За последние дни в Испании резко обострилась внутриполитическая ситуация. Буржуазные политики и масс-медиа пытаются свести дело к конфликту между автономным правительством Каталонии, вынесшим на референдум вопрос о независимости, и центральными властями Мадрида, которые объявили голосование незаконным и стали на путь применения силы. Мало кто знает, что данный конфликт, при всей его остроте, – лишь верхушка айсберга. Скрытая его часть – это переплетение застарелых общественно-классовых противоречий, которые и породили политическое землетрясение с последствиями, выходящими далеко за пределы страны.
Каталония – самый индустриально развитый регион Испании (1/3 ВВП), один из старейших очагов развития национальной культуры и классовой борьбы трудящихся. Еще в XV веке ее народ революционным путем добился ликвидации крепостничества, что сыграло решающую роль в объединении Испании с сохранением за каталонцами и басками старинных вольностей – «фуэрос». Традиционное самоуправление было уничтожено в XVIII-XIX вв. монархией Бурбонов в интересах господствующих классов кастильской нации, опасавшихся конкурентов и примера непокорности народа. Во всех шести испанских революциях 1808-1931 г. активно участвовала Каталония. В 1909 г. ее пролетариат восстал против монархо-клерикального режима, а в Национально-революционной войне 1936-39 гг. отстаивал республику, вновь предоставившую ей самоуправление. Много раз в истории результат борьбы в Каталонии предопределял ее исход во всей Испании; так случилось и в феврале 1939 г., когда падение красной Барселоны предрешило гибель Второй республики.
За поражением республиканцев последовали 36 лет диктатуры генерала Франсиско Франко, опиравшейся на поддержку сначала «оси» фашистских держав, а затем – американо-натовского империализма. «Каудильо» (испанский аналог немецкого слова «фюрер») лишил многонациональный народ всех прав, дойдя до запрета каталонского и баскского языков. Диктатор оставил Испанию, по его словам, «хорошо связанной», позаботившись о реставрации после себя монархии Бурбонов.
В 1978 г. буржуазные партии согласовали с лидерами социалистов и «еврокоммунистов» известный «пакт Монклоа», прикрыв фиговым листком монархической конституции режим типа латиноамериканской «диктабланды» – «мягкой диктатуры». Под нажимом франкистского командования вооруженных сил в конституцию было включено положение о «единой и неделимой Испании», исключившее любую форму национального самоопределения. Национальным регионам предложили ограниченную территориальную автономию; при этом каталонский этнос разделили на три области: собственно Каталонию, Валенсию и Балеарские острова.
На четыре десятилетия власть поделили две партии, названия которых далеки от их сущности: неофранкистская Народная партия (НП) и правореформистская Испанская социалистическая рабочая партия (ИСРП); младшими партнерами выступали буржуазные националисты Каталонии и Страны Басков, правившие в своих регионах. Безраздельное господство этого блока сопровождалось репрессиями против рабочих организаций, затяжным кровопролитием в Стране Басков, попыткой военно-фашистского переворота 1981 г. Все это не помешало приему «демократической» Испании в НАТО и Евросоюз. Со времен Франко в стране остаются военные базы США, выступающие гарантией «статус-кво».
В интересах ЕС и в целом транснационального капитала стране была навязана ликвидация многих отраслей индустрии и сельского хозяйства, что привело к рекордной в Европе безработице. Рабочее движение было надолго ослаблено. На страну повесили неоплатный внешний долг, превышающий годовой ВВП. Все структуры режима – королевский дом, армия и полиция, центральные и региональные «партии власти», реформистские профсоюзы – погрязли в коррупционных скандалах. Страна была втянута в интервенции НАТО далеко от своих рубежей и стала мишенью террористов.
Под влиянием латиноамериканского «левого поворота» в Испании с 2011 г. активизировались выступления молодежи. Возникшее в их ходе движение PODEMOS – «МЫ МОЖЕМ» – сблизилось с левой оппозицией, что позволило нарушить двухпартийную политическую монополию и завоевать ряд местных органов власти, в том числе в Барселоне и других городах Каталонии. Впервые за много десятилетий оживилось республиканское движение. Однако левым не удалось добиться власти. Большинство электората избегало перемен, страшась потрясений типа латиноамериканских, конфликта с ЕС, терроризма и гражданской войны. По этой же причине баскская герилья была вынуждена прекратить вооруженную борьбу.
Правительство НП во главе с М. Рахоем, удержавшись у власти с помощью других правых партий, приступило к новой волне неолиберальных мер, грозящих в первую очередь каталонской экономике. Столь же правому правительству каталонской автономии осталось одно – направить неизбежное недовольство в националистическое русло.
