От Барбароссы до «Барбароссы» – далее везде?

Ужасное был знамение он,
Ряд страшных бед с ним предвещала встреча,
Начало долгих, горестных времен…
Проклятье ж вам, поддельные друзья,
Что языком клялись служить свободе,
Внутри сердец измену ей тая!
А.К. Толстой.

1.

В сегодняшней РФ 22 июня – День памяти и скорби. Пусть хотя бы так. Ведь даже в советские десятилетия никому не пришло в голову (или недостало духу?) официально объявить его Днем борьбы против фашизма и империалистической агрессии подобно тому, как для коммунистов межвоенных лет каждая годовщина начала Первой мировой войны – 1 августа – была Днем борьбы против империалистических войн. Ожидать же подобного решения от нынешних властей, без конца перекидывающих с руки на руку, будто горячую картофелину, вопрос о возвращении имени Сталинграду, – все равно, что, по испанской поговорке, «просить груш у вяза».

Для нас 22 июня остается годовщиной главного преступления, совершенного 75 лет назад не одним лишь гитлеровским «третьим рейхом», но и фашистами большинства стран Европы при соучастии реакционеров всего империалистического мира. Все они вместе замахнулись на будущее человечества. Ибо именно будущее воплощал тогда Союз Советских Социалистических Республик не только для своих народов, но и для коммунистов, сознательных пролетариев всех капиталистических стран, для антиколониальных движений Азии и Африки, антиимпериалистов Латинской Америки, всех передовых людей планеты.

Только теперь мы в полной мере понимаем, что будущее, воплощаемое Страной Советов, – это не просто разрыв с капиталистической формацией, даже не просто отрицание классовой эксплуатации, при которой прошло не одно тысячелетие истории. Это – нечто гораздо большее, что еще классики марксизма назвали преодолением «предыстории человечества» и началом качественно новой, подлинно человеческой Истории. Поэтому закономерно, что альтернативой первой попытке преодоления предыстории стал именно фашизм – квинтэссенция всего самого реакционного, разрушительного и смертоносного во всей «предыстории человечества». Не только в эпохе империализма, не только в истории капиталистической формации, – а именно во всей многотысячелетней «предыстории».

2.

Почему нацистские бонзы остановили свой выбор на дне летнего солнцестояния? Резоны утилитарного порядка (полное окончание весенней распутицы на севере Восточноевропейской равнины, завершение военных действий на Балканах) при всей важности не могли определить дату агрессии с точностью до дня. И уж никак не могли они побудить нацистов годом раньше избрать эту же дату для подписания капитуляции Франции – демонстративно в том же штабном вагоне, где в ноябре 1918 г. французский маршал Фош принимал капитуляцию Германии. В истории Первой мировой войны день 22 июня ничем выдающимся не отмечен. Видимо, он был особо важен для нацистов по мотивам историко-идеологическим.

22 июня – один из главных праздников Солнца у всех языческих народов. А третья декада июня в восприятии древних как раз и открывала период старения и умирания Солнца, в противоположность зимнему солнцестоянию, праздновавшемуся как его новое рождение. Те же, кто тайно вызывал духов смерти и разрушения, издавна старались приурочить свои «судьбоносные» деяния именно к дате летнего солнцестояния.

Вот два примера. Церковь поминает в этот день святителя Кирилла, архиепископа Александрийского. Известен он, прежде всего, как один из первых гонителей ереси и всякого свободомыслия, сжегший остатки Александрийской библиотеки и едва не превративший всю Восточную Римскую империю в теократическую деспотию. Вряд ли нынешним школьникам «светского государства» расскажут о том, как Кирилловы монахи-фанатики острыми раковинами (символ водной стихии – нижнего мира) рвали в клочья пожилую александрийку, ученого и философа Гипатию. Какое тут учение Иисуса из Назарета – чистой воды жертвоприношение богам-губителям…

Другой пример. Именно 22 июня 1633 года Галилео Галилей в церкви монастыря Святой Минервы в присутствии членов папского суда на коленях отрекся от гелиоцентрического учения Коперника. Это, конечно, было «актом веры» в духе католической инквизиции. Но тогдашнего владыку Ватикана, выходца из аристократического семейства Барберини, трудно считать фанатиком Контрреформации. Совсем недавно он готов был в своих политических целях пригласить в папский Рим протестантское войско (!) шведского короля Густава Адольфа, и только гибель короля помешала исполнить задуманное. Многолетняя жестокая игра, которую он вел с другим узником инквизиции, тоже гелиоцентристом – Томмазо Кампанеллой, – заставляет думать, что без наследия древних культов «нижнего мира» тут вряд ли обошлось.

