11. Проигранная схватка
Ситуацию, сложившуюся в Индонезии осенью 1965 г., можно охарактеризовать ленинскими словами: «История сделала коренным политическим вопросом сейчас вопрос военный»1. Судьба страны зависела от перевеса вооруженной силы того или иного лагеря в решающий момент.
В антикоммунистических армейских верхах сложилось две группировки. Одну составляли генералы, начавшие службу еще при голландцах, другую – генералы и полковники помоложе, большей частью прошедшие японскую выучку. Лидером первой был Насутион, второй – Сухарто. Обе группы роднил антикоммунизм, обе готовили переворот. Но и разделяло их немало – от карьерного соперничества до идейно-политических различий. Первые склонялись к «третьемирскому» национализму, вторые – к фашизму. Были и противоречия иного свойства: едва вступив на министерский пост, Насутион провел расследование коррупции в военном округе, где командовал полковник Сухарто. Вскрылась неприглядная картина: поборы «на нужды армии», контрабандный бизнес с Таиландом, «деловые» связи с щедрыми на взятки коммерсантами-хуацяо. Насутион едва не отправил коррупционера в отставку, но у того нашлись высокие покровители. Генерал-бизнесмен, ставший к 1965 г. долларовым миллионером, ничего не забыл и не простил.
В сентябре 1965 г. вице-премьер и министр иностранных дел Субандрио, находясь с визитом в Каире, опубликовал письмо в Форин Офис британского посла в Джакарте. В нем говорилось, что Соединенное королевство и США стоят на стороне «совета генералов» во главе с Насутионом и Яни, готовящего свержение Сукарно, и готовы поддержать его совместной интервенцией.
Достоверность «секретного документа» сомнительна. Трудно представить, чтобы в одном заговоре участвовали соперники – Насутион и Яни; о главном средоточии заговора – группе Сухарто – в депеше нет ни слова. Вся история с письмом как две капли воды похожа на действия империалистических разведок в канун трагических событий в СССР 30-х гг. Увы, и в Индонезии 60-х провокация сработала.
Руководство КПИ выступило с заявлением о подготовке «советом генералов» переворота. 20 сентября президент потребовал от Насутиона и Яни объяснений. Разумеется, те заявили, что у военных нет преступных планов. Но тревожная информация продолжала поступать. Сукарно столь мало доверял генералам, что в обход военной иерархии лично дал распоряжения на случай чрезвычайных обстоятельств командиру одного из батальонов полка президентской охраны – полковнику Унтунгу. Тот сформировал из доверенных офицеров группу по предотвращению заговора. В замысел, кроме Субандрио, главкома ВВС Дани и генерала Супарджо, было посвящено несколько руководителей КПИ во главе с Айдитом. Но и члены ЦК, и даже часть Политбюро, а тем более рядовые коммунисты, как и вся страна, оставались в неведении о назревающем столкновении.
29 сентября О. Дани лично сообщил президенту о подготовке «превентивной акции». Нейтрализовать «совет генералов» намечалось в ночь с 30 сентября – годовщины Мадиуна – на 1 октября, праздничную дату КНР. На приеме в Пекине посланцы Сукарно поторопились заявить о ликвидации заговора и даже о том, что обе страны отныне будут праздновать победу в один день.
Вначале все шло по плану: войска Супарджо взяли под контроль президентский дворец и радиостанцию, батальон Унтунга задержал подозреваемых. Но дальше пошли непонятные (или кем-то направляемые из-за кулис?) просчеты. Насутион укрылся в иракском посольстве, пока задерживали его адъютанта, необычайно похожего на шефа (надо полагать, специально подобранного двойника). Шестерых генералов доставили на базу ВВС; но там они, вместо того чтобы остаться под стражей для следствия или хотя бы в качестве заложников, были при неясных обстоятельствах убиты. Главное же –остался не только на свободе, но и на ключевом посту командующего КОСТРАД генерал Сухарто. Именно он был более всех заинтересован в устранении старших генералов как своих служебных и политических соперников. Надо полагать, «контрзаговорщики», памятуя о переговорах Сухарто с мадиунскими повстанцами и его вражде с «советом генералов», надеялись найти с ним общий язык. Возможно, у них не хватало сил для одновременного разгрома обеих враждебных группировок. Так или иначе, игнорирование «деловой» карьеры Сухарто, делавшей его подлинным лидером «кабиров», как и его связей с США и Малайзией, ничем нельзя оправдать.
