Кончается март 2017-го. Холодный и горячий. С конвульсиями самой Земли, уставшей от игр недорослей со спичками на пороховых погребах природы и истории.
Слова, вынесенные в заголовок, – предсказание (в передаче Шекспира и его переводчика) Юлию Цезарю накануне мартовских ид (этрусско-римское название середины месяца) 44 г. до н.э. Первый император Рима, как большинство обреченных историей, не прислушался к предостережению. Его убиение было не только безнадежной борьбой сенаторской аристократии за «свободу Рима» в своем сословно-классовом понимании. Смерть Цезаря предотвратила подготовленный им поход на Ближний Восток, который стал бы для Рима гибельным. Римская армия не полегла вся под стрелами парфян, опередивших ее в вооружении и тактике на целую эпоху, и Римской державе удалось продержаться еще полтысячелетия.
Почему-то на март, особенно на «иды марта», нередко приходятся поворотные события истории. То трагические и гибельные, то спасительные. В «иды марта» 1238 г. истребление Батыем владимирского войска обрекло Русь на века ордынского ига. В «Кириллов день» марта 1584 г. смерть Иоанна Грозного помешала кумиру теперешних национал-патриотов отдать страну на разграбление английской Московской компании в обмен на политическое убежище в Англии. 1 (по новому стилю 14) марта пал от бомбы народовольцев Александр II. 15 (по новому стилю) марта 1917 г. революция покончила с российским самодержавием. С середины марта 1985-го Советский Союз стал на путь гибели. 17 марта 1991-го народ проголосовал на референдуме за лукавую формулу «казнить нельзя помиловать», а через пять месяцев контрреволюция поставила запятую в нужном ей месте. 25 марта 1999 г. натовские бомбы и ракеты обрушились на Югославию, 20 марта 2003 г.– на Ирак, и ровно через восемь лет – на Ливию.
18 марта – День Парижской Коммуны. Праздник пролетарских революционеров, Страны Советов лучших ее времен. 140-летию первого опыта пролетарской власти следовало бы посвятить статью. Но тяжелая поступь истории не дает передышки. Пусть простят меня коммунары. Едва ли им покойно лежать на кладбище Пер-Лашез, когда сегодняшние кавеньяки и тьеры посылают их потомков в очередной раз убивать и умирать в песках Северной Африки. На основании резолюции Совбеза, принятой 17-го (по европейскому времени 18-го) марта. Случайное совпадение? Может быть, и случайное…
Ровно на полвека от Коммуны, на девять десятилетий от нас отстоят еще одни «иды марта». 18 марта 1921 г. Красная Армия, усиленная делегатами X съезда РКП(б), ценою жизней многих героев – коммунистов и комсомольцев – положила конец кронштадтскому мятежу. Эту дату нечасто вспоминали даже в советские десятилетия, особенно в последние. Война не против князей и графьев, не против буржуев, а как бы против «своих» – крестьян и рабочих, одетых в матросские бушлаты, – не укладывалась в удобные схемы. Целые поколения советских людей и наших друзей за рубежом незаметно отучались от суровой диалектики истории. А эта диалектика преподносила и продолжает преподносить все новые Кронштадты: от Барселоны до Мадрида, от Будапешта до Праги, от Пекина до Кито, от Герата до Тегерана, от Бенгази до Алеппо. И всякий раз любители удобных схем заламывают руки: «мы» исключительно за рабочую демократию, и «нам» негоже поддерживать диктатуру, проливающую кровь «народа», рабочих и крестьян. Караул – сталинизм, тоталитаризм, деспотизм!
Между тем марксистско-ленинской теории и практике давно известно: во всех классовых битвах часть любого класса всегда сражается не на «своей» стороне. Сознание людей, определяемое разнообразными жизненными обстоятельствами, обладает относительной самостоятельностью от общественного бытия. Особенно это касается класса эксплуатируемого, угнетенного (до сих пор или до вчерашнего дня), над умами которого всегда господствуют идеи господствующего класса. Поэтому нет ничего удивительного в том, что немало людей труда позволяет своим классовым врагам вести себя против своих главных интересов, против своего будущего, против тех, кто несет им лучшую жизнь. Ждать, пока все угнетенные (или арифметическое большинство, «выявленное» буржуазными выборами) дорастут до понимания своих подлинных интересов, – значит никогда не дождаться. У тех, кто защищает дело социального и национального освобождения, зачастую нет иного пути, как принудить заблудших и обманутых подчиниться воле революционного народа. В этом – историческая трагедия, но в этом же – истинный гуманизм. Даже в отношении тех, с кем приходится воевать, их братьев и сестер, их детей и внуков. Изменится жизнь, общественное бытие – люди станут другими и будут смотреть на настоящее и прошлое иными глазами. Во всяком случае, пока вектор общественного развития останется восходящим…
По всему этому объективное содержание борьбы каждого из противостоящих лагерей определяется не только, а подчас и не столько его социальным составом, сколько его классовой сущностью. Эта сущность наиболее четко выражается в характере политического руководства, идеологии, общественных связей, в том числе международных, и в вытекающей из всего этого направленности борьбы, результатах, к которым она может на деле привести. Чтобы выявить эту сущность, надо рассматривать каждое событие не изолированно, а в контексте мира и эпохи.
