. Коммунизму объявлена война как «продукту иностранного происхождения, наносящему ущерб нации». Профсоюзы поставлены под опеку бюрократии и полиции. Антивоенный конгресс разогнан, его руководители убиты или брошены в тюрьму. Рабочие и студенческие активисты один за другим «исчезают», в их убийстве пытаются обвинить коммунистов.
Во главе столичной полиции – Филинто Мюллер, дезертир из колонны Престеса, ставший нацистским агентом. Набирает силу «интегрализм» – бразильский вариант фашизма. Для штурмовиков в зеленых рубашках третий рейх не жалеет денег и оружия.
Над страной нависла опасность гитлеровского ига и вовлечения в мировую войну на стороне фашистского блока. Но народ упорно сопротивлялся. Нарастала волна забастовок, рабочие дружины давали отпор фашистам. Многие тенентисты готовы были бороться за свободу родины вместе с коммунистами. Это отвечало новому курсу Коминтерна на широкий антифашистский фронт. В ИККИ решили: Престесу надо разобраться в ситуации на месте, возглавить борьбу и в случае необходимости – восстание. В помощь направлялась группа революционеров-интернационалистов: Эверт, Гиольди и другие. Не только товарищем, но и самым близким Престесу человеком стала Ольга Бенарио. 29 декабря 1934 г. «португальский негоциант Антонио Вилар» двинулся в опасный путь.
В марте 1935 г. в Рио-де-Жанейро ближайшие сподвижники «Рыцаря надежды» провозгласили создание Национально-освободительного альянса. Программа предусматривала: создание национально-революционного правительства; национализацию важнейших предприятий; государственный контроль над империалистическими компаниями и национализацию не подчинившихся; аннулирование внешнего долга и неравноправных договоров; 8-часовой рабочий день, социальное страхование, равную оплату за равный труд; освобождение крестьян от грабительских поборов и кабальных долгов, передачу им земель латифундий начиная с собственности контрреволюционеров, империалистических монополий и церкви; возвращение индейцам отнятых земель; демократические свободы, ликвидацию расовой и национальной дискриминации, отделение церкви от государства; борьбу против империалистических войн, тесный союз с народными фронтами других стран, со всеми угнетенными классами и народами. Реакционеры изображали НОА коммунистической организацией, но это был подлинный народный фронт рабочих и крестьян, офицеров и солдат, интеллигентов и предпринимателей, социалистов и демократов, христиан и атеистов. Основу его составлял союз коммунистов и левых тенентистов. 500-тысячный митинг единодушно назвал имя почетного председателя: «Престес!»
За четыре месяца НОА стал самым многочисленным в истории Бразилии политическим объединением. К нему присоединилась группа депутатов Конгресса, его издания расходились по всей стране. В 1500 ячеек состояло, по осторожным оценкам, 100 000 человек. Всего Альянс охватывал до полутора миллионов: только что созданный единый профцентр, Федерацию студентов, Союз женщин, общественные комиссии по расследованию «исчезновений» людей, значительную часть армии и флота. На его стороне был цвет бразильской интеллигенции: писатели Грасилиано Рамос и Жоржи Амаду, художник Кандидо Портинари, архитектор Оскар Нимейер, историк Кайо Прадо. Даже префект столицы сочувствовал НОА. Народные бригады самозащиты сметали с улиц «зеленорубашечников». Враг сознавал, что бессилен противостоять такой организации конституционными средствами. Был принят закон о «национальной безопасности», запрещавший военным политическую деятельность. Правительство заключило с Аргентиной секретный пакт о взаимной помощи «в случае революционных волнений», полиция договорилась с коллегами всех соседних стран о совместном «подавлении коммунизма». 11 июля, несмотря на протесты в Конгрессе, Варгас подписал указ о запрете НОА и примыкавших к нему организаций за «насаждение коммунизма».
Возможности легальной борьбы были исчерпаны. Генсек КПБ Миранда и его сторонники призывали брать власть немедленно. Престес с полным основанием считал, что для восстания должны еще созреть условия и его надо серьезно подготовить. Г. Димитров на VII конгрессе Коминтерна (август 1935 г.) назвал образование НОА «правильным началом» и подчеркнул необходимость дальнейшей работы в массах, расширения народного фронта и создания народно-революционной армии. Избрание Престеса в состав ИККИ означало поддержку его линии. Но Миранда и его окружение, прикрывавшие левой фразой неспособность к серьезной работе, стремились оттеснить Престеса от руководства: в ЦК КПБ он был кооптирован только в ноябре. В ряды революционеров проникла и прямая измена: план восстания стал известен британской Интеллидженс сервис, а от нее – Варгасу.
23 ноября пролетариат северо-востока стихийно взялся за оружие. В городе Натал было сформировано народное правительство.
Восставшие обратились по радио к НОА и Престесу с призывом о помощи. В ночь на 27-е Престес отдал гарнизону столицы приказ подняться на защиту народа. НОА заявил о создании народно-революционной армии. Но командиры многих воинских частей были арестованы еще накануне. Организации НОА в большинстве штатов оказались не готовы выступить. Рабочие и крестьяне были почти безоружны. Правительственные войска, щедро снабженные немецким и американским оружием, подавили восстание.
