Заключение. Смеем ли мы побеждать?
Уже в недавние годы мне пришлось на академическом форуме слушать выступление одного из мэтров общественной науки позднего СССР. Обсуждаемая тема не требовала откровенничать о минувшем, но он не смог не поделиться, видимо, самым ярким воспоминанием молодости: как в составе избранной «команды» разрабатывал на закрытой даче ЦК предложения по индонезийскому вопросу. Мэтр уверял, будто его мысли помешали «экстремистам» взять верх в Джакарте, да и в Пекине. Разумеется, мне в голову не приходило поверить в судьбоносность именно тех посиделок. И все же по спине пробегал холодок: да ты хоть понимаешь, чем хвалишься?!
Немалая доля ответственности за гибель крупнейшего отряда коммунистического движения ложится на советское руководство, как до, так и после «смены караула» в октябре 1964 г. К тому времени пора уже было убедиться, что Вашингтон взял курс на «мирные» методы экспорта контрреволюции в Европе и «локальные войны» в остальном мире. Эти угрозы, ставшие главными, недооценивали в Москве, все более стремившейся к расширению связей с Западом. Губительные последствия такого курса не могли быть исправлены ни дозируемой поддержкой Вьетнама, ни запоздалым осуждением фашистского террора в Индонезии.
Черная осень 1965-го нанесла сильный удар всему международному коммунистическому движению. Индонезийский переворот зримо и кроваво обнаружил то же, что за полтора года до него бразильский, а спустя восемь лет чилийский, – пределы возможностей легальной организации трудящихся в условиях капитализма. Конечно, еще «крах II Интернационала» и кровавое шествие фашизма 20-х – 30-х гг. показали неподготовленность легальной рабочей организации к сопротивлению открытой военной диктатуре финансовой олигархии. Но раньше основная причина поражений виделась в предательстве «рабочей аристократии» и «рабочей бюрократии», в вызванном ими расколе пролетариата. После II Мировой войны ряду компартий – как в империалистических метрополиях (Франция, Италия, Япония), так и на зависимой периферии капиталистической системы (Бразилия, Чили, Уругвай, Индия, Индонезия) – удалось во многом решить задачу, поставленную Лениным: объединить в своих рядах и руководимых ими организациях преобладающую, или по меньшей мере очень значительную, часть рабочего класса и шедших за ним трудящихся. Проводя курс, предусматривавшийся для подобных условий классиками марксизма-ленинизма, – на максимальное использование завоеванной демократии для продвижения рабочего класса к власти, – коммунисты вроде бы учитывали и необходимость защиты революции. Но этого оказалось недостаточно для победы.
С трагической ясностью обнаружилось, что передовая идеология не отменяет известной еще Ленину закономерности: легальная деятельность при капитализме вырабатывает в массовом масштабе иные политико-организационные навыки и психологические установки, чем те, которые позволили бы верно распознать и парировать насильственный удар врага, не говоря уже об установлении революционной власти. Массовая легальная организация трудящихся, лишенная вооруженной защиты, предельно уязвима для военного насилия реакции. Добиться же поддержки Народного фронта большинством армии в условиях, отличных от России 1917 г., – когда она не «разбавлена» массой призывников военного времени, не дезорганизована поражениями и не политизирована недавней буржуазной революцией, – оказалось чрезвычайно трудно. В этих условиях партии, которая выступает или хотя бы воспринимается как реальная альтернатива эксплуататорской власти, грозит смертельная опасность.
К несчастью, выводы, сделанные большинством компартий из тяжкого урока истории, оказались не революционными, а оппортунистическими. Расправа, учиненная реакцией над самым многочисленным отрядом всемирной армии коммунистов, наряду с другими причинами смогла, как опасался Ленин, «сломать острие их меча». Ни одна легальная компартия больше не могла, или не смела, возглавить решение вопроса о власти в пользу трудящихся. По сути воспроизводилась линия, за которую Ленин критиковал Каутского:
«Боритесь, но не смейте побеждать! Не разрушайте государственной машины буржуазии, не ставьте на место буржуазной «государственной организации» пролетарскую «государственную организацию»!»1.
Пределом мечты стало вхождение в «демократическое» правительство совместно с мелкобуржуазными и буржуазными партиями. Не удивительно, что с такой «стратегической» ориентацией коммунисты постепенно теряли поддержку своего класса: что они по большому счету могли ему предложить?
