По следам "Бессмертного полка"

Шагая за «Бессмертным полком»... (2015)

1. Праздник, требующий продолжения

Московский феномен 9 мая 2015 года не поддается описанию. Сверкнула молния гармоничного и весёлого парада, и на Красной площади, по всей Тверской-Ямской состоялось извержение советского народного Везувия. Но не подобного тому, что изображен гениальной кистью Брюллова, а, по контрасту, чего-то иного, что обозначило начало еще не виданного великого, общерусского Возрождения. Полумиллионная людская лава из москвичей и гостей столицы буквально плескалась в волнах песен военной поры. Тысячеголосое «ура» время от времени прокатывалось по километровому потоку Он являл собой не трагедийное соло живописца, а коллективную импровизацию, многокрасочную и симфоническую, нечто вроде игры мирового оркестра, с которой Александр Блок сравнивал работу самой истории.

От празднования 70-летия Победы осталось ощущение того, что на наших глазах разогнулся, показал свою придавленную до того мощь, поднялся во весь рост исполин русско-советской цивилизации и поставил перед власть имущими вопрос о своей дальнейшей судьбе. Совершил это не некий, пусть и одаренный, амбициозный индивид, а сам народ. К сожалению, я не могу сопоставить происходившее с тем, что делалось в Москве 9 мая 1945-го, в самый момент Победы. Но из увиденного мной потом могу сослаться только на два примера. Это массовый скорбный порыв после кончины Сталина. Это необычное новое ощущение себя приобщенным к Космосу после полета Гагарина. С 9 мая мы те и уже не те. Как тут быть и что делать? За гнусные кликухи «совок» и «совковость» либералам мстили тысячи ликов и душ геройски погибших, незримо идущих рядом с лицами и душами несущих их портреты живых. И что теперь? Ощущение начавшейся революции  вновь обретенной чести все еще длится, но ее логика и механизм пока не прорисовываются.

Наряду с откровенным выбросом стихийного торжества Победы более или менее внимательный человек может отметить и ее преднамеренную приглушенность. Я не говорю тут о зарубежных «бараковатых» недоброжелателях, которые своим неучастием лишь расписались в том, что Победа, которой исполнилось 70, - это не их победа, а имею в виду наших ретивых (в меру ли?) чиновных соотечественников. К примеру, заметно было, что старательно избегают имени Верховного Главнокомандующего, причем заодно страдает и память о других полководцах. Трезвеющее общественное мнение признает маршалом Победы не одного Жукова. Рядом с ним встает фигура сталинского Багратиона - Рокоссовского, командовавшего Донским фронтом при смыкании Сталинградского кольца в 1942 году и Парадом Победы в 1945-м, однако в целом праздничная кампания отмечена печатью относительной деперсонализации события с акцентированием внимания на подвигах рядовых солдат и с упором на коллективный подвиг народа.

2. У России своя «модель» развития

Подобно тому, как буржуазно-бюрократическая контрреволюция 1985-1993 годов опиралась на не изжитые еще в стране и поощрявшиеся горбачевцами пережитки капитализма, аналогично этому то, что я называю нынешней «революцией чести», может совершиться с опорой как на горький опыт «лихих 90-х», которые, по Андрею Караулову, «хуже войны», так и на «пережитки» социализма, нетленные образцы советской культуры - технической и плановой, социальной и бытовой, художественной и научной - при непременном условии их модернизации. Молодая правящая буржуазия четверть века поигрanась поворотом вспять колеса истории. Она, не без подсказки голосов "из-за бугра" и долларовой подпитки, бодренько осуществила деиндустриализацию народного хозяйства и деколлективизацию аграрного сектора, постаралась по части разоружения армии, примитивизации образования и исследовательской деятельности, опошления культурного общения. Но ответной благодарности Запада не получила. Закон антисоциалистической классовой солидарности частных собственников понудил мировой капитал поддержать наших «совбуров» в демонтаже коллективистского советского строя. А закон рыночной конкуренции, присущий природе того же капитала, позволив им порезвиться, положил этой поддержке пределы. Так возникла вопиющая неопределенность. Претензии США на монополию в однополярном капиталистическом мире не допускают в нем возрождения России как великой державы. Таковой она может вновь стать, лишь выходя за пределы буржуазного мира, то есть, иначе говоря, только реставрируя социализм.

Разумеется, это моя личная точка зрения (правда, разделяемая, согласно социологическим опросам, 60-70 процентами россиян), но какова альтернатива? И по территориальному размаху на севере сразу двух континентов - Европы и Азии, и по наследованию античной, византийской, славяно-языческой и православно-советской цивилизаций, по колоссальному, сверхтысячелетнему опыту социально-государственного строительства Россия - поневоле гигант и деться ей на карте мира, географической или исторической, некуда. В глобализируемом по чертежу Бжезинского мире сему Мамонту отводится политическая конура Моськи, но жизнь диктует свои измерения. По указанному чертежу Россия обречена на жестокое, довольно дробное расчленение, однако наше суверенное Отечество имеет иную логику развития. История ссыпала в Западном полушарии на земли выморенных коренных племен, имевших великую оригинальную культуру, смесь многих национальностей, начинавших «новую» жизнь без единой, общей для них, культурной традиции, с традиций бандитского рынка. Так четыре века назад начиналось то, что ныне называется Соединенными Штатами Америки. Сплав народов, который являет собой Российская Федерация, складывался качественно другим путем, органически, без геноцида и полутысячелетием пораньше. Не США, вкусившим лишь одну капиталистическую формацию, «удить жить» державе знавшую все  этапы исторического становления человечества у себя и сумевшую уже заглянуть в посткапитanистическую эру. «Азбука» у «Третьего Рима» должна быть своя, и искать ее надо своими  силами и, конечно, в первую очередь, в своем «саду-огороде». Этого не хотят понять англоячычные «образованцы», подпевающие  фултонской серенаде Черчилля и гнобящие «совков». То, что эта песенка тянется еще из колониального прошлого Британской империи, а ненависть к советской действительности означает отказ от оригинального нового слова отечественной демократии, до них не доходит...

