1
Статья Брэтта Уилкинса «Вмешательство США в Венесуэле: история и лицемерие» выражает позицию североамериканского интеллигента, несомненно придерживающегося левых убеждений, решительно отвергающего агрессию и террор «своего» империализма в Латинской Америке.
Автор заслуживает глубокого уважения уже за саму готовность публично разоблачить разбой официального Вашингтона, произвол транснациональных корпораций и ложь монополизированных СМИ. В нынешние нелегкие времена это – поступок, на который осмеливается далеко не каждый даже из тех, кто внутренне осуждает и отвергает преступления империализма, сочувствует страданиям и борьбе угнетенных народов. Своим гражданским мужеством и общественной активностью Б. Уилкинс вносит вклад в благородное дело международной солидарности с борьбой патриотов родины Боливара и Чавеса за ее свободу и независимость в критический момент венесуэльской, латиноамериканской, да и всей мировой истории.
Но мы покривили бы душой и подвели читателей, если бы умолчали о недостатках статьи, ослабляющих ее критический заряд – особенно для людей, знающих основные вехи венесуэльской истории (хотя, приходится признать, таких среди нас меньше, чем хотелось бы).
2
В статье даже не упоминается о том, что вмешательство США в дела Венесуэлы берет начало еще с первых лет ее независимости. Уже «доктрина», выдвинутая в 1823 г. пятым президентом Североамериканских Соединенных Штатов Джеймсом Монро под лозунгом «Америка для американцев», была реально направлена не столько против европейских держав, не имевших реальной возможности вмешательства в дела заокеанских стран, сколько против линии Симона Боливара на самостоятельное сплочение семьи ибероамериканских республик. Несколько лет спустя, когда общими усилиями соперников – Вашингтона и Лондона, – а также ориентировавшейся на них креольской олигархии великий план был сорван, С. Боливар написал слова, актуальные и сегодня: «Кажется, Соединенные Штаты самим провидением предназначены ввергнуть Нашу Америку в пучину бедствий именем свободы».
Свой исторический экскурс Б. Уилкинс начинает с участия Вашингтона «в пограничном споре между Венесуэлой и Великобританией в 1895 году», что, по его мнению, «стало ключевым событием в становлении США как мировой сверхдержавы». Как утверждает автор, «администрация президента Гровера Кливленда, ссылаясь на запрет доктриной Монро европейской колонизации Америки, встала на сторону Венесуэлы» и даже «завуалированно начала угрожать Британии войной, поэтому той пришлось согласиться с требованиями Соединенных Штатов».
В действительности дело обстояло несколько иначе. События конца XIX в. послужили лишь началом острого конфликта, далеко не сводившегося к «пограничному спору» (а точнее – давним, еще с XVII века, притязаниям британских колонизаторов на богатые земли венесуэльской Гвианы, по-испански Гуайяны) и отнюдь не завершившегося в 1895 г. Вершиной конфликта послужила морская блокада Венесуэлы, установленная совместно Великобританией, Германией и Италией в 1902 г. Мало того: блокада сопровождалась высадкой десантов для захвата таможен (!) под предлогом взыскания задолженности венесуэльского правительства (!!), просроченной из-за гражданской войны, финансируемой теми же державами (!!!). При этом США отнюдь не становились на сторону Венесуэлы, а, наоборот, сами участвовали в интервенционистских действиях параллельно с европейскими конкурентами.
Ситуация изменилась лишь после того, как в защиту Венесуэлы выступили Франция и Россия – соперники кайзеровской Германии и тогда еще Британской империи, – а большинство латиноамериканских государств поддержали «доктрину Драго» (по имени выдвинувшего ее министра иностранных дел Аргентины), впервые в истории осудившую применение силы к иностранному государству для выколачивания долгов. Лишь в начале 1903 г., на заключительном этапе конфликта, САСШ в самом деле пригрозили Лондону и Берлину военным вмешательством – и даже не завуалированно, а открыто, направив в зону конфликта свои ВМС. Первая мировая война вполне могла вспыхнуть уже тогда; лишь в последний момент британский парламент незначительным большинством решился на разрыв с Берлином, чтобы избежать столкновения с Вашингтоном.
