10. Перед взрывом
Все указывает на то, что пять лет президентского правления, особенно последние два года, стали временем формирования «общенационального (и эксплуатируемых и эксплуататоров затрагивающего) кризиса»1.
Революционно-антиимпериалистические атрибуты режима Сукарно становились категорически неприемлемыми как для иностранных монополий и выполнявших их волю западных правительств, так и для местных эксплуататорских классов. Этот факт вскоре обрел политическое выражение. Запрещенные, но не слишком преследуемые Машуми и СПИ объявили себя «естественными союзниками армии», если та свергнет президента. Более дальновидные из правых предпочли сделать «ход конем» – приватизировать сам культ «отца нации». В сентябре 1964 г. они создали «Общество защиты сукарноизма», поставившее целью отграничить его учение от «всех форм коммунистического мышления». Но президент, подтвердив союз с КПИ, запретил и общество своей «защиты», и вообще всякую интерпретацию своего учения. В апреле 1965 г. по его настоянию ВНКК наложил запрет на пропаганду против национализма, религии и коммунизма (!). Тем не менее, «Нахдатул Улама» и другие мусульманские организации открыто примкнули к антикоммунистическому фронту.
Правые военные начали выстраивать систему институтов своей диктатуры. Центром выступало Командование стратегического резерва (КОСТРАД) во главе с Сухарто. Официально его задачей считалась оборона Явы, но на деле оно уже готовило переворот и массовый террор. Власть на местах явочным порядком переходила к командующим военными округами.
Начал формироваться корпоративизм фашистского типа. В 1964 г. организационно оформилась система «функциональных групп», по сути альтернативная политическим партиям и народному фронту НАСАКОМ. 97 общественных организаций подчинили Объединенному секретариату функциональных групп, создав основу будущей «партии власти».
Готовя условия для установления диктатуры и подавления всех попыток сопротивления, милитаристы сосредоточили главные усилия в деревне. Со времен ЧП армейские командиры заправляли всеми сельскими делами: смещали и назначали старост, обучали администраторов. Вскоре армейская верхушка решилась, по выражению американского журналиста, «вступить в соревнование с КПИ на поприще работы с массами»2. Насутион поручил части армии, освободившейся после ирианского конфликта, «гражданскую миссию», назвав ее «Операцией Труд». Эти военные вместе с крестьянами поднимали целину, строили и ремонтировали жилье, школы, медпункты, дороги, каналы и плотины, раздавали крестьянам продукты и семена, учили грамоте, очистке воды. На фоне затягивания аграрной реформы «гражданская миссия» армии привлекала многих крестьян. Полезные дела сопровождались пропагандистской обработкой как солдат, так и крестьян в духе антикоммунизма.
В соответствии с доктриной Насутиона, «гражданская» деятельность военных увязывалась с подготовкой «обороны страны» армией совместно с крестьянами, как в войну с голландцами. Но на сей раз «враг» был не внешним, а внутренним. Деревню готовили не столько к войне, сколько к массовому террору. Вооруженные свиты землевладельцев, отряды религиозных фанатиков и банды уголовников сводились в систему погромно-террористических формирований. Подобные им в Латинской Америке через несколько лет станут известны, по названию одного из них, как «эскадроны смерти».
Лавирование режима между антагонистическими социально-классовыми блоками исчерпало себя, подведя вплотную к переходу всей полноты власти в руки одного из них. Разрешить общенациональный кризис могла либо революционно-демократическая диктатура трудящихся при гегемонии пролетариата, которая открыла бы стране социалистическую перспективу, либо реакционная диктатура эксплуататорских классов при гегемонии «кабиров» в мундире.