Нацисты, как известно, стремились возродить ритуалы древних германцев, воспринимая свои деяния как кровавую жертву богам-губителям. Главный символ нацизма – «обратная» свастика – согласно древним мифологиям не просто солярный знак, а знак движения Солнца, обратного дневному: от заката к восходу по подземному миру, царству богов смерти.

Не последнюю роль в выборе даты агрессии сыграла и более близкая история. День 24 июня (традиционно относимый еще к летнему солнцестоянию, так как древние замечали уменьшение дня не раньше 25-го числа) выбрал для начала вторжения в Россию Наполеон. Значительную часть его «Великой армии» составляли австрийцы, пруссаки и подданные других германских государств, а также жители немецких земель, включенных во Французскую империю. Нацисты считали нашествие на Россию «двунадесяти языков» одним из этапов многовекового германского «Дранг нах Остен». Вызывая призрак Наполеона, они рассчитывали также повысить популярность своей авантюры среди поклонников императора, все еще многочисленных во Франции и в других странах. В то же время дата 22 июня должна была подчеркнуть превосходство «арийской расы» над Францией – прямой наследницей Наполеона, подписавшего в этот день 1815 г. свое второе и окончательное отречение. В 1940-м нацисты демонстративно выбрали ту же дату для продиктованной ими Франции капитуляции. Ровно год спустя они вознамерились еще раз «заклясть» историю по образу и подобию магических ритуалов: начатая в такой день, агрессия не должна была закончиться иначе, чем капитуляцией России, чего император французов ждал тщетно.

3.

Вместе с тем преступление против народов, действительно затмившее наполеоновские и все прочие, волею своих зачинщиков оказалось накрепко связано с другим историческим именем, взятым из другой эпохи. И тут возникает вопрос, ответить на который не так-то просто. Почему нацисты, истово и даже суеверно чтившие мистическую символику, выбрали для кодового названия агрессии, самой грандиозной и рискованной (участь Наполеона говорила за себя), имя, по их же логике не предвещавшее им ничего хорошего?

Для немцев, да и для всех европейцев, латинское имя-прозвище Барбаросса (Рыжебородый) неразрывно с личностью Фридриха I Гогенштауфена, императора Священной Римской империи (1152–1190) – «первого рейха» германских шовинистов. Фигура в самом деле почти эпическая: император был огромного роста, богатырского сложения, славился рыцарскими доблестями и необычайным для тех времен долголетием – прожил 67 лет, еще и напоследок отправившись в крестовый поход. Вполне вписывалась в образ и рыжая борода, магически ассоциировавшаяся с пламенем и/или Солнцем. Но, главное, из всей династии Барбаросса был самым могущественным. Фридрих I претендовал не только на владычество над всей тогдашней Германией (включая нынешние Нидерланды, Бельгию, Люксембург, Швейцарию, Австрию, Словению) и другими частями империи: Италией, Чехией, половиной позднейшей Франции (Лотарингией, Бургундией и Провансом), – но и на сюзеренитет над всеми монархами Европы, коих считал имперскими вассалами. Возрождая традицию царей-жрецов языческой древности, он объявил Священной империю саму по себе, а не по папскому благословению. В последующие века, омраченные унизительной раздробленностью Германии, образ Фридриха Барбароссы слился в сознании немецкого народа с древнейшими мифологическими персонажами. Согласно легендам, император спит вековым сном в глубокой пещере, но однажды, в конце времен, пробудится и освободит народ от бед. Конечно, нацистская пропаганда и тенденциозная «наука» не могли пройти мимо столь колоритной фигуры, хотя им никак не могло импонировать, что имя «Фридрих» принимали в Германии и предводители крестьянских восстаний, трактовавшие его как «царь мира» не в смысле мирового господства, а в смысле прекращения губительных для народа войн.

Но меньше всего Фридрих Барбаросса подходил для обозначения плана агрессии против славян. С ними он, как и другие Гогенштауфены, почти не воевал. Вся его жизнь прошла в борьбе с итальянскими городами и папством, олицетворяя именно то, от чего Гитлер отрекся еще в «Майн кампф», – «тысячелетнее движение германцев на юг и запад Европы». В те годы если кто и отличился по части «Дранг нах Остен», то не император, а его враг – Генрих Лев из династии Вельфов. Единственный поход Фридриха I в восточном направлении был нацелен не на славянские земли, а на Ближний Восток, будучи частью третьего крестового похода. Причем, так и не добравшись до Святой земли, Барбаросса окончил дни в Малой Азии – будто бы утонул, переправляясь через небольшую речку (внезапно упал в воду без чувств или уже мертвым – скорее всего, на жаре, в тяжелых доспехах, со стариком случился инфаркт или инсульт). Немецкое войско, боготворившее императора и пораженное ужасом от его внезапной смерти, буквально рассыпалось, частью вымерев от эпидемии, частью перейдя к сарацинам и приняв ислам (!), и лишь меньшей частью добравшись до родины. Современники не могли не воспринять гибель Барбароссы и его войска как грозное предзнаменование, причем не только для данного похода – от такого удара не оправилось и все крестоносное движение.