На народ обрушился террор. Полиция хватала людей по первому подозрению, подвергала жестоким пыткам. Тысячи узников томились в плавучих тюрьмах. Многие эмигрировали, но Престес остался с народом. Он не считал поражение окончательным, готовил партизанскую борьбу. Пока «Рыцарь надежды» был на свободе, враги не могли чувствовать себя победителями. Через несколько месяцев ищейкам Филинто Мюллера с помощью «Интеллидженс сервис» удалось обнаружить его убежище. Престес отказался давать показания по вопросу о восстании и связях с товарищами. Узнав о его аресте, политзаключенные в едином порыве скандировали его имя. Много часов вся тюрьма пела, и охрана не смела мешать.
Только после ареста Престеса правительство решилось ввести в стране военное положение. Запуганный Конгресс проштамповал это решение и передал депутатов НОА полиции, подписав себе приговор. Через два года Варгас установил открытую диктатуру. Все партии были распущены, КПБ ушла в глубокое подполье. Но уничтожить главного противника режим не мог. Этого не простили бы Варгасу даже правые тенентисты, оставшиеся в его лагере. Оставалось держать Престеса заложником и попытаться сломить его волю.
16 месяцев Луис Карлос провел в одиночной камере «специальной полиции».
«Особо опасного государственного преступника» круглосуточно охраняли пятеро солдат с приказом немедленно расстрелять в случае попытки освобождения. Против двери стоял наготове пулемет. Престеса лишили права переписки, возможности читать, писать и говорить с кем-либо. Лишь некоторые солдаты на свой риск нарушали запрет – говорили с узником и передавали записки. Ночью полицейские открывали дверь и на глазах узника истязали его товарищей. Эверта, сошедшего от пыток с ума, держали в каморке рядом с камерой Престеса, чтобы днем и ночью были слышны его крики. Особый агент записывал все, что узник скажет даже во сне.
Несмотря на террор, бразильцы выходили на демонстрации под лозунгом: «Свободу Престесу!» Того же требовали сотни тысяч людей во всем мире. В воззвании Международного комитета борьбы против фашизма и войны Р. Роллан писал: «Имя Карлоса Престеса священно для нас. Оно принадлежит всему человечеству». 70-летняя тяжело больная дона Леокадия объехала чуть ли не всю Европу, добиваясь освобождения сына. Но увидеться с ним перед смертью ей было не суждено. Его только перевели в другую тюрьму, в отделение для туберкулезных – видимо, надеялись, что заразится. Правда, разрешили переписку с родными, но только через два года позволили получать газету (каждый экземпляр проходил особую цензуру!) и некоторые книги. Однако ничто не могло сломить узника, продолжавшего и в одиночке сражаться за дело народа, за дело коммунизма. Каждое утро он делал гимнастику, потом, если позволяла охрана, штудировал книги по истории, географии, экономике. Матери писал: «Несмотря на все, я счастлив!»
Престеса не сразу решились обвинить в восстании – ведь с таким же основанием судить можно было и Варгаса. Инкриминировали… дезертирство из армии. Процесс вели с помощью подкупленных «свидетелей» и фальсифицированных документов, в отсутствие обвиняемого, так как «за его поведение нельзя поручиться, даже когда он под стражей». Военный трибунал вынес оправдательный приговор, но он был аннулирован правительством. Дело передали «трибуналу национальной безопасности», созданному для суда над восставшими. Символично, что заседал он в тюремной камере недалеко от той, где содержался подсудимый; но и туда узника приводил целый отряд полицейских с пулеметами. На подготовку защиты ему дали три дня, но не дали даже карандаша; адвоката за попытку повидаться с подзащитным отстранили.
Престеса пытались обвинить в осуществлении восстания на деньги Москвы. Он сообщил трибуналу, что сумму, о которой идет речь, ему передал в 1930 г. не Коминтерн, а Варгас, сам получивший ее из США. Этого никто не опроверг; чтобы не ставить под удар президента, вопрос пришлось замять. Приговор гласил: 16 лет 8 месяцев тюрьмы за попытку переворота (даже по «закону о национальной безопасности» полагалось не более 10). Адвокаты Престеса и других осужденных апеллировали в высший военный трибунал. Здесь каждому дали 15 минут для защитительной речи. В зале и даже за спинами судей сидели агенты «специальной полиции». Но Престес не защищался, а обвинял:
«Основное для меня – неустанно бороться против тех, кто эксплуатирует и угнетает наш народ. Я постараюсь своим поведением показать нашему народу, как важна в настоящий момент борьба за конституционные права народа, за освобождение политических заключенных, против террористического законодательства диктатуры, против полиции и реакции».
Трибунал подтвердил приговор.