Конкретно-историческое своеобразие ситуации состояло в том, что вопрос о власти встал в повестку дня при наличии «смычки» главной революционной силы с лидером, официально возглавлявшим существующую власть. Уже посмертно руководителей КПИ нередко критиковали за слишком тесные отношения с Сукарно. Так, в «Обращении марксистско-ленинской группы КПИ» заявлялось, что «партия питала все большие иллюзии в отношении президента, что лишало ее свободы и вело к приведению политики и теории партии в соответствие с политикой и теорией Бунга Карно»3. В этом виделся отход от положения программы партии о сохранении идейно-политической независимости.
Безусловно, для легальной партии рабочего класса одной из величайших опасностей является врастание в систему буржуазной власти. Эта истина многократно доказана опытом более чем столетия. Вместе с тем, чтобы не впасть в заблуждение, необходимо рассматривать вопрос конкретно-исторически. Специфика Индонезии конца 50-х – первой половины 60-х гг. заключалась в том, что власть, в которую, в известном смысле, «врастала» КПИ, не была монолитной буржуазной властью. Это был особый вариант революционно-демократической диктатуры мелкобуржуазно-крестьянского блока, переплетавшейся (как и в России первой половины 1917 г.) с диктатурой буржуазии. Можно сожалеть, что это переплетение не характеризовалось выраженной гегемонией пролетариата, не создало рабоче-крестьянской демократии типа Советов. Но такова оказалась объективная реальность. Конечно, было бы лучше отделить политический союз от «врастания» партии во власть, избежать приведения ее идеологии к общему знаменателю с официальной. Но при господстве патерналистских традиций это, как показывает опыт многих стран, практически невозможно.
Что оставалось делать коммунистам? Позволить, как в дни Мадиуна, столкнуть себя с лагерем Сукарно? Это значило бы самим изолировать себя от масс «мархаэнов», боготворивших вождя. Именно этого ждали индонезийские корниловы и их вашингтонские кураторы. Тогда с КПИ покончили бы намного раньше, получив максимальный антикоммунистический резонанс мирового масштаба.
В реальности авторитет и даже культ Сукарно сыграли двойственную роль. С одной стороны, вынужденное согласие с ним во многом сковывало партию. Но, с другой стороны, можно было эту все еще мощную силу обратить не против себя, а против врага, вновь поддержав «бунга Карно» в момент реакционного мятежа. Таков был едва ли не единственный шанс повести за собой большинство полупролетарских и максимально возможную часть мелкобуржуазных масс, добиться в решающем пункте перевеса сил. Вообразим разгром корниловщины, представив вместо Керенского фигуру, подобную Сунь Ятсену…
К концу правления у Сукарно по существу не осталось организованной опоры кроме КПИ. 45-летие партии отмечалось как национальный праздник; рядом с государственными флагами реяли знамена с серпом и молотом. На митинге Айдит заявил, что «между КПИ и Сукарно существует ясная и законная связь». Президент в свою очередь назвал КПИ «мощным фактором в деле завершения революции», призвав «все время идти вперед и не отступать»4.
Между президентом, выступавшим в блоке с компартией, и «кабирами», чью основную силу составляло ядро генералитета, завязалась непримиримая схватка. «Бунг Карно» взял на вооружение лозунг коммунистов: «Сокрушим экономическую династию». Было дано указание применять против «расхитителей» меры вплоть до расстрела. Сукарно добился от руководства НПИ и других партий НАСАКОМ исключения правых группировок и сближения с КПИ.
В декабре 1964 г. «Партия неимущего люда» («Мурба») – небольшая группировка «национально-социалистического» толка, основанная Тан Малакой, – выступила в той же провокационной роли, что в 1948-м: обвинила коммунистов в подготовке переворота. По требованию КПИ президент запретил «Мурбу». Однако весь штат ее газеты просто переместился в армейскую типографию.