4.

Казалось бы, нацистские бонзы, подыскивая название своему плану, должны были бежать от имени «Барбаросса» как черт от ладана. Почему же они поступили иначе?

Конечно, еще древние говорили: «Кого боги хотят наказать, того они лишают разума». И все же: не оглупляем ли мы сильного и опасного врага, приписывая ему такую степень алогичности? Не умаляем ли тем самым подвиг наших предков? Не ставим ли под удар и себя, ибо ленинская мысль – те, кто заслуживает имени политического деятеля, с физической смертью не умирают для политики – относится не только к нашим подлинным вождям и героям, но и к настоящим врагам. Подумаем: не было ли в исторической действительности чего-то такого, что должно было остановить выбор авторов преступного плана на имени Барбароссы?

Где и над кем Фридрих I одержал самую впечатляющую, особенно в нацистском восприятии, победу? В 1162 году после двухлетней (!) осады император принудил к сдаче главный из вольных городов Северной Италии – Милан. Над городом, посмевшим бросить вызов его господству, он учинил расправу, сравнимую лишь с теми, что устраивали в далекой древности ассирийцы и римляне, а впоследствии – Чингисхан и Тимур. Немецкие рыцари играли вместо мячей головами миланцев. Имперский суд постановил стереть Милан с лица земли и даже перепахать место, на котором он стоял, а уцелевших жителей расселить по деревням, обратив в лично зависимых крестьян. Действительно, очень похоже на судьбу, уготованную «третьим рейхом» народам покоренных стран, особенно нашей Родины. Причем устроена была эта расправа руками не столько немцев, сколько самих же итальянцев – граждан соперничавших с Миланом городов, принявших сторону императора. Именно так, по принципу «разделяй и властвуй», и нацисты намеревались владычествовать на развалинах СССР.

Правда, победа императора оказалась пирровой – жестокость Рыжебородого объединила против него всю Италию. Теперь уже союзные города совместно отстроили Милан и в 1174 г. нанесли Барбароссе поражение при Леньяно. Во избежание полной катастрофы ему пришлось преклониться перед папой Римским, пройдя свою Каноссу ровно через сто лет после той, первой. Не знать этого Гитлер и его присные, разумеется, не могли. Может, имя Барбароссы питало в них иллюзорную надежду выпутаться подобно ему даже из крупной неудачи, но как минимум испепелить дотла Революцию (ведь и Фридрих I начал с выдачи папе на сожжение вождя Римской республики Арнольда Брешианского)?

То, что название плана войны грубо попирало национальную гордость итальянцев, не стесняло ни нацистов, ни главного их союзника Муссолини. Будучи, вопреки распространенной легенде, не националистами, а расистами, нацисты и фашисты всех стран относились (и относятся) к подлинно патриотическим традициям с плохо скрытой враждебностью, ожидая от «элит» послушного включения в наднациональную общность «высшей расы», а от всех прочих – рабского служения ей. Милан, исстари мятежный, в дальнейшем революционный, в последние десятилетия пролетарский, никак не мог вызывать симпатии у дуче и его чернорубашечников. Так же и нацистов едва ли волновало, что Фридрих Барбаросса больше чем кто-либо другой обрек Германию на века раздробленности, разделив огромные владения Генриха Льва, потенциального объединителя страны и союзника итальянских горожан, на множество феодальных княжеств. Шовинистическая историография и уж подавно геббельсовская пропаганда давно отучили подданных рейха замечать в истории подобные детали.

Была и еще одна причина, привлекшая внимание авторов нацистского плана к имени Барбароссы, – на мой взгляд, психологически главная. Она буквально бросается в глаза. Когда мысль о ней впервые пришла в голову, мной овладело недоумение: как можно было так долго не замечать очевидного? Ведь известно, что нынешний Московский Кремль был спроектирован и возведен при Иване III итальянскими зодчими по образцу замка Сфорца, известнейшего крепостного сооружения Милана. Не ясно ли, что в названии гитлеровского плана почти открытым текстом выражена маниакальная идея фюрера – стереть Москву с лица земли подобно тому, как поступил Барбаросса с Миланом?

5.

