Невозможно поверить, что Елены Анатольевны Козловой, нашей Лены, больше нет среди живых. Кажется, только вчера верилось, что у нас впереди много лет. Но жизнь и смерть отмерили нашей с нею дружбе ровно четыре десятилетия.
Этой дружбой, как всем главным в судьбе, я обязан другой Елене – самому близкому мне человеку, Елене Николаевне Гнилосыровой-Харламенко. Не забыть той далекой осени 1976-го, поры знакомства с альма-матер – философским факультетом МГУ. Живы в памяти нескончаемые дискуссии об истории Родины, мировой общественной мысли, о начинавшихся на комсомольских собраниях факультета баталиях с будущими «перестройщиками» и ее пророческие слова: «если эти возьмут верх, Советской власти не будет»…
Тогда я и узнал, что у Елены со времен работы в «историчке» – Государственной исторической библиотеке – есть лучшая подруга, тоже Лена. Их сроднила не только страстная любовь к книгам, но и солидарность с борющимися народами Латинской Америки, и особенно сопереживание недавней и еще продолжавшейся трагедии Чили. Вскоре состоялось и мое непосредственное знакомство с Еленой Козловой, благо жила она совсем близко, на другой стороне Щелковского шоссе.
Елена Анатольевна была старше подруги на два года. Нас всех можно назвать детьми послевоенной поры – длившейся, думаю, до запуска первого спутника, – но ее как старшую с наибольшим правом. Как и подруга, она была дочерью фронтовиков. Отец, вернувшись с победой, продолжал воевать со злом на ином фронте – милицейском. Мать официально на войне не была, но выпавшие ей испытания не уступят фронтовым. Она была из семьи красного командира, в прошлом буденновца, потом командира авиаполка; до начала войны он служил на Западной Украине, а в конце, уже освобождая Польшу, за какую-то неполиткорректность к местным националистам был арестован, о чем вспоминать настолько не любил, что и в годы «оттепели» не захотел восстанавливать отнятые тогда награды. Дочь еще совсем девчонкой, в оренбургской эвакуации, работала медсестрой в лагере военнопленных, которых привозили из сталинградского и других «котлов». Немцев, итальянцев, венгров, румын, умиравших от голодной пеллагры, приходилось вытаскивать с того света, а потом, случалось, разнимать дравшихся на почве национальной неприязни (символ, что и говорить…). Потом служила, как и будущий муж, в милиции – до демобилизации оттуда женщин. «Место встречи изменить нельзя» – это их время, их любовь, судьбы их товарищей. Тяжело приходилось и после войны. Первая дочь молодых супругов прожила недолго. Елена пришла в мир, как называют таких детей многие народы, «заменой», получив имя умершей сестры.
С детства у нее был характер яркий, сильный, самостоятельный. Как многим людям выдающихся способностей, ей ничто и никогда не давалось легко и гладко. В школе училась отлично (все документы хранились у нее до конца жизни в образцовом порядке). Однако, судя по беглым упоминаниям – делиться своими проблемами даже годы спустя она не любила, – хватало и сложностей, и конфликтов.
В ней счастливо сочетались талант художника и рациональная мысль, эстетическая одаренность и склонность к научной теории. Они с подругой являли собою живой прообраз гармонически развитых людей того будущего, мечты о котором насыщали самый воздух их рассветных лет. Увы, больше, чем даже моих детства и юности: на доставшемся нам перекате эпохи даже небольшая разница в годах оборачивалась ощутимым различием атмосферы времени.
Всю жизнь Елена была сгустком энергии поистине неуемной. На фото школьной и студенческой поры она подстрижена по-мальчишески, одета в майку типа тельняшки и в джинсы, тогда еще не принятые у нас в вузовской аудитории. Поступить удалось сначала в Московский пединститут имени В.И. Ленина, где она выбрала специальность «учитель начальных классов». Преподавать в школе ей в отличие от подруги не пришлось, хотя педагогические способности были отменные – практику проходила в интернате для трудных подростков, и те расставались с ней буквально со слезами.
