Помянем товарища Дэна

19 февраля исполнилось 20 лет со дня ухода из жизни Дэн Сяопина (1904–97) – человека, которого на его родине называют «великим архитектором китайских экономических реформ и социалистической модернизации». 20 лет после его смерти страна продолжает двигаться по пути, намеченному и начатому товарищем Дэном, – и это достаточный срок для того, чтоб можно было подвести промежуточные итоги экономических преобразований. Это важно, прежде всего, потому, что с приходом в Белый дом Дональда Трампа, открыто бросающего Пекину перчатку, руководству КНР, так или иначе, придётся вносить в свою политику определённые коррективы.

Как бы кто ни относился к реформам автора концепции «социализма с китайской спецификой», Дэн Сяопин, без сомнения, был личностью выдающейся.

Если б это было не так, он бы не выжил – физически и политически – в годы «Культурной революции», когда не молодого уже Дэна разжаловали из генсека партии, отправив простым рабочим на завод, а сына его покалечили хунвейбины. И снова карьера его – а может, и жизнь – драматически висела на волоске в 1976 году, в промежуток между смертями Чжоу Эньлая и Мао Цзэдуна, когда, по сути дела, решался вопрос, по какому пути пойдёт Китай. Но спустя всего считанные месяцы после кончины Великого Кормчего ещё недавно опальный Дэн фактически завладел контролем над партией и страной, разобравшись с пресловутой «Бандой четырёх»!

При этом он не стал сводить личные счёты с покойным Мао. Благоразумно со стороны Дэна (побывавшего гостем на XX съезде КПСС!) было не подрывать вместе с авторитетом основателя государства и многолетнего лидера партии сами основы общественного и политического устройства КНР. Так что критика «Культурной революции» в рамках кампании «Пекинская весна» завершилась признанием заслуг Мао и хитрой формулой о соотношении плохого и хорошего в его деяниях как 30:70.

Самая интересная страница в бурной и содержательной жизни Дэн Сяопина, на мой взгляд, – его молодость, проведённая в Европе, во Франции. Туда уроженец китайской глубинки прибыл в 15 лет, ещё, в общем-то, ребёнком, – чтобы учиться. Правда, чему-либо научиться в Европе – в смысле прохождения университетского курса с получением диплома – парню не удалось. Дэн, вообще, так и не получил высшего образования, если не считать нескольких месяцев специфической учёбы в Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ), в Москве в 1926-м.

Будущий лидер Поднебесной прошёл в Европе другие «университеты». Ему довелось тяжко трудиться ради куска хлеба: сменил множество работ, трудился и на руднике, и в сталепрокатном цехе, и на автозаводе «Рено». Во Франции Дэн познал и унижения со стороны заводского начальства, и самый настоящий голод; пришлось ему обитать и в битком набитых фабричных бараках, и даже просто на улице.

Позднее Дэн Сяопин так объяснял жизненные обстоятельства, приведшие его ко вступлению в ряды коммунистов: «Житейские невзгоды, оскорбления со стороны мастеров – прислужников капиталистов – всё это оказало на меня большое влияние, дало представление о преступном характере буржуазного общества. …Тогда я вступил в комсомольскую организацию проживающих в Европе китайцев».

«Жили мы в то время очень скудно, – вспоминал ещё товарищ Дэн о тех годах. – Став профессиональным революционером, я получал некоторые средства от организации, ел хлеб, варил лапшу. У нас не было пожизненных должностей, мы не думали о постах, не интересовались рангами… Важно было делать революцию».

Среди новых друзей Дэна, общение с которыми сформировало политический выбор юноши, было сразу несколько незаурядных людей, которым суждено будет вершить судьбы не только Китая, но и, без преувеличения, всего мира. Один из них: земляк Дэна (выходец из той же провинции Сычуань) Не Жунчжэнь (1899–1992) –полководец, освободивший Пекин от гоминьдановцев; Маршал КНР, начальник Генштаба НОАК и руководитель китайского проекта по созданию атомной бомбы. Дэн и Не, невзирая на все невзгоды и перипетии, сберегут дружбу до конца своих дней, и Дэн всегда будет называть друга юности не иначе как «старшим братцем».