Столкновение неумолимо приближалось. В августе 1965 г. президент публично присоединился к призыву ЦК КПИ «усилить революционное наступление». Верховный прокурор сообщил, что правосудие готово к ликвидации «кабиров». В сентябре левые несколько раз выходили на улицы Джакарты под лозунгом: «Смерть кабирам!» 8-9 сентября демонстранты-коммунисты осаждали консульство США в Сурабае. 14 сентября Айдит призвал партию к бдительности. Наконец, 30 сентября Народная молодежь и Союз женщин организовали в Джакарте массовую демонстрацию против инфляции и экономического кризиса. А накануне на студенческом митинге президент открыто призвал «раздавить генералов, которые стали защитниками контрреволюционных элементов»5.
Если это не революционная ситуация, то что следует считать ею?
Другой вопрос, что «не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь из такой ситуации, когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные…»6 Конкретизируя это важнейшее положение, Ленин подчеркивал: «С одним авангардом победить нельзя». Для победы необходимо, чтобы не только пролетариат, но и «действительно широкие массы трудящихся и угнетенных капиталом» на основе собственного опыта пришли к «позиции либо прямой поддержки авангарда, либо, по крайней мере, благожелательного нейтралитета по отношению к нему и полной неспособности поддерживать его противника». Однако применительно к реальной истории Ленин делал существенную оговорку: революционному классу приходится доделывать «после завоевания политической власти, иногда с большим риском и огромной опасностью, то, что он не доделал до этого завоевания»7.
Зловещая тенденция, подготовившая участие мелкой и средней буржуазии Индонезии в расправе с коммунистами, обозначилась еще до переворота. Сверху она проявлялась в переходе мелкобуржуазных партий от партнерства с КПИ к ярому антикоммунизму, снизу – в восприимчивости деревни к идеологической обработке со стороны милитаристов. Такого масштаба сдвиги в социальных настроениях невозможно объяснить лишь субъективными просчетами левых сил и умелой работой классового противника; у них не может не быть объективных причин. Международный опыт предостерегает от идеализации антиимпериалистического национализма средней и мелкой буржуазии, который по существу консервативен и всегда несет в себе возможность реакции. Эта возможность превращается в действительность, когда организованный пролетариат добивается успехов в борьбе за свои права. Мелкое производство, особенно в зависимых странах, экономически не может себе позволить ни 8-часового рабочего дня, ни социальных пособий, ни других мер, к которым классовая борьба пролетариев принуждает крупный капитал. Средний буржуа выдерживает давление монополий лишь ценой выжимания всех соков из своих работников, мелкий – из себя самого и членов своей семьи. Поэтому средняя буржуазия готова терпеть организацию рабочих, пока та лишь ослабляет угрозу экспроприации ее самой крупным капиталом, но становится злейшим врагом пролетариата, едва почувствует «дурной пример» для своих наемных работников. С мелкобуржуазными массами среднюю буржуазию и кулачество сближает не только приверженность частной собственности, но и враждебность всему, что колеблет устои патриархальной семьи и рассеивает мрак религиозного мракобесия, освящающего эксплуатацию, подчас полурабскую, внутри и вне семьи. Закономерно, что особую ненависть клерикально-милитаристской реакции коммунисты Индонезии, как и многих других стран, снискали организацией молодежи и женщин, защитой светского просвещения и науки.
Настроения обскурантизма, всегда дремлющие в мелкобуржуазном сознании, усиливаются в условиях экономического и политического кризиса, бьющего по мелкой и средней буржуазии в первую очередь. В Индонезии ситуация отягощалась тем, что мелкобуржуазные массы, разочаровываясь в системе «направляемой демократии», воспринимали компартию как ее часть. Вину за бесхозяйственность и коррупцию «кабиры» ловко перекладывали с себя на коммунистов. Особенно восприимчива к демагогии оказалась учащаяся молодежь из мелкобуржуазной среды, рассчитывавшая на карьеру, но в условиях кризиса не видевшая для себя перспектив. Копившееся озлобление главные виновники кризиса умело обращали против коммунистов.