И тогда, и позже, пока здоровье позволяло, Елене не сиделось на месте. Она очень жалела, что из ее вуза не отправляли археологические экспедиции. И все-таки где только не побывала, пока мы жили в единой стране и не ценили этого счастья. И у родных отца в деревне на востоке Смоленщины, где до сих пор говорят на белорусском диалекте. И в Карпатах, где провела юные годы ее мать. И в Нижнем Поволжье, где студенткой убирала вкуснейшие на свете арбузы. И в Средней Азии. Очень любила Крым: не раз гостила у дальних родственников в Севастополе, но особенно вдохновлял художественное воображение сказочный Карадаг.
Невидимая гравитация притягивала ее к людям и людей – к ней. Подруги у нее были и на Украине, и в Германии, и в Словакии, и в далеком Сальвадоре.
Но прежде всего она была настоящим Ученым. В 1979-м поступила соискателем в аспирантуру Института искусствознания. Ее шефом стал выдающийся советский искусствовед Герман Александрович Недошивин (1910-1983). Но он, как впоследствии и одна из лучших его учениц, рано ушел из жизни. Иные из коллег не могли и посмертно простить ему верности марксистской методологии, принципиальной и высококлассной критики ревизионизма в искусстве. Это отношение недруги Недошивина переносили на его учеников. Не потому ли Елене удалось защитить кандидатскую диссертацию только в 1990-м, когда те уже вынули антисоветскую фигу из кармана и искусствоведческий фронт на время утратил для них актуальность?
С 1973 г. Елена работала в секторе ибероамериканского искусства Института искусствознания, где со временем «дослужилась» до ведущего научного сотрудника. Главным предметом ее исследований стало изобразительное искусство Латинской Америки. Верность этой теме, как все в Елене, была глубоко осознанной. К обывательскому любованию экзотикой она относилась по меньшей мере иронически. Эмоциональная привязанность времен отрочества и юности, освещенных зарей Кубинской революции и сполохами чилийского пожара, с годами переплавилась в теоретико-рациональный интерес первоклассного культуролога. В Латинской Америке она видела важный для всего человечества пример синтеза культур, прокладывающего себе путь вопреки жестокостям и несправедливостям, без которых, увы, не обходится ничто в мире, пока он строится на эксплуатации людей людьми, порабощении одних стран другими.
Елене была непримирима к любым рудиментам колониализма: подзабытое за минувшие полвека выражение «белый сахиб» было у нее одним из самых язвительных. Ей была одинаково чужда как апологетика «мировой цивилизации», норовящей стандартизировать все и вся в примитивизме потребительского рая и равенстве господина Кольта, так и самодовлеющая замкнутость «цивилизационной самобытности» с фундаменталистским культивированием псевдоархаики. И то и другое уже тогда соблазняло очень многих – что в Латинской Америке, что у нас дома. Елена ясно понимала и старалась объяснить другим, что обе эти «дороги к храму» ведут в тупики, чаще всего кровавые.
Больше всего ее интересовали история и культура Мексики – той из латиноамериканских стран, где древняя высокоразвитая культура не была ни стерта Конкистой с лица земли, ни загнана в анклавы и резервации, а смогла получить продолжение в культуре новой нации, доказавшей свое право на самостоятельное развитие несколькими революциями и блестящей плеядой талантов. Над темой мексиканского изобразительного искусства Елена работала много лет. Из-под ее пера вышла целая энциклопедия книг и статей, впервые раскрывшая перед отечественным читателем весь исторический путь художественной культуры Мезоамерики – от истоков, пробившихся намного ранее европейского летосчисления, до великой школы вдохновленных освободительной борьбой художников-муралистов начала–середины XX века и их не менее пристрастных критиков – традиционалистов и формалистов – в его конце.
