В узловых точках истории, когда страны и народы выступают на мировой арене не как территории, населённые множеством индивидов, но как единое целое, становится явной значимость исторического сознания, не слишком заметного в обыденной жизни. От него зависит самоощущение и мотивация людей, оно созидается столетиями и не сводимо по-отдельности ни к эпосу, ни к фольклору, ни к историческим знаниям народа о самом себе. И уж меньше всего — к сиюминутным результатам пропаганды. В тесной взаимосвязи с ним сосуществует такая загадочная категория, как национальный характер. Детей ведь воспитывают на сказках и былинах, где действуют полулегендарные богатыри и волшебные персонажи, на Ледовом побоище, неистовом молодом Петре, на Бородино. Вглядишься в эти от века привычные лики, навсегда облечённые в плоть предания, и так узнаваемы и знакомы и слабости их, и благородство. И наоборот: каждый день действительность, словно в назидание, являет взору примеры вполне себе живых современников, словно шагнувших к нам из сказок или толщи веков.
Историческое самосознание и мощно, и хрупко одновременно — как сама жизнь. Его накопленная сила выражается почти в иррациональной способности наделять психологическое движение души человека колоссальной силой подвига выдающихся предков. Имена их среди нас повседневно. Но громче всего звучат они в грозовую пору. Произносящий их лидер обращается к народу на языке, который возможен и действенен только внутри, среди своих. И он немыслим и фальшив, когда звучит из чужих уст. В устах же предателя и оккупанта он кощунствен.
Укоренённость исторического самосознания такова, что оно видоизменяется со сменой эпох, живёт, как язык, принимая современные формы, но инвариантно даже относительно социальных переворотов, обогащаясь и умножая внутренние взаимосвязи. Герои былых времён, бывшие в реальности детьми своего века, запечатлеваются, прежде всего, своим подвигом. Детали их социального облика и индивидуальные, часто противоречивые черты — стираются, игнорируются потомками, как второстепенные и случайные.
Борец за казацкую и народную волю Емельян Пугачёв был им в народном сознании и при царях, и при Советской власти, и — пусть не надеются на иное создатели современных школьных учебников, — останется таковым навеки. Конечно, не первый из выдававших себя за почившего императора Петра III, отчаянный бунтарь, вдохновивший Пушкина, был личностью сложной и, как теперь говорят, неоднозначной. Но что это меняет?
Велики й Суворов, полководец, едва ли имеющий конкурентов в истории, навеки останется символом непобедимости русского оружия, солдатской отваги, стойкости духа и смекалки. Что был он при этом настоящим екатерининским крепостником, которому, волею судеб, довелось не только поучаствовать в подавлении пугачёвского бунта, но и лично сопровождать в Симбирск в деревянной клетке народного вождя и его сына — исторические факты, столь же безусловные, как Измаил, Кинбунская коса и Чёртов мост. Все они прилежно сохранены историками и стоят в одном ряду в бесстрастных таблицах биохроник. Но для потомков они бесконечно различны по смыслу и значению: об Измаиле и альпийском переходе знает каждый ребёнок, о прочем — вспомнит не всякий образованный человек. Да и зачем?
Столь же непреложным историческим фактом является гибкий придворный нрав Михаила Илларионовича Кутузова, любившего и умевшего достигать наград и положения. Но в назначенный судьбою день этот человек, со всеми его достоинствами и недостатками, оказался на высоте немыслимой ответственности и в итоге сумел погубить наполеоновское нашествие. Разумеется, оставаясь при этом тем, кем был: и интриги вёл, и в реляциях мог писать то, что хотел увидеть царь, и выжил из армии другого героя войны — Барклая. Посылал, кстати, воинские команды на подавление оружием крестьянских выступлений в 1812 году… Но это никак не отражается на его образе в нашем сознании, где он навсегда и заслуженно останется Кутузовым. Это гениально увидел Толстой, которому все мы (а в какой-то степени и сам Михаил Илларионович) обязаны тем Кутузовым, каким он предстаёт на страницах «Войны и мира». Историк может справедливо упрекнуть романиста в небрежении какими-то фактами и деталями. Да и читатель понимает: неоткуда Толстому знать, что думал или чувствовал в тот или иной момент старый фельдмаршал. Но гениальный Лев Николаевич, без сомнения, нашёл тот язык, оживил те образы и картины, которые понимает и чувствует каждый, для кого Бородино, сожжённая Москва, Березина — не просто географические пункты или параграфы школьного учебника.
Имена Дмитрия Донского, Петра Великого, Суворова, Кутузова, Нахимова и многих-многих других превращают сухую хронику в великую драму истории. А обычным гражданам открывают возможность бесценного наследства. «Наши павшие нас не оставят в беде…» Впрочем, именно возможность, не право, и тем более не обязанность. Ведь чтобы приобщиться к этому великому наследству, нужно самоотвержение, порыв «разгромадиться» в Героя, дотянуться до него. Между тем, всегда были и будут скептики, приверженцы «объективности», для которых Кутузов — «старый лис», интриган и циник, ловко проведший и Александра, и Наполеона; Пётр Великий — одержимый волюнтарист, продукт детских комплексов, ломавший страну через колено; Пушкин — эксцентричный и безнравственный бонвиван и казанова, эпатировавший приличное общество; Жуков — жестокий хам, ради утоления безмерного тщеславия не ставивший ни во что достоинство подчинённых и солдатские жизни и т.д. и т.п. Эти отыщут факты, процитируют мемуары, соберут доказательства. Творится это осознанно так или невольно — результат всегда один: не было подвига, не было самопожертвования, не было величия, не было таланта — не было!