З. Какой цвет к лицу Красной площади?

Внешне Красная площадь 9 мая и Парада Победы 24 июня 1945 года резко отличалась от той же площади,  бушевало море потомков победителей в 2015 году Особенно бросалось в глаза то, что она была не красная, а синяя. Я не против этого цвета, символичного для казачества, означающего небо и свободу, но не принимаю сизую вуаль как драпировку святыни. И стяги, осенявшие сражающихся, были красными, и кремлевская стена, в которой покоится прах великих полководцев, красная, и Мавзолей того, чей дух вел советских воинов на подвиг, сложен из красного камня. Этот цвет, прирожденный для русского народа, напоминает многое: равно и скорбно-трагическое, и радостно-звонкое — и кровь, пролитую за правое дело, и расцвет жизни, ее творящее торжество.

Можно по разному судить о кульминации Парада Победы, но ею, по-моему, было бросание штандартов фашистского рейха к ногам живых победителей и к подножию усыпanьницы основателя Советского государства. Все воевавшие — от маршала до рядового красноармейца - держали отчет перед тенью отца Октябрьской революции и могущества Советской державы. В пору неофашистского «ленинопада» на юго-западной окраине Руси надо было не прятать могилу вождя за стыдливой ширмой, а прямо показывать главный ориентир Победы, смотрящий на нас с гвардейских знамен и поныне утверждающий цельность и неделимость нашей Родины. Русский президент замечательно проявил себя, прошагав Красную площадь в рядах «Бессмертного полка». Но еще большую адекватность он проявил бы, в укор «украм» поднявшись в день общенациональной Победы на трибуну Ленинского мавзолея, демонстрируя тем самым как противоречивость, так и единство нашей отечественной истории. Сам Ленин, когда ему сообщили о намерении переименовать тогдашний Питер в Ленинград, не без иронии ответил Петросовету: «Пусть останется Петроградом, в честь первого революционера в России». А место Ленина в русской истории ничуть не уступает деяниям Петра. Но им, Ильичом, была проявлена историческая деликатность, которой надо учиться нашим современникам.

4. Замолчать возможно, забыть - никогда

Мой намек на относительную обезличку праздника с поворотом к роли народных масс в одолении врага отнюдь не является упреком. Но он и не бессмыслен. В нем скрытое указание на то, что одновременно утрачивается или сознательно замалчивается то разумное, инициативное, креативное, самоотверженное начало, которое в Великой Отечественной войне явила Коммунистическая партия. Историкам давно 6ы надо было бы понять и отразить, что подобного напряжения сил, воли и интеллекта, такой самоотреченности добровольно и бескорыстно объединившихся граждан ни одна организация в мире еще не знала. А была бы без этого возможна Победа? Историческое действие не бывает безликим, хотя его энергетическая напряженность по всей массе участников распределяется очень неравномерно. Роль социального субъекта, инициатора выпадает далеко не каждому, и далеко не каждый, на долю кого эта роль выпадает, с ней справляется. ВКП(6) в этом отношении занимает уникальное место. Уникально и её самопожертвование. На полях Отечественной партия погибла и возродилась примерно дважды. Этот могучий Феникс дважды сгорал и дважды в огне заново воплощался. Таков был потенциал идеи и вооруженного идеей народа. Этого потенциала хватило и на послевоенное восстановление в течение одной пятилетки, и на обретение статуса ядерной державы, и на пионерский выход в Космос. Замолчать коллективного зачинателя этих процессов оказалось возможным, а вот забыть - никогда. Нынешние либералы круто обижены на население в связи с тем, что в нем не падает интерес к Сталину, его авторитет Но авторитет Сталина - это авторитет ленинской партии 20-50-х годов. В устах многих, в том числе еще тогда не родившихся, Сталин - лишь пароль, обозначающий Коммуниста с большой буквы. При всех поправках и оговорках - а их наберется немало - от признания этого факта не уйдет ни один учебник истории. Авангардная роль и быстрое самовоссгановление партии -это одна сторона дела. Другая его сторона - это сопровождающее названные процессы, неизбежно следующее за ними изменение ее персонального состава, и не только по возрасту, но и по социально-нравственному облику, по практическому опыту и теоретической подготовке. В беседе с творческой интеллигенцией год спустя после победы Сталин признал, что «только за первые шесть месяцев войны на фронтах в боях погибло 500 тысяч коммунистов, а всего за время войны - более трех миллионов. Это были лучшие из нас, благородные и кристально чистые, самоотверженные и бескорыстные борцы за социализм, за счастье народа. Их нам сейчас не хватает ... Если бы они были живы, многие наши трудности уже были бы позади».