А руководил молодыми китайскими коммунистами в Европе Чжоу Эньлай (1898–1976) – глава правительства республики с момента провозглашения КНР 1 октября 1949 года и до самой его смерти 8 января 1976-го. Но на тот момент он был всего лишь молодым журналистом, имевшим, однако, уже немалый политический опыт, включая сидение в тюрьме. Прекрасный организатор, человек невероятной работоспособности и эрудиции, дипломат, владевший французским, английским и немецким языками, Чжоу станет вторым по значимости человеком в истории КНР.

Европейскую организацию партии Дэн Сяопин возглавит после отзыва Чжоу в Китай. Всю жизнь Чжоу Эньлай покровительствовал Дэну; именно он уговорил Мао Цзэдуна вернуть угодившего в немилость деятеля в политику – страдавший от рака премьер Госсовета видел в давнем парижском товарище своего преемника на посту.

В Европе Дэн Сяопин познакомился ещё с одним – совершенно необычайным – человеком, опять же, уроженцем Сычуани. Звали его Чжу Дэ (1886–1976). В его будущей жизни он – № 1 из десяти Маршалов КНР, главнокомандующий Красной армией Китая и в самом конце своего жизненного пути де-юре глава государства.

Вы спросите, в чём же состояла его уникальность? Судите сами. В 35 лет Чжу Дэ был состоявшимся человеком, видным военачальником, генералом (!). Но ему надоело участие в разборках т. н. милитаристов и он отправился в Европу учиться – в Гёттингенский университет, на… философа!!! Генерал-философ (а по первому образованию – физрук!) – это что-то особенное, не правда ли? Впрочем, занимаясь изучением немецкого языка, философии и классиков марксизма, генерал не забывал и про поддержание квалификации: читал книги по военной теории, разбирал опыт Первой мировой, общался с германскими военными. Портрет Чжу дополняет такой штрих: он излечился от наркомании, погубившей в те времена миллионы китайцев.

Ещё на родине, до отъезда, он пытался вступить в КПК, но основатель партии Чэнь Дусю отказался принять подозрительного «милитариста» в ряды организации. Только в Европе Чжоу Эньлай выдал Чжу Дэ заветную партийную рекомендацию.

А если вспомнить ещё, что там же, во Франции, начинал свою политическую деятельность Нгуен Ай Куок (известный нам по более позднему его имени Хо Ши Мин), то остаётся лишь удивляться, как из такого узкого кружка (десятки, максимум сотня народу) эмигрантов-азиатов – рабочих, студентов, интеллектуалов – вышло такое число выдающихся политических, государственных и военных деятелей. Быть может, секрет состоял в тогдашней особой атмосфере революционного энтузиазма.

 

Дождёмся ли мы кризиса перепроизводства в Китае?

По всей видимости, многие идеи рыночных реформ принадлежали на самом деле не Дэн Сяопину, а его наставнику – Чжоу Эньлаю. Чжоу, человек европейски образованный, в юности увлекавшийся Руссо и Монтескьё, имел весьма умеренные взгляды – в противоположность радикализму Мао – и на Западе слыл «либералом».

Другой вероятный идейно-теоретический источник «социализма с китайской спецификой» – теория Николая Бухарина о переходном периоде от капитализма к социализму. Точно известно, что Дэн Сяопин читал брошюры Бухарина, ещё живя во Франции, а в 1926 году он застал в Стране Советов и конец нэпа, и споры о нём.

Подчеркнём: личный опыт, полученный Дэном в молодости, свидетельствует о том, что он вряд ли мог испытывать симпатии к капитализму и сознательно желать его возвращения. Думается, реформы в КНР представляли собой реакцию общества на сумбурные экономические эксперименты времён Мао: и обычные труженики, и, самое главное, пережившая «Культурную революцию» партийно-государственная верхушка хотели покоя и стабильности, движения к зажиточности без «скачков».

Верхушка к тому же состояла из очень старых людей – напомним, товарищ Дэн родился за два года до Брежнева! – и революционный запал их молодости давно угас, да ещё и потрепался в жерновах жесточайшей политической борьбы и террора.