Впрочем, дело не в простом сходстве крепостных сооружений двух городов. Думаю, не случайно первый государь всея Руси пригласил для строительства Кремля мастеров именно из Милана. Этот город воспринимался как один из символов централизованной национальной власти: миланские герцоги Висконти, чьими наследниками считали себя Сфорца, ближе всех в истории средневековой Италии подошли к ее объединению. В то же время Милан, разрушенный и воскресший, зримо воплощал бессмертие правого дела, а в атмосфере предреформационной Европы должен был отождествляться чуть ли не с самим Спасителем. И, конечно, этот город олицетворял победу над германско-римской империей. Опоясавшие его стены красного цвета наглядно выражали идею суверенитета страны, не подвластной претендентам на мировое господство. Красный – древнейший цвет жизни, а в средневековой геральдике – цвет регальный, подобавший только императорам и независимым от них королям; мог он означать и суверенитет народа, вручившего власть своим вождям в лице первых Висконти, а позже – кондотьеров из плебейского рода Сфорца. Во всех смыслах Милан являл собою именно то, что требовалось Ивану III и его стране.

После объединения почти всех русских земель Московским государством потенциальную угрозу ему могла представлять только «Священная Римская империя германской нации». Два последних слова, прибавившиеся к титулу именно в конце XV века, не изменили характера лоскутной империи, враждебной возникновению национальных государств, в том числе и немецкого. Но в этой реакционнейшей форме нашел выражение ближайший интерес поднимавшегося немецкого капитала, прежде всего северогерманского союза городов – Ганзы: монополизировать торговые пути и замкнуть на себя складывавшееся международное разделение труда. Для народов Центральной и Восточной Европы это означало «второе издание крепостничества» и пресечение национальной консолидации в зародыше. Модель будущего, им уготованного, демонстрировали колонии Ливонского ордена в Прибалтике. Действуя в интересах новой знати и торгового капитала Германии, императорская династия Габсбургов объявила Ливонию своим леном, постепенно привязывала к себе Польско-Литовское государство и новгородское боярство, не пропускала на Русь тогдашнее «стратегическое сырье» – цветные металлы, а также ученых и мастеров из европейских стран. Эта фактическая блокада, позже названная «восточным барьером», послужила одной из главных причин отставания Руси от Западной и Центральной Европы. Но Московской Руси, единственной на востоке Европы, удалось отстоять независимость. Подчинив Новгород, Иван III закрыл там контору Ганзейского союза (почти одновременно Генрих VII Тюдор закрыл такую же в Лондоне), а на берегу пограничной реки, против ливонской Нарвы, воздвиг крепость Ивангород. Так мог ли он оставить стольный град белокаменным, подобавшим хоть и великому князю, но еще ордынскому вассалу? Краснокирпичный Кремль, уподобленный Миланской крепости, зримо выражал силу и достоинство новой державы.

Как обычно бывает в истории, провести избранную линию до конца не удалось. Новые стены Кремля еще строились, когда Милан пал первой жертвой Итальянских войн. Назревала уния Священной Римской империи и Испанского королевства, озаренного зловещим пламенем костров «святой» инквизиции. Иван III попытался при опоре на «нестяжателей» осуществить нечто вроде монаршей Реформации, но потерпел поражение. Его враг Иосиф Волоцкий, отстаивая право церкви стяжать земли с крепостными и сжигать еретиков, прямо ссылался на опыт испанской инквизиции. Когда жизнь Ивана III уже угасала, Габсбурги приступили к подчинению Испании. Законная королева Хуана была объявлена Безумной и пожизненно заточена в замке, владельцы которого разом вошли в круг вельмож. Трон королевы-узницы достался ее сыну Карлосу I, внуку императора Максимилиана Габсбурга, вскоре за щедрую мзду избранному германскими курфюрстами на престол империи под именем Карла V. Уния понадобилась господствующим классам обеих стран для приведения народов к покорности: Германию в те годы охватили Реформация и Крестьянская война, Испанию – восстание горожан-комунерос. Тень Италии XII века накрыла Европу XVI-го. Как Фридрих Барбаросса, уничтожая Милан, нашел подручных в соседних городах, так и Карл V, расправляясь с комунерос, получил опору в городе с германским, по иронии судьбы, названием – Бургосе. В XX веке этот же город стал центром франкистского мятежа, поддержанного международным фашизмом. И Франко, и Муссолини, и Гитлер выражали восхищение империей Карла V, «в которой никогда не заходило Солнце», видя в ней прообраз своих планов мирового господства нацизма и фашизма.

6.

По-своему закономерно, что во времена Карла V, как бы реинкарнации Фридриха Барбароссы, на исторической арене появился еще один Барбаросса. Прославился он под мусульманским именем Хайраддин, хотя был, как и многие из его воинства, принявшим ислам европейским авантюристом. Заклятый враг империи Габсбургов, вассал османского султана, он вместе с братом Оруджем нанес тяжелое поражение войскам Карла V. Основанное ими в Алжире государство пиратов и работорговцев несколько веков наводило ужас на европейских моряков и жителей прибрежных селений от Италии до Исландии. В этом свете небезынтересно и прозвище основателя корсарского Алжира. Цвет украшения мужского лица в данном случае не мог быть отличительным признаком – на Востоке седеющие бороды издавна, в силу все тех же магических представлений, красили рыжей хной, как и хвост царского коня в военном походе. Не отождествлялся ли в сознании европейцев грозный предводитель корсаров с ожившим Барбароссой Первым?