По итогам венесуэльского кризиса (между прочим, особо отмеченного В.И. Лениным в «Тетрадях по империализму») Штаты расчистили себе путь для отделения Панамы от Колумбии и захвата зоны межокеанского канала. Для европейских держав тот же кризис послужил важным этапом оформления двух империалистических блоков будущей мировой войны – Антанты и Четверного союза. Кстати говоря, последняя резолюция Европарламента оставляет у меня впечатление, что в странах ЕС и через сто с лишним лет не забыли тех событий и продолжают их использовать, как и в отношении Сербии и Ливии, в качестве прецедента не только для обеспечения сегодняшних империалистических интересов, но и для злобной мести непокорным народам за свои былые унизительные неудачи.
Что же касается латиноамериканской политики США в те годы, то их чисто империалистическая позиция, действительно готовившая собственное утверждение в качестве «мировой сверхдержавы», ни в малейшей мере не была защитой стран региона хотя бы от европейской агрессии (не говоря об агрессиях самого Вашингтона). За почти 200 лет действия «доктрины» США ни разу и не подумали помочь отстоять от британских аннексий ни пяди латиноамериканской земли: Аргентине – Мальвинские (Фолклендские) острова, Гватемале – нынешний Белиз, Венесуэле – те же земли близ низовьев Ориноко, две трети коих по итогам конфликта 1895 г. перешли во владение Лондона (с 1966 г. – «независимой» Гайаны, а теперь фактически – транснациональной корпорации Exxon-Mobil), юридически же остались «спорными» и доныне могут служить яблоком раздора для следующей агрессии. Такова уж цена обещаний Вашингтона южным соседям – они для него всегда были и остаются не только объектом собственной беззастенчивой эксплуатации, но и разменной монетой империалистических сделок с более важными для него европейскими союзниками.
3
Б. Уилкинс решительно осуждает поддержку Соединенными Штатами военно-полицейских диктатур Хуана Висенте Гомеса (1908-1935) и Маркоса Переса Хименеса (1948-1958), распродажу ими национальных богатств, в первую очередь нефти, и жестокое подавление передовых сил страны. Вместе с тем у читателя, недостаточно знакомого с историей, может создаться впечатление, что преступления против народа Венесуэлы совершались только диктаторами в военной форме, период господства которых был там, по сравнению с другими странами региона, довольно кратким.
О следующей странице истории Уилкинс сообщает чересчур лапидарно: «Венесуэла перешла к демократии в 1958 году, а большая часть латиноамериканских стран попали под железный кулак военной диктатуры, поддерживаемой США... В то время как эскадроны смерти, подготовленные и выученные США, убивали, пытали и терроризировали тысячи невинных мужчин, женщин и детей, венесуэльцы десятилетия жили в мире».
При таком подходе логично, что при резкой характеристике военных диктатур авторитетом для автора выступает лидер буржуазной партии Демократическое действие (AD) Ромуло Бетанкур, «которого считают отцом демократии в этой стране». Резонный вопрос – кто именно так считает и соответствует ли это действительности – оставлен в статье открытым.
Подлинная историческая роль «отца демократии» по меньшей мере не столь однозначна. Начав политический путь в рядах коммунистов, но еще в 30-е гг. порвав с компартией, Р. Бетанкур всегда предпочитал методы заговоров и переворотов, приведшие народное движение не к одному поражению. Буржуазно-демократическая революция 23 Января 1958 г. была заслугой, прежде всего, руководимого коммунистами рабочего движения и прогрессивных военных. Однако примкнувшие к революции Р. Бетанкур и другие лидеры буржуазных партий оперативно перехватили инициативу, подписав на вилле Пунто-Фихо пакт о чередовании своих представителей в президентском кресле, разделе других руководящих постов и недопущении к реальной власти никого больше.