Борцы с «ложными кумирами» без устали трудились во все времена. Вспомним изобличающий Н.Г. Чернышевского в литературно-художественной форме роман «Дар» русскоязычного писателя В. Набокова. Вспомним поддержанный Солженицыным и стократ усиленный слух о якобы присвоении М.А. Шолоховым чужого произведения — «Тихого Дона». На наших глазах «правдоискатели» проделывали то же самое с Зоей, доходя в «стремлении к истине» до откровенного кощунства. Ныне высокопоставленным историкам не даёт покоя «миф» о подвиге героев-панфиловцев.
Говорят, вспыхивающие у нас при этом чувства боли и гнева надо отнести на счёт крушения иллюзий. Нет. Просто есть в сознании народа такие личности и события, беспристрастный анализ которых с благородной целью отделить истину от мифологии, требует большой ответственности и деликатности, наличие которых не гарантирует даже незаурядная квалификация. К такой деятельности нельзя подпускать чужаков, то есть тех, для кого эти личности и события ничего не значат.
Обратите внимание, что история России XX века, её советский период, с 90-х годов в значительной степени превратился в удел многочисленных иностранных учёных. Оттуда идут гранты, учреждаемые тамошними же фондами. Причём именно заграничные специалисты по не очень понятным причинам получают у нас приоритетный доступ в закрытые архивы. В итоге родной истории выдающегося и трагичного XX века нас учат западные советологи. Им оттуда, выходит, виднее, что у нас было так, а что не так, кто был герой, а кто преступник? Как не вспомнить, что к 1917 году, когда романовская империя третий год проливала реки солдатской крови на чужой войне, и формальные противники в лице Германии, Австро-Венгрии и Турции, и формальные союзники в лице стран Антанты с одинаковой готовностью и безо всякого стеснения собирались повыгоднее разделить ослабевшего гиганта на «зоны ответственности». Интересно, осуждают ли своих бессовестных лидеров той поры современные историки во Франции и Великобритании? Вопрос чисто риторический. Зато все хором клянут ужасных большевиков. За что? Не за то ли, что с неимоверными усилиями, не щадя ни сил, ни своей жизни, они сумели вдохновить народ, измученный обанкротившейся монархией и отвергнувший продажную буржуазию? И спасли тем самым страну.
Пусть импортные профессора поищут в истории своего отечества личность масштаба Ленина. С кем сравнить этого мыслителя и политика, который без тени фальши, тщеславия и корысти посвятил всего себя торжеству идеи социальной справедливости? Пусть укажут государственного лидера, утрата которого стала для граждан своей страны таким же личным и безмерным горем, каким стала для каждого трудящегося человека кончина Ильича. Что могут нам сообщить о роли Ленина в русской истории самые квалифицированные иностранцы, если большинство из них готовы воспринимать Россию лишь как ослабленную внутренними противоречиями и зависимую от чужого голоса и чужого кошелька? Ленин и большевики для них — лютые недруги, в отношении которых — чего греха таить — любая ложь, любая грязь, любые средства хороши и уместны.
Пусть забугорные наши учители найдут в своих анналах персону, сделавшую для своей страны столько, сколько сделал для неё Сталин. Конечно, мы тут же услышим про большой террор и Гулаг. И всем цивилизованным миром с помощью выжимок из наших же архивов (сделанных руками правильно себя зарекомендовавших российских учёных) примутся толковать и втолковывать про тоталитаризм и культ личности (при этом зарекомендовавшие себя не правильно, доступа в архив президента или архив ФСБ, понятное дело, не получат). И прогибаются полки магазинов и библиотек под весом изданных тысячными тиражами трудов по истории пресловутого сталинизма.
Отчего же мы не набиваемся к тем же англичанам, немцам или американцам в руководители, не берёмся поучать их, как разбираться с их «тёмными» пятнами истории? Мы очень даже можем помочь в исследованиях того, например, как американский и британский капитал растил и пестовал германский фашизм, не прекращая, между прочим, определённой его поддержки и в годы второй мировой войны. Нам есть, что разобрать в биографии «великого» Черчилля, всю войну упорно стремившегося наносить (и наносившего) удары в спину союзнику по антигитлеровской коалиции.