Предположение, что и Хайраддин мог явиться одним из «предков» гитлеровского плана, на первый взгляд выглядит фантастическим, особенно на фоне «крестоносных» антимусульманских легенд, занимающих «почетное» место в арсенале нынешних фашиствующих ультра. Но история свидетельствует, что такого рода легенды – большей частью камуфляж, скрывающий иную реальность. В Италии и Германии были давние традиции «особых отношений» с исламом, начиная по меньшей мере с привлечения сарацинских наемников христианнейшим папой Григорием VII для отвоевания Рима у «еретика» Генриха IV (муллам сарацин было даже позволено пропеть суры Корана в соборе Святого Петра). Гогенштауфены, начиная с Фридриха Барбароссы, широко привлекали сарацин в чиновничий аппарат и войско. Мечтая о деспотической империи без сословных и городских вольностей, они усматривали в арабском правлении Испанией и Сицилией желаемый образец. Впоследствии эту политику Гогенштауфенов («мир, дружба с исламом») превозносил Ф. Ницше, весьма почитаемый в нацистских и фашистских кругах.

Прусско-германский «Дранг нах Остен» с давних пор сопровождался дружбой с другим угнетателем славянских народов – Османской империей. Османскую артиллерию, одну из лучших в Европе, из века в век помогали создавать и совершенствовать западные специалисты; перед взятием в 1453 г. Константинополя предложение даже превосходило спрос, так что султан Мехмед II устроил конкурс, который выиграл «мастер Георг из Пруссии». Может оказаться не случайным и то, что Константинополь пал 29 мая – точно в годовщину поражения Фридриха I при Леньяно, где союзником итальянских горожан выступал византийский император Мануил. Да и в отношениях Габсбургов с Хайраддином Барбароссой и его наследниками тоже были не только войны, но и негласное сотрудничество, по испанскому выражению времен Реконкисты, «в делах и войнах как с христианами, так и с сарацинами». А уже в начале ХХ века многочисленный корпус военных и гражданских советников кайзеровской Германии контролировал все управление дряхлевшей Османской империей. Там были отработаны многие аспекты будущей нацистской теории и практики: и геноцид целых народов (Гитлер специально ссылался на истребление армян, виновников которого тогдашнее «мировое сообщество» оставило безнаказанными), и «медицинские опыты» над русскими военнопленными, и многое другое. Позже турецкий президент И. Иненю, обязанный существованием своей страны и собственной жизнью помощи советских союзников в 20-е годы, в переписке с Гитлером убеждал фюрера истребить минимум половину славян.

Не менее показательно, что франкистский мятеж в июле 1936 г. начался и получил максимальную поддержку в Испанском Марокко. Главную ударную силу «националистов», безоговорочно поддержанных католической церковью, составляли переброшенные в Испанию на германских и итальянских кораблях мусульмане-мавры, вековые враги испанцев-христиан. Франко даже счел нужным демонстративно направить свою «дикую дивизию» в астурийский городок Ковадонга, где в VIII веке атакой горцев на мавританский отряд началась испанская Реконкиста.

Перед Второй мировой войной и на ее начальном этапе нацистская Германия снискала огромную популярность у националистов и клерикалов большинства исламских стран, видевших в ней противовес как британским колонизаторам, так и влиянию СССР и местных коммунистов. Пытаясь избежать войны на два фронта, «третий рейх» и его союзники встали перед стратегическим выбором. Либо отложить нападение на СССР до полного разгрома Британской империи, что при ее господстве на море предполагало прорыв на Ближний Восток для совместного с Японией сокрушения колониального могущества Лондона и нейтрализации Вашингтона. Либо, наоборот, отложить наступление на Британию и ее колонии, чтобы сначала покончить с СССР, а затем попытаться найти общий язык с Лондоном и Вашингтоном. Японский империализм после ряда колебаний склонился к первому пути; план «Барбаросса» означал выбор нацистской Германией второго, больше отвечавшего коренным классовым интересам монополистического капитала.