Утром 1 октября радио сообщило о выступлении «Движения 30 сентября» против руководимой ЦРУ контрреволюции, активизировавшейся на фоне ухудшения здоровья президента. Подчеркивая, что Сукарно в безопасности, Унтунг призвал военных последовать примеру. Омар Дани поддержал «Движение».
Но тем же утром командование сухопутными войсками принял Сухарто, а Насутион поручил ему подавить «мятеж». Было объявлено военное положение, реальная власть целиком перешла к командующим округами. Сукарно укрылся на авиабазе, где проходили военное обучение молодые коммунисты. Туда же прибыли командующие ВВС и ВМФ, а также часть руководства КПИ во главе с Айдитом. Казалось бы, готовый штаб восстания. Однако президент отказался поддержать какую-либо сторону, призвав лишь прекратить кровопролитие и… свернуть «Движение».
Со своей стороны, участники «Движения», подтвердив президентские полномочия «великого вождя революции», распустили его кабинет, а правительственную власть до всеобщих выборов вручили военно-гражданскому Революционному совету во главе с Унтунгом. В Ревсовет включили командующих ВВС и ВМФ, двоих вице-премьеров, представителей КПИ и других партий. Первые его декреты, ставшие и последними, имели военно-административный характер, не предусматривая никаких социально-экономических мер, способных снискать поддержку народных масс.
«Движение» не предпринимало активных действий, вновь подтверждая, что «оборона есть смерть вооруженного восстания». Теряло оно и необходимый для победы «моральный перевес»2. Не видя перспективы, войска «Движения» стали переходить на сторону «законной власти». К вечеру 1 октября силы Сухарто и Насутиона установили контроль над столицей.
Доныне распространена «версия» организаторов геноцида, будто они «защищались» от насильственного переворота, подготовленного коммунистами. Поверить в нее можно, лишь приняв руководителей старейшей в Азии компартии за клинических безумцев или самоубийц. Достаточно лишь сопоставить «события 30 сентября» с известными каждому грамотному коммунисту ленинскими принципами отношения к восстанию как к искусству:
1.«Никогда не играть с восстанием, а, начиная его, знать твердо, что надо идти до конца.
2.Необходимо собрать большой перевес сил в решающем месте, в решающий момент...
3.Раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление...
4.Надо стараться захватить врасплох неприятеля…
5.Надо добиваться ежедневно хоть маленьких успехов (можно сказать: ежечасно, если дело идет об одном городе), поддерживая, во что бы то ни стало, «моральный перевес»»3.
Очевидно, что все эти требования в данном случае были проигнорированы. Представить такую степень некомпетентности (и/или подконтрольности провокаторам) кадров, получивших в юности коминтерновскую закалку, невозможно. Убедителен лишь один вывод: восстания КПИ не готовила и не начинала. Очевидно, ее руководители, вместе с Сукарно и лидерами КПК, ориентировались не на революционное решение вопроса о власти, а на политический компромисс. Находя соотношение сил недостаточно благоприятным, они до последнего момента рассчитывали уклониться от решительного боя посредством очередной «передвижки власти» в верхах.
Таким образом, главная беда состояла не в переоценке, а в недооценке зрелости революционной ситуации. Между тем, одна из ее черт выражается ленинским: «Нельзя ждать! Можно потерять все!» Даже сильная партия не может бесконечно оттягивать развязку назревшего кризиса: в наэлектризованной атмосфере рано или поздно произойдет «разряд». В высшем руководстве и/или «силовых структурах» найдется группа лиц, которая по тем или иным мотивам (нетерпения, отчаяния, провокации) попытается нанести врагу удар, не опираясь на массовую организацию и не умея «отнестись к восстанию, как к искусству»4.
Партия, поставленная перед фактом импровизированного выступления, всегда рискует многим. В подобном случае Ленин даже находил возможным, «не греша против истины, поставить вопрос так: правильнее было бы взять власть, ибо иначе все равно враги обвинят нас в восстании и расправятся, как с повстанцами». Для лета 1917 г. он все же признавал решающей неполную зрелость «объективных условий для победы»5. Но в России и после июльской неудачи время продолжало работать на пролетариат, сохранивший классовую организацию: Советы и, главное, большевистскую партию, закаленную недавним подпольем. Советскую организацию имели и крестьянство, и массы солдат и матросов. Иное дело – Индонезия, где рабочие, сельский пролетариат и передовая часть крестьянства были политически представлены не Советами, а легальными массовыми организациями, работавшими под руководством легальной массовой КПИ, а также левым меньшинством вооруженных сил. История не раз показывала, что организация такого типа, непобедимая при «мирном» ходе политической борьбы, обречена на разгром, если будет поставлена перед фактом вооруженной схватки за власть и окажется к ней не готова.