5. Признание духовности - не идеализм

Сталина часто упрекают за то, что, нарушая Устав партии, он допустил перерыв между ее XVIII и ХIХ съездами в целых 13 лет (1939 и 1952 годы). Суждения эти, формально справедливые, часто, однако, игнорируют реальные жизненные обстоятельства. Надо иметь в виду как гигантский масштаб утрат и работ, свалившийся на партию в послевоенный период, так и ее огромное незрелое пополнение, которое следовало терпеливо учить последовательной, выдержанной деятельности в тоже, по-своему нелегких мирных условиях. Сталин помнил предостережения Ленина насчет синдрома зазнавшейся партии и видел его признаки после Победы. Отсюда его слова: «Партия... Что партия... Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков... Необходим предварительный глубокий анализ». Этот анализ он в «Экономических проблемах социализма в СССР» в значительной мере проделал. Но состоявшийся вскоре XIX партсъезд подтвердил его горькую правоту. Подросшая партбюрократия превратила съезд в чествование уже усталого вождя, а его трезвые и дальновидные установки не усвоили даже «верхи». Зачастую, размышляя о том, что с партией случилось во второе полустолетие ее бытия, поневоле наталкиваешься на вопрос об утрате ею некоего качества, которым ока обладала в 1905 и в 1917 годах, в годы первых пятилеток и Отечественной войне, в период послевоенного восстановления. Назвать его можно духовностью, но не церковной, а, наоборот, светской, например, корчагинско-космодемьянской, по имени литературных и реальных героев Гражданской и Отечественной, правда, с риском попасть в число «идеалистов». Термин «идея», неотъемлемый в марксистско-ленинском мировоззрении, требует осторожного с собой обращения. Как материалисты мы исходим из того, что мысли, идеи, взгляды производны из объективной действительности, вторичны по происхождению, а как диалектики мы признаем их относительную самостоятельность, обратное и активное воздействие на породившую их реальность, ее формы, направленность и скорость их изменений. Логично при этом признание нами мира разума, науки, искусства и нравственности как ноосферы, окутывающей собой вершину всего живого - социальной среды и биосферы - и выступающей даже как мощная геологическая сила. Это обобщение русского естествоиспытателя Владимира Вернадского сам он считал созвучным с научным социализмом Маркса и Энгельса. Аналогичные высказывания, хотя и в других терминах, мы находим у Ленина. Достоверно известно, что эту позицию поддерживал Сталин, связывавший с ноосферой функции партии как направляющей органы Советского государства и «одухотворяющей их деятельность. Ее разделяли такие видные ученые советского периода, как Эвaльд Ильенков, Побиск Кузнецов, Юрий Жданов. Утрата партией ноосферного качества, о котором я веду речь, кaлендарно совпала с моментом ухода из жизни Сталина. Никаким возрождением культа личности от этой фразы не тянет. Речь идет всего лишь о факте. Вместо мастера революционной теории и революционной практики на первую роль у нас избрали мастера аппаратной интриги. Хрущев был ловким и опытным исполнителем и никаким стратегом, полуграмотным подхалимом, что было принципиально, органически не совместимо с ролью КПСС. Из ЦК одновременно убрали и даже выслали из столицы члена Президиума Д.И. Чеснокова и члена ЦК Ю.А. Жданова. Чуть ли не главным теоретиком партии при образовавшемся вакууме вдруг оказался Отто Куусинен, бывший финский социал-демократ, ветеран-коминтерновец, что послужило поводом дня последующих драматических событий. Перечисляя конкретные имена, я отнюдь не размениваюсь на мелочи и не порождаю сомнения в решающей роли масс в истории, а отмечаю лишь то, что на поворотных моментах развития общества нахождение в нужном месте и в нужное время человека, владеющего (хотя бы в одиночку) истиной, при централизации управления и пропаганды, кото-рое было присуще партии, дает эффект совпадения действия с исторической закономерностью. Если в те же моменты там оказывается деятель с мутноватым сознанием, при той же централизации эффект получается противоположный. Именно такой период выпал на долю наших современников. Они стали свидетелями и жертвами «теоретических загогулин» -от немарксистских псевдоноваций Куусинена до «идеологических» кувырканий Александра Яковлева и «одессита-антисоветчика» Александра Ципко. Грамотных марксистов-ленинцев в ЦК уже не было. Конечно, история чьими-то живыми усилиями со временем все это выправит, но как долго ждать - кто знает?.. И как трудно дождаться...

б. Несостоявшийся поворот

По моему убеждению, в начале 50-х годов следовало осуществлять решительный поворот к завершению построения бесклассового социалистического общества. Хотя официальные формулы и утверждали, что у нас уже созданы основы социализма, наличие двух общественно-экономических укладов - общенародного и колхозно-кооперативного свидетельствовaло о пока что переходном состоянии советской системы. Социализм как «строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией», согласно ленинскому определению, ещё не достиг своей целостности. Мы не могли пока представить социалистическое государство «как сеть производительно-потребительских коммун, добросовестно учитывающих свое производство и потребление, экономящих труд, повышающих неуклонно его производительность...». Недоделанность новых форм и институтов несла в себе, при некотором промедлении, и возможность попятных шагов. Сталин в «Экономических проблемах» резонно ставил вопрос о подъеме колхозно-кооперативной собственности до уровня общенародной. Он ставил вопрос и никого не торопил, однако после него и без него это и вовсе стало чуть ли не запретной темой. В ход был пущен и такой довод: нельзя-де «обижать» колхозное крестьянство... В результате обидели диалектику развития и социализма... «Партия исходит из того, что строительство коммунизма в деревне пойдет путем развития и совершенствования обеих форм социалистического производства, - заявил Хрущев. - Нельзя противопоставлять одну социалистическую форму хозяйства другой». Вопрос был закрыт. Оказалось, что нельзя не только противопоставлять эти формы, но и сопоставлять их, сравнивать. Замораживание процесса перехода к обществу без классов на целых три десятилетия под «дреманным оком» Кремля создало тепличную («застойную») обстановку для постепенного накопления си-ленок «теневого капитала» и эмбрионов «новорусской» буржуазии. Пока одни явно медлили с формированием структур бесклассовой трудовой ассоциации, другие скрытно торопились с реставрацией ее антипода.