В 1940 г. полиции удалось выследить подпольный ЦК КПБ. Чтобы получить нужные показания, Мюллер приказал пытать детей на глазах родителей. Некоторые не выдержали. Коммунистов обвинили в казни провокатора. На Престеса возложили «моральную ответственность» на основании письма, в котором он предоставлял вопрос решению товарищей. Председательствовать на суде поручили одному из бывших сподвижников «Рыцаря надежды». Утром 7 ноября адвокат, знавший, что приговор готов заранее, шепнул: «Тебя оправдают». Престес спросил: «А других?» Адвокат ответил: «Нет». Луис Карлос отказался от сделки. Заклеймив позором ренегата-судью, заявил: «Я хочу использовать предоставившуюся мне возможность выступить перед бразильским народом, чтобы торжественно отметить величайшую историческую дату – день двадцать третьей годовщины великой русской революции». Председательствующий повысил голос: «Это не имеет отношения к делу». Подсудимый ответил: «Эта дата важна для всего человечества». Судьи приказали вывести его из зала и вынесли приговор – еще 30 лет тюрьмы.
Заточенный в каменном мешке, Престес находил возможность следить за ситуацией в стране и мире. Он убеждался, что революция временно потерпела поражение, но не была напрасной. Варгас отказался от перехода на сторону «оси», убедившись, что страна этого не допустит. Вместе с народом добиваться решительной борьбы против фашизма – в этом Престес видел долг патриота и интернационалиста. После нападения третьего рейха на СССР тюремщики много раз сообщали узнику о падении Москвы. 25 ноября 1941 г. к нему впервые допустили правого чилийского журналиста. К его удивлению, Престес сказал: «Нет силы, которая покорила бы социалистическое государство. Фашизм ждет неминуемая смерть». В августе 1942 г. Престес переслал в уругвайскую газету письмо-предупреждение: «В нацистской стратегии Бразилия занимает особо важное место. Германия имеет «пятую колонну», агенты которой проникли во все звенья государственного аппарата». В том, что Бразилия через несколько недель объявила державам «оси» войну, а затем, единственная из латиноамериканских стран, послала экспедиционный корпус воевать против Гитлера, – немалая заслуга Престеса. В октябре 1942 г. группе журналистов, в их числе кубинскому коммунисту Бласу Рока, разрешили посетить его в тюрьме. Луис Карлос выразил уверенность в победе Советского Союза и благодарность тем, кто боролся за его свободу.
Борьба не прекращалась. Ласаро Карденас, военный министр и бывший президент Мексики, просил разрешить Престесу приехать на похороны матери, предлагая себя в заложники; ему отказали. В Бразилии, несмотря на военное положение, народ продолжал требовать освобождения своего вождя. Нелегально распространялась документальная повесть Жоржи Амаду. Заканчивалась она словами:
«В тюрьму заключен не только Луис Карлос Престес; в тюрьме сейчас – свобода, красота, культура, весь народ Бразилии. Завтра, мой друг, настанет день свободы. Возвысь свой голос, требуй вместе со мной, со всеми свободолюбивыми людьми мира, требуй, пока не услышат твой голос: свободу Луису Карлосу Престесу!»
В 1943 г. подпольная конференция КПБ заочно избрала Престеса генеральным секретарем. Весной 1944 г. появилась возможность переписки с товарищами по партии. Престес критиковал тех руководителей КПБ, которые ошибочно расценили роспуск Коминтерна и политику антифашистского единства как отказ от политической самостоятельности коммунистов. Выражая правительству поддержку ради победы в войне, Престес требовал от него восстановления демократии, легализации политических партий, в том числе КПБ. Весной 1945 г. крах фашизма и народные выступления заставили Варгаса объявить о подготовке выборов, установить дипломатические отношения с СССР и подписать декрет об амнистии, согласованный с Престесом. «Рыцарь надежды» возглавил партию, вышедшую из подполья.
За годы, проведенные Престесом в заточении, страна изменилась. Развивалась промышленность, возник сильный государственный сектор. На заводы и фабрики пришло много вчерашних крестьян, которым 8-часовой рабочий день, оплачиваемый отпуск и социальное страхование казались не завоеваниями пролетариата, а даром президента и официальных профсоюзов. Опираясь на профлидеров, Варгас поручил своему земляку Ж. Гуларту сформировать Трабальистскую (Трудовую) партию. Немало рабочих боготворило президента, а буржуазия все больше опасалась его. Для многих демократов Варгас оставался диктатором, чьи преступления нельзя простить. Генералы, среди которых были и прежние тенентисты, готовили переворот. Решили привлечь на свою сторону Престеса: ведь Варгас девять лет держал его в каменном мешке, выдал нацистам его жену и погубил многих товарищей. Но заговорщики сами были причастны к репрессиям против народа, и Престес не мог им доверять. Он полагал, что свержение президента, вставшего хотя бы вынужденно на путь демократизации, приведет только к новой форме диктаторского режима. На 70-тысячном митинге он заявил: «Буржуазная демократия более выгодна левым силам».