Короче, в условиях отсталой крестьянской страны, после провала «Большого скачка» оказался востребован нэп в новом его издании, с опорой на инициативу частных собственников, на столь развитую у китайского народа предприимчивость.

Люди разной политической ориентации по-разному относятся к китайским реформам и оценивают их. Одни – к ним относится преобладающая масса левых на постсоветском пространстве – восторгаются успехами китайцев и обосновывают ими преимущество социализма над капитализмом. Другие охотно признают эти успехи, но, напротив, считают китайские реформы сугубо капиталистическими и доказывающими, что рынок эффективнее социализма. Третьи же попросту ждут, не дождутся, предвкушая, когда же, наконец, китайская экономика рухнет под ударом очередного мирового экономического кризиса. Экономисты этой категории, надо полагать, и копаются в статистике, выискивая там фальсификации, доказательства того, что на самом деле такого уж быстрого роста экономики в Китае больше нет.

Надо заметить, что размах строительства и создания новых производственных мощностей в Китае вправду невероятен. Поражают, например, такие цифры: только в 2011–13 годах Поднебесная потребила больше бетона, чем США за весь XX век!

В СМИ давно и много говорится о кризисе «перестроительства» в Китае: там понастроены уже не то, что «лишние», не востребованные на рынке жилые дома и офисные комплексы, а целые «мёртвые города»! Разумеется, с точки зрения законов «рыночной экономики», циклический кризис перепроизводства неизбежен. Следует помнить, однако, о том, что кризис является продуктом и свидетельством высокого и длительного развития капиталистических отношений. Разрушительный кризис 90-х годов в бывших соцстранах не в счёт, он имел немножко другую природу – обвал хозяйства в них вызвало скорое, безжалостное и целенаправленное разрушение прежних экономических порядков, чего Дэн Сяопин и его преемники не допустили.

Вспомним, что в Англии первый в мировой истории циклический кризис 1825 года случился лишь после полвека промышленной революции. И Китай, возможно, до кризиса ещё попросту «не дозрел». С одной стороны, он всё ещё остаётся «очень крестьянской», мелкобуржуазной страной. С другой стороны, в Китае сохраняются рудименты планового начала и крупный госсектор, охватывающий и банковскую систему, – что само по себе означает ограничение «свободы» капиталистических отношений и сглаживает ведущие к кризисам народнохозяйственные диспропорции.

Учитывать нужно и влияние мирового рынка, куда интегрирован Китай. За счёт дешёвой рабсилы он имел конкурентное преимущество, позволявшее Китаю наращивать производство даже в те кризисные годы, когда весь мир его свёртывал.  Однако попадание страны в т. н. «ловушку среднего дохода» данное преимущество устраняет, после чего внешний рынок из стабилизирующего фактора вполне может превратиться в нечто противоположное. Китайское руководство учитывает это, делая ставку на стимулирование внутреннего спроса – вместо прежней экспортной ориентации. Однако его должное наращивание вызывает сомнения ввиду того, что при реальном сокращении бедности в стране углубляется социальное неравенство (так, например, доходы селян уступают доходам горожан не менее чем в три раза, а разрыв в доходах 10 % богачей и бедняков достиг где-то порядка 20 или больше).

А ведь именно относительное отставание роста платёжеспособного спроса со стороны широких народных масс от роста производственных возможностей ведёт к перепроизводству товаров и услуг, к накоплению «излишних» производственных мощностей, ликвидируемых с определённой периодичностью кризисом.

В Китае налицо многие проявления «дикого капитализма», такие как детский труд, рабочий день до 12 часов и более без выходных, вопиющие нарушения правил охраны труда, не говоря уж про отсутствие до сих пор развитой, всеохватывающей системы пенсионного обеспечения, – и всё это является, в сущности, неотъемлемой частью «благоприятного инвестиционного климата», ускоряющего рост экономики.

Показательно, что при Мао, с 1960 по 1975 год, средняя продолжительность жизни, несмотря на все тогдашние эксцессы, возросла с менее 45 до 60 лет, но затем этот процесс замедлился. С 2003 по 2014 год показатель вырос менее чем на 3 года, приблизившись к 76 годам[замечание]. Тем не менее, из-за политики ограничения рождаемости Китай «стареет», что, безусловно, негативно скажется в среднесрочной перспективе на росте экономики. По прогнозу, к 2030 году доля пожилых людей достигнет 25 %.