7. Удары по духовности партии

Вероятно, Хрущева со временем могут причислить к наиболее ярким восхвалителям рабочего класса. Но и величайшая трагедия рабочего класса начинается тоже с Хрущева. Это отрыв партии от своего класса, предоставление этого класса чуждым влияниям, утрата ею ощущения родной социальной базы, утрата им ощущения родного всепонимающего и надежного руководителя, учителя, защитника. Итог длившемуся три десятилетия процессу удачно подвел Ю.А. Жданов: «Революционная партия в нашей стране претерпела печальную эволюцию: концентрированное ядро растворилось в аморфном двадцатимиллионном скоплении; объявленная цель построения коммунизма в 1980 оказалась фантазией; теоретическая мысль захирела; остались только необходимые и полезные организационные и идеологические функции, но они уже не смогли сохранить черты ленинской партии нового типа». Если выразиться точнее и резче, то, что Ю.А. Жданов называет «концентрированным ядром» партии, не растворилось, а было сознательно растворено, утоплено в общем массиве; высокие понятие и термин «коммунизм» из-за частого, неуместного и безграмотного употребления затерты и запачканы, как половик; теоретическая же мысль не «захирела», а - при наличии реальных заделов - оказалась вовсе не востребованной и мешающей власть имущим. Мощнейшим ударом по духовности партии и положению всего коммунистического движения явилось разящее фальшью выступление Хрущева против Сталина спустя три года после его кончины. Этим ударом он поражал, как минимум, двух «зайцев»-колоссов: во-первых, исключал из идейного арсенала коммунистов все наработки периода завершения нэпа, построения основ социализма, Отечественной войны, выхода на уровень передовой державы планеты - гаранта международного мира и инициатора освоения Космоса, тем самым завоевывая популярность у буржуазного Запада; во-вторых, исключал приход коммунистов к власти парламентским путем (к чему были особенно близки товарищи во Франции и Италии) и обеспечивал кризис всех организаций, ориентированных на советский образец. В качестве примера косвенного выпада против рабочего класса внутри страны можно привести судьбу машинно-трак-торных станций, которые служили замечательной индустриально-государственной скрепой коллективных хозяйств на селе и технологической смычкой промышленного и аграрного производства. Хрущев, который утвердил свое «право» не считаться с рекомендациями Сталина, в пику его мнению, пришел к решению передать (продать) технику МТС колхозам. Он игнорировал то, что многие из них не располагали ни необходимыми складскими помещениями, ни ремонтной базой, ни кадрами, но главное - этой акцией совершал подрыв важнейшего материального компонента политического союза рабочего класса и крестьянства, что вело к деградации производительных сил и социалистического характера сельского хозяйства. Под несомненным влиянием «теоретиков» типа Куусинена (старых) и Бурлацкого (молодых) - а других при полуграмотном Хрущеве уже рядом не оказалось - без серьезного проспаривания и тщательного анализа, а значит, без надлежащего основания было затем совершено покушение на святая святых марксизма-ленинизма - на принцип диктатуры пролетариата, применительно к переходному периоду Вихляя так и этак термином «переход», употребляя его к промежуточному состоянию общества, движущегося то ли от капитализма к социализму, толи от социализма к коммунизму, то ли, с легкой руки Леха Валенсы, напротив, от социализма к капитализму, наши современники стерли специфику понятия «переходный период». Вместо опоры на четкую ленинскую формулу «Социализм есть уничтожение классов», еще при остаточном, хотя уже не антагонистическом делении общества на классы - рабочих и крестьян - преждевременно пустили в оборот формулу об «окончательной» победе социализма без ее надлежащего наполнения. Сталин, как известно, отличал «полную победу социализма» от «окончательной», имея в виду в первом случае внутренние условия страны и достижение в них преобладания социалистических форм хозяйства, во втором - гарантии от реставрации капитализма и с внутри- и с внешнеполитической точки зрения. Он прямо констатировал первое и был осмотрителен насчет второго. Хрущев и на этот раз поступил наоборот После ХХI съезда, продекларировавшего окончательную победу якобы достигнутой, следовало ожидать нового чудачества. И оно свершилось. На следующем же, XXII съезде Хрущев объявил «политический переходный период» исчерпанным и переименовал Советское рабочее государство в «общенародное». Он так и не ответил на поставленный еще Марксом вопрос: «какому превращению подвергнется государственность в коммунистическом обществе? Другими словами: какие общественные функции останутся тогда, аналогичные теперешним государственным функциям? На этот вопрос, - будто видя наши грядущие муки, отмечал Маркс, - можно ответить только научно; и cколько бы тысяч раз ни сочетать слово «народ» со словом «го­сударство», это ни капельки не подвинет его разрешения». Но получилось куда мрачнее. Практика «общенародного» госу­дарства, без жестко фиксируемых и соблюдаемых критериев, очень быстро выявила признаки его обратного перерождения в буржуазное... У Маркса и в ХХI веке надо учиться.