В этом свете кодовое название плана представляется вполне адекватным. На мистическом языке нацизма гибель Фридриха Барбароссы по пути на Ближний Восток, равно как и неудача Карла V в борьбе с Хайраддином Барбароссой, означали «табу» на ближневосточный приоритет экспансии и тем самым подтверждали тезис «Майн кампф» о завоевании «жизненного пространства» в Восточной Европе. Ради этого предполагался, в духе Ницше, союз с «исламом», прежде всего Турцией, и поиск компромисса с англосаксонским Западом, вероятно, при посредстве Ватикана («третья Каносса»?). В данную ориентацию вполне вписывалось отмежевание от претензий режима Муссолини, обрекаемого гитлеровским планом на скорую утрату африканских колоний, не говоря уж о грезах по поводу превращения всего Средиземного моря в Mare Nostrum новой Римской империи. В название нацистского плана было заложено и низведение Италии до роли германского сателлита – не только по сугубо имперским мотивам, но явно и в «наказание» за былую «дерзость» итальянских простолюдинов, не однажды сбивавших спесь с надменных тевтонов.

7.

Примерно таков спектр исторических взаимосвязей, открывающихся при прикосновении к зловещему имени рыжебородого деспота. В русской литературе есть поразительное произведение, силой художественной и исторической интуиции предвосхитившее за много десятилетий надвигавшуюся грозу и даже ее укорененное в прошлом имя. Это – последняя, предсмертная, поэма А. К. Толстого «Дракон» (1875). Под впечатлением франко-прусской войны и трагедии Парижской Коммуны поэт прозорливо предсказал, чем грозит образование в центре Европы агрессивного «второго рейха». Эту угрозу он выразил в образе чудовищного дракона, некогда окаменевшего, но пробудившегося от векового сна – как Барбаросса в легенде – из-за легкомысленного броска камнем. Лишь после запоздалого прозрения герои поэмы понимают, что дракон – «кесаря свирепого предтеча» (имя кесаря для них, а возможно и для автора, во избежание нового пробуждения табуировано, но кто имеется в виду, совершенно ясно). Рассказчик и его друзья слышат от участника трагедии страстное проклятие тем, «чьи уста, из злобы ко своим, призвали в край германского дракона». Но, едва выйдя из собора на площадь, они смешиваются с толпой, «обычные там ведшей разговоры». Поэт не очень надеялся быть услышанным современниками, но для прощального предупреждения выделил из долгого ряда германских агрессий именно нашествие Барбароссы на Милан.

8.

Постижение глубин исторической памяти помогает и нам лучше понять день сегодняшний. Десятки лет и в Советском Союзе, и в левых и буржуазно-либеральных кругах «западных демократий» было принято обходить «мины» истории, в свое время задействованные фашизмом и нацизмом. Теперь очевидно, что такая политика была, вежливо выражаясь, страусиной (хотя представление, будто страусы в минуту опасности прячут голову в песок, не более чем легенда – просто они, как и другие пернатые, принимают песочные ванны, но лишь когда поблизости нет врагов, иначе давно бы перевелись). Иммунитет от яда фашизма и нацизма создается только глубоким знанием истории, а не боязливым уклонением от него.

Перевоплощение Барбароссы в «Барбароссу» закономерно завершилось тем, что нацистские знамена были брошены к подножию Мавзолея В.И. Ленина у Кремлевской стены. Только осознав все необъятное историческое значение этой святыни (на языке геральдики – инсигнии) нашей Родины, можно до конца понять, почему именно там лежат основатель и герои Советской страны, пылает вечный огонь у могилы Неизвестного Солдата и покоится священная земля Городов-Героев. Можно вернее представить и неизбежные последствия любого посягательства на святыню. Кто бы и как бы ни относился к Октябрю 1917-го, к личности В.И. Ленина и его товарищей, уже более 70 лет Мавзолей и Кремлевская стена олицетворяют Победу над нацизмом и фашизмом. Разрушение главной антифашистской инсигнии, кто бы и чем бы это ни мотивировал, объективно означает реабилитацию нацизма и фашизма со всеми вытекающими отсюда последствиями, особенно для нынешней России, признанной ООН правопреемницей СССР. Если кто-то пытается об этом забыть – жизнь напоминает.

Вполне закономерно, что в ходе «майданного» переворота на Украине фашисты сразу же принялись крушить памятники вождю мирового пролетариата. И наоборот, те, кто решился сопротивляться фашизму, начинали с защиты памятников Ленину. Да и теперь, когда в Донбассе уже два года идет война, бронзовый Ленин собирает вокруг себя защитников Донецкой и Луганской Народных Республик. Даже тех, чьи флаги не красные, а трехцветные или небывалые в истории «георгиевские», кто вписывает в свои политические документы нечто невразумительное насчет «кровавой трагедии 1917 года».

