8. В параллелограмме сил: Вашингтон – Москва – Пекин – Джакарта…
При всем этом империализм и реакция вряд ли достигли бы своих целей, если бы встретились с единым фронтом социализма и сил национального освобождения. Так и было еще совсем недавно, из чего, несомненно, исходили в политических расчетах как правительство Сукарно, так и КПИ.
Но за считанные месяцы конца 1962 – 1963 гг. международные условия резко изменились к худшему. Карибский кризис завершился соглашением Москвы с Вашингтоном без ведома Кубы. Вскоре хрущевскую «оттепель» подкрепили поставки американского зерна. Все это не могло не поколебать международный престиж СССР.
Самым тяжким следствием стал советско-китайский конфликт. Ответственность за него несут обе стороны, но с более сильной, опытной и зрелой – советской – выше спрос истории.
Москве следовало трезво понимать, что дело не только в националистических моментах политики и идеологии КНР, со стороны недавней полуколонии неизбежных, но требующих выдержки и такта от коммунистов более передовой страны. Причины конфликта лежали значительно глубже. Китай ни в коем случае не мог принять борьбы с «культом личности Сталина», бесцеремонно навязываемой коммунистам всего мира. Китайские трудящиеся были искренне привязаны к Сталину как главе страны, оказавшей им жизненно важную поддержку в нескольких войнах и мирном строительстве; предать такого друга – на Востоке значит непоправимо «потерять лицо». Еще важнее субъективных были причины объективные: уровень развития КНР, близкий СССР 20-х гг., в принципе не допускал отказа от «сталинских» методов управления под угрозой утраты не только социалистической перспективы, но и национальной независимости. После XX съезда КПСС Мао Цзэдун уже бросал призыв «пусть расцветают сто цветов», но этот отдаленный прообраз горбачевского «плюрализма» протянул всего несколько месяцев: в дни фашистского мятежа в Венгрии китайские «нэпманы» вышли на улицы с призывами убивать коммунистов, и цветистый лозунг пришлось срочно дополнять: «кроме ядовитых»…
Столь же неприемлема для китайской нации была хрущевская трактовка мирного сосуществования. В те годы КНР была лишена места в ООН и безопасных границ. Великий народ болезненно ощущал отторжение империализмом Гонконга, Макао и Тайваня; уже пролив много крови в Корее, он воспринимал агрессию США в Индокитае как прямую угрозу. В Москве же претендовали на решение глобальных вопросов главным образом двумя ядерными сверхдержавами, зачастую без учета воли и интересов стран, освободившихся от колониального и полуколониального ига.
КНР не могла не чувствовать глубинную общность с «третьим миром», тем более, что в Индонезии и других странах Юго-Восточной Азии жило много миллионов китайцев. Но с крупнейшей державой «третьего мира» – Индией – ее разделили глубокие противоречия. Власти Дели предоставили укрытие тибетским сепаратистам, и этот классовый конфликт куда более, чем унаследованный от колонизаторов территориальный спор, обусловил две войны в Гималаях 1959-62 гг. Стремление Москвы встать «над схваткой» не могло не обострить советско-китайские коллизии.
Узлом всех этих противоречий и стал «проект» Малайзии. Руководство КНР поддержало Индонезию в борьбе против него. Иную позицию заняли в Кремле. На советских картах север Калимантана по-прежнему заливал британский цвет. СССР не только не признал республику, но и не использовал право вето, чтобы помешать приему Малайзии в ООН хотя бы до того, как свое законное место займет КНР. Отсутствие у СССР до 1967 г. дипотношений с Малайзией вызывалось скорее антикоммунистическими комплексами Куала-Лумпура, чем принципиальностью Москвы. Помимо «логики» советско-китайской ссоры, подобающей скорее гоголевским мещанам, чем великим державам XX века, сказывались уже и «рыночные» интересы. СССР закупал значительную часть каучука Малайзии в ущерб ее главному конкуренту – Индонезии. Так же поступали Югославия, Польша, Чехословакия, Румыния1.