Руководство кронштадтским мятежом, как и всеми подобными ему, было по меньшей мере двуслойным. На первом плане – анархисты, эсеры, меньшевики. Их агитация подготовила собрания команд линкоров и митинг, положившие начало мятежу. Ими были брошены лозунги: свобода деятельности «левых социалистических партий», упразднение комиссаров, свобода торговли, перевыборы Советов и, можно сказать, лозунг лозунгов – «Советы без коммунистов». Ими же был укомплектован формально руководящий орган мятежа – «Временный ревком». Показательно, что это именно ревком – никакой не Совет, хотя бы и без коммунистов, не выборный, а столь же чрезвычайный военный орган, как и те, против которых мятеж был направлен. Только задачи у него были противоположными: красные ревкомы боролись с контрой, а этот начал с ареста коммунистов и советских работников. Намерения мятежников ясно выражала распеваемая ими частушка: «Будем рыбку кормить коммунистами». Диктатура пролетариата сменилась – хоть и в пределах одного города и военно-морской базы – диктатурой…кого?
Можно было бы подумать – мелкой буржуазии, интересы и иллюзии которой выражали лозунги мятежа. Если бы за спиной «ревкома» не стоял «штаб обороны» из бывших царских офицеров. Если бы вся белая эмиграция и ее империалистические «друзья» не встали горой за «советских» мятежников, не начали лихорадочно готовить силы в помощь им, т.е. новую интервенцию. Спасибо северному климату – Финский залив даже в середине марта скован льдом, а то было бы примерно как в Бенгази (с учетом, конечно, развития вооружения за 90 лет).
К чему привел бы мятеж, если бы смог вылиться в переворот, наглядно показывают те из подобных ему, которым удавалось одержать пиррову «победу». В Баку в июле 1918, в Будапеште в августе 1919, в Мадриде в марте 1939, опять в Будапеште в октябре-ноябре 1956, в центральноевропейских столицах в конце 1989 г., в Москве в августе 1991 –го, в Белграде в октябре 2000-го, в Кишиневе в мае 2009-го. Все они совершались под полуанархистскими-полуменьшевистскими лозунгами типа кронштадтских, и все, буквально на следующий день, вручали власть подлинным дирижерам и кукловодам, стоявшим за кулисами митингово-погромной массовки. Фиговые листочки «чистой демократии» или «истинного социализма» облетали; оставалась во всем препохабии контрреволюция, а зачастую и интервенция.
Конечно, это только одна, хотя и решающая, сторона дела. Глупо было бы отрицать другую – недовольство мелкобуржуазной, деклассированной и даже части пролетарской массы тяготами войны, блокады и разрухи, ошибками власти, подчас и преступлениями примазавшейся к ней сволочи. Если бы не это, никакой контре не удалось бы устроить ничего серьезного. Кронштадтский мятеж отражал в первую очередь недовольство политикой «военного коммунизма» в деревне, откуда на флот шло пополнение взамен революционных моряков, уходивших на фронты. Это недовольство и сделало необходимым компромисс – переход к нэпу. Но закономерность политической борьбы такова: прежде всего надо победить взявшихся за оружие противников, а потом уже извлекать уроки, заключать компромиссы и проводить реформы. Иначе не получится ни уроков, ни компромиссов, ни реформ – вернее, делать все это будет уже другой класс, своими средствами и в своих интересах.
Есть и еще одна закономерность. Как революционная ситуация обязательно включает кризис верхов, так и «контрреволюционная ситуация» проявляется при кризисе революционного руководства. В конце 1920 – начале 1921 г. такой кризис в большевистской партии был налицо и открыто признавался Лениным. Внешне он выражался в известной «дискуссии о профсоюзах», причем позиции некоторых участников дискуссии оказали явное воздействие на идеологию кронштадтского мятежа. Сам же мятеж был поднят накануне X съезда РКП(б) и явно рассчитан на раскол партии. Этот расчет в целом провалился, но не мог не внести вклада в обострение подспудных противоречий, впоследствии подточивших и партию, и Советскую власть.
Мятеж был частью заключительного этапа Гражданской войны. В 1921 г. она как война регулярных армий продолжалась только на окраинах, но в форме войны партизанской охватывала еще большую часть страны. На Украине орудовал Махно, на Тамбовщине – Антонов, на Дону – «бело-зеленые», в Фергане, Хиве и Бухаре – крупные формирования басмачей. Вся Западная Сибирь была охвачена кулацким мятежом, «повстанцы» даже перерезали на неделю Транссибирскую магистраль. Неужели все это было, как нас теперь пытаются уверить, только стихийной реакцией крестьянства на продразверстку? Та же антоновщина готовилась непосредственно руководством эсеровской партии и началась 17 августа 1920 г. – в самый критический день на Западном фронте под Варшавой и Львовом. Не слишком ли точно для бунта против продразверстки?