В день митинга американский журналист сообщил Престесу, что его жена Ольга Бенарио, по данным союзного командования, погибла в газовой камере.
Многие сторонники демократии и коммунисты не понимали, как Престес мог протянуть руку бывшему врагу. Союз в защиту буржуазной демократии не состоялся. Когда военные подняли мятеж, Престес предложил Варгасу объединить силы, но тот не оказал путчистам сопротивления. Коммунисты расценили переворот как выступление не столько против диктатуры, сколько «против народа, демократии, профсоюзов и компартии».
Через две недели прошли выборы. Президентом стал поддержанный Варгасом генерал Дутра, который еще капитаном в 1922 г. расстреливал из орудий восставших тенентистов, в 1935 г. подавлял восстание в столице, получил от Гитлера железный крест. За Компартию был подан миллион голосов – 13% от общего числа, при том, что неграмотные (не меньше 70%) избирательных прав не имели. Престес был избран в сенат наибольшим числом голосов – 160 тысяч – и по традиции считался первым из сенаторов. Правда, это не спасало от полицейских налетов – приходилось укрываться на квартирах товарищей.
За два года относительной легальности ряды КПБ выросли с 4 до 200 тысяч. Ее снова запретили 7 мая 1947 г., в тот же день, когда коммунистов вывели из правительств Франции, Италии, Финляндии и Чили. Предлогом послужило название: избирательный трибунал большинством в один голос решил, что Компартия Бразилии не может быть бразильской партией, а является секцией международной организации (крючкотворов не остановило то, что Коминтерн уже четыре года как был распущен). Престес в последний раз приехал на заседание сената, чтобы призвать народ к борьбе против правящей клики, в защиту конституции.
«Компартия не может быть уничтожена декретом, – заявил он. – Ее существование – историческая неизбежность».
Второе подполье длилось десять лет. Снова его искали «специальная полиция» и разведка США. Снова над ним устраивали судилище, к счастью заочное. Снова за рубежом создавались комитеты в его защиту. Как 18 лет назад, в подполье он обрел любовь: комсомолка Мария Рибейро, дочь коммуниста, отвечавшего за безопасность Престеса, стала его женой.
Важнейшей задачей Престеса и его партии была борьба против угрозы новой войны. Еще в марте 1946 г., после фултонской речи Черчилля, он заявил в сенате, что в случае агрессии против СССР бразильские коммунисты будут на его стороне. Три года спустя уже запрещенная партия организовала конгресс в защиту мира. Стокгольмское воззвание о запрещении атомного оружия подписали 4 млн. бразильцев, официально поддержали 34 муниципалитета. Борьбу за мир Престес связывал с борьбой за революцию. В интервью газете кубинских коммунистов он говорил: «Если предательские правительства наших стран попытаются втянуть нас в новую войну, мы превратим такую войну в освободительную для наших стран, в войну против империалистического ига». С началом корейской войны эта программа стала осуществляться. 1 августа 1950 г. Престес от имени партии опубликовал Обращение к народу: «За демократическое и народное правительство, за мир, против империалистической войны, за раздел земли среди крестьян, за независимое развитие национальной экономики, за немедленное улучшение жизненных условий трудящихся масс, образование и культуру для народа, за Народную армию национального освобождения!» В районах массовых крестьянских выступлений коммунисты возглавили партизанские отряды. Борьба народа заставила правительство отказать Вашингтону в отправке войск в Корею.
Глубокое подполье ограничивало возможности Престеса руководить партией. Один -два человека, через которых поддерживались контакты, нередко действовали от его имени без согласования с ним, не останавливались перед искажением его мыслей. Без его ведома была принята резолюция о прекращении работы в легальных профсоюзах. Престес в письме ЦК отстаивал противоположную позицию, но с ней не посчитались.
На выборах 1950 г. Трабальистская партия выдвинула кандидатуру Варгаса. Теперь он выступал в обличье антиимпериалиста и даже социалиста, обещал аграрную реформу и социальное законодательство. Коммунисты призвали голосовать незаполненными бюллетенями, но широкой поддержки не получили. Варгас одержал победу. «Предатель нации», как называли его коммунисты, усилил государственный контроль над экономикой, расширил социальное законодательство, начал переговоры с Аргентиной о военном союзе. Крупная буржуазия и Вашингтон взяли курс на его свержение. Компартия невольно оказалась вместе с правой оппозицией, с теми генералами, которым Престес девять лет назад отказался помогать. В августе 1954 г. Варгас, получив ультиматум военных об отставке, застрелился. По стране прокатилась волна антиамериканских демонстраций и забастовок. По инициативе Престеса коммунисты обратились к рабочим-трабальистам с призывом «братски протянуть друг другу руки и совместно бороться в защиту уже завоеванных социальных законов».