Общеизвестны экологические проблемы Китая – причём, насколько известно, экология является одной из главных причин, толкающих граждан на акции протеста. Экономическое развитие Китая будут сковывать и ресурсные факторы: он входит в число 12-ти стран, наиболее страдающих от дефицита пресной воды, и выход ныне видится в использовании дорогостоящих технологий опреснения морской воды.

Развитие капитализма в Поднебесной, как и на Западе, ведёт к раскручиванию финансово-спекулятивной деятельности (в биржевые игры втянуто уже почти 100 млн. народу!), к переходу от преобладающего вывоза товаров к вывозу капиталов, т. е. ведёт к спекулятивному перерождению экономики и финансовому паразитизму. А раздутая финансово-кредитная сфера служит многократно усиливающим кризисы «резонатором»! Более того, с указанными тенденциями финансового паразитизма тесно связаны подрывающее авторитет Компартии сращивание бизнеса с партийно-государственными структурами и разъедающая государство и общество коррупция.

Ясный и тревожный индикатор перехода Китая от динамично развивающейся созидательной экономики к разлагающему общество паразитизму: охвативший ныне Поднебесную «футбольный бум». Никому не известные за пределами Азии и не представляющие из себя что-то в спортивном отношении футбольные клубы тратят десятки миллионов долларов на покупку европейских и южноамериканских «звёзд», выплачивая им жалование, сравнимое с зарплатами в «Барселоне» и «Реале»!

Это можно понимать как свидетельство того, что накапливающиеся капиталы всё более не находят производительного приложения и спускаются их владельцами впустую – как это происходило в своё время у нас, на Украине, где олигархи, вместо того, чтобы строить и реконструировать заводы, возводили стадионы и создавали «суперкоманды». Плюс скупка нуворишами и чиновниками предметов роскоши, а также массовый отъезд их детей и жён учиться и прожигать деньги за границу.

Несомненно то, что в исходно отсталом Китае реформы привели к подъёму производительных сил. Однако именно такой их рост теперь ведёт к углублению экономических и социальных противоречий, борьбы двух противоположных начал в китайской экономике. И если руководство КНР вздумает решать накапливающиеся проблемы дальнейшей либерализацией экономики, оно этим как раз приблизит и подтолкнёт кризис. Стихия рынка опасна своей непредсказуемостью – и те, кто освобождают её, пусть даже и из самых благих побуждений, рискуют получить непредвиденные ими экономические, социальные и политические последствия.

 

Превратится ли «мастерская мира» в «мировую лабораторию»?

Составной частью теории Дэн Сяопина является положение о т. н. «четырёх модернизациях». Имеется в виду модернизация четырёх секторов экономики: ВПК, промышленности, сельского хозяйства и науки. Во всех указанных сферах Китай, бесспорно, добился больших успехов, но при рассмотрении результатов китайского «экономического чуда» почему-то упускается из виду один немаловажный момент.

Обратимся к истории. В XIX веке «мастерской мира» по праву называли Британию. И одновременно она сделалась первой научной державой, чьи учёные внесли решающий вклад в становление термодинамики и теории электромагнетизма, в открытие новых химических элементов и зарождение эволюционного учения.

На рубеже столетий в промышленном отношении поднялась Германия, создав при этом немецкую школу физики, одну из лучших в первой половине XX века.

В XX веке Соединённые Штаты не только вышли на первое место в мире по индустриальному развитию, но и, опять-таки, сконцентрировали у себя крупнейший интеллектуальный и научный потенциал, стали средоточием фундаментальной науки.

Советский Союз, широко пользуясь услугами западных специалистов, закупая на Западе технологии, осуществил в 1930-е годы индустриализацию и на этой волне всего за одно-два десятилетия выдвинулся по ряду важнейших направлений науки и техники на ведущие мировые позиции – и совершил эпохальный прорыв в космос.