Кронштадт – из того же ряда. Объективно, а судя по всему, и субъективно мятеж был частью войны мирового империализма против пролетарской революции, позволявшей при удаче нанести прямой удар по ее цитадели, и даже при неудаче – отвлечь силы от других фронтов и добиться крупных преимуществ.
К началу мятежа у Советской России, Украины и Белоруссии еще не было мира с панской Польшей. Действовало лишь перемирие, периодически нарушаемое белополяками. Мирный договор, оставивший за польскими оккупантами половину Белоруссии и значительную часть Украины, был подписан в Риге 18 марта. В те же дни польский сейм принял буржуазную конституцию. Польша разделяла Страну Советов и охваченную революционным брожением Германию. Ровно год назад, 17 марта 1920-го, немецкий рабочий класс разгромил капповский мятеж и в значительной части страны разоружил буржуазно-юнкерскую армию. В Центральной Германии – Саксонии и Тюрингии – возникли рабочие правительства. И только 18 марта 1921-го буржуазное правительство решилось ввести войска в районы Средней Германии, где общественный порядок целый год обеспечивала рабочая милиция. Разоружить рабочих удалось ценой новой вспышки гражданской войны.
28 февраля – в день начала Кронштадтского мятежа – Советская Россия подписала договор с Афганистаном, двумя днями раньше – с Персией (Ираном), 4 марта – с Бухарской Советской Народной Республикой. В Северном Иране тогда тоже правили Советы. Имперскому Лондону, считавшему себя безраздельным хозяином Ближнего и Среднего Востока, и Вашингтону, подбиравшему ключи к его богатствам, надо было срочно спасать классовые и имперские позиции. «Пятую колонну» (термина еще не было, явление было) пришлось бросить в бой, каковы бы ни были шансы.
Грузинские национал-меньшевики, поощряемые поддержкой всего «цивилизованного мира», приступили к тотальному геноциду в красной Южной Осетии, помогли дашнакам свергнуть Советскую власть в Армении, вооружали и укрывали «бело-зеленые» банды на Северном Кавказе и мятежников имама Гоцинского в Дагестане. У Советской России не было иного пути защиты, кроме как поддержать трудящихся Грузии, Южной Осетии и Абхазии, уже не первый раз восставших под руководством коммунистов и просивших о помощи. 25 февраля Тифлис был освобожден Красной Армией и партизанскими отрядами. Меньшевистское правительство бежало в Батум, под защиту интервентов. Весь «цивилизованный мир» горой встал за «суверенное государство», подвергшееся «экспорту революции». Тут-то, на редкость вовремя, и вспыхнул кронштадтский мятеж. Пока он продолжался, грузинские меньшевики цеплялись за власть, надеясь на вмешательство «друзей». И только 18 марта бежали дальше, за границу.
16 марта был подписан мирный договор Советской России с Турцией, оккупировавшей часть Грузии и Армении. По этому договору Турция вывела войска из Батума, лишив меньшевиков укрытия, но сохранила за собой части Армении и Грузии, отторгнутые еще по Брестскому миру. Другую часть Армении, почти до Еревана, она вернула на условии включения Нагорного Карабаха и Нахичевани, населенных преимущественно армянами, в состав «родственного» ей Азербайджана (Советский Азербайджан признал за ними право на самоопределение). За эти вынужденные уступки народам приходится расплачиваться до сих пор. Немалую долю потерь надо записать на счет кронштадтских мятежников.
Штурм мятежного Кронштадта торопило приближение весны. Ледоход сделал бы форты неприступными, окончание ледохода открыло бы путь интервентам. Но не только поэтому коммунисты пошли на штурм в канун 18 марта. Их звал в бой и полувековой юбилей Коммуны. Антисоветчики, которым нечего противопоставить победам советской эпохи, норовят бросить на них тень хотя бы тем, что большевики, мол, приурочивали их к памятным датам. А если и так? Возможностью поднять дух армии и народа прикосновением к страницам истории, созвучным сегодняшней борьбе, не пренебрегали нигде и никогда. Кто поступает иначе, скорее всего и не думает о победе, а готовится выкинуть белый флаг.
В контрреволюционных 1990-х комиссия небезызвестного А.Н. Яковлева официально реабилитировала кронштадтских мятежников. Завидная классовая память! Но Яковлев с компанией не только отдали «своим» последний долг. Они выступили как застрельщики нынешней мировой контрреволюции. Впервые в истории реабилитировали не жертв репрессий (в кавычках или без), вообще не политическую оппозицию, а вооруженных мятежников. Впервые суверенному государству юридически отказали в праве на вооруженное подавление насильственного антиправительственного мятежа. Это – первый шаг к мотивировке интервенции объединенного империализма в Ливию и «воздержания» России в Совбезе ООН, агрессии против многих стран от Сирии до Белоруссии, надзора имперских проконсулов над «правами» угодных им «меньшинств». Этим дается основание для свержения любого неугодного режима, в том числе и в России.
Герои-партийцы, штурмовавшие Кронштадт, хорошо запомнили уроки Коммуны: революция, не успевшая вовремя нанести удар врагу, обречена на гибель, а класс и народ, не сумевший ее защитить, – на порабощение. Следующие поколения подзабыли этот урок. Нынешним и будущим придется его вспомнить.