Теоретический уровень партии, быстро ставшей массовой, был невысок. Уровень капиталистического развития страны занижался. IV съезд КПБ (1954 г.) подтвердил коминтерновскую характеристику страны как «полуколониальной и полуфеодальной». Но в городе и деревне давно господствовал капитализм, зависимость от империализма не носила полуколониального характера. Съезд счел главными «противоречия между североамериканским империализмом и подавляющим большинством нации, между феодальными пережитками и бразильским народом». Но на первый план уже выдвинулось противоречие между трудом и капиталом. КПБ сочла тактическим союзником «национальную буржуазию» и трабальистов как ее представителей. «Национальная буржуазия, – говорилось в докладе Престеса, – это не враг. В течение определенного времени она способна поддержать революционное движение против империализма, латифундизма и феодальных пережитков». Но реальная буржуазия была уже враждебна не только коммунистам, но и трабальистам, представлявшим часть рабочих и мелкой буржуазии. Эта ситуация требовала не национально-освободительного, а единого рабочего и народного фронта.
Положение в партии еще больше осложнил XX съезд КПСС. В Бразилии, как и в других странах, «секретный» доклад Хрущева напечатали буржуазные газеты. Коммунисты сначала сочли его фальшивкой. Делегаты, вернувшиеся со съезда, сообщили, что доклад подлинный. Это вызвало в партии разброд: одни сделали вывод, что СССР переродился еще при Сталине, другие – что стал на путь ревизионизма после его смерти. Престес отверг оба уклона. Разрыв с родиной Октября он считал изменой интернационализму.
В конце 50-х гг. партия получила возможность работать полулегально. Престес принял тезис XX съезда КПСС о «мирном пути к социализму» и высказался за «базовые реформы» как программу-минимум. На V съезде КПБ (1960 г.) большинство поддержало эту линию. Чтобы устранить повод для запрета, КПБ переименовали в Бразильскую компартию (БКП). Левое крыло во главе с Ж. Амазонасом и М. Грабойсом расценило новый курс как отказ от революции и выделилось в параллельную партию под старым названием.
Начало 60-х гг. стало вершиной влияния БКП и рабочего движения. Коммунисты и левые трабальисты возглавили ведущие профсоюзы, ширилась организация сельских трудящихся. Стачечным движением в масштабах страны руководило единое «командование». В августе 1961 г. реакция попыталась совершить военный переворот. Президент Ж. Куадрос ушел в отставку, вице-президент Ж. Гуларт был за границей. Но народ встал на защиту демократии. Формировались отряды добровольцев, некоторые командующие военными округами выдали им оружие. Сержанты, солдаты и матросы отказались выполнять приказы путчистов. Возникли организации нижних чинов армии и флота, боровшиеся за предоставление им политических прав. В стране установился режим популистского типа. Новый президент Гуларт в борьбе с буржуазным большинством Конгресса нуждался в поддержке левых. Хотя БКП формально не была легализована, исполнительная власть не преследовала коммунистов, а вела с ними диалог. В итоге двух всеобщих забастовок пролетариат добился повышения зарплаты, признания профсоюзов сельхозрабочих и аграрной реформы. Но президент колебался и лавировал. Расширив с помощью левых свои полномочия, он принял требования крупной буржуазии и США о «жесткой экономии» за счет трудящихся; встретив сопротивление профсоюзов и потеряв поддержку буржуазии, опять повернул к «базовым реформам»: ограничил перевод прибылей за рубеж, заявил о начале аграрной реформы, обещал легализовать БКП.
В 1963 – начале 1964 г. классовая борьба вышла за рамки «базовых реформ». Воодушевленные примером Кубы, рабочие и крестьянские организации, даже многие националисты и левые христиане провозглашали целью социализм. Капиталисты и фазендейру выводили на улицы «Марш за семью с богом ради свободы», получали с армейских складов оружие, убивали профсоюзных и крестьянских активистов, готовили при поддержке посольства США переворот. Страна встала перед выбором: либо народная власть с социалистической перспективой, либо контрреволюционная диктатура.
БКП, имевшая в своих рядах немало бывших военных и возглавляемая легендарным «Рыцарем надежды», могла многое сделать для решения вопроса о власти в пользу революции. Но в партии исподволь усиливалось оппортунистическое крыло. Держась за союз с «национальной буржуазией» и «мирный путь», она отталкивала революционную молодежь, усугубляла раскол левых сил, ставила себя в зависимость от популистского режима. Губительную роль сыграли устаревшие представления об армии. В январе 1964 г. Престес говорил: «Одна из специфических черт бразильской революции – это демократический характер, демократические традиции вооруженных сил, особенно армии». Он исходил из того, что многие офицеры, как и он сам, – выходцы из низов мелкой буржуазии, близких к рабочим и крестьянам. Но не учел, что со времен его молодости большинство офицерства глубоко вросло в структуру буржуазного государства, сблизилось с господствующим классом, установило многообразные связи с Пентагоном и спецслужбами США, прониклось антикоммунистической идеологией. Упор надо было делать не на «демократические традиции» армии, а на ее реальную демократизацию, на союз с движением нижних чинов армии и флота, на вооружение народа. Печать БКП поддерживала требования сержантов и матросов, но партия не пользовалась у них авторитетом из-за курса на «мирный путь». Выступления на флоте, поддержанные крайне левыми партиями и профсоюзами, вылились в стихийное восстание, дав реакционным генералам повод к мятежу 31 марта 1964 г.