В этих условиях индонезийско-малайзийский конфликт, не достигая поставленных Джакартой целей, облегчал империализму агрессию в Юго-Восточной Азии. Лондон регулярно устраивал «утечки» информации о близкой войне. 23 июля 1964 г. и президент США подписал с малайзийским премьером коммюнике о готовности совместно «защищать свободный мир». В ответ Сукарно 17 августа призвал народ продолжать борьбу с Малайзией, «хотя бы ее поддерживал десяток империалистических держав». Как раз между этими датами 7-й флот США спровоцировал «тонкинский инцидент», положив начало широкой интервенции во Вьетнаме.
Раскол лагеря социализма и мирового коммунистического движения побудил Сукарно сделать ставку на перемещение центра революции в «третий мир». СССР и его союзники больше не включались им в «новые нарождающиеся силы». Индонезия виделась «маяком» глобальной антиимпериалистической борьбы.
Однако зависимость «третьего мира» от империализма оказалась прочнее, чем могло представляться в эйфории распада колониальной системы. Одним из первых симптомов стала волна признаний Малайзии. На Арабском Востоке посланцев этой страны, воевавшей с единоверцами на стороне колонизаторов, «приветствовали в духе подлинного исламского братства»2. Не стала исключением даже насеровская ОАР, вовлеченная в конфликты того же типа в Палестине и Йемене.
У Джакарты оставался один союзник – Пекин. Концепция «новых нарождающихся сил» все больше сводилась к стратегическому союзу с КНР. В Пекине охотно и, вероятно, искренне обещали помощь, но ее реальные масштабы и возможности были ограничены. Зато индонезийская реакция не упустила случая перенацелить бытовой национализм с компрадоров и ростовщиков на китайский народ, а коммунистов изобразить «агентами Пекина». В апреле 1963 г. по столице и другим городам прокатилась волна китайских погромов.
Но пути назад не оставалось. В августе 1964 г. Сукарно назвал себя «товарищем Мао Цзэдуна по оружию», а через два месяца приветствовал испытание китайской атомной бомбы. На конференции неприсоединившихся стран в Каире (октябрь 1964 г.) «бунг Карно» взял слово первым. В речи, недвусмысленно озаглавленной «Эра конфронтации», индонезийский лидер призвал отказаться от неприсоединения и развернуть решительную борьбу против «старых установившихся сил», чтобы создать «новый мир». Не получив поддержки большинства, он отказался подписать декларацию с характеристикой мирного сосуществования как единственного пути к укреплению мира во всем мире.
Считанные дни, если не часы, хмурого октября 1964 г. отделяли каирскую речь Сукарно и атомный взрыв на полигоне Лобнор от Пленума ЦК КПСС, освободившего Никиту Сергеевича от обязанностей «главы партии и правительства». Вряд ли это было случайным совпадением. «Славное десятилетие», как льстецы именовали годы правления Хрущева, исчерпало себя и во внутреннем, и в международном плане, ввергнув мировой социализм, коммунистическое и все антиимпериалистическое движение в глубокий кризис.
Но Индонезии не помогла и смена руководства СССР. Отношения Москвы и Джакарты даже ухудшились. Личные симпатии и популистский стиль, сближавшие Сукарно с Хрущевым, теперь стали, говоря языком нынешних спичрайтеров, контрпродуктивны. Главное же, в Кремле повысился удельный вес «рыночных» мотивов. С 1 января 1965 г. СССР отменил пошлины на продукцию развивающихся стран; одним из основных бенефициаров стала Малайзия3. В Джакарте, как и в Пекине, это не могли не воспринять как участие в экономической подпитке враждебной страны. Индонезия начала свертывать хозяйственные связи с европейскими социалистическими странами. Весной 1965 г. Сукарно публично осудил, заодно с западноевропейским «Общим рынком», и СЭВ, выступив за создание афро-азиатского экономического блока.