До последнего времени в сравнительно зажиточной Каталонии, где население, как в любом индустриальном крае, этнически смешанное, мало кто требовал отделения от Испании. Даже националисты добивались лишь расширения автономии, рассчитывая проводить те же «реформы», но в собственных интересах. Однако их автономный статут 2006 г., получив одобрение не только регионального, но и центрального парламента (!), был заблокирован судебной властью. То же произошло с последним их резервом – референдумом о самоопределении. Если бы Мадрид его разрешил, как британские консерваторы в 2014 г. – референдум в Шотландии, большинство проголосовало бы против отделения. Но команда М. Рахоя отвергла все компромиссы. Ее непримиримость, подкрепляемая полицейским насилием, склонила на сторону референдума многих из тех, кто стоял за единое, но демократическое государство. Не за отделение, но за право народа решать свою судьбу выступали под республиканскими и автономистскими флагами десятки тысяч людей в Каталонии, Валенсии, Балеарах, Стране Басков, Мадриде.
По существу, в Испании возник конституционный конфликт. Дело не только в том, что центральная власть сама не прочь поднять волну национализма, только великодержавного. Она связана по рукам и ногам институционально оформленной волей большинства господствующего класса, как испанского, так и международного.
В отличие от ряда других стран, в Испании конституция 1978 г. категорически запрещает вообще как-либо затрагивать ее «единство и неделимость». В свете этого становится понятнее, почему многоопытный правящий класс Британии, где монархи давно «царствуют, но не правят», предпочитает обходиться без писаной конституции – так, не связывая себе рук, гораздо удобнее выходить из затруднительных ситуаций.
В Испании же за идеологией «единой и неделимой» державы тянется длинный шлейф из прошлого. Века Реконкисты надолго закрепили на Пиренеях «военно-демократические» традиции строительства государственных институтов «снизу», на основе межобщинного согласия. Иерархию «республик» (в еще античном смысле «общего дела») возглавлял монарх, но он должен был постоянно учитывать волю всех подвластных земель, причем в средневековой Испании – не одной феодальной знати, но и рыцарей-идальго, горожан и свободных крестьян, представляемых старейшими в Европе сословно-представительными институтами. В этом контексте баски, галисийцы и каталонцы исторически вправе рассматривать себя наравне с кастильцами в качестве учредителей испанского государства. Однако с тех пор, как в 1714 г. волей французского «короля-солнца» Людовика XIV стране был навязан абсолютизм во главе с ветвью династии Бурбонов, царствующий дом основывал свою сомнительную легитимность на насильственной замене «республиканского» самоуправления бюрократическим централизмом. Затем буржуазные революции связали понятие «республика» с отрицанием самого института монархии. Неудивительно, что подавление обеих испанских республик (в современном смысле), установление франкистской диктатуры и реставрация ею бурбонской монархии всецело базировались на почти религиозном, под стать российскому «Белому делу», почитании догмы «неделимости».
В свете всего этого разрешить каталонцам референдум о самоопределении, независимо от его последующих результатов, значило бы дезавуировать конституцию 1978 г., признать сувереном многонациональный народ и лишить легитимности сам институт монархии – короче, обрушить всю обветшалую конструкцию постфранкистского режима. Неизбежно встал бы вопрос о республике, для буржуа и обывателей поныне остающейся синонимом то ли «коммунизма», то ли «анархии», то ли гражданской войны, а скорее, всего этого вместе. По иронии истории, когда каталонские правые в своих не признанных центром бюллетенях поставили вопрос о независимом государстве с республиканской формой правления, произошло то, о чем писал в свое время Ф. Энгельс: логика противостояния подвела ультраконсервативный режим к мерам по сути революционным.
Необходимо также иметь в виду, что серьезных перемен в Испании не желают в Брюсселе и Вашингтоне. Там не могут не понимать, что ни автономная или даже суверенная Республика Каталония, ни Федеративная Республика Испания не грозили бы сегодня пролетарской диктатурой. Но центры транснационального капитала не намерены терпеть никаких барьеров на пути демонтажа «социального государства», навязанного капитализму пролетарскими революциями прошлого века. Автономия, независимость, республика – да еще поддержанные массовыми демонстрациями, сопротивлением насилию полиции, наконец, всеобщей забастовкой, – какой пример для профсоюзов соседней Франции, бастующих против макроновских антирабочих декретов, для жителей ее же «заморских территорий», для Северной Ирландии и Пуэрто-Рико, палестинцев и курдов, да мало ли для кого!