Возможности сопротивления мятежникам были вряд ли меньше, чем в Испании 1936 г. Широкая интервенция не представлялась возможной: США увязли во Вьетнаме, сталкивались с революционным подъемом во всей Латинской Америке, переживали напряженную внутреннюю ситуацию. Вашингтон не ждал скорой победы мятежников и ориентировался на затяжную гражданскую войну. Однако никто из левых не был готов к вооруженной борьбе. Ни одна организация не проявила инициативы, все ждали команды президента. Но тот предпочел опоре на народ бегство. Надеялись, как в 1961 г., на командующих военными округами, но те поддержали переворот. Возможность победы народной революции, вероятно самая реальная в XX веке, оказалась упущена. Позднее Престес с горечью признавал: «Рабочий класс потерпел самое тяжелое и худшее поражение – поражение без боя». Революционная ситуация завершилась превентивной контрреволюцией.
В стране установился военный режим нового для Латинской Америки типа – диктатура блока местных и иностранных монополий. Бразилия стала одним из первых плацдармов транснациональных корпораций. США, отказавшие в кредитах Гуларту, предоставили их военным на условиях «жесткой экономии». Трудящиеся были лишены социальных завоеваний многих лет, зарплата заморожена, проведены массовые увольнения. Выборных руководителей профсоюзов сместили, вместо них назначили желтых профбоссов, связанных с полицией. Средние слои, вначале поддержавшие переворот, тоже получили свое: мелкие и средние предприятия массами разорялись, служащие и интеллигенты теряли работу.
Левым силам был нанесен тяжелый удар. Снова были забиты до отказа сухопутные тюрьмы и потребовались плавучие. Новую конституцию составлял тот же «специалист», что и конституцию диктатуры Варгаса; «парламентское большинство» возглавил Филинто Мюллер. Военная диктатура лишила политических прав почти всех руководителей партий. Из вооруженных сил и с гражданской службы изгнали более 10 тысяч человек. Легалистские иллюзии в БКП, не имевшей даже легального статуса, привели к потере элементарной осторожности: через 10 дней после начала переворота в руки полиции попал партийный архив, в том числе блокноты Престеса с записями заседаний руководства. Для Луиса Карлоса началось третье подполье.
Только в мае 1965 г. удалось провести первое после переворота заседание ЦК. Но объективного анализа обстановки дано не было. В духе взглядов, распространенных в те годы в мировом коммунистическом движении, ЦК свел причины поражения к «левацким отклонениям» от верной линии, а в борьбе за демократию взял курс на союз с буржуазной оппозицией. Это в корне противоречило позиции других левых организаций и значительной части самой БКП. В партии снова сложилась левая оппозиция. Возглавил ее Карлос Маригелла, ветеран подполья 30–50-х гг. и один из немногих, кто попытался оказать перевороту активное сопротивление. Маригелла был убежден в необходимости и возможности вооруженной борьбы против диктатуры по примеру Кубы. В 1966 г. комитет БКП в штате Сан-Паулу избрал его первым секретарем. В апреле 1967 г. на партконференции в Сан-Паулу, где делегацию центра возглавлял Престес, 33 делегата из 37 отвергли тезисы ЦК и поддержали Маригеллу. Поражения ЦК терпел и в других индустриальных штатах. Летом 1967 г. Маригелла без санкции ЦК принял участие в учредительной конференции Организации латиноамериканской солидарности (OLAS) в Гаване. ЦК БКП осудил ее решения и исключил Маригеллу из партии. На VI съезд (декабрь 1967 г.) делегаты от левой оппозиции не были приглашены.
Почему в момент идейно-политического размежевания в коммунистическом движении Латинской Америки Престес выступил, по существу, против «кубинского пути»? Почему он, как признал позже сам, позволил оппортунистам прикрываться своим авторитетом? Почему не узнал в Кубинской революции свою мечту, в Фиделе Кастро – свою боевую молодость, в OLAS – попытку второго рождения Коминтерна? В Национальном освободительном альянсе, как назвал свою боевую организацию Маригелла, – наследника Национально-освободительного альянса, который сам возглавлял тридцать лет назад? А молодой капитан Карлос Ламарка, командир другой повстанческой организации, разве не напоминал капитана Престеса? Как мог «Рыцарь надежды» пойти против тех, кто продолжал его линию прежних лет? Очевидно, сказались и возраст, и долгие годы изоляции в тюрьме и подполье, и самая тяжкая потеря – гибель Ольги, и инерция борьбы с «левыми» типа Скалова и Миранды. Не прощая себе – думается, без достаточных оснований – трагедии 1935 г., Престес так опасался нового неудачного восстания, что стал впадать в противоположную крайность. Он полагал, что безоружный народ не сможет свергнуть военную диктатуру силой, и не видел иного пути, кроме длительной борьбы мирными средствами в союзе с буржуазной оппозицией.