Зато уже «экономический рывок» Японии во второй половине прошлого века носил несколько иной характер. Японцы добились огромных успехов в технических науках, в развитии технологий, однако весомой фундаментальной науки не создали и позиции Америки в этом вопросе не поколебали. Вероятно, одной из причин этого является де-факто оккупационный режим в стране – у США после 1945 года было достаточно рычагов, чтобы направлять развитие Японии в русло, принципиально не опасное для американского доминирования в мире. Тем же обстоятельством можно, наверное, объяснить и то, почему немцы не восстановили свою физическую школу.

Китай достиг тех же результатов в индустриализации, что и Советский Союз в годы его первых пятилеток. И даже более того: Китай фактически уже стал первой экономикой в мире, чего СССР, выдвинувший лозунг «Догнать и перегнать!», так и не сумел добиться. В последнее время Китай заметно прибавил и в сфере высоких технологий, развернув переход от весьма примитивных производств, основанных на использовании дешёвой рабочей силы, к более сложным производствам. Он даже обошёл Штаты по количеству регистрируемых патентов и изобретений – ежегодное число заявок на них в Китае взлетело с 56,8 тыс. в 2003 году до 801 тыс. в 2014-м!

Китайцы лидируют, например, в создании ториевого атомного реактора, в разработке «сверхсуперкомпьютеров» (в этом году они намерены запустить первый в мире эксафлопсный компьютер с производительностью в 1 квинтиллион операций в секунду – при том, что ещё в 2010 году китайская ЭВМ «Тяньхэ-1» была признана самой быстродействующей на планете, а в 2015-м её успех повторила «Тяньхэ-2»). Из последних новостей: китайские учёные разработали самый мощный в мире лазер на свободных электронах, работающий в области глубокого ультрафиолета.

Однако в то же время Китай отнюдь не стал первой научной державой мира, в развитии фундаментальной науки он несопоставим с Соединёнными Штатами и, возможно, уступает и той же России. Китайцы пока не создали ничего «эпохально-прорывного», типа первых полётов в космос у СССР или изобретения Интернета у США. Они скорее только лишь копируют (а то и уворовывают), совершенствуют и улучшают, а также успешно используют коммерчески чужие изобретения (чего, скажем, добился Джек Ма, создавший крупнейший электронный магазин Alibaba). Кстати, и с модернизацией экономики нынче не всё так просто: если с начала 90-х удельный вес высокотехнологичной продукции в экспорте вырос с чуть более 5 % до 30,8 % в 2005-м, то далее указанный показатель снизился до 25,4 % в 2014 году.

В хвосте Запада Китай плетётся и в важнейшей сфере культуры. Китайская молодёжь точно так же разлагается западной поп-культурой и всякими «цифровыми игрушками». Очень показательное явление: во многих местах страны отмечен «бум» возведения копий известных мировых зданий и сооружений – там уже выросли свои Эйфелева башня, Кремль, целые лондонские кварталы и т. п. Власти спохватились с большим запозданием, вроде бы запретив, наконец, всё это «низкопоклонство»…

Для того чтобы стать мировой державой № 1, сбросив с Олимпа Соединённые Штаты, для этого Китай должен создать лучшую в мире науку, первым отправить «тайконавтов» на Марс и ещё должен сам начать формировать вкусы и моды большей части человечества. А покамест до этого ещё очень далеко, и всего этого невозможно достичь рыночным развитием – тут необходимы принципиально иные подходы.

 

В авангарде глобализации?

В январе с. г. в Давосе Си Цзиньпин выступил с громким заявлением о том, что отныне, когда США под руководством Д. Трампа берут курс на протекционизм, именно Китай возглавит глобализацию. Стало быть, Пекин принимает вызов и берёт в руки знамя, которое вроде как выпустили из рук «американские империалисты».

Американцы умеют, борясь со своими врагами, взращивать себе новых врагов. Поддержав в Афганистане против СССР моджахедов, они в конечном итоге получили Талибан, «Аль-Каиду», 11 сентября и ИГИЛ. В 1970-х годах американцы, опять же, против СССР интриговали с Китаем (визит Р. Никсона в Пекин в 1972 году, приезд Дэн Сяопина в Вашингтон на встречу в Дж. Картером в 1979-м). Признав КНР и начав развивать отношения с Пекином, Запад поощрял этим политику «открытости» Китая, а значит, и рыночные преобразования внутри страны. Однако надежды США на то, что в результате оных реформ в Китае, как и в СССР, рухнет Компартия, и что Китай, как это уже было до середины XX столетия, вновь превратится в марионетку и сферу влияния западных держав, пошли прахом на площади Тяньаньмэнь в 1989-м.