8. Два попутных замечания

Позволю себе мимоходом два попутных замечания.

Первое, на что я обращаю внимание, - это оперативность решений и перемен в нашей тогдашней планово-централизо­ванной системе. Это ее огромный плюс, если речь идет о6 обоснованных и полезных мерах. Это - огромный минус, если реализуется ошибочное решение, несущее на себе печать не­компетентности бюрократии, либо если рычаги централизо­ванного управления попали в недобрые руки.

Второе - делают большую ошибку те, кто рассматривает Советскую власть и ее органы как одинаковые и неизменные на протяжении всех десятилетий их функционирования. К примеру, в поведении Василия Сталина, отважного летчика Отечественной, арестованного вскоре после кончины отца, хрущевцы, помимо уже известных грехов, обнаружили «анти­советчину». То же вменяли в вину участникам подпольной мо­лодежной группы 60-х годов «Сталин», хотя на самом деле эта аттестация по справедливости, если учесть уже произошедшую эволюцию, должна была иметь совсем иной адрес...

9. Хрущева подвел электровоз

В программном докладе на ХХI I съезде Хрущев вспоминал о том, как в молодости он с друзьями пел: «Наш паровоз, вперед лети! В Коммуне остановка», - и добавлял: «Теперь же мы и вся социалистическая система двигаемся вперед не на паровозе, а на могучем электровозе». Сон, как говорится, в руку. Прошло немногим более полугода, и электровоз в лице своих строителей откликнулся на изменение статуса рабочего класса. На уровне бытового сознания до массового обывателя дошло, что этот класс утратил ореол господствующего, «арис­тократа демократии», как говаривал Максим Горький, и оп­ростилось отношение к нему и грянули события, которые можно назвать антисоветскими скорее со стороны властей, не­жели со стороны народа.

Случившееся 1-3 июня 1962 года в старинной столице донского казачества в на редкость сгущенном виде проде­монстрировало противоречия, накопившиеся в заводской среде...

На фоне бутафорского бума вокруг хрущевского строи­тельства «коммунизьма» именно в Новочеркасске произошло короткое замыкание, вызванное наложением друг на друга двух факторов. «С 1-гп января 1962 г, - рассказывал участник событий П.П. Сиуда, - на крупнейшем Новочеркасском электровозостроителыном заводе в очередной раз начала про­водиться кампания снижения расценок оплаты труда во всех цехах завода. Расценки снижались до 30-35 процентов. Пос­ледним цехом завода, где были снижены расценки в мае месяце, был сталелитейный. К этому времени рабочие других цехов уже как-то попривыкли в очередной раз к очередному ущем­лению их интересов. Для рабочих же стальцеха снижение рас­ценок оставалось чувствительно болезненным. Утром l -го июня 1962 г по центральному телевидению было объявлено о резком, до 35 процентов, «временном» повышении цен на мя­со, молоко, яйца и другие продукты. Это был неожиданный и сильнейший удар по социальному положению всех трудя­щихся в СССР Повышение цен не могло не вызвать всеобщего недовольства». В качестве других причин забастовки и после­довавшей драмы фигурируют острота жилищной проблемы в городе и ухудшение его снабжения продовольствием. Но глав­ное, думается, было все-таки в другом. К этому моменту мест­ной администрацией и партийным руководством всех уровней был утрачен былой, привычный общий, «свойский» язык взаи­модействия с рабочей массой, способность адекватно слушать ее и отвечать ей доверительно и «в тон», ощущение ее в качест­ве родной и содержательной обратной связи с ее стороны. Провокаторскую роль сыграла «шуточка» директора завода Б.Н. Курочкина: «Не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером». Эта издевка над рабочим достоинством явилась, по общему мнению, той искрой, которая вызвала пожар.

К концу дня на заводскую площадь, на которой собрался коллектив, были вызваны воинские отряды из местного гарни­зона. Они явились без оружия и начали тут же брататься с забастовщиками. Приехавший первый секретарь Ростовского обкома А.В. Басов не пошел к рабочим, а пытался выступить с  балкона. «Трусливость партийных чиновников была для всех не только очевидная, но и оскорбительная, - свидетельство­вал Сиуда. - С забастовщиками явно никто не желал говорить на равных». Около полуночи в поселок, на завод, в город были введены иногородние воинские подразделения, танки. Наутро забастовщики продолжали группироваться и решили идти в центр города. Колонна стремительно росла, появились крас­ные знамена, портреты Ленина. Толпа повторяла клич: «Доро­гу рабочему классу!». Пели революционные песни. И на этот раз из здания горкома партии, в котором было полно солдат, никто к демонстрантам не обратился, и они начали стихийный митинг Как всегда в подобных случаях, к митингующим стал присасываться анархический и преступный элемент. Услыхав о том, что ночью и утром уже произведены аресты бастовавших и они содержатся в горотделе милиции, часть собравшихся бросилась туда. И у власти не хватило выдержки. Была дана команда применить оружие. Рассказывают о двух-трех офице­рах, отказавшихся выполнять приказ и тут же застрелившихся. Расстрел толпы, однако, состоялся. По сведениям историка А.И. Вдовина, погибло 23 демонстранта, 70 было ранено. Засе­давший позднее суд покарал 105 человек, семеро были казне­ны. Иногда, говоря об этом, поминают проявления «культа личности Сталина». Но речь вовсе не о том. Эта «легкая» вспышка гражданской войны была знамением уже другой эпо­хи - она явилась предсказанием большого расстрела Советов 4 октября 1993. года.