В отличие от России 1917 г., Китая и Вьетнама 40-х, Кубы конца 50-х гг., пролетариат и крестьянство Индонезии не обладали своей военной организацией и оружием. Армия не представляла собой вооруженного народа и не была дезорганизована военным поражением. Соотношение военно-политических сил имело черты сходства с испанским лета 1936 г. В обеих странах назревал военно-фашистский мятеж против правительства Народного фронта; и там и здесь верность республике сохраняли ВВС и ВМФ, а на стороне ее врагов оказалось большинство сухопутной армии (по утверждению Насутиона, лишь 10% армейских офицеров симпатизировало коммунистам). В свое время Энгельс и Ленин считали правильным при подобных условиях не начинать восстания, а выждать, пока противник «выстрелит первым», нарушит собственную легальность. Именно так произошло в Испании (да и в России в момент корниловщины). Однако с тех пор данный вариант «активной обороны» революционных сил не удалось повторить нигде. Видимо, это объясняется, во-первых, большей силой и сплоченностью реакционного ядра армии (в России ослабленного затяжной войной, а в Испании, наоборот, длительным отсутствием серьезных войн); во-вторых, усилением международных факторов классовой борьбы. Интервенция, начинающаяся практически сразу (а не спустя месяцы, как в России, или недели, как в Испании), или даже угроза такой интервенции склоняет чашу весов в пользу контрреволюции. Перед глазами был опыт Гватемалы (июнь 1954 г.), Аргентины (сентябрь 1955 г.), Ирака (февраль 1963 г.), Бразилии (март-апрель 1964 г.), Алжира (июнь 1965 г.). «Стрелявшие первыми» везде выходили победителями…
Изменить неблагоприятное соотношение сил руководители КПИ рассчитывали двумя путями, уже известными истории.
Одним было создание народного ополчения. В начале 1965 г. Айдит предложил вооружить рабочих и крестьян «в целях борьбы с Малайзией». Сукарно также обещал «в случае необходимости» вооружить народ. Чжоу Эньлай предлагал поставить 100 тыс. винтовок для ополчения. Однако из четверых командующих видами вооруженных сил только О. Дани согласился на вооружение народа. На авиабазе близ Джакарты начали проходить военную подготовку две тысячи бойцов «Народной молодежи». Но этого было мало для сопротивления назревавшему перевороту.
Другим противовесом «кабирам» в мундирах должно было стать введение в армии своего рода института политкомиссаров. Коммунисты не претендовали на монополию: Айдит предложил всем партиям НАСАКОМ создать комиссии, которые направляли бы деятельность вооруженных сил совместно с командующими. Но снова один О. Дани пошел навстречу – даже ввел в летных училищах курс марксистской теории. Остальные командующие категорически заявили: «Комиссары в армии не нужны».
Доверяя О. Дани, Сукарно назначил его главой объединенного командования на малайзийском направлении. Но армейская верхушка, ранее толкавшая страну к войне, уже развернулась «кругом»: продолжение конфронтации теперь грозило ей самым опасным – демократизацией вооруженных сил. С конца 1964 г. Сухарто поддерживал тайные контакты с малайзийскими военными.
Объективный характер массовой базы контрреволюции показывает, что в данной конкретной ситуации было бесполезно, хуже того – гибельно ожидать более благоприятного соотношения сил. Предотвратить катастрофу можно было только одним путем – использовав все шансы на вступление революции в новый, народно-демократический этап, открывающий как пролетарским, так и мелкохозяйским массам зримую перспективу лучшей жизни.
<<< Предыдущая глава | Следующая глава >>>
Оглавление
1. Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме / ПСС, т. 41. С. 70.
2. Цит. по: Мирский Г.Г. С. 109.
3. Цит. по: Капица М.С., Малетин Н.П. С. 244.
4. См. там же, с. 243-244.
5. Цит. по: Капица М.С., Малетин Н.П. С. 248.
6. Ленин В.И. Крах II Интернационала / ПСС, т. 26, с. 219. 34, 264
7. Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме /ПСС, т. 41. С. 77-78, 81.