«Рудзутак сейчас пишет тебе от нас двоих…»

Источниковедческий этюд

При подготовке к публикации архивных документов не редко нужно уточнить или установить дату их возникновения. С такой задачей сталкиваются и составители издания «Сталин. Труды». В этой небольшой заметке мы расскажем об одной из таких ситуаций, возникшей в ходе подготовки тома 21 (июнь – декабрь 1923 года).

В деле 766 описи 11 фонда 558 Российского государственного архива социально-политической истории отложилось письмо Вячеслава Михайловича Молотова И.В. Сталину^[1] : 

Письмо выполнено простым карандашом на четырёх листах блокнотного формата. И первый же вопрос, возникающий при ознакомлении с ним — что за странное обращение к адресату? В начале первого слова хорошо прочитывается «Курб», в конце — «ному». Но две или три буквы в середине «с разбегу» однозначной расшифровки не дают. Знакомая беда рукописных документов ушедшей эпохи, когда специфика авторского почерка накладывается на устаревший ныне лексикон.

Если ещё не догадались (а среди читателей запросто могут попасться глазастые умники), разберёмся вместе. К счастью, письмо наше не из двух строк, и есть надежда понять, о какой букве может идти речь, отыскав в тексте сходный росчерк. Действительно, на последней странице письма встречаются целых два слова, содержащих аналогичные «петельки» — «только» и «сорвет»:

Следовательно, искомая буква в середине слова — это «ь» или «в». Подстановка мягкого знака даёт странный результат — «курбольному» (впрочем, «в» не вообще ничего даёт). Кто же это — «курбольной»?

В рассказе «Гагры» (1926) Д.А. Фурманова, автора бессмертного «Чапаева», есть такой фрагмент: 

«Вечером по взморью фланирует много красивых, отлично одетых жеребчиков — это бездельники, каких очень много всегда по курортам. Наутро вы их увидите по кафе, у столиков, по садам, — они пьют вино, потом играют в нард, в домино, слоняются от лавки к лавке, нехотя побалтывают, вяло отходят, снова подходят и так толкаются до тех пор, пока не умостятся где-нибудь для праздного и длительного разговора. Это не дачники, не курбольные, это просто куржеребчики.»

Перед нами неуклюжий неологизм двадцатых годов прошлого века —симбиоз «курорта» и «больного». И гражданин, проходивший в ту пору лечение на курорте, мог иметь даже соответствующий документ — удостоверение.

Неизвестно, было ли оно у «курбольного» И.В. Сталина, но из полушутливого обращения становится ясно, что адресат проходил санаторно-курортный оздоровительный курс. Приведём текст письма целиком:

Курбольному Кобе!

Прочитал твою записку насчёт питейных дел. Согласен, что мотивы, которые ты привёл + международная обстановка скорее всего диктуют воздержание от предполагавшегося шага. Введение продажи водки теперь, пожалуй, не нужно и вредно. Но всё же соберу комиссию и экономическую (+ финансовую) сторону постараемся выяснить поточнее. Рудзутак сейчас пишет тебе от нас двоих записку насчёт приезда твоего к пленуму. Узнал от Рудзутака о всяких разговорах и прожектах. [Со]здаётся такое мнение, что сильно, видимо, будут мешать работать. Что касается меня, так чувствую, что намозолил глаза добрым товарищам. Решайте, как знаете. Лечись крепко.

Хорошо бы видеть тебя на пленуме, но если только это не сорвёт лечение. Решишь сам, а мы телеграфируем всё же.

Мол[отов]

Дата написания не указана. Однако в верхнем левом углу первой страницы имеется карандашная помета: «VIII.1923», очевидно, сделанная не автором. Принадлежит ли она секретарю, отвечавшему за учёт и хранение сталинской корреспонденции, или сотруднику архива — неизвестно. Не являясь частью ни авторского текста, ни официальной регистрационной информации, она может рассматриваться лишь в качестве подсказки, не более. Не говоря о том, что в августе 31 день…

Для датировки документа обратимся к тексту. Что он сообщает?

Во-первых, как выяснилось выше, письмо написано во время сталинского отпуска. Причём автор, кандидат в члены ПБ В.М. Молотов, в момент написания находился в Москве.

Во-вторых, в тексте упомянута записка Сталина, содержащая аргументацию против возобновления государственной продажи водки.