Кириленко, А.И. Микоян, Д.С. Полянский, А.Н. Шелепин -показывает, как напуганы были «наш Никита Сергеевич» и его окружение. Их посетило ощущение того, что Сталин еще в 1925 году относил к возможностям «нашего партийного пере­рождения», - «опасность падения партийного руководства и связанная с этим возможность превращения партии в прида­ток государственного аппарата». Отрыв от рабочего класса и бюрократизация управления и привели в конечном итоге через тридцать лет к отказу партии от власти.

Спустя примерно десятилетие, в марте 1972 года мне до­велось побывать в Новочеркасске. На самом НЭВЗе и во время поездки по городу я узнал много подробностей. Будучи сам казачьего происхождения, я активно интересовался, не было ли искрящим катализатором происходящего совмещение ти­пично пролетарской психологии со своеобразным донским норовом. Однако большинство опрошенных по сути не поняло вопроса. Когда мы проезжали мимо старинного капитального сооружения, мне сказали, что до революции это были войско­вые конюшни, а ныне там размещаются танки. Для кого и для чего?.. Для рабочего класса? Это был невысказанный вопрос. Вопрос, который бередил чуткие натуры еще со времен почти забытого противостояния начала 20-х годов: Миронов-Троц­кий...

10. Отрыв от рабочего класса - идейный провал

Вспоминаю, что являла собой КПСС горбачевского фи­нала. К тому времени она была идейно обесточена, наделен дистрофичными, социал-либеральными документами XXVIII съезда, расползалась в разные стороны и уже не имела ни од­ной структуры, способной к боевым, конструктивным и про­тестным действиям. И причины было две: оседлавшие было ЦК проходимцы пытались пристегнуть партию к другому, чу­жому для нее классу; для своего класса она уже не могла быть ощутимо нужной, одухотворяющей и организующей силой. От того-то одного щелчка выпивохи, поддержанного из-за Атлан­тики, оказалось достаточно для роспуска 15-миллионной орга­низации с ее незадачливым генсеком-президентом.

Однако обратимся из прошлого в настоящее. Я совершен­но согласен с Кареном Шахназаровым, утверждающим, что у советского народа была великая идея. Но не из любых уст о ней внимать, не любым рукам доверять это знамя. В прошлом веке, казалось бы, навсегда в качестве национальной идеи в нашем Отечестве закрепилась благороднейшая, выверенная духов­ным опытом (и светским, и религиозным) тысячелетий, в сере­дине XIX века научно доказанная, неопровержимая идея социализма-коммунизма. Но уберечь ее в первозданной чис­тоте, развивать и пополнять мог только «аристократ демокра­тии» - трудящийся пролетариат в лице его образованного авангарда. С самого начала было очевидно, что эта задача на грани утопии. Но она выполнялась полвека, несмотря на все старания реакции утопить ее носителей потоком грязи и кро­ви. Страна была уже готова к прорыву в космические дали, но тут в контраст этому начался процесс эрозии, вызванный как кадровым уроном в Отечественной войне, так и наверняка подстроенной нехваткой проницательных «пассионариев» в  подрастающей смене. Партия не сладила с задачей выращива­ния лидеров под стать Ленину и Сталину, да и толком не осоз­навала ее. Ноосферическую астру заменил рыночный оду­ванчик, чью пухлую шапочку смахнул ветер пошлости и корысти. Сама коммунистическая идея от этого не измени­лась, но была захватана нечистыми пальцами, зацелована губами иуд, затаптывалась фарисеями и лицемерами и стонет, вечно живая, взывая о помощи.

Миновало около четверти века с момента устранения пар­тии от власти, ушла из жизни большая часть активных строите­лей социализма и фронтовиков Отечественной. В центре всего - уже молодежь, не слыхавшая вживе ни Хрущева, ни Бреж­нева, не ведавшая без кривляний марксистско-ленинского учения и вынужденная читать историю Родины сквозь закоп­ченные очки Солженицына и Сороса. Как вернуть ее к пате­тике «Полтавы» и «Медного всадника», к магическому слову «Манифеста Коммунистической партии», как приобщить к чеканной логике «Капитала»? Не надо мечтать о несбыточном, но следует внушать двадцатипятилетним, что их деды и отцы были ближе, чем они, благодаря российской и советской сис­темам образования и положению народного учителя в стране, к социальной истине. Зияющий прогиб в идеологии общества, обеспеченный отказом от ее трехсотлетнего просвещенческого и демократического содержания и заменой его церковным православием, лишь на короткое время выглядит как решение вопроса. По мнению Маркса, «мое истинное человеческое бы­тие есть мое бытие в философии». Не знаю, согласятся ли со мной, но полагаю, что тот, кто нынче читает эти слова, резко отличается от того, кого презрительно именуют «совком». «Со­вок» даже с начальным образованием, зная о своих недостат­ках, хотя бы задумывался. Наш современник «оснащен» возв­ратом в Средние века и «постмодернизмом», и не знаю, может ли он думать вообще. Пример, всем известный, - проектиро­вание ельцинистами новой национальной идеи. На исходном материале поисков «нравственного содержания рынка» это была заведомо безнадежная затея.