Подлинную глубину исследованию Елены придавало то, что она никогда не замыкалась в пресловутой «башне из слоновой кости», но всегда прослеживала связь каждого художественного явления со всей культурой страны и – шире – ее историческим развитием. И в целом Мексика, при всей редкостной самобытности, не абстрагировалась ею от международной взаимосвязи, диалектически формирующей подлинную национальную самобытность. Закономерно, что в научном наследии Елены есть и работы об испанской живописи эпохи барокко, без которой не понять истоков латиноамериканской культуры, есть даже сопоставление ибероамериканского миссионерства с аналогичной деятельностью Стефана Пермского среди народа коми.
Безмерно жаль, что Елене не довелось побывать в Стране ацтекского орла, чье искусство и историю она знала и понимала, как мало кто другой. Повезло еще, что выдалась командировка на Кубу: шел 1984 год, и уже вскоре о творческом путешествии на Остров Свободы стало можно только мечтать.
Как каждый Ученый и Художник с большой буквы, Елена была и настоящим Гражданином. В ее родном институте, как и в других московских НИИ, более чем хватало коллег, на всю жизнь отравленных ядом неолиберальной демагогии. К несчастью, слишком многие интеллигенты, на словах ярые враги «идеологической ангажированности», замечают в окружающем мире и воспринимают у других лишь то, что совпадает с их собственной ангажированностью, узкой и невежественной, как мало какая другая. На похоронах Елены один из таких «не ведающих, что творят», когда мне вспомнился 1993 год, задал дикий для нас с нею вопрос: на чьей она была стороне?
В ту кровавую ночь с 3 на 4 октября 1993 года мы встретились в Останкино. Я с зарубежным другом шел от самой Октябрьской площади в колонне защитников Верховного Совета, пока у телебашни нас не остановили пулеметные очереди. Часа за два перед этим, еле найдя работающий телефон-автомат (мобильников еще не было), позвонил Елене, а теперь не знал, где она и что с ней. И вдруг навстречу – обе Лены! Оказалось, они общественным транспортом добрались прямо к телецентру, попав в самое пекло. Пули тогда миновали нас, но им обеим все же сократили жизнь – кто знает, на сколько лет…
Не менее, если не более смертоносны были иные «пули», без стального сердечника и светящихся трасс. Но бьют они без промаха – по советской истории, по подлинной культуре, по отношениям между людьми и между народами. Последнюю четверть века Елене, как и всем нам, пришлось дышать воздухом, отравленным как в прямом смысле, выхлопами неудержимо плодящихся автомобильных стад и прочими источниками экологической опасности, так и в переносном – «выбросами» лжи и клеветы, социального реванша и идейного ренегатства. Тяжко общаться по профессиональной и бытовой необходимости с внуками крестьян, рабочих и пресловутых кухарок, возомнившими себя «господами» с родословным древом на зависть местничающим боярам; со вчерашними партбилетоносцами, искупающими «грехи» безграмотным обличением революции и социализма; с наследниками красных командиров, поклоняющимися праху белых генералов; с недавними хулителями империалистического Запада, старательно приобщающими Россию к «цивилизованному миру»; с бывшими официальными атеистами, воцерковляющими себя и других с усердием дружинников князя Владимира; с прежними суперинтернационалистами, соревнующимися кто в обосновании «нашей» византийско-православной особости, кто просто в ругани на тему «хватит кормить» (Кубу, Сирию, Кавказ, Донбасс – нужное подчеркнуть)…
Еще тяжелее ежедневно видеть и ощущать на себе безразличие господствующих временщиков к науке и искусству, которым отдана жизнь. Каток «реформ» прежде, чем в полной мере добраться до институтов Академии наук, успел уже всей тяжестью проехаться по институту Елены – ведь он принадлежит к ведомству, в последние годы будто взявшемуся наполнить аббревиатуру «Минкульт» буквальным значением.