Коммунистам и их союзникам поистине нечего было терять. Убедившись, что столкновение неизбежно, следовало, по предоктябрьскому совету Ленина, всю свою политическую армию «двинуть на заводы и в казармы: там ее место, там нерв жизни, там источник спасения революции»6. В Индонезии, как ранее в России и Китае, имелась объективная возможность «отвоевать» у врага большую часть его социальной базы, провозгласив аграрную реформу, противопоставив коррупции и саботажу рабочий контроль, предложив вместо бесперспективного состояния «ни мира, ни войны» демократический мир либо, в крайнем случае, антиимпериалистическую отечественную войну. Но эта возможность открывалась не уклонением от схватки за власть, а победой в ней. К сложившейся ситуации можно отнести ленинские слова: «Перед нами – исключительные выгоды положения, когда только наша победа в восстании положит конец измучившим народ колебаниям, этой самой мучительной вещи на свете; когда только наша победа в восстании даст крестьянству землю немедленно; когда только наша победа в восстании сорвет игру с сепаратным миром против революции»7.
В то же время для индонезийских коммунистов было особенно актуально ленинское предостережение: «В революционное время недостаточно выявить «волю большинства», – нет, надо оказаться сильнее в решающий момент в решающем месте, надо победить… Мы видим бесчисленные примеры тому, как более организованное, более сознательное, лучше вооруженное меньшинство навязывало свою волю большинству, побеждало его»8.
Почему в ключевой момент партия не смогла проявить политической воли? Едва ли дело в психологической неготовности коммунистов и организованных трудящихся к решающему бою: как ход предшествующих событий, так и чудовищность репрессий врага убеждают нас в обратном. Видимо, сказались факторы, массам не известные, действовавшие именно на политическое руководство.
Важнейшим из них представляется раскол мирового социализма, лишивший руководство КПИ уверенности в его поддержке в критический момент. Тот факт, что в начале советско-китайского конфликта КПИ приняла сторону Пекина, определялся прежде всего внутренними условиями Индонезии, приближавшейся к решающей схватке за власть. Навязываемые из Москвы большинству компартий установки «мирного пути» этим условиям никак не отвечали. Пекин хотя бы в принципе призывал к революционному завоеванию власти, но его концепция «народной войны» также не отвечала индонезийским условиям, а абсолютизация китайского опыта блокирования коммунистов с «национальной буржуазией» побуждала к поискам компромиссов в любой ситуации.
Перехваченная (или умело подброшенная) депеша в Форин Офис давала понять: в случае гражданской войны последует интервенция. Осенью 1965 г. это выглядело правдоподобно: подобное только что произошло в Южном Вьетнаме, Доминиканской Республике и Конго. Конечно, далеко не факт, что Вашингтон, увязший во вьетнамской трясине, решился бы на новую масштабную авантюру; Лондону в одиночку это было вовсе не по силам. И все же лидеры КПИ и их союзники не могли не задаваться вопросом: что если превосходящие силы агрессоров уничтожат революционные ВВС и ВМФ, блокируют 70-миллионную Яву? Что ждет тогда Индонезию? Бомбежки и голод при бесперебойном снабжении контрреволюционеров? А к чему это подтолкнет весь мир? К фашистским переворотам в ведущих империалистических столицах? К региональной войне с вовлечением социалистических стран и угрозой всепланетной термоядерной катастрофы? Соблазну «политического решения», предотвращающего гражданскую войну, трудно было противостоять. Сильная сторона коммунистов – ответственность за судьбы своего народа и всего человечества – при известных условиях, как и все на свете, может обернуться своей противоположностью…
<<< Предыдущая глава | Следующая глава >>>
Оглавление
1. Ленин В.И. 34, 264
2. Ленин В.И. Советы постороннего / ПСС, т. 34, с 383.
3. Ленин В.И. Советы постороннего / ПСС, т. 34, с 383.
4. Даже в России 1917 г. Ленин отмечал случай, похожий на «события 30 сентября»: к апрельскому выступлению петроградских рабочих, кроме большевистской партии, «примкнул совершенно независимо от нее покойный Линде, выведший на улицу 30 000 вооруженных солдат, готовых арестовать правительство» (34, 216). Сходную ситуацию выявил и июльский кризис.
5. Ленин В.И. Марксизм и восстание /ПСС, т. 34, с. 243.
6. Там же, с. 247.
7. Там же, с. 245.
8. Ленин В.И. О конституционных иллюзиях / ПСС, т. 34, с. 40.