В-третьих, одновременно с написанием письма другой кандидат в члены ПБ Я.Э. Рудзутак (очевидно, также бывший в Москве), пишет Сталину насчёт возвращения последнего к грядущему пленуму ЦК.

Предположим, письмо действительно написано в 1923 году. Как же перечисленная информация позволяет уточнить дату его написания?

Мы не располагаем систематизированной информацией о сталинских отпусках в разные годы. Она рассеяна по документам и требует выявления и сверки. Для этого обопрёмся на два документальных массива: 1) протоколы заседаний Политбюро и 2) сталинскую переписку.

О сталинских отпусках в 1923 году имеется несколько решений ПБ (информация об этом сосредоточена в фонде 558, опись 11, дело 1481):

1. 9 марта (протокол № 54) о предоставлении двухнедельного отпуска;
2. 3 мая (протокол № 1) о предоставлении месячного отпуска;
3. 15 ноября (протокол № 46) о предоставлении недельного отпуска.

Далее, посмотрим, когда в 1923 году проходили пленумы ЦК. Ведь, судя по тому, что пишет Молотов, к началу одного из них ожидали возвращения Сталина.

Всего пленумов было пять: 26 апреля (первый после XII съезда), 26–27 июня, 4 июля, 23–25 сентября и 25–27 октября.

Перед XII съездом Сталин был в Москве, то есть, апрельский отпадает. 9–12 июня в Москве проходило Четвёртое совещание ЦК с ответственными работниками национальных республик и областей, в котором Сталин принимал ключевое участие (да и про его отпуск в июне ничего не известно). Июльский пленум прошёл фактически вслед за июньским.

Остаются два варианта: сентябрь и октябрь.

Нам не известны решения ПБ о сталинских отпусках в августе, сентябре и октябре, но на отсутствие Сталина, Молотова и Рудзутака в Москве косвенно указывают сведения об участии в заседаниях ПБ (оригиналы протоколов заседаний содержатся в 163-й описи 17-го фонда).

* в деле отсутствует список участников заседания.

Итак, нам надо знать, когда Сталина на заседаниях не было, а Молотов и Рудзутак были. Это верно для периодов с 4 по 18 сентября и с 3 по 11 октября.

Обратимся к сталинской переписке. С 1 по 23 августа имеются документы, указывающие на присутствие Сталина в Москве. 23-го на заседании ПБ принято предложение Сталина по вопросу о Пепеляеве (протокол 22, п. 5), кроме того, Сталиным собственноручно подписана выписка. А 31 августа Сталин пишет в Москву Молотову и Рудзутаку из Ессентуков и просит санкционировать задержку доктора Александрова на три недели в Ессентуках «ввиду моей болезни» (Ф. 558. Оп. 1. Д. 2547. Л. 1). 19 сентября Сталин снова в Москве и участвует в работе комиссии Политбюро (Ф. 558. Оп. 1. Д. 5280. Л. 1–2).

Отследить отъезд Сталина в октябре по письмам и телеграммам не удаётся. Однако 11 октября Сталин пишет Молотову из Кисловодска, и сообщает: «По состоянию здоровья думаю оставаться ещё две недели, очень прошу не возражать» (Ф. 558. Оп. 11. Д. 67. Л. 11).
Сбыться его планам было не суждено: уже 18-го октября Сталин снова в Москве (см. таблицу выше).

Итак, мы фиксируем:

• отъезд Сталина из Москвы между 24-м и 30-м августа и возвращение до 18 сентября (сентябрьский пленум ЦК начал работу 23-го),
• его отсутствие в Москве с 3 по 17 октября (октябрьский пленум начал работу 25-го).

Записку Сталина Молотову о продаже водки, к сожалению, пока обнаружить не удалось. Надежды отыскать её среди сталинских писем, сданных Вячеславом Михайловичем в 1969 году в Центральный партийный архив^[2] , не оправдались: самое раннее из них относится к 1925 году. Обсуждение «водочного» вопроса, как известно, в июле — начале августа 1923 года имело широкий резонанс в центральных партийных структурах и переписке между членами Политбюро. Логично предположить, что неизвестная записка могла быть направлена Молотову в конце августа после отъезда Сталина в Ессентуки, когда полемические «страсти» вокруг острой темы ещё не улеглись.