Ситуация намеренно загоняется в опасный тупик. Хранители традиций каудильо, ранее во всем полагавшиеся на НП, теперь не только зигуют на митингах, но и избивают своих оппонентов. Если же власти введут чрезвычайное положение, то едва ли оно ограничится Испанией. Есть уже пример Турции, где чрезвычайные меры после прошлогодней попытки переворота вызвали в странах Евросоюза труднопреодолимый протест против ее приема. Но Испания давно в ЕС, и не в качестве пристяжной, а как один из ключевых членов. Значит, партнерам по Евросоюзу придется или образумить мадридских правых, побудить их к переговорам, не допустить чрезвычайщины, – или самим пойти по тому же пути.
К первому варианту, похоже, склоняются испанская ИСРП и другие социал-демократы. Только где они были, пока не клюнул «жареный петух»? Теперь, на фоне французских и иных событий, такой вариант пахнет «левым поворотом» во всей Европе. Могут ли это допустить власти той же Франции или Германии, где последние выборы ознаменовались крупной неудачей социал-демократии и общим сдвигом вправо, – вопрос риторический. Вот Евросоюз и отделывается ссылками на «внутренние дела» – много ли он о них вспоминал применительно к Украине или Греции? А Трамп, принимая Рахоя в Белом доме, о Каталонии говорил не очень внятно, зато не преминул добиваться совместных действий против Венесуэлы.
В происходящем есть и российский вектор. Все последние годы власти РФ, столкнувшись с давлением Запада по Крыму и Донбассу, упорно не желали принять протягиваемую им руку европейских левых и искали поддержки у правых националистов, даже с коричневым оттенком. Накануне последних испанских выборов, 22 июня (!) прошлого года, в Кремле принимали лидера НП Х.М. Аснара – того самого, кто в 2004 г. пытался свалить мадридский теракт на басков, а после разоблачения и бесславной отставки «курирует» кубинскую, венесуэльскую и прочую контру. Обмениваясь рукопожатиями с данным деятелем, давно не занимающим государственных постов, официальная Москва объективно способствовала созданию на Пиренеях нынешней ситуации. И теперь, не сделав как минимум приличествующей паузы, поспешает за западными партнерами, удостаиваясь благодарности «друзей» из Мадрида. Не останавливает даже то, что априорное отрицание легитимности референдума о самоопределении, назначенного автономной властью вопреки запрету центральной, подрывает международно-правовую базу возвращения Крыма, не говоря о правах республик Донбасса. И это – накануне столетнего юбилея Великого Октября, первым введшего в международное право принцип самоопределения наций. Видимо, антикоммунизм и антисоветизм «обязывают»!
Какова должна быть в этой ситуации позиция социалистического интернационализма? Полагаю, что мы не можем быть ни на стороне буржуазных национал-сепаратистов, способных поджечь мир в расчете изжарить себе яичницу; ни на стороне фашиствующих шовинистов, пытающихся склеить обломки империи кровью безоружного народа. При прочих равных условиях у крупного государства всегда будут объективные преимущества перед мелким, и мало кто захочет отделяться, если горе-власть сама не сделает совместную жизнь народов невыносимой. Но на чем мы должны настаивать всегда и при любых обстоятельствах – это на праве наций на самоопределение.
Право это предполагает как возможность отделения, так и возможность объединения – но и то и другое на последовательно демократической основе, волей большинства нации и не иначе. Под нацией в данном контексте следует понимать всех граждан, проживших на данной территории определенное время (какое – надо решать конкретно). Постановка вопроса кабинетом Рахоя – пусть на референдуме голосуют все подданные короля – несовместима с самоопределением не только в ленинско-советской, но и в нынешней британской трактовке, и ни к чему, кроме кровавого тупика, привести не может. Смешны и претензии к представительности референдума – чего ждать, если вы сами приказываете полиции конфисковывать бюллетени и закрывать участки? Да и вообще, правительство меньшинства не вправе навязывать стране необратимые решения и должно в подобном случае вновь подвергнуть себя суду избирателей.
Гражданам «титульной нации», желающим сохранить единую державу, мы скажем: понимаем ваши национальные чувства, если они не перерастают в человеконенавистничество; уважаем ваши законные права и будем их отстаивать при любом территориальном раскладе; но «удерживать» другую нацию против ее воли вы не имеете никакого права, а демократически прийти к согласию с ней сможете только одним путем – добившись такой власти и такой политики, при которых от вас не захотят отделяться. Кто-то не прочь стимулировать сепаратизм извне? Найдите, что этому противопоставить помимо полицейщины, – иначе добром не кончите.