Мы можем, мы готовы. Но, думается, иностранные историки и архивисты не будут готовы нас слушаться, давать безраздельный карт-бланш на исследования их закрытых архивов, дружно следовать нашим указаниям. Так кто же решил, что мы для изучения своей истории так нуждаемся в указках со стороны? Это мы и только мы сами, в первую очередь, для себя и своих потомков должны, наконец, разобраться, как и в каких формах с 1917 года, затухая, но не прекращаясь, велась внутри страны в самых разнообразных формах гражданская, а извне, против страны — так называемая холодная война (превратившаяся в 1941–45 годы в самую горячую их всех). Почему весь цивилизованный (читай — империалистический) мир не собирался ни дня мириться с фактом победы в России власти рабочих и крестьян и неустанно стремился расправиться с нею любыми, — подчеркнём: любыми — средствами, вплоть до ядерной бомбардировки. И каким образом в 1991 году, сумев объединить направленные на это внутренние и внешние силы, в значительной степени эту задачу решил. Но решил не до конца, ибо уничтожение Советской власти было первейшей, но не единственной целью. Вослед пращурам, они веками мечтали заполучить Россию по кускам. А она — часть растерзанного СССР — как-то сумела уцелеть, удерживаемая от распада единством своего народа. Народа спаянного единым языком и историческим сознанием, стократ усиленным советской общностью.
И вновь мы на пороге суровых испытаний. Мир колотит от очередных авантюр самой демократичной из стран. Люди, чьё место на нюрнбергской виселице, спокойно и по-хозяйски в «мирное время» разжигают на планете пожары межэтнических и межконфессиональных побоищ, уничтожают сотни тысяч и обездоливают десятки миллионов людей. Объявлен час гигантского раздела. Среди прочих блюд на стол вновь подан лакомый пирог под названием «Россия».
Как не раз уже в нашем прошлом, наступает пора, когда перед лицом угрозы к самосознанию каждого должны быть обращены те самые, сокровенные слова, взывающие к подлинным образцам патриотичности, героизма и самоотвержения. Слова, не утратившие своей силы даже перед лицом чудовищного социального неравенства, кровавой гноящей раной зияющего на теле народа.
Но что мы слышим?
О величии замыслов и силе патриотизма… Петра Аркадьевича Столыпина, заслужившего в народе ёмкую и недвусмысленную кличку «вешатель».
О трепетной любви к России и заботах о своём народе… новоявленного святого — последнего императора Николая Романова, снискавшего у современников кличку «кровавый».
Зато о людях, сумевших сделать так, что измордованная радением этих «героев» Россия очнулась от морока, расправила плечи свободно, отстояла свою независимость и спасла мир в величайшей из войн, — об этих людях у теперешних лидеров речь иная. Словно заезженная граммофонная пластинка, невесть какой давности, звучат нелепые и злобные бредни о Ленине и большевиках. Та же, будто аккуратно списанная из эмигрантских газет и «свободной» западной прессы 20–30-х годов, ложь о Сталине и коммунистах. В это едва можно поверить: лица, претендующие, по их собственным словам, на объединение нации; лица, чья ответственность перед потомками и историей в эту грозную пору неизмерима; лица, чья задача по сложности сопоставима с задачами, стоявшими несколько десятилетий назад перед нашими великими предками, — эти лица, демонстрируя впечатляющую неспособность отличать величие от убожества, уподобляются адвокатам обанкротившихся столетие назад персон и с мелочной мстительностью нападают на ушедших гигантов. Именно гигантов — это не чьё-то частное мнение. Так думает российский народ, даже по их собственным опросам (с ельцинских времён славящимся своей «объективностью») до сих пор не отказывающий в глубоком уважении Ленину, чрезвычайно высоко ставящий Сталина и безусловно предпочитающий социализм.
Волею случая, оказавшись у руля и повинуясь инстинкту самосохранения ввиду прямой внешней агрессии, руководители страны сделали за минувшие два года несколько верных шагов — в Крыму и Сирии. Но тут же, в это же самое время (!) они публично воздают почести Ельцину, готовят шумный юбилей Солженицына и с глубоким уважением и высокой оценкой поздравляют Горбачёва…
Слово, обращённое к народу, может обладать великой силой. В страшный час, когда казалось, что сама земная твердь колеблется под ногами, было сказано:
«Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!
За полный разгром немецких захватчиков!
Смерть немецким оккупантам!
Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!
Под знаменем Ленина – вперед, к победе!»
— и многомиллионный народ физически ощутил своё собственное единство, неразрывное своё единство с перечисленными героями и с говорящим.
Но слово, обращённое к народу, обладает одной неудобной чертой: оно не допускает фальши и лицемерия, его, как и народ, нельзя использовать.
И как же быть, если рейтинг твой запределен, тебе надо вдохновить и объединить людей, но ты кардинально не согласен с собственным народом, а враньё заведомо не пройдёт?
Воззвать к памяти славного мученика Николая II?
Попытаться вдохновить россиян примером незабвенного первого президента РФ Бориса Ельцина?
Отважиться и внушить согражданам оптимизм на том основании, что с нами наш выдающийся современник — Михаил Сергеевич Горбачёв?..
Всё это, конечно, сделать можно.
Но после уже ничего сделать будет нельзя: голые короли и политические трупы не руководят и не действуют, они навсегда покидают сцену.