Гибель советского мира нанесла непоправимый удар здоровью родителей Елены. Отец, а затем и мама уходили из жизни долго и мучительно. Им, а с ними и дочери, пришлось сполна испытать то жалкое состояние, в которое «реформаторы» ввергли массовую медицину. Вся тяжесть ухода за тяжелобольными легла на Елену. Прошло всего несколько недель после расставания с матерью, как обрушился новый удар – смертоносный недуг унес лучшую подругу.
Все больше жизненных сил отнимали и иные потери. Антиимпериалистическое движение Латинской Америки, с которым Елена сроднилась с юности, после яркого подъема рубежа веков вступило в новую полосу кризиса, а затем и поражений. Но особенно тяжелым стал майданный переворот на Украине. Землю, близкую Елене с детства, неразрывно связанную с жизнью родителей, родную для одной из лучших подруг, и землю, где родилась и жила она сама, фашиствующие выродки с обеих сторон пытались, и не без «успеха», сделать врагами. Раскололась и российская оппозиция, в том числе считающая себя коммунистической. Одни связались с прозападным «белоленточным» лагерем и позволили противопоставить себя большинству сограждан; другие, стремясь к патриотической консолидации народа, утратили и без того слабую идейную определенность и тоже оказались чужды жизненным запросам большинства. И к тем и к другим Елена относилась весьма критически. Ее правоту сполна подтвердили последние в жизни выборы, но это была слишком горькая правота.
Мера жизненных испытаний, видимо, переполнилась. Не удивительно, что здоровье Елены стало сдавать. С годами ей становилось все хуже. «Постсоветская» медицина и тут подвела: если бы вовремя поставили правильный диагноз, катастрофы можно было избежать.
До последних дней Елена Анатольевна неустанно работала. В очень тяжелом для нее 2009-м получила официальную благодарность МК РФ «За многолетнюю успешную творческую деятельность в Институте искусствознания». Она имела право быть требовательной к другим, так как взыскательнее всего относилась к себе. На взгляд нас, друзей, – сверх всякой меры. Часто избегала публиковать интереснейшие мысли – ей все казалось, что получается недостаточно квалифицированно. Совсем не увидели света ее рисунки – в живописном искусстве она считала себя дилетантом, хотя многим так называемым профессионалам до нее далеко. На заседании кафедры набрасывала карандашом целые этюды. И тут же выступала, по свидетельству коллег, всегда глубоко и точно. Зная ее, в этом можно быть уверенным.
Она еще успела получить в руки свою капитальную книгу о мексиканском мурализме. Огорчалась, что в ходе издания полиграфическое оформление, как водится, изменилось к худшему. Не дав себе отдыха, приступила к переводу автобиографии любимого и близкого по личностному складу художника – Хосе Клементе Ороско. В работу она уходила от тяжелых переживаний. Мы, друзья, непоправимо виноваты в том, что в час последней беды не оказались рядом. Просто в голову не могло прийти, что человеку, работающему столь интенсивно и успешно, внезапно станет совсем плохо… Перевод автобиографии Ороско остался незавершенным по той же причине, что и оригинал: перо (пусть теперь это значит – клавиатуру компьютера) остановила смерть.
Даже последний рубеж Елены по-своему символичен. 12 октября одни называют Днем открытия Америки, другие – Днем индейского сопротивления, третьи – Днем расы: не иначе как той, «космической», что виделась в Латинской Америке министру культуры Мексики 20-х годов и покровителю художников-муралистов Хосе Васконселосу. Именно в этот день Елена покинула нас, будто уплыла, как мезоамериканский культурный герой Кецалькоатль, на плоте из священных змей…
Науке – латиноамериканистике и культурологии – остаются ее многочисленные труды. А нам – память о ней. Человек не умирает, пока о нем помнят…
Сектор ибероамериканского искусства
Кандидат искусствоведения, с 1991 г. Ведущий научный сотрудник Отдела изучения региональных культур (Сектор ибероамериканского искусства). Работает в институте с 1973 г.