Так же и дата 22 июня полностью сохраняет символико-ритуальное значение. По крайней мере, для наших врагов. Четыре года назад именно ее выбрали днем переворота в Парагвае, некогда самом надежном укрытии беглых нацистов. Ровно через год испанский суд приговорил к ликвидации памятник Интербригадам, а в Германии затеяли «символический» снос памятника Тельману. В ночь на 22 июня 2013 г. запылал Рижский замок – резиденция главы натовско-евросоюзовской «новой Латвии». Заранее, «по случаю ремонта», президент перебрался из замка в «Дом Черноголовых», где в предвоенные годы помещалась штаб-квартира фашистской организации айзсаргов. Незадолго до того на выборах местных органов власти, в том числе в Риге, крупного успеха добился блок левых во главе с Социалистической партией, выступавший против вступления страны в зону евро. В сети Wikileaks в те дни появилась конфиденциальная переписка посла США в Риге об опасности «дестабилизации» в случае именно такого результата выборов. Тогда же парламент Латвии принял закон о запрете коммунистической и нацистской символики, по сути приравняв их друг к другу (позже этому примеру последовал киевский режим).

Если бы все противники возрождения фашизма в Европе и мире реагировали на происходящее своевременно и солидарно, карьеры современных Артуро Уи могло, как заметил еще Брехт, и не быть. Увы, слишком многие еще считали фашизм призраком далекого прошлого, а фашистов с приставкой «нео» - жалкими маргиналами. Не от того ли рижского пламени, не замеченного миром и даже ближайшими соседями, воспламенились львовско-киевские «коктейли», от которых в свою очередь запылал огромным крематорием одесский Дом профсоюзов, затем пламя охватило Донбасс, а теперь лижет границу России?

22 июня 2014 г. шоколадным магнатом, восседающим в кресле президента «самостийной и незалежной», было объявлено «прекращение огня» в Донбассе. Фашиствующие каратели открыто назвали даже этот «мирный» план, предполагавший капитуляцию народных республик, «стратегической ошибкой». Тем временем президент США обсуждал с европейскими союзниками новый пакет санкций против России с требованием к Путину добиться разоружения Донбасса. Киевский президент, спеша платить по счетам – разумеется, не России, а своим западным покровителям – почти одновременно с «мирным планом» внес в Раду законопроект о продаже 49% акций газопроводной системы Украины американским и западноевропейским корпорациям.

Следующую годовщину гитлеровского преступления открыто «отметили» уже не только марионетки, но и их хозяева. Вспомним: в канун 22 июня 2015 г., точно в день 200-летия поражения Наполеона при Ватерлоо, началось демонстративное отрицание суверенитета великой державы, постоянного члена Совета Безопасности ООН – арест российского имущества во исполнение «судебного решения», принятого на основании не ратифицированной РФ «Энергетической хартии» в пользу бывших акционеров ЮКОСа. Первыми в мировые «судебные приставы» ринулись Бельгия и Франция. Трудно уйти от впечатления, что «криптофашисты» в правящих кругах обеих стран, и не только их, демонстративно справили юбилейную тризну по Наполеону и Гитлеру, подавая пример союзникам.

И в прошлом, и в нынешнем году к 22 июня приурочивали совещания министров иностранных дел «семерки» по вопросу ужесточения антироссийских санкций. Год назад правые республиканцы, контролирующие обе палаты Конгресса, вопреки позиции правительства Обамы включили военную помощь Киеву в бюджет США. Сразу вслед за этим на берега Днепра пожаловал «серый президент» – сенатор Маккейн.

9.

В нынешнем юбилейном июне центр провокационной активности вокруг роковой даты переместился в Европу. Используя назначенный на 23-е число (!) референдум о выходе Великобритании из Евросоюза, неофашисты нескольких стран уже не раз устраивали небывало масштабные беспорядки. И не только. 16 июня во время встречи с избирателями была жестоко убита (три выстрела и несколько ударов ножом) депутат от Лейбористской партии Джо Кокс. Она давно была на примете у фашистов, так как активно выступала в защиту жертв сирийской войны, против присоединения Великобритании к коалиции агрессоров, против авантюры с выходом страны из ЕС в условиях проталкивания Вашингтоном «трансатлантического партнерства». И еще один факт, который, не исключено, мог повлиять на организаторов преступления: Джо родилась 22 июня 1974 года.

Опубликованные на днях в Германии результаты опроса свидетельствуют о падении рейтинга правящей коалиции и росте влияния правых радикалов. Германские власти, как и их коллеги в других буржуазных странах, вместо конструктивной смены курса пытаются конкурировать с ультра на их поле. В самый канун 75-летия главной гитлеровской агрессии правительство Германии демонстративно отказало парламентариям Левой партии, предлагавшим придать официальный статус антифашистским акциям и использовать шанс для налаживания политического диалога с Россией. Нет, ответили в правительственных коридорах, отмечать официально ничего не будем – пусть правые и левые снова дерутся на улицах. А вот без очередного повышения военных расходов Германии никак не обойтись. И заявить об этом фрау канцлер находит нужным именно 22 июня.