11. Об основных чертах социализма ХХI века

Я совершенно согласен с тем, что русская (российская) на­циональная (и интернациональная) идея есть обновленный социализм ХХI века. Солидарен также с тем, что для реализа­ции этой идеи потребуются как шаги назад, связанные с рес­таврацией той части советского наследия, что выдержала ис­пытание смутой, ее (части наследия) капитального ремонта, так и рывок вперед. Этот рывок я предлагаю назвать оптимиза­цией общественной системы, имея в виду участие в нем, поми­мо пролетариата производительного, физического и умствен­ного труда, других слоев работающего населения, в том числе затрудняющихся ныне с определением своей классовой при­надлежности и социальной ориентации.

Настаивая на оптимизации именно системы, отвергая с порога «точечные» оптимизационные проекты коммерческого толка, рассчитанные только на денежную выгоду и приводя­щие к закрытию в малонаселенных местах школ, детсадов и роддомов, прекращению медицинского, библиотечного и иного обслуживания жителей, предлагаю за исходный принять принцип еще античного философа Протагора «Человек есть мера всех вещей», диалектику потребностей и способностей индивида и коллектива, согласование которых способно при­вести к нормализации основных общественных отношений.

К этим основным неизбежно причисляется прежде всего отношение личности и общества к земле. С древнейших вре­мен наша народная интуиция воспринимала ее как безусловно общее достояние. На этой позиции стояли лучшие умы ХХ века Лев Толстой и Ленин. Она и была реализована вторым декретом Советской власти - о земле, принятым II съездом Советов 26 октября (8 ноября) 1917 года. Восстановление на­ционализации земли, или подтверждение ленинского Декрета о земле могло бы стать зачином новой реформы собственности на средства производства. Я не юрист и высказываю точку зре­ния обыкновенного человека из толпы. Мне представляется странным право частной собственности, простирающейся за пределы физической жизни и возможностей индивида. Поэто­му, что касается земли, то применительно к ней должно быть сохранено право пользования и право владения, но исключено право распоряжения.

Принцип «Человек есть мера всех вещей» сродни теории и практике народнохозяйственного планирования, но так и не воплотился в нем на протяжении семидесяти советских лет. Троцкий, Ленин и Сталин, рассматривавшие вопрос о возмож­ности придания законодательных функций Госплану в 1923 году, имели возможность и должны были «копать глубже», но остановились на полдороге. Дело ограничилось обсуждением вопроса о ведомственном подборе и расстановке кадров, но не коснулось существа предстоящей работы. Как известно, пер­вый советский план ГОЭЛ РО был посвящен ключевой проб­леме социального прогресса - энергетике, обеспечивающей всестороннее «мускульное» вооружение нового общества. Он блестяще выполнил свои задачи, уведя население от лучины и свечи и создав универсальную инфраструктуру индустриаль­ного и постиндустриального типа. Но как отражение всей со­вокупности потребностей народа он не рассматривался. Меж­ду тем, именно планирование, отслеживающее многообразные переменчивые запросы человека, было бы наиболее соответст­вующим выражением ноосферной природы социализма. Его реальный гуманизм мог быть нагляден подвижным созвучием тому, в чем нуждается гражданин. Отражение этой закономер­ности имелось в формулировке Сталиным основного эконо­мического закона социализма. Но дальше дело не пошло. Этот недостаток должен быть исправлен социализмом ХХI века. Он призван восстановить Госплан, базирующийся на постоянном социологическом мониторинге интересов и вкусов социума одновременно с регулированием их согласно меняющимся на­личным возможностям государства и требованиям культуры.

Социализм утвердился в России с целевой установкой «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Однако теперь установку надо уточнить. Подоб­но тому, как Сталин сразу после войны несколько неожиданно настоял на разработке и внедрении ракетно-космических тех­нологий, в области энергетики, памятуя к тому же о печальных уроках Чернобыля-Фукусимы, надо обращаться к массовому производственному и бытовому освоению экологически кор­ректных видов энергии, ветровой, приливной, термальной, но прежде всего, солнечной. Препоны на этом пути встретятся очень серьезные. Сопротивляться будут нефтяные и ядерные монополии. Однако конструкторские решения и опыт в наз­ванной области уже имеются. Сочетание Советской демокра­тии с солнцефикацией страны (чем не продолжение ленин­ской формулы?) есть надежный и, возможно, единственный вариант вызволения народов из общего кризиса, в который погрузил их финансовый капитал.

Поражение, которое коммунисты потерпели в 90-х годах минувшего века, вынудило их быть менее смелыми и катего­ричными, а то и вовсе сойти с прежних позиций к признанию «правомерности» частной собственности и «смешанной эко­номики». В этих решениях, помимо обычных случаев перехода на позиции правого оппортунизма, то есть на буржуазную точ­ку зрения, проявляется еще два фактора. Первый - это мало­грамотное неразличение частной собственности, дающей возможность присвоения чужого неоплаченного труда, и лич­ной трудовой собственности, предназначенной для повседнев­ного бытового потребления. И второй - упор молодого рос­сийского олигархата на частную собственность, в то время как неизмеримо более опытный западный финансовый капитал уже приспособился манипулировать и разными видами част­ного

присвоения, и национализированным сектором, который в ряде развитых стран довольно значителен и требует серьез­ного изучения как возможная (пока что возможная мини­мально) ступень к социалистическому обобществлению.