В истории есть уже немалый опыт добровольного соединения самоопределившихся наций в демократическом федеративном союзе. Таким был Советский Союз и несколько входивших в его состав федераций. Такой была Вторая Испанская республика. Таковы сегодня Многонациональная Республика Боливия, сандинистская Никарагуа. Населяющие их нации не разбежались в разные стороны оттого, что их перестали сгонять в одно стадо полицейским кнутом. Непросто, не без конфликтов, но договариваются, как всем жить вместе. Даже правобуржуазный сепаратизм как-то купируют, не злоупотребляя силой и не давая повода интервентам. Есть с кого брать пример.
К этим непреходящим принципам надо добавить наше историческое братство с Испанской республикой. Мы навеки соединены кровью, пролитой интернационалистами в общей войне с фашизмом на испанской и советской земле. Для Испании принцип самоопределения и добровольного соединения наций есть часть республиканской традиции и поэтому для нас легитимен вдвойне. Напротив, монархия Бурбонов, трижды за триста лет навязанная Испании интервентами, пролившая реки крови многих народов и на заре XXI века будто следующая фамильным максимам «После нас – хоть потоп», «Ничего не забыли и ничему не научились», для нас столь же «легитимна», сколь самодержавие их ближайших родственников – Романовых-Гольштейн-Готторпов. Постфранкистский режим, подчеркнуто чтящий «традиции» испанского фашизма и в том числе «Голубой дивизии», в составе гитлеровских полчищ душившей голодом Ленинград, для нас не легитимнее украинской необандеровщины. Ни буква конституции, навязанной стране десятилетиями фашистского террора и угрозой военного переворота, ни решения судов, запятнавших себя политическими репрессиями и неспособностью противостоять коррупции, не должны ставиться выше международного права, утвержденного победой народов над фашизмом. Как показывают многие примеры, от соседней Португалии до Латинской Америки, подлинная демократия и ее правовые основы могут возникнуть только из бесповоротного разрыва с фашизмом, осуждения его преступлений, восстановления справедливости в отношении жертв и наказания палачей и наемных убийц, принятия свободно избранными представителями народа действительно легитимной конституции.
Но исторический опыт говорит и о другом. Для демократического решения конституционных вопросов и, в частности, для действительного самоопределения наций необходима революция или как минимум «левый поворот». И то и другое требует передовой роли класса, реально заинтересованного в последовательной демократии, а именно – сознательного и организованного пролетариата. Очевидно, что таких условий в Европе и, в частности, в Испании сейчас нет. За многие десятилетия рабочее движение срослось с завоеванными в долгой борьбе социальными институтами буржуазного государства, а те времена, когда ставило целью само стать властью, успело забыть. Когда же эти институты попадают под удар транснационального капитала, «класс в себе» раскалывается на тех, кто без особого успеха пытается их отстаивать, и тех, кто лелеет надежду найти себе местечко в очередном «новом порядке». Причем и те и другие больше всего боятся даже не потерь в зарплате и социальных правах в ходе неолиберальных «реформ», а перевода из страны транснациональных капиталов с неизбежной при этом потерей рабочих мест. Иначе как массовой боязнью любой нестабильности, способной отпугнуть инвесторов, не объяснить голосования рабочих окраин за откровенно правых – как будто пресловутая «стабильность» не нарушается и этим.
В нынешнем кризисе испанского постфранкизма тоже не видно самостоятельной роли рабочего движения. Характерно, что всеобщая забастовка объявлена только в Каталонии и только по призыву буржуазно-националистического правительства. Левые оказались перед трудным выбором. Наиболее радикальная организация каталонских трудящихся – Кружки народного единства (CUP) – активно поддержала референдум и требование независимости. Коалиция PODEMOS и Объединенных левых (наследников прежней Компартии Испании) выступает за уважение демократических прав каталонцев, но опасается, что попытка отделения при любом исходе нанесет ущерб трудящимся. Серьезной инициативой представляется призыв Аны Колау, левого мэра Барселоны, к немедленной отставке кабинета Рахоя и переговорам между центральными и региональными властями. Но и эта взвешенная позиция не получила пока широкой поддержки. Нарастает угроза дальнейшего ослабления левых сил, их растворения в противостоящих друг другу националистических лагерях.
Так или иначе, постфранкистский период испанской истории близок к завершению. От того, что придет ему на смену – антифашистская демократическая федеративная республика, учитывающая право наций на самоопределение, или новый тип диктатуры транснационального капитала, – зависит ближайшее будущее народов не одной Испании, но во многом и всей Европы, всего мира.