Обеспечив свое избрание на президентский пост, Р. Бетанкур очень скоро забыл о взятых на себя социальных обязательствах, полностью повернул курс на Вашингтон, присоединил страну к блокаде Кубы. Компартия была официально запрещена, преследовалось левое крыло ДД. Революционерам не оставили иного пути, как взяться за оружие. В президентство Р. Бетанкура (1958-63 гг.) и его ближайших преемников Венесуэла отнюдь не наслаждалась миром. К режиму, установленному в Пунто-Фихо, не меньше, чем к военным хунтам, применимы слова Уилкинса: «Вооруженные силы и силы безопасности этих репрессивных режимов часто обучались Соединенными Штатами – в военной «Школе Америк» и других местах. Они учились похищать, пытать, убивать и подавлять демократию». Политическая полиция была укомплектована бежавшими с Кубы мастерами террора вроде Л. Посады Каррилеса. Многие из сегодняшних чавистов – дети тех, кто был убит или замучен тогдашними «эскадронами смерти», – вряд ли согласятся признать Р. Бетанкура «отцом демократии».
«Система Пунто-Фихо», сохранявшаяся в основе 40 лет, до победы в 1998 г. Уго Чавеса, – это скорее «диктабланда», т.е. «мягкая» диктатура. Ее носители занимают и сегодня «почетное» место в рядах мятежного «парламентского охвостья». Среди них полинявшая ДД, принятая, правда уже не при Бетанкуре, в ряды Социнтерна (нынешнее позорище в стенах Европарламента имеет глубокие корни также и в этом плане).
4
Нельзя не поблагодарить Б. Уилкинса за своевременное напоминание: «Называть Мадуро диктатором и отстаивать смену режима в Каракасе, поддерживая худших тиранов по всему миру, дружественных США, – это вопиющее и кровавое лицемерие». Жаль только, что и тут не обошлось без «ложки дегтя». Правильным словам предпослана «сакраментальная» фраза: «Режим Мадуро далек от совершенства».
Тут плохо даже не столько то, что в жизненной реальности не встретишь ничего «идеального». Главное в другом: в сегодняшней Венесуэле нет «режима Мадуро» – есть конституционный строй Боливарианской Республики, утвержденный большинством народа более чем на 20 выборах и референдумах, народом же и защищенный от ряда попыток насильственной контрреволюции. Согласно нормам этого строя, единственно легитимным президентом страны является сегодня Николас Мадуро Морос. Любые действия, направленные на смену власти в нарушение конституционных норм, есть попытка насильственного государственного переворота, которая, не находя достаточной поддержки в стране, неизбежно смыкается с империалистической интервенцией. В данном контексте уже само слово «режим» – не что иное, как стереотип, служащий вольному или невольному оправданию агрессии. И тем, кто справедливо осуждает агрессию, не следовало бы воспроизводить далеко не безвредные штампы ее апологетов.
Подводя итог, не скроем: у нас были и есть коллеги, в том числе соотечественники автора статьи, занимавшие и занимающие более последовательную позицию по ряду моментов истории и современности. Трудно сказать, в какой мере минусы позиции Б. Уилкинса вызваны недостатком информации вследствие заговора молчания или прямой фальсификации, а в какой – предосторожностью по отношению к особенно острым и «щекотливым» темам.
Так или иначе, не станем спешить с упреками. Не нам пренебрегать непреходящей истиной: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» (В.И. Ленин). Мы не наивные дети, чтобы не понимать: в нынешние времена очень многим, не только на мидовской службе, приходится быть дипломатами – чтобы не заставили замолчать вовсе.
В широком фронте солидарности найдется место всем, кому не безразлично будущее. Пусть каждый делает что может. Мы же, на своем посту, будем стремиться прояснять сложные вопросы в меру собственного понимания и сознания общественной ответственности.