Зато отыскалась записка Рудзутака Сталину о возможности прибытия последнего к началу работы Пленума. Оригинал её находится в фонде 558, опись 11, дело 800, листы 81–81об. Она гласит:

Коба, в наших палестинах тишь и гладь. Ждём новостей с Юго-Востока. На днях мы пошлём тебе телеграмму о желательности твоего присутствия на пленуме, но решили с Молотовым написать тебе, чтобы ты не понял вызов, как обязательный и не расстроил своё лечение. Если по состоянию здоровья можешь, хорошо, если бы приехал, потому что не обойдётся тут без закулисных разговоров.

Порядок дня наметили:

1. Междунар[одное] положение.
2. Кооперация.
3. Политика зараб[отной] платы.

С приветом, Я. Рудзутак

Текст в части планируемого пленума согласуется с письмом Молотова. При этом он содержит его примерный порядок дня. Рассмотрим для сравнения порядок первого дня сентябрьского пленума (Ф. 17. Оп. 2. Д. 101):

1. Сообщение Л. Троцкого
2. Доклад комиссии ЦК о кооперации (Л. Хинчук, Я. Рудзутак, Парфенов)
3. Доклад Ф. Э. Дзержинского
4. О политике зарплаты (А. Рыков)
5. О сроке следующего заседания пленума и сроке открытия совещания ЦК с представителями парторганизаций.

Итак, вопрос, кажется, решённым: речь, несомненно, идёт о сентябрьском пленуме, и, значит, молотовское письмо написано в конце августа – начале сентября.

Так то оно так, но проблема в том, что в записке Рудзутака автором проставлена дата. И дата эта — «1 ноября 1923 года»^[3] .

Как это возможно и что это значит?

Если принять дату 1 ноября, то надо признать, что в этот день Сталин не находился в Москве. Но, во-первых, 1 ноября 1923 года все трое, Сталин, Молотов и Рудзутак участвовали в заседании ПБ (протокол № 41). Во-вторых, в это время пленум ЦК не планировался, а указанная в письме Рудзутака повестка уже была исчерпана в сентябре.

Может быть, Ян Эрнестович ошибся с годом, и это не 1923 год? В 1924 году пленумы ЦУ проходили в августе и сентябре. В 1925 году пленум проходил в ноябре, но с совершенно иной повесткой.

Вывод один: дата Рудзутаком указана неверно. Но разве такое возможно?

Да, возможно. Приведём несколько примеров.

16 июня 1918 года Сталин подписал мандаты уполномоченным Д.И. Жуку и Н.А. Ананичеву для работы по организации транспортировки продовольствия в районе Тихорецкой. Ссылаясь в первом же предложении на декрет СНК, уполномочивающий его на организацию снабжения центра на юге России, Сталин совершает описку: указывает 31 июня вместо 31 мая 1918 года (Сталин. Труды. Т. 8. С. 340).

5 января 1919 года командующий Восточным фронтом С.С. Каменев пишет сообщение о причинах падения Перми (см.: Сталин. Труды. Т. 10. С. 387–391). Однако, дату на первой странице указана «5 XII». Ошибка очевидная и объяснимая: с наступлением нового, 1919 года автор ещё не успел перестроиться.

И самый яркий, быть может, пример. Протокол заседания Совета национальностей при НК Нац от 25 апреля 1921 года завершается фразой: «Ввиду позднего времени заседание откладывается до субботы, 31 марта в 7 ч. вечера» (Сталин. Труды. Т. 17. С. 377).

Здесь совершены сразу две ошибки! 25 апреля перенести заседание можно либо на апрель, либо на май, но никак не на март. А ближайшая суббота выпадала в 1921 году на 30 апреля.

Что заставило Рудзутака написать «ноябрь», мы, видимо, уже не узнаем. Зато с большой вероятностью можем предположить, что ошибившись с месяцем, с числом «1» он не ошибся. Исходя же из проведённых нами изысканий, речь может идти только о 1 сентября 1923 года. А учитывая одновременность написания письма Молотова и записки Рудзутака (а также помету на молотовском письме «VIII.1923»), надо полагать, что написано оно было Вячеславом Михайловичем 31 августа 1923 года. 

Дополнительным доводом в пользу установленной датировки служит то, что 30 августа 1923 года ПБ рассматривало вопрос о порядке дня грядущего пленума ЦК (протокол № 29, п. 19). Естественно, что информацию об этом решении Молотов и Рудзутак поспешили довести до Сталина без задержки.

Таким образом, нам удалось не только определить дату не датированного документа, но и исправить ошибку в датировке другого, связанного с первым.

И это не может не радовать!