Прямым оскорблением как Китая, так и Индонезии стало молчаливое согласие СССР на избрание Малайзии в Совет Безопасности ООН (!). В ответ на это Сукарно 6 января 1965 г. заявил о выходе страны из нее. Импульсивное решение в дальнейшем было интерпретировано как борьба за реформу ООН. Так или иначе, отказ от участия в наиболее представительной международной организации не встретил в мире одобрения. Председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин в специальном послании предостерег, что столь «крайний шаг» был бы использован в ущерб Индонезии и всему антиимпериалистическому лагерю. Лидеры Движения неприсоединения также призвали Сукарно пересмотреть решение. Лишь в Пекине охарактеризовали его отчаянный шаг как «смелый и революционный». Чжоу Эньлай призвал провести в Джакарте конференцию «новых нарождающихся сил» и создать «революционную ООН». Но для большинства людей середины XX в. ООН при всех минусах оставалась детищем антифашистской борьбы; разрыв с нею недолго было ассоциировать с выходом в 1933 г. нацистской Германии и ее партнеров по «оси» из Лиги Наций. Противник получал удобнейший предлог для расправы с неугодной страной.
Только на малайзийском направлении «политика конфронтации», казалось, начинала давать плоды. Федерация переживала кризис из-за обострения противоречий между малайским и этнически китайским капиталом; 9 августа из нее вышел (или был исключен – вопрос спорный) Сингапур. Но это лишь ускорило вытеснение британского влияния в регионе американским.
Международная обстановка в Азии вплотную подошла к грани большой войны. США наращивали оккупационные силы в Южном Вьетнаме, бомбили и обстреливали север страны.
Сукарно заявлял, что «Индонезия и ДРВ находятся на передовой линии борьбы с империализмом»4.
В довершение всего в сентябре 1965 г. вспыхнул военный конфликт между государствами Индостана. КНР и Индонезия поддержали Пакистан. В Джакарте даже объявили долгом «новых нарождающихся сил» участие в войне на его стороне (!). Но логика «враг моего врага – мой друг» в большой политике продуктивна отнюдь не всегда. Как бы ни оценивать тогдашнюю политику Индии, это была неприсоединившаяся страна с буржуазно-демократической конституцией. Пакистаном же правил один из реакционнейших военных режимов – воплощение помещичьей диктатуры, военного деспотизма, исламского клерикализма, звено империалистических блоков СЕАТО и СЕНТО. Поддерживать его – значило лить воду на мельницу тех, кто готовил все это народу Индонезии.
Под стать пакистанскому был и другой «попутчик» Сукарно в «политике конфронтации» – проамериканский режим Филиппин, как нельзя кстати выдвинувший территориальные претензии к Малайзии и даже план конфедерации всех трех государств «малайского мира».
Многолетнее состояние «ни мира, ни войны» – то с сепаратистами, то вокруг Западного Ириана, то с Малайзией, – несло, кроме внешней, и внутреннюю угрозу, усиливая социально-политические позиции милитаристской верхушки. Она была заинтересована в затягивании конфронтации, чего бы это ни стоило стране. Один из генералов даже заявил: пусть каждый год убивают по 70 000 добровольцев, все равно хватит на 300 лет. Не приводя к решительной развязке, в которой активную роль могли бы сыграть массы, затяжные конфликты позволяли «кабирам» в мундирах исподволь милитаризовать всю жизнь страны, формировать и продвигать нужные им кадры. Характерно, что огромными силами, стянутыми для несостоявшегося вторжения на Новую Гвинею, командовал будущий диктатор Сухарто.
Складывалась ситуация, против которой предостерегал В.И. Ленин:
«Надо воевать против революционной фразы, приходится воевать, обязательно воевать, чтобы не сказали о нас когда-нибудь горькой правды: «Революционная фраза о революционной войне погубила революцию»»5.
<<< Предыдущая глава | Следующая глава >>>
Оглавление
1. Колосков Б.Т. Малайзия вчера и сегодня. М.: 1984. С. 246.
2. Там же. С. 239.
3. С января по сентябрь ее товарооборот с СССР составил 231,5 млн. ринггит, причем на малайзийский импорт приходилось всего 9, 2 млн. См.: Колосков Б.Т. Малайзия вчера и сегодня. М.: 1984. С. 246.
4. Цит. по: Капица М.С., Малетин Н.П. С. 235.
5. Ленин В.И. О революционной фразе / ПСС, т. 35, с. 353.