Подтвердила ли практика его правоту? Военной диктатуре в Бразилии действительно положили конец социально-экономические сдвиги и подъем рабочего движения. И без союза этого движения с буржуазной оппозицией не обошлось. Но устремленность целого поколения революционеров к решительному бою в конце 60-х – начале 70-х не была только субъективной иллюзией, а отражала определенные грани объективной ситуации в стране, регионе и мире. Без этой борьбы не было бы и последующего подъема. Не случайно открытый вызов диктатуре бросили почти все левые организации, лучшие из ветеранов революции, цвет рабочей и студенческой молодежи. БКП оставалось либо вместе с ними принять бой, смыть пятно оппортунизма и подтвердить свой авторитет в народе, либо еще раз потерпеть поражение без борьбы. Случилось последнее. Тысячи революционеров пали в неравном бою, были замучены в застенках или «бесследно исчезли». Уничтожив Маригеллу, Грабойса, Ламарку и большинство их товарищей, фашиствующая военщина взялась за БКП. Больше 700 ее членов, в том числе половина ЦК, были арестованы и подвергнуты пыткам, многие «бесследно исчезли». Еще страшнее были потери моральные. Изгнав или оттолкнув сторонников революционного курса, БКП утратила влияние в массах, ради которого боролась против «левизны». Престес с болью видел, как обескровленная партия распадается изнутри. Он вспоминал: «Я как генеральный секретарь еще говорил от имени партии, но на деле был изолирован даже внутри Центрального Комитета. Я понимал, что в партии в это время стала доминировать тенденция либерализма и, как следствие, даже оппортунизма. Я был фактически отстранен от руководства». Глава «прагматиков» Жиоконду Диас, став первым секретарем, от имени ЦК потребовал отъезда Престеса на лечение. «Я не хотел уезжать, – вспоминал Луис Карлос, – ибо чувствовал, что некоторые просто хотели отдалить меня от партии, изолировать меня. Но я всегда подчинялся дисциплине». В марте 1971 г. он прибыл в Москву, где ждала семья.
Вторая эмиграция длилась восемь лет. «Старик», как теперь звали его друзья, оставался на посту: публиковал статьи, вел обширную переписку, выступал перед учеными и студентами, участвовал в международных конференциях. Старшая дочь Анита-Леокадия защитила в Москве кандидатскую диссертацию по формированию в Бразилии основ монополистического капитализма. В 1976 г. Престес подготовил «Элементы программной декларации БКП». В них подчеркивалось: «Капиталистическое развитие Бразилии привело к образованию бразильских монополий. Но так как это развитие происходило в условиях растущей зависимости страны от империализма, то бразильские монополии превратились в его младших партнеров. Произошло сращивание государства с монополиями, причем государство в основном подчиняется их интересам. В Бразилии образовалась система государственно-монополистического капитализма». Этот документ обсуждался бразильскими коммунистами в СССР, но оппортунистов теория не интересовала. Престес не раз думал о нелегальном возвращении в Бразилию, но ЦК был против. Луис Карлос долго искал компромисса, соглашался скрывать разногласия от большинства коммунистов в надежде, что ЦК перейдет на более правильные позиции. Но там все больше тяготели к «еврокоммунизму».
В конце 70-х гг. в Латинской Америке наступил новый революционный подъем. В Бразилии военная диктатура изживала себя, возрождались политические партии, набирало силу рабочее движение, на его основе создавалась массовая Партия трудящихся во главе с профлидером металлургов Сан-Паулу, известным под именем Лула, и бывшими партизанами. БКП, ведомая «еврокоммунистами», прозябала на обочине. Альтернативой самокритике становилось политическое небытие. В мае 1979 г. Престес заявил, что считает курс VI съезда ошибочным, а линию ЦК правооппортунистической, предательской по отношению к рабочему классу и антисоветской. Откладывать возвращение на родину больше не имело смысла.
20 октября 1979 г. 81-летний Луис Карлос прилетел в Рио-де-Жанейро. Перед 10 тысячами людей, собравшихся со всей страны встречать «Рыцаря надежды», он гневно осудил диктатуру, отдал долг памяти погибшим товарищам. Он подчеркнул, что демократия еще не восстановлена, и призвал наращивать массовое революционное движение, не идти на беспринципные компромиссы. Новое руководство партии ни о чем, кроме компромиссов, не помышляло. Полемика вылилась на страницы печати. Престесу снова, как полвека назад, отказали в помощи. Сбережений у него не было; снять квартиру удалось только благодаря верному товарищу Оскару Нимейеру. Когда советские войска вошли в Афганистан, «еврокоммунисты», в том числе бразильские, присоединились к хору нападок на СССР. Престес, как всегда, твердо стал на сторону родины Ленина.