Размышляя о возврате Коммунистической партии в положение ведущей идейно-политической силы страны, не следует забывать о восстановлении ее проективной (вдаль смотрящей) функции. Этот момент слабо прослеживается в документах, трактующих социализм XXI века. А он, хотя и вы­глядит туманно отвлеченным, может оказаться фундаменталь­ным. В этой связи весьма актуально смотрится проблема новой индустриализации, не менее остро ощутимая сейчас страной, чем в 1920-х годах, в соединении с возобновленной национа­лизацией, выраженная в «Правде» Юрием Беловым. Обойти и замолчать ее история не позволит.

Меня особенно занимает решающее в марксизме - осно­вательно разработанная, но все же не завершенная концепция труда. Основной вопрос такой: «Вы рассчитываете со време­нем держать и развивать общество на бесплатном труде, прев­ращенном в первую жизненную потребность, но реально ли это при растущей платности во всем, при опоре властей на частную собственность, малый и средний бизнес, на «средний класс»? Не макитли вас некая привлекательная утопия, машу­щая крылышками, ухватиться за которые невозможно?»

Отвечая на этот вопрос, я признаю, что оппоненты, может быть, и правы при нынешнем рыночном хозяйстве. Буржуазия и ее идеологи упорно доказывают, тратя на это триллионы дол­ларов и опираясь на недалеких политиков, что выше этой фор­мы хозяйства нет и ничего быть не может. Мы же упираемся и настаиваем на своей правоте. В ХХ веке мы уже добились приз­нания в эффективности и перспективности советской систе­мы, например, у Тэтчер, японских экономистов и пр., но проиграли. Причиной тому явилась не объективная слабость государства, а неоправданная умственная тщедушность и лень субъективного фактора, попросту говоря, людей, оказавшихся наверху После войны и кончины Сталина, а особенно после хрущевской «зачистки» кадров, приходится признать полное отсутствие образованных марксистов во главе страны, засилие «катедер-марксистов» в научных учреждениях ЦК и Академии наук СССР, чиновничью заскорузлость и дефицит порядоч­ности среди управленцев. Все это не может заслонить собой гигантские объемы трудовых усилий отнюдь не из-под палки, во имя блага народа, которые десятилетиями являлись образ­цами социалистического и коммунистического типа и мотиви­ровались патриотическим и профессиональным вдохновени­ем, целеустремленностью мастера не менее, чем заработной платой. Об этом существовала обширная литература, но, к со­жалению, не было четкой и емкой характеристики труда как потребности, взаимодействия его с другими потребностями и как потребительной ценности, возвышающейся над миром потребительных стоимостей. У Маркса на этот счет только намеки. Но где марксовы последователи и ученики?.. По его же словам, «человек как предметное, чувственное существо есть страдающее существо, а так как это существо ощущает свое страдание, то оно есть существо, обладающее страстью. Страсть - это энергично стремящаяся к своему предмету сущ­ностная сила человека». Высшая страсть человека как не толь­ко _{природного,} но и социального существа - это самоутверж­дение его в творчестве, совмещающем в себе удовлетворение личной потребности в деятельном созидании и получение таким образом средства удовлетворения потребностей ближнего. Без понимания, принятия и следования этой истине вряд ли возможен сторонник социализма-коммунизма...

12. Мимо какого Мавзолея прошагает опять «Бессмертный полк»?

«Бессмертный полк» шел мимо Мавзолея Ленина, вернее, той голубой ширмы, которая закрывала его от людских глаз. Зачем? Неужели это красивейшее сооружение не срослось ор­ганически с историко-архитектурным образом Краской пло­щади, дорогим для большинства россиян, как и звезды Кремля?

Отмечался юбилей Победы в Отечественной, и не лишне было 6ы напомнить, что с трибуны Мавзолея в самый опасный для Родины момент прозвучала, может быть, главная для этой войны речь. Духовный импульс, которым она зарядила и пар­тию, и народ, сработал в годы войны и послевоенного воз­рождения. Президент был бы лучше понят людьми труда, если бы он произнес свое обращение именно с этой трибуны, подт­верждая нераздельность прошлого, настоящего и будущего России, полную драм и озарений глыбу ее бытия.

Почти, как историю нашей Октябрьской революции, ве­ковой юбилей которой исполняется через пару лет, мы в де­талях представляем себе Великую французскую революцию 1789 года с не менее яркими героями и драматическими кол­лизиями, чем это было потом у нас. Но почему 14 июля - день взятия народом королевской тюрьмы Бастилии для французов национальный праздник, а 7 ноября - день почти бескровного утверждения диктатуры пролетариата - превращен в предмет дискуссии? Парижанам и в голову не придет задрапировывать Дом инвалидов, где покоится прах бывшего робеспьериста Бо­напарта. А мы прячем пирамиду светлейшего интеллекта современности. Что, он не нужен более России? Или же он уже не предмет «национальной гордости великороссов»? Был слу­чай, - я запомнил даже число, - 26 мая 2009 года В.В. Путин с экрана телевидения сказал, что главным оружием рабочего класса должен быть не булыжник, - им должна быть голова. Ленин и был такой бесценной головой пролетариата. Так мимо какого Мавзолея - открытого или занавешенного - проша­гает опять «Бессмертный полк»?