Наследники фашизма буквально вытирают ноги о честь и достоинство народов. И их наглости, имеющей немного параллелей в истории, особо удивляться не приходится. Перед нами, как и во всех исторических ситуациях подобного рода, закономерный результат «умиротворения агрессора». В Кремле без конца пытаются отделить, говоря бытующим там языком, «мух от котлет», в данном случае – нацизм от фашизма, а фашизм от империализма. А ведь любителей сидеть на двух стульях всякий раз предупреждали, чем грозит им самим очередной шаг «умиротворения». Будь то сдача на расправу Ливии, уклончивость в отношении будущего Сирии, ужесточение санкций против КНДР, непротивление экстерриториальным судилищам над Кубой, Венесуэлой, Эквадором, Аргентиной, невнятная позиция в отношении переворота в Бразилии. И этого не спишешь даже на национальную и классовую ограниченность. Ведь власти РФ точно так же поступают и на горящих рубежах своей страны – даже накануне даты, ими самими признаваемой Днем памяти и скорби. Два года назад объявили в международный розыск откровенных фашистов Яроша, Авакова и Коломойского – и тут же выразили поддержку их сообщнику по случаю «прекращения огня». Год назад – новые односторонние изъявления «доброй воли» в отношении агрессоров: то по случаю саммита «семерки» (без России и против России), то на экономическом форуме на берегу Невы, где президенту РФ предъявляются плохо замаскированные ультиматумы. Власти не решаются даже отвергнуть противоречащую Уставу ООН экстерриториальную «юстицию», а намерены играть с транснациональными «наперсточниками» по их же «судебным» правилам. В нынешнем июне глава администрации президента открывает заодно с очередным деловым форумом и мемориальную доску барону Маннергейму – гитлеровскому сателлиту и соучастнику блокады города, где его пытаются «увековечить». Поведение, достойное удельных князей, просивших ярлык в Орде. Да и те вели себя так лишь перед самим великим ханом, а не перед его слугами.

В День памяти и скорби «по всей Руси великой» который уж год прокатывается волна посягательств на народную память. В прошлом году, по случаю 70-летия Победы – надо полагать, по указанию с самого верха – сделали некую паузу. А теперь снова за свое. В Сталинграде (!) стирают со стен следы войны, хранимые три четверти века. В Москве вырубают жасминовый сад, посаженный в 1941 году мужчинами, уходившими на фронт, и, будто в подарок им, каждый год расцветавший точно 22 июня[1].

Трудно уйти от ощущения, что провокаторы, окопавшиеся во властных структурах, испытывают народ на прочность. Сойдет с рук – значит, можно продолжать свое (ведь и на память об Октябре открыто ополчились именно после его 70-летия). А не сойдет – можно обвинить неугодных в экстремизме и чуть ли не терроризме.

Много раз проверено: фашисты никогда не забывают поражений, своих и своих предшественников. Они безжалостно мстят «виновным» в них народам, лишь только почувствуют, словно акула – запах крови, слабость сопротивления и международной солидарности. Пресловутое «исламское государство» – не что иное, как ближневосточный вариант современного фашизма. Характерно, что оно возникло синхронно с киевским «майданом» на севере Ирака – там, где его предшественники летом 1941-го напрасно ждали помощи вермахта. В июне 2014 г., одновременно с походом бандеровских наемников на Донбасс, игиловцы захватили центр Северного Ирака – Мосул. По данным зарубежной печати, немалую часть военной техники мятежников составляла продукция предприятий Коломойского и прочих олигархов «самостийной и незалежной». Особо жестокой расправе руками фашиствующих наемников, собранных со всего мира, подверглись народы Ливии и Сирии, активно выступившие в годы Второй Мировой войны против держав «оси». Многие ли сегодня вспомнят, что Дамаск был очищен от войск фашистского режима французских коллаборационистов 21 июня 1941 г.?

Сейчас игиловцы, получив отпор в Сирии и Ираке, перебираются в «Зону племен» на афгано-пакистанской границе. Оттуда нацистская агентура готовила удар по Индии после завершения «плана Барбаросса», оттуда же в конце 70-х – 80-е гг. велась агрессия против афганской революции и нашей Советской Родины. Кто теперь на очереди? Иран, Индия, Китай, Средняя Азия?

Должно бы уже стать ясным каждому: кто рассчитывает приручить фашистское чудовище, ужиться с ним, мимикрировать под него – жестоко заблуждаются, если, конечно, сами не перешли Рубикон, решив вполне уподобиться чудовищу. Когда же подобным образом ведут себя государства, партии и лидеры, уже получившие от фашистов «черную метку», – это трудно оценить иначе, как род «стокгольмского синдрома»: патологической «любви» жертвы к насильнику. Излечиться от этого недуга пора было уже вчера. Завтра будет поздно.


 

Примечания

  1. https://www.facebook.com/photo.php?fbid=1037422849628659&set=o.866356420121819&type=3