В марте 1980 г. «Рыцарь надежды» опубликовал «Открытое письмо к коммунистам». Почти полвека назад в подобном письме молодой революционер обосновал переход на сторону коммунистов. Теперь приходилось с болью констатировать: «Стало очевидным, что БКП уже не играет роли авангарда, переживает серьезный кризис, поддалась намерению реакции превратить ее в реформистскую партию, лишенную своего революционного духа». Признавая за собой немалую долю ответственности, Луис Карлос звал товарищей к самокритике и широкой дискуссии. Он не претендовал на первый пост и предлагал избрать нового руководителя демократическим путем на съезде партии. «Еврокоммунисты» расценили критику как «грубое нарушение дисциплины коллективного руководства» (?), призыв к ликвидаторству (??), стимул к расколу партии (?)». Многие в партии поддержали идею дискуссии и выработки новой линии. Но большинство коммунистов, от которых разногласия много лет скрывали, растерялись. Престес с группой единомышленников оказался вне партии, которую возглавлял почти 40 лет.
Сбросив с плеч груз вынужденных компромиссов и умолчаний, ветеран словно обрел вторую молодость. Десять лет он неустанно ездил по Бразилии, побывал в Никарагуа и других странах, всюду выступал, давал интервью. Участвовал в предвыборных кампаниях Партии трудящихся, которая, по его словам, «возникла как сила, способная занять то место, которое прежде принадлежало БКП». Но снова и снова предупреждал, что коренные проблемы не могут быть решены путем буржуазных выборов, только сами массы могут свергнуть диктатуру капитала, «в определенных условиях может возникнуть и вооруженная борьба».
И вот осень 1989 г. В Бразилии – весна. Первые выборы по демократической Конституции. Престес в 91 год – кандидат в депутаты Конгресса. ПТ выдвигает в президенты Лулу. Программа революционная, социалистическая, почти как у Сальвадора Альенде двадцать лет назад. В первом туре Лула выходит вперед. Во втором сплачиваются все левые, еще никогда не выступавшие единым фронтом. Дело жизни Престеса может стать реальностью. И не в одной Бразилии. Отстаивает революцию Никарагуа, идут в наступление сальвадорские повстанцы, бросает вызов янки Панама, поднимаются против неолиберальных реформ Венесуэла и Боливия, сражаются Колумбия и Перу, объединяются левые Мексики, говорят «нет» Пиночету чилийцы. В Советском Союзе – «революционная перестройка». Далеко не со всем, что там говорится, Престес согласен, многое его тревожит. Фидель Кастро предупреждает: социалистический лагерь под угрозой, даже СССР может распасться. Но разве такое мыслимо? В Советском Союзе, как недавно в Китае, разберутся, отделят зерна от плевел, дадут отпор врагам…
И вдруг – удар в самое сердце. Рушится Берлинская стена. Что бы ни говорили о демократии, ясно: ГДР конец. За это отдавали жизнь советские воины, антифашисты всех стран, за это погибла его Ольга? Через несколько дней – Венгрия, Чехословакия, Болгария. Буржуазные СМИ вне себя от радости: коммунизму конец! Единый кандидат правых побеждает мизерным большинством. Зима европейского социализма губит цветы народной весны. Буш и Горбачев встречаются на Мальте, кровь обагряет улицы Бухареста, янки оккупируют Панаму, сандинисты проигрывают выборы, республики СССР одна за другой перестают быть советскими. Сердце старого коммуниста не выдерживает. 7 марта 1990 г. Луис Карлос уходит из жизни. Нимейер сказал: «Он оставляет нам в наследство образец верности убеждениям, достоинства и любви к родине». Позади 92 года жизни, 68 – борьбы, 17 – подполья, 15 – эмиграции, 9 – тюрьмы…
Солдат по судьбе и складу характера, он ждал того же от товарищей; нарушитель дисциплины становился для него предателем. С солдатской верностью относился он к штабу мировой революции, мирового социализма, каким оставалась для него Москва. Как большинство коммунистов его поколения, он не мог осознать, что СССР меняется к худшему. Авторитет красной Москвы освящал для него и «мирный путь», и борьбу с «левым уклоном», и недооценку оппортунизма и угрозы контрреволюции. Не нам упрекать его в этом. Но политика – не армия, и даже армия в политической борьбе подчиняется иным законам. Если в штабе измена, то чем обернется дисциплинированное выполнение приказов? На склоне лет он и сам понял это…
Опыт Престеса стал достоянием мирового революционного движения. Руководимое им антифашистское восстание, первое в Латинской Америке и одно из первых в мире, преградило фашистской агрессии одно из стратегических направлений, предвосхитило и подготовило эпопею Испанской республики. У Непобедимой колонны учились коминтерновцы, помогавшие создавать освобожденные районы в Китае и готовить Великий поход китайской Красной армии. Без колонны Престеса не было бы латиноамериканской герильи второй половины XX века. У бородачей Престеса приняли эстафету бородачи Фиделя и Рауля Кастро. Придя на опыте вооруженной борьбы за свободу родины к правде коммунизма, «Рыцарь надежды» проложил путь Острову Свободы и всей Латинской Америке. Эти заслуги непреходящи.