«Наказанием за оппортунистические грехи»2, как сказал бы Ленин, не раз становился «синдром Унтунга». Леворадикальное меньшинство, одетое в военную или повстанческую форму, отчаянно пыталось совершить то, с чем не справлялись массовые партии, – нанести упреждающий ударом реакции и овладеть всей полнотой власти. Но подобные попытки – в Судане 1971 г., Чили 1973 г., Португалии 1975 г., Аргентине 1975-76 гг., Гренаде 1983 г. – лишь ускоряли и отягчали общее поражение.
Утрата стратегической перспективы международным коммунистическим движением составляла единый процесс с ее утратой ранним социализмом. Мой учитель, ныне покойный профессор В.А. Вазюлин, рассказывал, что именно в 1965 г. впервые ощутил смертельную угрозу, нависшую над советским строем. На тревожную мысль навело общение с тогдашним поколением студентов: когда эти станут определять политику, стране трудно будет выстоять. О международных аспектах кризиса социализма он тогда не упомянул. Но они не могли не сказываться на идейно-политической атмосфере, не ускорять перерождение руководящих кадров, не оказывать разлагающего влияния на новые поколения.
Десятилетиями любая попытка вернуть коммунистам авангардную роль клеймилась как проявление «ультралевизны». Оказались сбиты все критерии коммунистического товарищества и политической морали. Если КНР в пику СССР сохраняла отношения с Пиночетом, то советские СМИ ради обличения «маоизма» не брезговали перепечаткой материалов прессы Сухарто. Мало того: в 1974 г. между СССР и Индонезией было подписано соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве. Чтобы не раздражать Сухарто, в прессе и справочной литературе стыдливо писали о «политическом режиме, в котором основная роль принадлежит вооруженным силам» и отмечали с его стороны лишь «элементы антикоммунизма во внутренней политике». Каждый новый шаг СССР к гибели сопровождался и новым шагом навстречу Сухарто, ни на миллиметр не отступавшему от фашиствующего антикоммунизма. В 1982 г. Индонезию посетила делегация Верховного Совета, а в 1985 г. – правительственная делегация. В марте 1987 г. министр иностранных дел Э.А. Шеварднадзе нанес визит в Джакарту, а в феврале следующего года принимал в Москве индонезийского коллегу. Между этими событиями, в июле 1987 г., официозная газета «Мердека» удостоилась интервью «самого» М.С. Горбачева.
С неотвратимостью бумеранга при падении СССР повторилось немало черт гибели сукарновской Индонезии. Выступление ГКЧП до мелочей воспроизвело «Движение 30 сентября» и его результат. Мы избежали кровавых рек лишь потому, что советское общество, за десятилетия отвыкшее от классового антагонизма, не было готово к массовому насилию, а контрреволюция могла обойтись подавлением отдельных очагов сопротивления. Но характерно, что республики, не успевшие забыть вооруженного противостояния классов, – от Молдавии до Таджикистана, от Грузии до Украины – все же испытали, кто сразу, кто позже, террор по сути тех же «эскадронов смерти».
История, сменив вектор с восходящего на нисходящий, парадоксально спутывает «начала и концы». За добившим Советский Союз подобием «Движения 30 сентября» последовало уже в «новой России» нечто весьма похожее на путь, приведший Индонезию к трагедии. Чем дальше, тем разительнее сходство, даже терминологическое. Тут и замена непопулярной в народе «либеральной демократии» на «управляемую» (у Сукарно была «направляемая») с превращением парламента в цех штамповки правительственных заготовок. И кооптация режимом правой и левой оппозиции, кроме немногочисленных «крайних». И голубая мечта исполнительной власти – править вообще «без вмешательства оппозиции». И отделение «плохого» кабинета от «хорошего» президента, с прожектами «правительства народного доверия». И тщетные поиски «самобытной» национальной идеи. И заигрывание как власти, так и оппозиции с клерикальным фундаментализмом, готовым при случае сожрать и ту, и другую. И даже подмена решения социально-экономических проблем искусственным спортивно-строительным бумом. И, само собой, культ «национального лидера» – как же без него?