Сфера научных интересов — изобразительное искусство Латинской Америки; культура и изобразительное искусство Древней Мексики и Месоамерики
Также:
Научная библиотека ВНИИ искусствознания (ст. библиотекарь)
Награды:
Благодарность МК РФ «За многолетнюю успешную творческую деятельность в Институте искусствознания». 2009
Образование:
МГПИ им. В. И. Ленина, 1968–1972. Педагогический ф-т (специальность: педагог начальной школы)
Аспирантура Всесоюзного научно-исследовательского института искусствознания, соискатель, 1979–1983
Защита диссертации на соискание степени канд. Искусствоведения. 1990
Oсновные публикации
Монографии:
Становление мексиканской живописи. XVI–XVIII века. Москва, ГИИ, 1996.
«Опыты национального самопознания. Мексика в творчестве художников ХХ в." 24 а. л. Завершено в 2013 г.
Статьи в научных сборниках, альманахах, журналах:
Истоки живописи Руфино Тамайо. // Латинская Америка. 1986, № 9.
Образ человека в творчестве Х. Л. Куэваса. // Борьба тенденций в современном западном искусстве. М., 1986.
Козлова Е. Руфино Тамайо (Образный мир живописца) //Искусство стран Латинской Америки. М.: Наука, 1986. С. 128–148.
Вселенная мексиканца. // Латинская Америка, 1990, № 3.
Первые опыты взаимодействия культур в Новой Испании (настенная живопись XVI в.). // Очерки истории латиноамериканского искусства. Часть 1. XVI—XVIII вв. М., 1997.
Станковая живопись Мексики (конец XVI—XVIII вв.) //Очерки истории латиноамериканского искусства. Часть 1. XVI—XVIII вв. М., 1997.
Калавера: родословная и черты характера. // Очерки истории латиноамериканского искусства. Часть 2. СПб, 2004.
Ангажированное искусство. Вклад Латинской Америки. //Очерки истории латиноамериканского искусства. Часть 2. СПб, 2004.
О Сикейросе сегодня. // Иностранные мастера в Академии художеств. Сборник статей к 250-летию Академии художеств. М., 2007.
Хусепе Рибера, испанец в Неаполе. // Проблемы ибероамериканского искусства. Вып. 1. М., ГИИ РАН, 2007.
Грани индейской темы в мексиканской живописи. // Проблемы ибероамериканского искусства. Вып. 2. М., ГИИ РАН, 2008.
Истины и фантазии Х. Г. Посады. //Проблемы ибероамериканского искусства. Вып. 3. М., ГИИ РАН, 2013.
Графический цикл «Мексика в революции» Х. К. Ороско. //Проблемы ибероамериканского искусства. Вып. 3. М., ГИИ РАН, 2013.
«Конец истории» отменяется? // Латинская Америка, 2010 г. № 3.
Коллективные труды:
Энциклопедический словарь сюрреализма. М.: ИМЛИ РАН, 2007. Словарные статьи о латиноамериканских художниках.
Энциклопедический словарь экспрессионизма. М.:ИМЛИ РАН, 2008. Словарные статьи о латиноамериканских художниках.
Материалы конференций:
Хосе Клементе Ороско — разрушитель стереотипов. Сб. Iberica Americans. Тип творческой личности в латиноамериканской культуре. М., 1997.
Сб. Iberica Americans. Латиноамериканская культура в дискуссиях конца XX — начала XXI веков. М.: ИМЛИ РАН, 2009. Часть I. Разделы «Наследие Х. Марти и современный цивилизационный кризис» и «Документ и воображение в формировании образа Нового Света»: в составе коллектива авторов (ИМЛИ РАН, Ин-т Латинской Америки РАН, ГИИ МК РФ). По материалам конференции в ИМЛИ им. А. М. Горького. 2008 г.