Кстати, главными виновниками кровопускания западная пресса объявила тогда Дэн Сяопина и премьера Ли Пэна – Дэн вправду выступил сторонником силового решения вопроса, не позволив прийти к власти китайским горбачёвым и ельцинам.

Против Китая ввели санкции, но какие-то половинчатые – такие, чтоб они не мешали транснациональным корпорациям инвестировать в Китай и зарабатывать там миллиарды долларов. И экономика Китая стала расти пуще прежнего; санкции ж в военно-технической сфере Пекин легко пережил, пойдя на сближение с Россией и утилизировав ставшие не нужными на родине достижения советского ВПК. Более того, поглотив многомиллиардные иностранные инвестиции, он быстро создал свой собственный мощный национальный капитал, усиленный поддержкой партии и власти. Китай сам развернул экономическую и политическую экспансию, повсюду тесня американцев и европейцев. Думается, правящие круги Запада такого не ждали.

Но в благополучные «нулевые» годы с эти ещё мирились. Всё изменил кризис, ударивший в 2008 году. Как говорится, «Боливар не выдержит двоих»: чтобы выйти из кризиса, нужно уничтожить конкурента! Теперь Китай вырос настолько, что стал экономически угрожать США и Западу – причём, повторимся, для них он опасен не столько даже в сфере производства и экспорта, сколько как экспортёр капиталов, как потенциально головной мировой финансовый центр и центр эмиссии денег.

То, что президент США намерен вернуться к политике протекционизма, – это проявление слабости, не силы, нынешних Соединённых Штатов. Такова диалектика фритредерства и протекционизма: изначально протекционизм используют молодые, растущие экономики, борющиеся за «место под солнцем» против сильных «старых» держав; – победив в этой борьбе и набрав сил, они ратуют за «свободу рынка», легко побеждая по его правилам слабых конкурентов; – но угасание гегемонов заставляет их в определённый момент вновь взяться за оружие протекционизма против «новых молодых». В данный момент, по-видимому, США дошли до третьей стадии, тогда как Китай поднялся на пик стадии второй. Круг замыкается: когда-то европейские купцы, навязывая Китаю «свободу торговли», разрушали феодальное хозяйство Поднебесной; теперь же Китай способен дать Западу «ответку», подобно тому, как мусульмане-мигранты дали Европе своего рода «ответку» за крестовые походы!

А Си Цзиньпин хитёр – он явно играет на противоречиях в западной элите, поддерживая глобализаторов в их схватке с консерваторами. Европейским деловым кругам Китай предложил заманчивый проект «Нового Великого шёлкового пути» в противовес вызвавшему протесты людей проекту Трансатлантического партнёрства.

Этим проектом Пекин решает и свои внутренние проблемы: «Шёлковый путь» призван устранить социально-экономическую отсталость внутренних, западных районов страны. Хотя и это способно обострить определённые противоречия: сдвиг в размещении производительных сил наверняка вызовет перестановки в правящих элитах. Скажем, на Западе одним из наиболее перспективных политиков грядущего «шестого поколения руководителей» считается Нур Бекри (род. 1961) – этнический уйгур, глава Синьцзян-Уйгурского автономного района. Но нужно понимать, что в современном Китае вновь обретает остроту национализм – как великодержавный ханьский национализм, так и сепаратизм национальных окраин. И в этом вопросе рыночная стихия, региональный эгоизм тоже могут дать опасные результаты.

Итак, мы готовимся стать свидетелями нового мирового противостояния. Если выражаться языком геополитики: борьба Континента против Океана, китайского «тигра» в союзе с русским «медведем» против американской «акулы». И кто кого?

ИСТОЧНИК


Замечание: по этому показателю нет надёжных данных. Всемирный Банк утверждает цифру в 65.7 лет в 1975 году и 66.5 в 1978. По другим источникам, цифра за 1975 год варьируется от 64 до 70 (Демографический ежегодник за 1979 г.) лет.