Похоже, что события увлекают «новую Россию» на путь старой Индонезии и в международном плане. Сукарновская идеологема «вновь нарождающихся (англ. emergent, исп. emergentes) сил» неосознанно или осознанно применена к России и ее партнерам по БРИКС. Ускоренно повторяется и путь флагмана «новых нарождающихся» к конфронтации со «старыми установившимися». Воссоединение Крыма до боли похоже на воссоединение Ириана, российско-украинское противостояние – на индонезийско-малайзийское, донбасские республики – на Республику Северный Калимантан, Приднестровье – на Восточный Тимор, санкции против России – на санкции против Индонезии, отношения с КНР – на них же, сирийско-турецкий узел 2015 г. – на общую «конфронтацию» в ЮВА 1965 г. Сходство простирается, случайно или не случайно, даже на хронологию: днем начала российской операции в Сирии стало 30 сентября. Сопоставимы готовность народа к защите Родины, роль коммунистов в повстанческом движении, отношение к нему власти, социально-экономические и внутриполитические последствия как «конфронтации», так и «переговоров». Индонезийский опыт драматически напоминает, как опасно попасть в плен фразы, подменить решение социально-экономических проблем и вопроса о власти видимостью «консолидации» общества посредством внешнеполитических кампаний и пропагандистской трескотни. Он предостерегает, что свертывание демократии, даже мотивируемое защитой суверенитета и целостности страны, при сохранении буржуазного строя может сыграть на руку фашизму.
Не переоценивая подобия исторических ситуаций, нельзя и пренебречь им, ибо его основа в данном случае объективна. Разрушение социализма насильственно вернуло российское общество туда, откуда не смогла выйти сукарновская Индонезия, – к буржуазно-олигархическим и государственно-капиталистическим отношениям в специфическом варианте, основанном на экспорте углеводородного и прочего сырья на внешние капиталистические рынки. Превращая частный капитализм в компрадорский, а государственный – в бюрократическо-коррупционный, подобная ситуация обрекает общество на застой и гниение, страну – на безысходную зависимость. Привязывая «верхи» к международному финансовому капиталу, она генерирует и серьезные противоречия между ними. Сходство, вытекающее из экономического базиса, усиливается спецификой социально-политической надстройки. Адекватный капиталистическому развитию механизм власти буржуазии как консолидированного класса в обоих случаях отсутствует: в первом – ввиду недавнего распада колониальной системы и особой силы народного революционного движения, во втором – вследствие столь же недавнего падения ранней формы социализма и огромности ее социально-культурного наследия. Отсюда и общие опасности.
Пожалуй, на сегодня главный урок Индонезии касается приоритетности антифашистской борьбы. Его актуальность определяется тем, что фашизм востребуется реакцией не только в период фронтального противоборства с пролетарской революцией, но и в ходе наступления на ее завоевания. Последнее особенно ярко демонстрируют фашистские тенденции на Украине.
На новом этапе транснационализации капитала, подготавливаемой закрытыми переговорами о тихоокеанском и трансатлантическом «партнерстве», уже над всеми народами мира нависает угроза насильственного урезания социальных прав до уровня, навязанного странам Восточной Азии. Эта классовая цель финансовой олигархии объективно требует террористической диктатуры фашистского типа. Именно таковы фундаментальные причины фашизма новейшей «глобальной» модификации, что не мешает ей ассимилировать и правоконсервативный «антиглобализм».
С другой стороны, в большинстве стран Азии и Северной Африки местный капитал достиг монополистической стадии и сложилась финансовая олигархия, все чаще делающая заявку на террористическую диктатуру более «традиционного» типа. Обе разновидности фашизма то наступают на свободу народов единым фронтом, то сталкиваются между собой, тиражируя в глобальном масштабе «ночь длинных ножей» или провокационное убийство индонезийских генералов.
Международный опыт показывает жизненную важность единства действий всех противостоящих фашизму сил, в том числе тех кругов буржуазии, которые не заинтересованы в фашистской диктатуре. Высшей формой единства выступает антифашистский народный фронт.
Однако исторический опыт, в частности индонезийский, свидетельствует и о том, что в борьбе с фашистской угрозой не может быть по-настоящему действенным единство, навязываемое сверху, сковывающее организацию и инициативу трудящихся. Такого сорта «единение» особенно опасно для коммунистов, ибо лишает партию политической самостоятельности, подчиняет бюрократической опеке, а в критический момент – «выдает головой» беспощадному врагу. Антифашистский союз с буржуазными и мелкобуржуазными кругами, особенно правящими, продуктивен лишь при условии обеспечения демократических прав трудящихся и их организаций, максимально возможной защиты социально-экономических прав пролетариата и средних слоев, способности и воли к реальным мерам против главного врага.
<<< Предыдущая глава | Оглавление >>>
1. Ленин В.И. Пролетарская революция и ренегат Каутский /ПСС, т.37, с.271.
2. Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме / ПСС, т. 41, с.15.